Читать книгу: «Удачи с дорогой, лейтенант… Пыльная история», страница 3

Пожав плечами, приниженный исследователь окружающего мира прошел мимо Роберта, который пропустил его вперед и довольно ухмыльнулся, тревожно оглядываясь на солдат.

Кипарисовая аллея, где еще утром лейтенант лежал на траве в тревожном ожидании, ночью под луной выглядела совершенно потрясающе и навевала романтические, совсем не подходящие к реальной обстановке мысли. Не хватало только мягко плещущегося теплого, южного моря, лунной дорожки на нем, песочного пляжа под босыми ногами и бурно протекающего курортного романа, которого у него никогда не было, просто читал что-то такое, когда-то и где-то в прошлой жизни, вот и навеяло, а может, и не читал, просто нафантазировал, глаза опять же эти, карие и с маааленькой…

Лейтенант выстрел не услышал, а только почувствовал всей кожей жестоко давящее на психику, невероятно быстро нарастающее гудение мощного шмеля, на которое солдаты ночного дозора, идущие перед ним, среагировали мгновенно – елочкой рассыпались в разные стороны, а он, еще витая где-то в облаках, успел только рефлекторно нагнуть голову и рухнуть на одно колено. Справа от него и спереди, метрах в двух, что-то сильно ударило в землю, а в лицо и грудь хлестко толкнула пыльная волна теплого воздуха с жесткими комьями земли, которые еще не успели остыть от жаркого дневного солнца. Заученным движением скинув автомат с плеча, он щелкнул предохранителем, быстро передернул затвор и навскидку выстрелил куда-то вперед, правее пятого поста по оси их движения, и недовольно чертыхнулся про себя, потому что выброс адреналина в крови заставил задрожать руки и не позволил эффективно подавить огневую точку противника, как он не раз, на занятиях по тактике мечтал про себя, представляя свой первый бой за генерального секретаря и Отечество. И вместо длинной грохочущей, сметающей все и вся автоматной очереди прозвучал хоть и гордый, но одиночный выстрел, который свел на нет эффективность применения автоматического оружия, скорострельность и кучность попадания которого были бы адекватным ответом на этот подлый ночной выстрел из-за укрытия. В спешке сорвав палец, лейтенант поднял предохранитель, переключив режим ведения огня на автоматический, но момент был уже упущен.

– Оставить! – прошипел сзади Роберт. – Бегом на пост, быстро!

Процедура опознания «свой – чужой» вместо пароля и отзыва ограничилась краткой выжимкой из «цветастых» речевых оборотов, примененных начманом утром по отношению к замбою, и запыхавшаяся группа ночных путников, явно пренебрегая звуковой маскировкой, громко топая и бряцая оружием, шумно ввалилась на пост и привычно рассредоточилась по амбразурам, рядом с замершими у них бойцами, двукратно усиливая его огневую мощь.

Зуммер телефона несколько разрядил обстановку, и старший смены, ответив на вызов, протянул трубку:

– Товарищ старший лейтенант, вас дежурный по мангруппе.

– Да так, ничего особенного, кратковременный обмен мнениями по спорному вопросу, быть или не быть. Да, он. Прими поздравление, с боевым крещением, – улыбнулся Роберт лейтенанту.

После окончания проверки вернулись в жилую зону, где в специальном месте под холмом минометной батареи, оборудованном пулеуловителем – деревянным ящиком с песком, разрядили оружие и по койкам, в норы. Замбой, который утром выглядел и был представлен начальником штаба как «штатный» клоун, таковым на самом деле не оказался, показав себя серьезным офицером, специалистом военного дела, пламенным интернационалистом с горячим сердцем и вроде холодными ногами, «Или как-то так», – пролетели в голове у лейтенанта, слабо разбиравшегося в высказываниях исторических личностей, яркие штампы политотдела и кадровой службы.

– «Ты это, заходи, если что»¹⁷, – кашлянув и имитируя известный голос, опровергая его мысли, подмигнул Роберт, пожал на прощание руку, а потом, сутулясь и несколько преувеличенно переваливаясь с ноги на ногу, скрылся за деревьями, двигаясь по направлению к своему лежбищу.

Лейтенант долго не мог заснуть, думал, вспоминал, переживал, а потом одно возбуждение сменилось другим, потому что кровь и страсть всегда находятся рядом… Проснулся прямо перед командой «Подъем!» во взводе и с верхней простыней-пододеяльником в желтых, уже подсохших пятнах – скупой мужской слезе, потому что ночью на проверке он повел себя как мужчина и, возможно, открыл печальный, но неизбежный на войне счет, а тут полное отсутствие противоположного пола, адреналин и тестостерон девать некуда, и вот оно, следствие, на обратной стороне постельного белья.

Утром его вызвал начман и, кивнув головой, отвечая на приветствие подул на расческу, которой старательно начесывал остатки белых волос на обширную, красную лысину, убрал ее в нагрудный карман и, видимо, чувствуя себя «отцом-командиром», пытливо посмотрев лейтенанту в глаза, начал доверительно гнуть воспитательную линию.

– Ты как, нормально? С поста сказали, что попал, и утром «духи» забрали своего, я разрешил. Так уж получилось, что начали они, а закончили мы, осадили их рвение, так сказать, пресекли на корню! И что они там хотели, не важно, главное – наш немедленный и адекватный ответ, пусть, суки, знают, что мы…

Продолжая бравурную и патриотическую речь, но несколько потеряв суть беседы, изначально планируемой как психологическая помощь подчиненному, майор расправил плечи, одернул «песчанку», внутренне и внешне гордясь своим подразделением, которое вскормило и воспитало этого офицера, кивком головы в сторону лейтенанта уточнив, какого именно, пусть и всего сутки как здесь появившегося, заложил руки за спину и, натыкаясь на табуретки, сделал пару кругов вокруг стола – центра тесной штабной землянки.

Неблагодарный слушатель отлично понимал, что они хотели с ним сделать, и это было для него очень важно, но начману говорить не стал, дабы не прерывать процесс, а тот вдруг резко остановился, немного наклонился вперед, уперся руками в колени и… В этот раз являясь непосредственным объектом воспитательного воздействия, он не смог отвернуться, и поэтому пришлось стойко, глядя в ясные, наливающиеся кровью глаза, опять в ярких, а теперь уже и привычных оборотах выслушать мнение начальника по поводу всей этой войны, окружающего их противника, того, что он уже майор и непонятно что тут делает, а ему уже за сорок и по возрасту в академию пора, и вообще, у него уже есть барабанные палочки, чтобы возглавить колонну сам знаешь куда идущих…

Некоторое время спустя лейтенант, думая о своем и смотря под ноги, особо не переживая по поводу услышанного, но все-таки не без удовлетворения и гордости чувствуя себя Натаниэлем Бампо¹⁸ нашего времени, немного глуповато улыбаясь, поднялся по лестнице из землянки штаба и вышел на поверхность мотоманевренной группы. К своему первому убиенному офицер не испытывал ни жалости, ни сочувствия – он просто защищался, как мог и умел, в этот раз удача оказалась на его стороне, а что будет завтра, известно, только жаль, что не ему, а то нашел бы время собраться, подготовиться.

Глава 6. Некуда бежать

Утром прилетела ДэШа, и ефрейтор взвода представился своему новому командиру, с паяльником в руке выполнявшему какую-то мелкую ремонтную работу в каптерке, смежном с коммутаторной помещении узла связи. Облегченно вздохнув, он скинул с плеча довольно тяжелую и неудобную ранцевую УКВ-радиостанцию, сдавая ее лейтенанту на хранение. Быстрый осмотр на повреждения сразу выявил, что штыревая антенна, похожая на выдернутый позвоночник какого-то мелкого пресмыкающегося полутора метров длиной, была сломана сантиметров на двадцать от основания и маятником болталась на почти лопнувшем стальном тросике. На вопросительный взгляд офицера о поломке солдат объяснил просто:

– Когда кишлак чистили, пуля чиркнула, – беспечно махнул он большим пальцем за шею. – Прямо здесь просвистела.

– Испугаться успел?

– Никак нет. Да и зачем? Если просвистела, значит, не твоя, свою все равно не услышишь…

Подбодрив парня несколькими словами на отвлеченную тему, лейтенант отправил его отдыхать, а в голову полезли нехорошие, вязкие, красные мысли, и он мотнул головой, отгоняя туманный, еле уловимый образ окровавленного лица парня, медленно падающего навзничь в пыль забытого богом и людьми кишлака. Помогла отвлечься от неприятного осадка в душе, оставшегося после этой непродолжительной беседы, только паленая саднящая точка, в задумчивости поставленная им раскаленным жалом паяльника между большим и указательным пальцами левой руки. Вскочив с табуретки от пронзительной и яркой боли, он машинально вцепился губами в обожженное место, снимая языком неприятные ощущения, но более эффективным обезболивающим оказался внезапный звонок начальника связи отряда по закрытому радиоканалу, который быстро отвлек внимание на другие вопросы, помогая справиться с этой привычной, но довольно неприятной профессионально-служебной мелочью:

– К тебе внеплановый «борт» уже вылетел… вроде… Так что встречай. Высылаю полевой кабель, у вас там некоторое движение ожидается… Что? А, скоро узнаете, какое, не уполномочен… Две радиостанции пришли из ремонта, и твой прапорщик с «боевых» возвращается, будь с ним повнимательнее, он представлен… Что? Тьфу, не представился, а представлен, к награде государственной… За что? Да там такая каша заварилась, а он помог ее расхлебать, в общем, сам расскажет… Все, до связи, удачи вам…

Лейтенант, то мотая обожженной рукой в воздухе, то прикладываясь к ней губами, заглянул в небольшую комнатку на входе в узел связи и с надеждой на исчерпывающую информацию спросил у дежурного по мангруппе, когда будет «борт», просто спросил, так, без всякого подвоха, но тот, поудобнее устраиваясь на самодельном, сколоченном из снарядных ящиков кресле, поправляя под собой серую, выцветшую подушку без наволочки, лишь усмехнулся:

– Это не прогноз погоды, этого не знает никто, слушай и да услышишь…

Лейтенант дежурно улыбнулся дежурному, молча вернулся к себе в каптерку и минут двадцать проковырялся с перебитой антенной, приводя ее в соответствие, а потом поднялся из блиндажа на поверхность горизонта событий и, внимая только что полученному, полному библейской мудрости совету, недоверчиво прислушался. Тонкое ненавязчивое жужжание где-то далеко за сферой принимаемых сознанием во внимание мелочей, которое быстро сменилось стремительно нарастающим рокотом, застало его уже подбегающим к вертолетной площадке. На старте крикнув дежурному по взводу, чтобы тот прислал двоих солдат, на финише он уже перепрыгнул через сухой арык, прошел сквозь полосу уже знакомых тополей, окружающих «взлетку», вышел на открытое пространство и оторопел. Бешено заколотилось сердце, во рту пересохло, и он, находясь в определенном психическом состоянии, известном как «дежавю», сначала не понял, потом не поверил, а затем сконфуженно покраснел, потому что два знакомых белобрысых солдата с оружием и в касках, теперь используемых по прямому назначению, сидящие на корточках в тени дувала полевой оперативной группы, который белел за зелеными металлическими плитами вертолетной площадки, заметили его сразу, но в этот раз повели себя совсем по-другому – следуя положениям строевого устава, они уважительно встали, на несколько секунд приняли строевую стойку, а потом вернулись к своим прямым обязанностям.

Как назло, все фигуры в черных до пят одеяниях или стояли спиной к окружающему миру, или молча сидели на корточках «низко голову наклоня», не позволяя офицеру вернуться к тому самому чувственному настроению, подкрепленному отрицательно окрашенной эмоцией, вызванному наблюдением прекрасных органов зрительной системы карего цвета, принадлежащих одной из них… Когда лейтенант, начиная приходить в себя, взволнованно оглянулся по сторонам, то сразу нашел причину такого не свойственного этим одинаково одетым женщинам поведения. В этот раз увиденную ранее в Союзе похожую сцену дополняла другая группа – смуглые, или по своей природе, или от бешеного солнца, мужчины, одни в военной серой, колючей на вид форме, а другие в обычных для этой страны широких, свободных штанах, длинных рубашках и жилетках, и у всех – автоматы, набитые магазинами «лифчики», непривычное отсутствие растительности на лице и какие-то понурые, неуверенные взгляды по сторонам или себе под ноги. Рядом с ними стоял старший лейтенант из разведки мангруппы, который через солдата-переводчика разговаривал с очень колоритным, видным, седовласым старцем, опирающимся на крючковатый посох, который своей выступающей вперед белой бородой, чалмой, пыльными туфлями без задников и с загнутыми носами смутно напоминал кого-то знакомого, доброго и близкого.

Немного робея перед таким количеством незнакомых людей, как в училищном клубе на танцах, лейтенант помедлил и, приняв решение, срезая по краю открытое пространство аэродрома и уважительно обходя квадрат скрепленных вместе зеленых металлических пластин площадки приземления, направился к солдатам охранения, бдительно несущим несвойственную им и пока непонятную ему службу.

– Кто они и что здесь делают? – кивнув в ответ на приветствие, лейтенант выразительно, но без поворота головы повел глазами в интересующую его сторону.

– Жены и дочери местных активистов, военных, периодически вылетают в Союз за покупками, к родным, и мы их сопровождаем, а это их охрана и родственники, они не летят, только женщины, не мужское дело, видимо, – понятно и доходчиво объяснил ситуацию рядовой, на вид худенький и слабенький паренек непризывного возраста.

– Аааа… – офицер замялся, не удержался и, бросив взгляд по назначению, но, к сожалению, безрезультатно, наконец, глубоко вздохнув, решился. – В прошлый раз девушка там была, с велосипедом, помните, наверное.

Солдаты заулыбались и с хитринкой в глазах, понимающе переглянулись.

– Так точно, помним, – смущенно кашлянув в кулак, ответил второй, крепкий и высокий, прямая противоположность первого. – Третья жена местного активиста, бывшего хозяина здешнего.

– Как жена? – отшатнулся от неожиданности лейтенант, сделал шаг назад и, заметно покраснев, нервно попытался расстегнуть и так широко распахнутый воротник «песчанки», а заметив свою оплошность, стал смущенно растирать шею на затылке.– Да она же девчонка совсем.

– Нее, ей тринадцать лет, взрослая уже, – улыбаясь, подмигнул рядовой своему напарнику. – Две недели назад я их свадьбу наблюдал, как раз на батарее, на посту стоял. Оттуда вся дорога к ее счастью была видна как на ладони – и свадебный кортеж из танков, и стрельба в воздух, и ракетницы залпами, в общем, красиво жить не запретишь, да вот и она, с молодым супругом!

На «взлетку» со стороны КПП вырулил союзный внедорожник с богато украшенными всякими висюльками стеклами, проскочил мимо лейтенанта и солдат, резко тормознул и, подняв клубы пыли, остановился недалеко от женщин. Офицер проводил взглядом проехавшую за спиной машину и как бы ненароком, но продолжая краснеть и говорить рядовым что-то бессвязное, сделал пару шагов назад, что позволило ему держать под наблюдением обе ее стороны. С водительского места выскочил молодой парень в обычной национальной одеже, но с крестом пулеметных лент на груди, наклонился внутрь и вытащил ручной пулемет на сошках, держа его на весу, быстро обежал вокруг машины, ловко приставил оружие к ноге и, открыв заднюю правую дверцу, замер в почтительном поклоне.

Из машины, спиной вперед, ощутимо качнув ее при этом, с подобающей его рангу медлительностью, осторожно вылез немного тучный бородатый мужчина средних лет с непокрытой, наголо обритой и почерневшей от солнца головой. Держа в руках белесый от постоянного использования автомат с потертым деревянным прикладом и свисающей с него тонкой металлической цепочкой, другой конец которой терялся в складках одежды на груди, он встал перед открытой дверцей спиной к покрасневшему наблюдателю, оглянулся по сторонам, вникая в обстановку, а затем оценивающе, но уж слишком небрежно и быстро осмотрел лейтенанта с головы до ног и, видимо, довольный результатом, сразу потерял к нему интерес, тем самым заставив того пересмотреть свое отношение к ситуации. Сделав некоторое внутреннее усилие, возвращая контроль над эмоциями и, как следствие, над кожей, офицер принял вызов – одернул «песчанку» и застегнул верхнюю пуговицу, прикрыв уже желтоватый от пота и пыли несвежий подворотничок, уверенно прищурился из-под козырька низко надвинутого кепи и несколько дольше и внимательнее оглядел зарвавшегося молодожена, недовольно отметив про себя, что его ответные действия прошли незамеченными, так как субъект стоял к нему спиной и на горячий, пронизывающий взгляд в мощный бритый, кожаный затылок никак не реагировал, заведя руки назад и перебирая пальцами в перстнях крупные темно-коричневые четки. Занятый внутренней борьбой с понятно почему принятым за соперника бородачом, лейтенант все же сразу заметил смуглую худенькую кисть со сползшим к локтю широким черным рукавом одежды, обшитым по краю серебряным орнаментом, которая показалась в проеме дверцы, как-то робко и неловко дотронулась до локтя своего повелителя, попыталась найти в нем поддержку и опору, но после того как тот недовольно повел плечами, сбрасывая ее…

Лейтенант замер, глубоко и печально вздохнув полной грудью, с досадой и болью в сердце обратил взор и мысли на пыльную землю под ногами, а когда через пару мгновений все-таки решился освежить в памяти прекрасное видение карего цвета и поднял взгляд, то вместо ожидаемой маааленькой коричневой родинки на краю левого века увидел знакомый цветной треугольничек на черных солнцезащитных очках, шикарно модных и популярных в Союзе. Стало как-то пусто и в душе, и в голове, и вообще в жизни, эмоции и их последствия из-за бешено заколотившего сердца опять выдали его состояние, оценить которое было уже некому – девчонка повернулась к нему спиной, смотря в землю, прошла мимо своего царственно парящего над окружающими законного обладателя, и сразу как-то сжалась и ссутулилась, проходя мимо сделавшего пару шагов назад водителя. От женской группы отделились две одинаковые черные фигуры и мелкими шажками, склонив головы, подошли к ней, окружили и увели к себе подобным.

Бородач, вальяжно посмотрев на дорогие электронные часы на полуметаллическом браслете, что-то сказал водителю, показывая рукой со свисающими четками в сторону удаляющихся женщин, и тот, приложив руку к груди, почтительно закивал, поудобнее перехватил оружие и бросился их догонять, вместе с ними подошел к остальным улетающим, а потом присел на корточки неподалеку, аккуратно поставив рядом пулемет на сошки.

Решив такой важный вопрос, как подтверждение своего права на обладание, видимо, самой молодой и красивой в рамках положенного ему статуса, Кожаный Затылок, желая убедиться в эффективности своих действий по поддержанию собственного авторитета, перевел властный взгляд на группу мужчин, в ответ на что они как по команде или отвернулись, или, потупив взгляд, принялись рассматривать свою обувь, потому что туфли без задников на резиновой подошве из автомобильных покрышек, да и высокие ботинки на шнуровке, пыльные и грязные, требовали постоянного внимания. Один Хоттабыч¹⁹, закончив разговор с разведчиком мангруппы, принял молчаливый вызов и, сурово нахмурив брови, недовольно ткнул посохом в землю, прожевав что-то губами, а бородач в ответ приложил руки к груди, согнулся в уважительном поклоне, выпрямился и несколько сильнее, чем нужно, хлопнул дверцей. Скользнув по лейтенанту и солдатам безразличным взглядом, он снял автомат со спины, сел на место водителя и, подняв тучу пыли покинул военный аэродром местного значения.

– Без автомата я его не видел, говорят, он даже спит с ним, – проводив машину тревожным взглядом, заметил здоровяк и переглянулся с напарником. – Сейчас за новую власть, а на самом деле кто его знает? Вся наркота и нелегальное оружие в провинции его, и он здесь главный, настоящий главный, хотя особых постов в местной администрации никогда и не занимал, одним словом – бек²⁰.

Невольно разрядив обстановку, направив мысли и поступки всех присутствующих в другом, столь ожидаемом направлении, пятнистый желто-зеленый «борт» с голубым брюхом наконец-то вынырнул из-за деревьев, заходя на посадку. Лейтенант с солдатами, как и все остальные на «взлетке», привычно уткнулись лицами в сгибы локтей и, придерживая головные уборы, отвернулись от волны свистящего воздуха, наполненного пылью и сухой травой. Вертолет пружинисто сел в середину зеленого металлического квадрата и за несколько секунд разогнал поднявшуюся пыль, дав возможность оперативно и без задержек провести процедуру ротации своего содержимого – один возвращающийся с «боевых» прапорщик быстро покинул, а многократно превосходящая его количественно группа улетающих, суетливо спотыкаясь в своих длинных, черных одеяниях и не без некоторой давки, шума и гомона, на пару секунд перекрывшего свист винтов, все-таки проникла в фюзеляж каркасной конструкции, полностью закрыв своими безликими силуэтами круглые иллюминаторы, создав при этом несколько пугающую, футуристическую и непривычную для лейтенанта картину.

Тоненькая одинокая фигурка на мгновение остановилась перед лесенкой центральной сдвижной двери, сняла солнцезащитные очки, оглянулась и взглядом своих далеких, но узнаваемых по памяти прекрасных глаз вернула потухшему взором лейтенанту хорошее настроение, веру в себя и почему-то надежду на то, о чем он после услышанного от солдат и мечтать не мог, но воспринял это как знак, тоже непонятно на что указывающий. А потом мягко скользнувшая по направляющим дверь разделила их миры, оставив каждого в чуждом и непривычном для него пространстве, позволив судьбе в виде винтокрылого летательного аппарата сделать небольшую паузу в отношениях, которых по разным причинам и в принципе быть не могло.

Неслышный, но угадываемый по шевелящимся губам шепот молитв отправил улетающих в недолгий, но опасный путь, а провожающие, поправляя оружие, сползшее на локти после религиозного ритуала, потянулись в сторону КПП, к веренице стоящих за «колючкой» своих пыльных джипов и уазиков. Постоянно оглядывающийся назад лейтенант со своими нагруженными бухтами кабеля связистами тоже пошел на выход, к тополям на краю площадки, а «борт» все не взлетал, крутил и крутил лопастями, гоня от себя уже почти чистую волну горячего воздуха. Отъехавшая в сторону дверца салона, замеченная офицером при очередной попытке отдалить неизбежное расставание, заставила его остановиться, а показавшаяся оттуда спиной вперед фигура в «песчанке» – недоуменно переглянуться с прапорщиком, но тот лишь усмехнулся и, отворачиваясь, пожал плечами, не внеся своим поведением никакой ясности в происходящее. Объект возникшего напряжения оступился на последней ступеньке и, не найдя опору, но пытаясь уцепиться руками за лесенку, медленно завалился на спину, прямо на пластины «взлетки». Бортмеханик, контролируя из салона ситуацию, выскочил наружу, помог подняться и сунул ему в руки пухлый армейский рюкзак, который тот тут же выронил, наклонился вперед и, опасно балансируя на грани своего сознания, тщательно отряхнул чистую форму на коленях, а закончив наводить порядок там, где это не требовалось, медленно и осторожно, боясь потерять равновесие, выпрямился и, немного пошатываясь, направился к носовой части вертолета. При его приближении блистер отъехал в сторону, открывая кабину пилотов и руку одного из них с тяжелой на взгляд и объемной брезентовой сумкой. Лейтенант стоял довольно далеко, но невзирая на свист винтов и шум силовой установки вертолета, все-таки услышал тонкий, мелодичный и знакомый по «гражданке», а особенно после выпуска из училища, звук столкнувшейся стеклянной тары. Он сухо сглотнул, подумав что здесь это невозможно, просто не может быть по определению, потому что политотдел, особый отдел и таможня не дремлют, внимая и принюхиваясь, а значит, ему это померещилось, но взглянув на улыбающегося прапорщика, осторожно перехватившего свой рюкзак, который издал такой же звук, понял, что нет, не померещилось.

Последний пассажир этого рейса какой-то дерганной, преувеличенно осторожной походкой, закинув через плечо брошенный ранее рюкзак и ощутимо кренясь в сторону от тяжелой, перевешивающей сумки в руке, наконец-то зашагал прочь от вертолета, а навстречу ему, от калитки полевой, оперативной группы, уже бежал рядовой-переводчик, перед которым на длинном брезентовом поводке, мощной стремительной тенью стелясь над землей, несся огромный пепельно-серый пес самой известной и отлично зарекомендовавшей себя в пограничных войсках породы. Скуля и повизгивая, он подскочил к уставшему от недолгого перелета пассажиру, встал на задние лапы, передними оперся на его плечи и смачно лизнул в лицо, тут же играя отскочил, яростно вращая хвостом и виляя задом, закрутился вокруг. Обласканно-облизанный, взмахнув руками для равновесия и чуть не упав при этом, осторожно и заботливо поставил свою снова звякнувшую ношу на землю, присел на корточки, обнял вырывающего пса и уткнулся лицом в его мощную холку, как показалось лейтенанту, готовясь немного вздремнуть.

Освобожденный «борт» засвистел сильнее, напрягшись мощным, дрожащим корпусом, задирая хвост вверх и бликуя на солнце хвостовым стабилизирующим винтом, наконец-то взлетел, круто заложил вираж, и едва не задевая невидимыми лопастями своего недавнего пассажира, прикорнувшего на лохматом друге, разбудил его сильным ударом воздуха и стремительно скрылся за деревьями, оставив за собой закрученный спиралью шлейф из пыли. Лейтенант задрал голову, придерживая рукой кепи и ни на что не надеясь, проводил его печальным взглядом, успев заметить в иллюминаторе боковой двери знакомый силуэт с прижатой к стеклу открытой ладонью, замершей в печальном приветствии…

– А вот и он, наш новый начальник полевой оперативной группы, собственною персоной, прибыть изволили с выходного дня, неделя, как на «точке», а два раза в Союз уже слетал, – хмурясь и играя желваками, пояснил прапорщик. – А это его личный почитатель и друг, единственный, но даже он с ним не разговаривает, а только лает. Откликается на кличку Мухтар, но мы зовем его Мухомор, а он, собственно, и не против…

Между тем водитель Кожаного Затылка и по совместительству охранник его жены, который все это время сидел на корточках рядом с пулеметом, твердо решил дождаться ее возвращения здесь, потому что встал, и расстелив на земле шерстяное традиционное одеяло-накидку, сел и принялся развязывать свой узелок, готовясь перекусить, пока есть время. Нагруженный вещами прилетевшего переводчик кивнул ему как знакомому и прошел мимо, а вот офицер, подполковник по призванию, подойдя поближе, взял собаку за ошейник, присел рядом и, показывая рукой на замершего в тревожном ожидании парня, прошипел: «Чужжжжжоой!» Пес зашелся в яростном лае, захрипел и, пытаясь вырваться, почти уронил державшего, но тот проявил свои, видимо, лучшие качества, такие как упертость и тормознутость, потому что, невзирая на общее состояние души, требующее спокойствия и отрицающее суету, поднял ботинками кучу пыли, но все-таки удержал своего мохнатого сослуживца, а подвергшийся острой форме критики парень испуганно отпрянул назад, упал на спину и на локтях, отталкиваясь от земли ногами, в панике постарался отползти подальше, к счастью для себя, не вспоминая про стоящий рядом пулемет.

С автоматами наперевес, бренча касками, подвешенными на поясных ремнях, с КПП подбежали два рядовых, один из которых, подняв охранника за шиворот, развернул его в сторону ворот с территории мангруппы и дал шикарный пинок под зад, а другой, закинув свой автомат за спину, подхватил пулемет с земли и, привычно осматривая знакомое оружие, сокрушенно покачал головой, видимо, сетуя на его состояние. Выгнанный страж, в соответствии с приданным ускорением, рысью пробежал до ворот, проскочил приоткрытую калитку и покорно уселся на корточки с внешней стороны ограждения. Рядовые, зайдя на КПП, поставили трофейный пулемет на амбразуру поста, а сержант у входа, жуя черный кусочек хлеба с белой полоской шмата сала на нем, удовлетворенно кивнул, потом окинул хозяйским взглядом пустой аэродром и зашел внутрь объекта, прикрыв за собой сколоченную из досок от снарядных ящиков дверь, с несколькими просвечивающими на солнце пулевыми отверстиями.

Вечером «борт» вернулся, но сил и желания его встретить у лейтенанта уже не было, потому что мысли кружились, летали и падали, как листья желтые… Оставалось одно средство, верное и быстро помогающее, но, к сожалению, здесь и сейчас недоступное в принципе, но он ошибался – и в месте, и во времени.