Читать книгу: «Из серии «Зеркала». Книга 2. Основание», страница 8
Тринадцатое
Крысы. Кругом были крысы, и он сам был одной из них. Двуличной тварью с двумя ногами и холодной головой.
«Ты понимаешь, что ты делаешь?».
Он помнил, как Атон в первый раз спросил его: «Могу ли я тебе доверять?». И Гарди ответил: «Да». Что привело его к дяде? Что заставляло выдумывать эти истории о семье, своих приключениях, безумии и смерти близких? Вера в свою исключительность? Дешевый треп? Когда-то было и такое. Но было и еще кое-что, о чем он никогда не мог сказать, как ни пытался, что пересказывал на все лады, иносказательно, но, если приглядеться, достаточно однотипно во всех историях. Поэтому он и не смог уйти.
А ведь он почти вырвался из этого мира, сбежал, воспользовавшись проблемами Атона с конкурентами, и все же не потратил ни копейки из дядиных денег, пока тот решал свои дела в тюрьме. Страх? Нет. Он наплевал на страх. Ему просто ничего не было нужно.
Свобода на голодный желудок – несвобода? Так, кажется, говорят все. Но тогда, впервые оказавшись по-настоящему на свободе, Гарди вдруг отчетливо понял, что больше ничего не хотел. У него не было желаний, не было цели устраивать свою жизнь. Да и к чему? Все равно все так или иначе рано или поздно должно было кончиться. Именно поэтому он не удивился, когда Атон через пару лет нашел его и снова взял к себе. Дядя отлично чувствовал людей, к тому же знал его историю.
Крысы. Самые умные из них знают все. Они обмениваются памятью на генетическом уровне. Пожалуй, только со своим пасынком – сыном второй жены, недолговечной, но красивой и обаятельной женщины с душой, как у ангела, – Атон промахнулся раз и навсегда. Не рассчитал силы свое влияния, и убил мальчика. Убил на глазах у Гарди, когда тот почти вытащил парня из выгребной ямы.
«Мама, что же ты наделала?».
Но это была его вина. В последние годы перед смертью мать провела в больнице. Гарди ездил туда каждую неделю, как на службу. Он так привык к этим посещениям, что даже теперь, спустя пару лет после ее смерти, ему казалось, что он снова стоит в той самой палате и ведет разговор в одну сторону. Он так думал. А оказалось, в две, да не те.
«Я думаю спрятать его у нас. Все знают, что мы не ладим. Никто не будет искать его там».
«Он его сын».
«Пасынок».
«Все равно. Так нельзя. Они должны поговорить. Они же родственники».
«Ты в своем уме?»
Она заплакала.
«Только и можешь меня оскорблять. Давай! Вот умру я, тогда пожалеешь. Я столько для тебя сделала, а ты даже не уважаешь мнение родной матери. Ты никогда ни во что не ставил нас с отцом».
Привычный скандал. Но все же он недооценил ее. Не подумал, что она способна предупредить Атона об их побеге.
«Спасибо, мама».
«Я хотела, как лучше».
«Лучше? Посмотри сюда. Еще немного, и мне бы было совсем хорошо».
Он безжалостно рванул на себе рубашку. Обнажил перебинтованный бок.
«Если бы не та канава и речка, и то, что твой милый брат боится холодной воды, мне бы был конец».
«Ты преувеличиваешь. Он добрый человек. И это он привез меня к тебе в больницу».
«Да? А ты не задумывалась зачем? Чтобы я молчал!».
«Если он так плох, ему проще было бы…», – тут она споткнулась.
«Убить меня? – настал его черед атаковать. – Не выйдет. Тем вечером перед тем, как наглотаться собственной крови, я принял меры предосторожности. У меня была маленькая, но гарантия».
«Ты шантажировал родного дядю, моего брата?» – она была в ужасе.
«О чем ты? Я просто украл у него деньги».
«Сын! Разве мы с отцом этому учили тебя? Это большой грех».
«Не больший, чем то, чем я занимаюсь всю жизнь».
Она замолчала, сдавшись, опустив голову на руки, словно не желая видеть мира вокруг.
«Ты знаешь, что я прав, поэтому тебе больно».
«Зачем ты делаешь это, сынок?».
«Боль – это хорошо. Она говорит, что ты живешь, – он подошел ближе, буквально навис у нее перед лицом. -Открой глаза. Боль – это замечательно. Так что бросай пить свои транквилизаторы, и живи, как я. Посмотри, я же живу».
«Отпусти меня, мне больно».
Гарди было стыдно вспоминать эту сцену. Он не должен был позволять себе так срываться. В конце концов, не ее вина, что мать была слабым человеком. Нельзя требовать от людей большего, чем они могут.
«Не ее? Тогда чья же?».
Бессмысленный спор. Прошлое, которое следовало забыть, и которое раз за разом приводило его к ощущению тупика.
«Тебе еще можно доверять? – спросил его на днях Атон. – Ты еще с нами?».
«Конечно. Вы же видите. Куда мне идти?».
А на самом деле он уже все решил. Он вспомнил, как в тот злополучный вечер пришел домой и снял кольцо, подаренное ему матерью на день рождения.
«Его носил твой дед, и прадед. Теперь будешь носить ты».
Интересно, сколько еще вещей передавалось у них в семье по наследству. Честно говоря, он устал от этих семейных историй. И все же пошел к ней, разыграл эту сцену «несчастной жертвы с племянником», зная, почти наверняка концовку, просчитывая результат. Зачем? Закончить игру. Получить выигрыш.
В тот день он в который раз увидел разочарование в глазах матери. Разочарование и страх, и огорчение, что он не понимает то, что следовало понять. Принять, как неизбежное. Этого ему было довольно. Он словно наслаждался тем, что раз за разом вступал с ней в противоречие, выигрывал битву по моральным очкам и терпел сокрушительное поражение в самой глубине сердца, там, куда не решался заглядывать, не ощетинясь как следует, не накопив злости, не вооружившись лицемерным превосходством над воображаемым противником, потому что с настоящим бороться не было сил…
Даже сейчас, когда он вырос, и стал совсем другим человеком, он не мог победить ее. Выгребная яма – такой была вся его жизнь. В такую вот кучу мусора он превратил ее сам, не имея мужества посмотреть правде в глаза. Крыса. Он был всего лишь одной из крыс. Не самой сильной, но достаточно шустрой, чтобы выжить.
Он закурил, и задумчиво посмотрел вслед Рэю.
«С этого парня станет попробовать совершить какое-то геройство напоследок», – прошептал внутренний голос.
«Его проблемы».
Если Рэй не уйдет сразу, он уже ничем не сможет помочь ему. Но и совершать лишних подлостей, если он собирался выбираться из дерьма, в котором жил, Гарди был не намерен. Если у него не получится, пусть выберется кто-нибудь другой. Достаточно того, что он утащил на дно доктора – тот с воодушевлением увяз в липкой паутине по самые уши, – пусть выберется хоть один. Приходилось выбирать. Тогда-то Гарди и решил предупредить Рэя.
Четырнадцатое
«Как ты это делаешь?».
«Чудо. Расскажи мне что-нибудь интересненькое».
«Что?».
«Неважно. Я хочу послушать чужой голос. Знаешь, когда одни и те же люди вокруг, одни и те же разговоры… Надоедает».
«Какой же ты все-таки ребенок».
«Не без этого».
(пауза)
«Зачем дядя так рано привел тебя в бизнес?»
«Ты думаешь рано?»
«Жаль, когда воруют детство».
«Ты тоже не похож на человека, который чувствует себя в своей тарелке».
«Не думал, что в твоем возрасте так хорошо работает анализ».
«В моем возрасте? А сколько, ты думаешь, мне лет?».
«…»
«Удивлен? Крысы знают, как ломать природу человека».
«…»
«Я произвожу впечатление слабого?..»
«Теперь ты обиделся, мы квиты».
«…»
«От жалости до ненависти один шаг. Не жалей. Ты богат. Я богат. Мы все здесь богачи. Делаем, что хотим».
«Тебя не жалею».
«А ты сюда какими судьбами? Несчастная любовь, разочарование в профессии, кризис самоутверждения?»
«Устами младенца…»
«У тебя большое будущее, если уцелеешь».
«Это мне скорее стоило говорить подобное тебе».
«Не для меня. У таких, как я, нет будущего. Приехали. До скорого».
«Увидимся».
«Кому как повезет».
Интуиция гнала Рэя вперед, ему уже было наплевать на долг. Конечно, хотелось уйти с музыкой, громко хлопнуть дверью, выкинуть что-то такое, от чего шеф пришел бы в восторг, но он прочел кое-что в глазах Гарди, что заставило его сомневаться в успехе любого прощального мероприятия. Этот парень поразил его еще тогда, когда они впервые вместе поехали проверять проблемный маршрут.
«Сейчас надо свернуть,» – сказал тогда Гарди, а они еще не доехали до места.
«Еще рано. Следующий поворот».
«Поедем в обход».
И что бы вы думали? На прежней дороге их ждала засада. Они увидели ее краешек за деревьями.
«Как ты узнал?»
«Просто».
«Наверное, в детстве тебе все завидовали. Мог предсказать результат контрольных и все такое?».
Парень как-то странно посмотрел на него, помолчал, потом все же удосужился ответить.
«Это начинает работать поздно и вступает в полную силу при соблюдении определенных условий».
«Что за условия?».
«А тебе никто не говорил? Даже не намекали? Люди стали более скрытными. Раньше ребята шептались обо мне. Я понимаю, что ты неместный, но все же ты должен был кое-что слышать. Ты никогда не читал о местных Крысах? Это гордость нашей планеты. Они пошли отсюда, здесь их родина, старая добрая родина».
Рэй уставился на парня, словно тот вылез из тьмы.
«Ты был одержимым?».
«Семь лет. Родители очень хотели знать кое-что».
«Что можно так хотеть знать, чтобы отдать собственного ребенка на переделку?».
«Например, лотерею… или средство от смертельной болезни. И кстати, – Гарди явно попытался тогда смягчить ненужное откровение. – Там было не так уж плохо, почти как в обычной школе, плюс музыка, танцы и обряды».
«Семь лет? Я думал до полного посвящения нужен десяток. Почему ты ушел раньше? Смог бы предсказывать людям будущее».
Гарди протянул руку и резко повернул руль направо.
«Нам сюда. Притормози. Сейчас проедет патруль. Мы опаздываем на пять минут. Ребят надо будет предупредить, чтобы придерживались графика. Местный шеф ОТК пунктуален, как черт».
«Ты не ответил».
«Ты дурак?».
Впервые Гарди позволил себе оскорбительное выражение в его адрес. Безобидное относительно некоторых слов, должно быть употреблявшихся в его компании, но очень злое по интонации.
«Те, кто остаются до полного посвящения, исчезают как личности, а мне хотелось… наслаждаться жизнью».
«Я думал, они никого не отпускают раньше времени».
«Они и не отпускают… А почему ты думаешь, я держусь Атона? Я сбежал, а дядя выплатил за меня отступные. В какой-то мере я его собственность. Он так считает».
Рэй покачал головой. Он давно подозревал, что успех дела Атона не может строиться только на профессионализме и везении.
«Сумасшедший дом».
«Думаешь? Знаешь, зачем я рассказываю тебе это? Я сам не знаю. У меня просто интуиция, что тебе надо это услышать, а я обучен верить своей интуиции. А теперь забудь все, и займемся маршрутом. В нужный момент ты вспомнишь сам».
Далекий разговор, и страшная картинка. Рэй однажды попал в разоренное логовище Крыс – длинный ряд келий, оборудованных минимумом удобств, и следы крови кругом – на стенах, полу, скамейках.
«Вы не думайте, они их не пытают, – поймал тогда его взгляд один из экспертов. – Ребята часто сами наносят себе увечья».
«И вы это допускаете?».
«Если есть разрешение родителей, все законно».
«Но зачем?».
«Не понимаете? Большинство из них сходит с ума, но те, кто выживают, – почти как Боги. Родители платят бешеные деньги, чтобы отдать детей сюда. Так сказать, обеспечит себе безбедную старость».
«Вот и шли бы сами».
Эксперт шутливо причмокнул.
«Они бы и шли, да возраст не позволяет. Система эффективна только применительно к детской психике. Взрослые слишком ригидны. Зациклены на своем. Потом особенности нервной системы и все такое. Законы эволюции никто не отменял. Если бы закон разрешал, они бы подвергали обучению младенцев. Из них выходят настоящие гении – один выживший на пару-тройку десятков, но все равно чаще, чем один на миллион».
«И вы смеетесь?».
«Молодой человек, лучше откройте глаза и как следует оглянитесь вокруг. Запоминайте, может быть пригодиться в вашей жизни, если надумаете завести детей. По закону мы не можем вмешиваться в процесс воспитания. Мы здесь только потому, что местное отделение взялось обучать младенцев. А это уже запрещено. В обучение к Крысам дозволено отдавать человеческие существа не раньше 6 лет. Иначе нужны особые обстоятельства, особые бумаги, особые люди».
«Сумасшествие», – подумал Рэй тогда. «Сумасшедшие,» – буркнул он Гарди в машине. «Я сошел с ума, если думаю задержаться здесь, – прошептал он себе на выходе, буквально впрыгивая в аэрокар. – Давно следовало свалить отсюда. Еще с первого намека Гарди. Интересно, как давно он знал про меня? И сколько у Атона таких мальчиков? Наверняка, не он один. Хотя нет. Это штучный товар, а у тебя паранойя».
«Паранойя? – возразил внутренний голос. – Ты просто защищаешь парня. Хочешь думать о нем что-то хорошее, потому как, если посмотреть объективно, кто как не он сдал Атону твоих коллег? С его даром это ему ничего не стоило».
«Он недостаточно хорошо читает людей. Он сам говорил. Он больше специализируется на дорогах, совпадениях и случайностях», – возразил себе Рэй.
«Недостаточно? Тебе и этого довольно – как ты улепетываешь».
Против такого довода поспорить было сложно. Но все равно, даже не имея доказательств, Рэй почему-то был уверен, что прав: парень не был способен на предательство, тем более убийство. Он был жертвой обстоятельств.
«Останься, погляди, как эта жертва обстоятельств будет спускать на тебя всех собак», – последовало резонное предложение.
«Ну уж нет. Спасибо. Нельзя требовать от человека больше, чем он может дать. К тому же парень и без того рискнул головой, а жить хочется всем. Я тоже поживу. И дам жить другим», – и в ответ, почти следом, с небольшой паузой, словно доставая камень из-за пазухи, вопрос: «А ты сдашь его? Шефу будет интересно знать, как они разоблачают агентов. Почему только они не подумали об этом раньше?».
Долгое промедление и неохотный ответ: «Слишком невероятно и редко. И слишком дорого для Атона. Ребята типа Гарди, только полностью обученные, работают на миллиардеров, не меньше, или на транспланетные компании. Да и получившие аттестат слишком видны всей системе, чтобы заниматься нелегальным бизнесом».
«Получившие аттестат?».
Рэй отогнал от себя нехорошую мысль. А все ли его получали, и что делали остальные? Если судить по Гарди, у парня не было инстинктов преступника, он просто хотел прожить свою жизнь, а не ту, что отвели ему чокнутые родственники.
«И что же ему помешало?».
И снова реплика с той стороны, коварное замечание не в бровь, а в глаз. И на волне успеха логическое продолжение композиции: «Все еще думаешь, что он жертва? А может, ему просто нравится орудовать чужими руками? Они ведь все немного чокнутые, не так ли? Их специально доводят до ручки. Иначе дар не разбудишь. Ты видел сам».
Пятнадцатое
Разочарование во взгляде.
«Родители просто хотели, чтобы я был исключительным, не таким как все. Это тоже у нас наследственное. Желание выделиться. Ты видишь, передалось и мне, – Гарди мысленно продолжал этот разговор. – Они хотели, как лучше».
Но черт возьми, как же это было больно, когда близкие люди дают разрешение на то, чтобы пичкать тебя препаратами, чтобы ты стал исключительным, чтобы пробудить твои способности. И к чему? К чему эти способности? Чтобы быть богатым? Дар предвидения позволял ему заглянуть в будущее и увидеть то, ЧЕМ кончается богатство.
Дар предвидения убивал в нем всякую жизнь.
Делал все предсказуемым.
Многие ребята не выдерживали и кончали жизнь самоубийством, поэтому их поили одурманивающими смесями, чтобы они чувствовали себя хорошо, били, держали на холоде, чтобы они помнили, что такое тело и боль, чтобы хотели жить.
Кому-то это помогало. Ему точно. Настолько, что однажды во время перевозки их из зимней в весеннюю пещеру он смог выплеснуть бурду, которой их поили, за борт, вплавь добраться до острова – хорошо, что отец научил его плавать – и позвонить дяде. Он знал, что из всех родственников, только Атон мог помочь ему. Он сам был согласен на любую цену.
«А мы-то думали, что ты пойдешь дальше. Учителя так тебя хвалили. У тебя были отличные успехи».
В первый год второй жизни – он так называл «это» – он чуть не придушил родителей, во снах, разумеется, раз пятьдесят. В реальности он просто держался от них подальше до тех пор, пока не утихла боль.
«Ты должен навестить свою мать. Она скучает по тебе».
Они с Атоном условились, что некоторые слова не обсуждаются, как приказы.
«Я, конечно, не твой отец. Но я беру на себя ответственность и сильно рискую».
«Спасибо».
Но спасибо он не отделался.
«Ты был у матери? Не лги мне. Ты обязан ей жизнью. Ты понял меня?».
«Маршруты должны работать. Брони после неудачи не будет».
Вот так они и сошлись вместе. Гарди стал работать на дядю, используя свой не до конца развитый, но все же вполне приличный для целей местного преступного синдиката дар. И все было хорошо. Даже очень. Он долгое время уважал Атона, принимал за силу его умение держать слово, распоряжаться судьбами людей. Потом прошло и это…
Прошло, как черный дым, рванувшийся в открытую форточку – тягуче, яростно, бесследно, оставляя после себя лишь легкий запах копоти.
Прошло и выветрилось, как потом выветриться чувство свободы, когда спустя пару лет после смерти сводного племянника, похоронив мать, он снова сбежит из крепости, построенной на этот раз своим руками. Сбежит, но куда?..
«От себя не убежишь», – он плевал и смеялся, слыша эту пословицу. Разумеется, от себя не убежишь. Но что делать, если оставаться с самими собой – хуже не придумаешь?.. Пить? Гулять? Разрушать чужие жизни, как когда-то разрушили его? Он был слишком гордым для этого. Пусть и был крысой. Ну и что, что он всю жизнь СЛУЖИЛ – не работал – на людей, которых презирал, чьи ценности не ставил ни во что, хотя и не мог не признавать их выдающихся способностей, умения управлять другими и добиваться успеха. Но что ему был этот успех? Ничто. Там, в прошлом, забыв о котором, он стер из памяти себя, свои надежды, свои мечты, осталось что-то такое, что терзало и звало назад, но никак не желало показывать свое лицо.
«Я схожу с ума. Определенно, – к такому выводу пришел он на днях, но тут же опроверг его. – Сумасшедшие не задаются таким вопросом. Они верят себе».
«Тогда что?» – вопрос, адресованный самому себе, вернулся бумерангом: «Ты знаешь сам».
Для разрешения ситуации следовало уладить одну маленькую проблему. Следовало разобраться с доктором Томом Рандером, потому что тот наверняка догадается обо всем. У дока было потрясающее чутье на чужую подлость. Наверное, немало натворил в своей жизни сам.
«Мы все такие вот, одаренные, видим друг друга насквозь», – сомнительная похвала или порицание совести? Гарди было на это наплевать. Сейчас следовало защитить тылы.
Шестнадцатое
«Каждый из них думал, что они – Боги и могут влиять на судьбы других. Но на самом деле они не распоряжались даже собственной судьбой», – странная записка от анонима второй день беспокоила Тома. Он крутил ее в руках так и этак, пытался расшифровать. «Они думали, что они – Боги,» – первое предложение было понятно, как и второе, замысловато скрывавшее угрозу. «Ты думаешь, что ты Бог? Берегись» – вот как стоило читать это послание, но, доступное по частям, в целом оно не укладывалось в картину происходящего.
Кто-то грозил ему? Зачем? С какой целью? Возможно, источником, пославшим эту записку, был тот самый крот, которого он искал, но тогда зачем кому-то было выдавать себя? Ладно, почерк можно было замаскировать набором печатного текста, но легко опознать стиль печатавшего его, особенности полиграфии, бумаги, конверта. Том не понимал такого безрассудства, и не был уверен, что дело здесь в недостатке ума или логики. Глупый человек не будет писать такое. Он выразится яснее: «Пошел вон!!!» Или «Убирайся, покуда цел». Нет, записка явно содержала в себе какое-то другое, более сложное намерение. «Вывести тебя из себя, заставить понервничать», – услужливо подсказало подсознание. Возможно. Он был склонен согласиться с этим. Так или иначе, удар достиг цели, и теперь, ради восстановления очков, следовало предпринять ответные действия.
«Или подождать и дать возможность проявить себя противнику, а потом нанести удар?».
План уже начал формироваться в голове Тома. Что ж, если раньше он только подозревал Гарди, то теперь был в этом уверен. Никто из ближайшего окружения Атона не мог бы придумать нечто такое.
«Чудный тип, он стал бы хорошим клиентом».
«Выдашь его?»
«Сначала надо узнать подробности. Уверен, что он действует не один. Уверен даже, что несамостоятельно. Его скорее всего завербовали и недавно, иначе бы он не работал так успешно».
«Но в последнее время».
«Вот именно. В последнее время между ним и Атоном возникло напряжение».
«И тогда Гарди позвал тебя».
«Да, так».
Плавный, красивый внутренний диалог сбился и был скомкан и разорван в лохмотья.
«Зачем?».
«Зачем он втянул тебя в это, если намеревался сдать Атона? Ведь он не мог не понимать, что ты…».
Ответ был неочевиден, но напрашивался сам. Тогда парень еще не решил, что делать, сомневался и продолжал честно трудиться на того, кто спас ему жизнь. Или так, изощренно, решался его внутренний конфликт, и через Тома парень наказывал сам себя за предательство?
«Я вытащил его из Ничто, даже хуже, док. А теперь он смеет ставить мне ультиматум, – пожаловался недавно Атон на своего племянника. – Когда найдете крысу, я хочу, чтобы вы занялись им. Гарди надо вставить мозги на место. Меня он уже не воспринимает. Жаль терять такие кадры».
«Тебе ли жалеть?» – чуть не сказал Том тогда, но привычка молчать с клиентами сделала свое дело. Профессионалы его уровня не должны выдавать своих чувств. И навязывать свою мораль клиентам, которые им платят.
