Читать книгу: «Одиннадцатое августа», страница 2

Сила благословения схиархимандрита Зосимы (Сокур)

(село Никольское, храм святителя Василия Великого)

Приехал к нему первый раз 22 июля 1995 года в Никольское, где он жил и служил настоятелем храма святителя Василия Великого вместе с малочисленной тогда братией. Приехал к концу службы, батюшка говорил проповедь. Завидев меня на пороге храма, прервался и объявил: «К нам приехали прихожане с других приходов», и вновь стал говорить об очень холодной зиме, которая на носу, поэтому нужно побольше делать консерваций. И делиться этим с неимущими. «Эка невидаль», – подумал я и пошёл к его домику занимать очередь на приём.

Но принимать меня никто и не думал. Выйдя во дворик, остановился, не зная, что делать. Стою, расстраиваюсь. И вдруг он появляется совсем рядом со мной. Наши взгляды встретились. Грешного человека, попавшего в водоворот болезней и живого святого, измученного смиренным несением такого креста, что его святость вследствие этого стала неизбежной. Он понял, что от меня не укрылось его духовное состояние и из глаз монаха брызнул стыд. Батюшка буквально сгорал от стыда. Ему было стыдно, что он свят. А раз так, то кто тебя, такого умника, примет. И я пустыми руками вернулся в Мариуполь.

На великий пост, в апреле 1996 года, вновь решил попытать счастье и поехал в Никольское на соборование с прихожанами своего храма. В соборе шла война владыки Ипполита (Хилько) и семьи благочинного, у священников просто не было сил проводить маслособорование.

Я ещё застал время, когда схимник сам соборовал ораву страждущих. Но после меня буквально выперли из приёмной, где батюшку дожидались священники и диакон с матушкой.

– Выйди. Погуляй. Тебе здесь нельзя находиться, – властно заявила послушница.

Спрашиваю.

– Куда, матушка?

– Да хоть в храм, посиди, погрейся. Потом придёшь.

Расстроенный до невозможности, возвращаюсь в пустой после таинства храм. Не успел я сесть поудобнее, вбегает дрожащий от ужаса послушник и умоляющим голосом просит меня помочь вычистить половину подсвечников в храме. Говорю, что никогда в жизни их не чистил.

– Я покажу вам, только помогите. Мне к двенадцати картошку на кухню чистить, я не успеваю.

Соглашаюсь и впервые в жизни чищу подсвечники от воска и масла. Время бежит и я понимаю, что приём у батюшки накрылся окончательно. Но вот всё. Подсвечники чистые. Мы прощаемся. Возвращаюсь к Зосиме. Как только я открыл дверь, на меня с дикой яростью набросилась послушница.

Свято-Успенский-Николо-Васильевский-монастырь. На переднем плане храм святителя Василия и первый по времени служебный корпус, где и принимал в девяностых схимник. Attribution-ShareAlike 3.0. Автор: rsvisual.

– Где вы лазите? Батюшка едва живой и ждёт только вас одного. Его уже кололи.

– Не орите. Подстроили всё, а теперь мозги лечите.

Краем глаз заметил её изумлённый взгляд. Как вдруг раздаётся голос отца Зосимы:

– Пусть войдёт.

Вхожу в крестильную, где за пять лет до меня прошла бездна народа, от нищих и калек до нуворишей-депутатов. Он смотрит на меня и говорит:

– Садись.

Оглядываюсь, куда сесть. Стоят два жёстких кресла с подлокотниками. В одном из них лежит огромных размеров кот, развалившись на всё сиденье. Красивый до невозможности. Дрыхнет, пушистый гад, и во сне то и дело выпускает острейшие когти, так что от желания погладить его не остаётся и следа. Даже во сне было видно: животное с характером.

Этим котом батюшка Зосима расплатился со мной за июльский конфуз. Нечего видеть то, что и так видно всем. А до меня это дошло спустя много-много лет. Вдруг озарило. Да ведь он смеялся надо мной. Фамилия-то у меня самая что ни на есть кошачья – Кот. Коротко и ясно. Так на тебе кота в отместку. Вот вам и обыкновенная батюшкина прозорливость. Но и это не всё. Пройдёт восемнадцать лет и война в Донбассе соединит в убогой колобовской квартире на пять месяцев двух котов, человека и животное, не переваривавших друг друга.

Дальше этого беседа не пошла. На все мои вопросы я получал такие ответы, хоть плач. Под конец «духовного» общения я попросил благословения найти работу и не получил его. Стало ясно – пора убираться. Незваный гость хуже татарина. Поднялся, сказал, что ухожу. Умученный монах только кивнул мне вслед – иди. Я же был на пороге, когда услышал негромкий, но властный голос батюшки.

– Постой. Я жду от тебя озарений. А теперь иди.

Это было мгновение – Зосима открыл своё лицо провидца и тем самым предрёк, что ждёт меня в этом мире. Озарения. Смешно и страшно – одними «озарениями» сыт не будешь. Да и откуда этим озарениям взяться?

Закрыл дверь. Крестильная была пуста. Перекрестился. Расстроенный услышанным, поехал на станцию. Доехал до железнодорожной станции Великая Анадоль, купил билет на электричку. До поезда оставалась ещё время. Вышел на перрон. Ледяной ураганный ветер чуть не сбил меня с ног. Прошлогодние листья и пыль закручивались вихрем в спираль и танцевали свой колючий танец. Посмотрел в сторону путей. До поезда оставалось с полчаса. Уходить в холодное здание станции не хотелось.

Танец листьев и пыли приближался ко мне. А дальше в какое-то мгновение он приобрёл ярко выраженную враждебность. Пыльный столп поднялся в воздух метров на пять-шесть. Из него показалась прозрачная рука с зажатой кистью в кулак, точно как в фильмах про невидимку. Я почувствовал нечеловеческую злобу, исходившую от этой руки.

Столп поравнялся со мной и острая боль пронзила глаза – эта прозрачная рука, оказывается, может действовать как настоящая. Она с непередаваемой яростью швырнула в меня горсть пыли и песка. От неожиданности стало страшно. Я внезапно ослеп от пыли и песка. А когда боль прошла, вихрь был далеко. Ошарашенный такой атакой, не знал, что и подумать. Это как полтергейст какой-то.

Показалась электричка. Расстроенный, с красными от пыли глазами, поехал восвояси. Только спустя долгое время до меня дошло. Эти странные слова, сказанные батюшкой Зосимой на прощанье, и были его благословением. И за то, что я искал его, не думая ни о чём другом, получил пылью в глаза от злобного духа, не желающего исполнения правды Божией.

Тогда, в далёком 1996 году, мне и в голову не могло прийти, что озарение обязательно со мной случится. И не одно. В 2012 году, тридцатого апреля, в день памяти преподобного Зосимы Соловецкого (небесный покровитель батюшки) я сидел на лоджии и писал главу о Великом потопе.

И вдруг со всей ясностью до меня дошло – да это же и есть причина возникновения тотемизма. Только на ковчеге с командой из восьми человек мог произойти разительный сдвиг в мышлении и представлении об окружающем их мире. На воде остались в живых только они, семья Ноя и животные, значит мы все – братья, родня, одна кровь! Это и был момент рождения явления, которое мне навязали вместо обычной дипломной осенью 1991 года.

Старец Зосима был великим прозорливцем. Для того, чтобы его благословение не стало талантом, зарытым в землю, а дало плод, силою своих молитв в январе 2001 года, как бы случайно, ставит меня в помощь старушке с подсвечника прав. Иоанна Кронштадтского.

Вместо академий и научных центров – подсвечник. Вместо экспедиций и раскопок – грязная масляная тряпка. Вместо научных диспутов и библиотек – Слово Божье и Евангелие. Вместо научных степеней и званий, славы и научного признания – поношения и насмешки. В его слове жил Бог.

Правда, это только легко писать «поставил на подсвечник». В те времена, уже былинные, на каждом подсвечнике стояла благословлённая настоятелем старушка, а за ней тихо приглядывали две сменщицы, смирно ждущие, сами понимаете, чего. Однажды я стал свидетелем, как между «молодухами» возникла свара из-за того, кому сегодня стоять на подсвечнике вместо главной. Они вежливо лаялись, словно это был не подсвечник, а молодой жеребец, на которого обе положили. «Мне никогда не светит встать на подсвечник в таком храме, хоть Зосима и выгнал чистить их», – подумал, проходя мимо них. Подумал и забыл.

Прошло порядком времени. Шло лето 1999 года, как внезапно в храме побелела Почаевская икона Божией Матери. Причём настолько явственно, что прихожанки стали шушукаться, тыкать пальцами, пока настоятель, глядя на икону, не объявил, что отслужит ей после литургии водосвятный молебен.

Молебен это действие в пространстве и во времени силы Божией. Как спусковой крючок ружья. Нажми и будет выстрел. Батюшка Николай при большом стечении прихожан отслужил молебен. «Мушкет» схиархимандрита Зосимы сделал выстрел.

Вскоре после молебна прихожане стали замечать, что старушки-одуванчики-главные, и за ними и первые сменщицы, стоящие на подсвечниках по будням, как-то быстро стали умирать. Одна за другой – за год с небольшим я насчитал семнадцать трупов и сказал об этом старшей, Анне носатой. Но она, возмущаясь, возразила мне:

– Какие семнадцать. Не семнадцать, а двадцать одна отправилась. Вон, последнюю три дня назад отпели.

Мы переглянулись и расхохотались. Не слишком высоко ставил Вседержитель безумие прихожанок, по собственному хотению берущих, а точнее, из глотки настоятеля рвущих «благословение» на непонятно что, зачем и почему.

Летом 2001 года на десяти подсвечниках собора стало пусто, как сегодня в зоне АТО после «Градов» и «Ураганов». Не то, чтобы стоять во время службы, а убирать подсвечники стало некому. Не долго думая, взял тряпку, зубной порошок и стал драить по подсвечнику в день.

Не прошло и года, как в храме святителя Николая Чудотворца на долгих восемь лет появился волонтёр, убирающий и чистящий подсвечники.

Позволь мне дать тебе три совета

Однажды, где-то в 1999 году, после долгих упрашиваний, зашёл в гости к знакомой прихожанке. «На чай». Прозвал её за глаза Людмила с палкой. Была она своеобразной православной попрошайкой. Умела выпросить, умела и подать, но большую часть добычи оставляла себе. Водилось у ней много православных книг. Из-за чего я и пришёл к ней в гости. Выбрал несколько, поблагодарил и отправился домой.

Книги уже ждала моя мама, большая любительница подобной литературы. Прочитала и забыла. Настала моя очередь. Последняя из трёх книг была о схиархимандрите Троице-Сергиевой лавры Зосиме (Захарии, 1850—1936).² Это были неполные и отрывочные воспоминания духовных чад монаха, сестёр Екатерины и Елизаветы Висконти. Крупицы правды потрясли меня.

Один порядочный монах среди стаи озлобленных и недалёких рясоносцев до и после революции. Лавки, торг, тайные жёны, куча незаконнорожденных детей лаврских светочей – это до. А после нищета и скитания по чужим углам. Но даже такие скорби не смогли заглушить злобы братии к честному несению креста отцом Зосимы. Рождённый по плоти всегда будет гнать рождённого по духу.

Посмотрел на книги и стал собираться к Людмиле. Пора возвращать. Внезапно сильная слабость сделала ватными ноги. Лёг, взяв в руки книгу о старце Зосиме. Смотрю на него. И вдруг книга заговорила человеческим голосом: «Позволь мне дать тебе три совета».

От такого поворота дел стало не по себе. Так ведь сейчас никто не говорит. Старомодно. Подумал: «Вот и бесы книжные по мою душу заглянули». Лежу. Не знаю, как поступить. Позволить? Не позволить? Смотрю на книгу. Решился.

– Хорошо, – говорю. – Давай!

Книга вновь заговорила человеческим голосом:

– Чисто молись.

И снова после первого совета тишина. Говорю голосу: дальше.

– Не смори на женщин.

А последний показался самым странным для меня.

– Терпи поношения.

Тут от обиды за мою изнурительную болезнь и полную немощь меня словно прорвало. И пока Голос не ушёл, заявил ему горькую свою обиду на холостяцкую жизнь.

– Я жениться хочу.

Этот незапланированный вопрос нисколько не удивил истинного прозорливца.

– Господь воздвигнет тебе жену, – так же спокойно ответил мне Голос.

Позже я много раз сравнивал советы небесного старца, ставшего таким ещё при жизни и советы игумена Бориса, архимандритов: Наума, Зосимы, Амвросия и многих после них. Это небо и земля. Они не знают, что сказать. Гоняют человека на службы, изучают, подмечают, подстраивают разные ситуации, чтобы человек проявился, а толку никакого. Их советы привели к тому, что мы с мамой остались без крова. А ведь делали всё, как благословил батюшка.

Часовенка схиархимандрита Захарии на Введенском кладбище Москвы. Attribution-ShareAlike 3.0

С того момента прошло семнадцать лет. Я по-прежнему нечисто молюсь, смотрю на женщин и так и не научился терпеть поношения.

Маслины

В 1997 году диакон Гавриил предложил мне поехать по святым местам. Дело душеспасительное, но ехать не хотелось. Было ясно, что не зная обо мне ничего, благочинный и его зять решили меня толком изучить за неделю тряски в старом «Икарусе». Авось что-то и проявится. Всё по методикам наших благочестивых старцев.

Первым делом приехали мы в Оптину. К этому времени трудники и монахи разгребли грязь, отстроили храмы и вывезли сотни тонн мусора. Впереди песчаная дорога к понтонному мосту и раздавленные гадюки под колёсами автобусов.

Пока моя группа осматривала храмы, спустился в подвал, где монахи открыли большую книжную лавку. Здороваюсь и не разглядывая книги, спрашиваю монаха-продавца «Поучения Силуана Афонского» с полными комментариями Сахарова. У меня три одинаковых благословения монахов-духовников на покупку и постоянное чтение этой книги. Причём я его не просил. Мне его дали. А раз дали, духовное чадо должно его исполнить. Помню, тогда очень удивился, что не сговариваясь, независимо друг от друга, три совершенно разных священника дали мне одинаковое благословение.

Услышав, что просит заезжий профан в духовной жизни, берёт великолепно изданную книгу и швыряет её мне. Именно швыряет, а не даёт. В глазах просветлённого застыла такая презрительная порция ненависти, что от неожиданности я застыл. Спрашиваю, сколько? Плачу, книгу под мышку и бегом наверх. Эта ненависть так и осталась на книге. Терпел я её, терпел и в итоге подарил прихожанке нашего храма. Она очень хотела иметь у себя дома поучения старца Силуана. Моё первое знакомство с Оптиной.

Посетив все храмы, незаметно приблизили время обеда. Диакон привычно ведёт нас в трапезную для мирян. Пришли. Очередь. От усталости суточного переезда есть не хочется. Наконец разрешают зайти и нашей большой группе. Проходим на второй этаж за столы. Молитва, благословение, обедайте. На белых скатертях домашний творог, сметана, ещё что-то и маслины. Не просто маслины, а огромные чёрные маслины. Много. Полная миска роскошных и уже подзабытых мною маслин стоит передо мной. Как я давно их не ел! Аппетит появился мгновенно. Беру ложку и от жадности кладу себе полную тарелочку маслин.

Преподобный Силуан Афонский. Фото 30-e годы XX века. Public Domain.

Монах читает поучения. Чьи, то мне неведомо. Не до поучений. Маслины так и трещат у меня за ушами. Ем, ем. Как вкусно! Наслаждение, а не еда – маслины с чёрным хлебом. Но вот чтец прочитал главу и нас поднимают из-за столов. Меня как по губам ударили. Тарелка с маслинами осталась почти нетронутой. Только ведь начали трапезу и уже подъём. В армии и то время больше давали. Вновь молитва. Спускаемся вниз. Несолоно хлебавши, стою на солнцепёке.

После водных процедур уже по-настоящему хочется есть, а до ужина далеко. Иду со всеми в храм, где покоится преподобный Амвросий. Наклоняюсь перед его ракой и жалуюсь: не наелся, так хотелось маслин, забрали прямо изо рта!

После вечерней ужин. Нас вновь заводят на второй этаж. Молитва, благословение. Садимся. Рядом со мной вновь полное блюдо маслин. Наши на них не смотрят. Ищут на столе что посытнее. Теперь беру только ложку маслин. Всё равно сейчас выгонят. Здесь есть не дают, только дразнят! Ложку съел быстро, чтец ещё читает. Осторожно беру ещё. Ложку. Съел. Беру ещё одну. Наконец понял: маслинный голод остался в прошлом. Оглянулся на чтеца. Тот почему-то начал читать новую главу всё тех же поучений.

Прикидываю, что ещё можно съесть за это время. Нашёл пробойную икру минтая. Намазал хлеб сливочным маслом, сверху, не жалея, икрой. Сижу, слушаю, пью чай. Как только сделал последний глоток чая, чтец закончил вторую главу. Удивлён такой щедростью. Понимаю – теперь я точно наелся. Выходя из трапезной, обращаюсь к чтецу. Спрашиваю, что он читал? Тот отвечает:

– «Моя жизнь во Христе» святого праведного Иоанна Кронштадтского.

Созревшие оливки на ветке.

Почему-то на монахе лица нет. Похоже, ему стыдно. Может, в его келью пришёл преподобный и дал ему взбучку? Мол, чего ты людей заставляешь давиться? Сам-то ешь не спеша.

Вновь мы на улице. Нам через час уезжать. Не смотря на группу, иду в ещё открытый храм. Припадаю к мощам батюшки, благодарю его за невероятный приём, подарки, благословения, источник и роскошный ужин. Откуда может знать батюшка Амвросий, что я не прочь угоститься маслинами? И не обязательно чёрными. Говорю батюшке: чтец в трапезной исправился и дал всем поесть вволю, больше его не наказывай.

Так принимал нас в Оптиной преподобный Амвросий (Гренков).

Но и это не всё. На самом деле ходил я жаловаться не преподобному Амвросию, а преподобному Иосифу (Литовкину), о котором тогда ничего не знал. При открытии мощей могилы святых перепутали. Если хотите, так Господь указал на праведность этого святого и явное нежелание быть выкопанным преподобного Амвросия. Силы молитвы святых отцов хватило на то, чтобы навести слепоту на нетерпеливых искателей мощей. Вырыли Иосифа, а преподобный Амвросий остался лежать в земле. Но услышал меня именно батюшка Амвросий, хотя в соборе его и близко не было. Это ли не чудо!

Юродивые

В сентябре 1993 года мне пришлось ехать в Москву из-за своих бумаг. После приёма поехал на Тверской. В здании Почтамта «международные» переговоры были очень дешёвыми. Заказал Мариуполь и вышел на овальной формы площадку. Место было не простое. Напротив перед переходом располагалась остановка для московских школьниц, после уроков подрабатывавших своим телом. Отсюда их увозили в притоны для кавказцев. Стою, смотрю, как на глазах у всех ученицы превращаются в уличных шлюх по вызову.

В это время по лестнице на смотровую площадку неторопливо поднимается необычно одетый мужик. Поверх белоснежной сорочки интеллигента на нём ватник чёрного цвета. Он останавливается напротив меня. Прошла минута и того начинает трясти от неописуемой боли. Судорожно срывает с себя одежду: летит ватник, рвутся с мясом пуговицы на рубашке, скидываются портки. Он не успел даже сесть на корточки по нужде, как с него полилось. Опорожнился прямо на площадку. Лицо этого мученика стало белым как снег.

Посреди Тверского стоит совершенно голый мужик. Под ним куча. До Кремля десять минут ходьбы. Но вот появляется полицейский – исправлять ситуацию, хватает того молча за локоть и куда-то уводит. Голый босой мужик покорно идёт с ним. От увиденного я ещё долго не мог прийти в себя. Что это могло значить, понять было невозможно.

Прошло шесть лет и такая же кошмарная боль с такими же последствиями обрушилась на меня во время ночной рождественской службы 1999 года. Называется эта мука «афонская болезнь», ею расплачиваются бесы за подвижничество афонских монахов. Но я не монах и не подвижник. Такая редкая напасть может коснуться и обычного человека, если найдётся умелец, знающий суть «предания сатане во измождение плоти». Или, попросту говоря, имеющий власть над бесами.

Той холодной осенью девяносто третьего я впервые в своей жизни увидел настоящего московского юродивого. А с московской юродивой познакомлюсь через год в лавре преподобного Сергия. Звали её Лидия. Она была слепа на один глаз. С ней была связана одна забавная история.

На новый, 1995 год, мне пришлось всё-таки поехать к Науму (Байбародину), уломал меня мой духовник. Тогда я и познакомился с его напарницей, одетой как бедная нищенка. Мне не нужно было объяснять, кто передо мной, вопрос был в том, как она себя поведёт по отношению ко мне.

Через пару дней жительства в лавре мне почему-то стало жалко придурошно бегавшую во дворике женщину. На следующий день после службы иду к нему во двор приёмной. Лидии ещё нет. Роюсь в своей сумке, вынимаю три печенья. Думаю, подам ей сейчас. Как вдруг открывается входная калитка и в проходе появляется Лидия. Ба! Какие три печенья! Я от неожиданности дар речи потерял. Прямо навстречу мне идёт юродивая. Но как она одета! Норковая шапка, роскошное новое пальто, приличные женские сапожки, перчатки на руках. Дошла она до меня, а я ей три печенья, как побирушке какой-то в руки сую. Угостись, милостыньку прими, почавкай.

Увидев в моей руке печенье, Лидия мгновенно скорчила рожу обиженной боярыни. Налившись неземным высокомерием, брезгливо поглядела на недоумка.

– Ты кому подаёшь? – и отведя мою руку в сторону, величаво прошествовала на своё рабочее место. Бесов гонять, людям помогать и за мной наблюдать! Не часто её видели такой, какая она есть.

Через полгода я вернулся больным домой. Прошло несколько лет и я приметил маленького роста женщину. Звали её Людочка. Она была духовной дочерью отца Николая, и точно как Лидия, по благословению, взяла на себя тайный подвиг юродства.

Мне она буравила всякую дребедень, но однажды Бог показал мне, на что способны Его юродивые. Под воротами храма святого Николая по воскресеньям и праздникам сидели в ряд пять-семь нищих. Слово «нищих» можно смело брать в кавычки. Все они имели пенсию или группу, а сиденье у входа было второй натурой этих людей.

Меня они считали за церковного дурачка – ушёл с работы и трёт подсвечник – значит свой. Церковную службу на своём языке они звали «шоу». Иногда просили помолиться. Иду утром. Лето. Жара. Команда в сборе. Смотрю, рядом с ними примостилась «просить» Людочка. Ну, думаю, это неспроста. На меня грустно смотрит печальными глазами старуха у двери.

– Олег, ты на службу?

– Да.

– Помолись за мою внучку. Не может родить. Говорят, патология – очень узкий таз. Кесарить денег нет. Помолись.

– Хорошо, поставлю свечку.

В храме ставлю за внучку свечку и прошу Бога помочь ей. Прошло немного времени, а я со всего размаха как в стену врезался. Э! Да её всей церковью не вымолить. Одни грехи. Только лоб впустую разбивать.

Выхожу со службы. Все на своих местах. Выкладываю ей прямым текстом «отчёт о проделанной работе».

Говорю.

– Что можно было сделать такого, что кругом, куда не кинь, стена грехов. Мне её не вымолить. Ищи деньги на кесарево. Если бы она лежала у мамы, ей бы всё сделали за так.

– Она в городском лежит.

– Ну так ищите деньги.

Прошло дней шесть. Снова вижу эту нищенку. Спрашиваю, как внучка. Родила?

– Весь роддом удивился, лежала она, лежала, а на третий день как что-то сдвинулось у ней. Ребёнок пошёл и она сама родила. Никто поверить не мог. Все говорили – вот это да!

Ого! Как Людочка молится. Сидела, слушала. На ус мотала и на тебе, девка родила. Так Бог показал силу тех, кто отверг себя ради других.

Осенью 2008 года Людочка пришла в храм с пластиковым пакетом в поддержку Януковича. Другой рукой она держала его фотографию в рамочке с траурной ленточкой на углу. Для пущей важности повязала на голову чёрный платок. Прибежала матушка.

– Людочка! Да ведь человек живой! – с нежной укоризной в голосе увещевает блаженную всё понявшая жена священника.

До его падения было ещё шесть лет.

За два года до моего умирания в нефрологии, Матрона Московская зримо появилась в Мариуполе. Вместе с Людочкой. Был один из понедельников конца июня 2007 года. В этот день приступ рвоты заставил меня снова колесить по всем церквям, заказывая литургии о здравии «болящего Олега».

Первой была Спасо-Преображенская церковь на Черёмушках. Икона «Нечаянная радость». Когда-то молитва и свечи у этой иконы спасли мою маму от погромной проверки и увольнения в роддоме. Ставлю ей свечи. Еду дальше.

Свято-Никольский храм возле Приморского райисполкома. Икона блаженной Матроны. «Стой и молись», – как бы говорят глаза блаженной. Стоял возле иконы больше часа, прося хоть немного ослабить приступ рвоты. Но помощи нет. Заказав литургии, еду на маршрутке дальше. Вдруг на одной из остановок заходит блаженная Людочка. Тащит за собой грузную развалившуюся старуху с закрытыми глазами. Та тяжело дышит, задыхаясь как астматичка.

Машу радостно Людмиле руками, мол, давай сюда, место свободное есть. Людочка сажает старуху напротив нас, а сама садится рядом со мной.

– Кто это? – спрашиваю, зная, что родителей у Людочки нет, умерли. Живёт вместе с тёткой, та неверующая.

– Мама, – благоговейно отвечает блаженная.

Этого хватило, чтобы я зацепился глазами за эту «маму». Лицо только что виденной мной иконы блаженной, только глаза полузакрыты. Они зрячие, но, по-моему, той совсем не нужные. Она и без них хорошо видит.

– Людочка, откуда вы?

– С семнадцатого микрорайона.

– А там чего делали?

– Яму сегодня вырыли.

– Какую яму? – от неожиданности похолодел.

Она это так сказала, что я, забыв про всё на свете, стал её расспрашивать. Оказалось, сегодня утром отец Гавриил отслужил молебен и освятил котлован под церковь. Мы ещё поговорили о местах, пригодных под храмы в городе и они вышли на собесе. Как только мы с мамой исчезли из Мариуполя, протоиерей Гавриил снял все архивные фото с приходского сайта, в том числе и «освящение ямы».

Всё это время я не спускал со старухи глаз. На ней было открытое старомодное платье, на груди креста нет. Вместо православного креста вся «площадь» была занята очень крупными аляповатыми нитками искусственного жемчуга. Посчитал. Пять ниток пластмассового ширпотреба. Они, увеличиваясь размером к центру, как раз надёжно прикрывали то место блаженной, где у ней был выпуклый врождённый крест.

«Да, умеют наши святые шифроваться под увечных, – думал, глядя на нитки „жемчуга“ на шее небесной гостьи. – Ну и „мама“ у Людочки. Сама Матрона блаженная. Чудотворница Московская»! После той маршрутки я больше года не видел блаженную.

А на меня как наехало. Я стал поминать во всех церквях родителей Матроны, Дмитрия и Наталию.