Читать книгу: «Развал. Действующие лица свидетельствуют», страница 4
VI
Потом, пока был жив академик Станислав Шаталин, Бакатин работал в его фонде «Реформа» начальником политического департамента, последние несколько лет – советник в инвестиционной компании «Восток-капитал», возглавляемой (он Бакатина туда и позвал; Бакатин говорит о нем: «Наш генерал, наша совесть») космонавтом Алексеем Леоновым. На вопрос, чем он в этой компании занимается, Бакатин отвечает: «У меня очень свободный диапазон действий. Что попросят, то я и могу делать, а не могу – значит, не могу. Я уже старый человек, чтобы ко мне какие-то претензии предъявлять», – я уже был готов сделать в блокноте пометку, что должность в «Востоке» – это такая пенсия, назначенная Бакатину старыми друзьями, но он неожиданно переходит к конкретике: «Когда наши предприятия, – вот был лет пять назад такой случай с Сыктывкарским ЦБК, – сталкиваются с угрозой рейдерского захвата, я иду в МВД, прошу помочь по старой дружбе. Помогают».
VII
Но это все, как уже было сказано, детали, и в истории Вадим Бакатин все-таки остался только как тот, кто передал американцам схему расположения подслушивающих устройств в их посольстве. Сейчас это принято считать почти преступлением, пройдет сколько-нибудь лет – может быть (я на это даже надеюсь) отчаянная попытка разрушить КГБ и «освободиться от идеологии чекизма» будет считаться подвигом. Я вспоминаю байку о том, как, в последний раз выходя из здания на Лубянке, Бакатин выбросил в уличную урну удостоверение председателя КГБ.
– Как я мог выбросить удостоверение? – удивляется Бакатин. – Я же не такой идиот. Оно же очень полезное – любому милиционеру покажешь, и езжай дальше. Я все храню, и удостоверение, и шинель. Он как будто бы боится этой роли античекиста, стесняется ее, и, слушая его, трудно отделаться от мысли – может быть, все дело в том, что он, типичный горбачевец, просто был слишком мягок, и если бы на его месте в КГБ оказался какой-нибудь демшизовый радикал, которому бы удалось победить чекизм раз и навсегда – может быть, мы бы теперь жили в другой стране? Но история не терпит сослагательного наклонения, и нам не за что сердиться на Бакатина. Он действительно хотя бы попробовал. Как мог.
Хвалебный примитив юродивый
Три седмицы Глеба Якунина
I
Долгий отпуск Бориса Ельцина сразу после августовских событий 1991 года большинство мемуаристов называет первой большой ошибкой первого президента России. Только что победила революция, общество переживает уникальный эмоциональный подъем, делать со страной можно все что угодно – а вождь, бросая все, исчезает на несколько недель, соратники растеряны, силы реванша перегруппируются, демократия снова в опасности.
– Мы со Львом Пономаревым приехали к Ельцину в Бочаров ручей, я стучал кулаком по столу и говорил: Борис Николаевич, пора назначать премьера, если вы не примете нашу кандидатуру, «Демократическая Россия» уйдет в оппозицию.
Ставлю себя на место Ельцина. Я президент России, народный герой, самый популярный человек в стране. У меня болит голова, мучает жажда, а передо мной сидят Глеб Якунин и Лев, извините, Пономарев, стучат кулаками по столу, чего-то требуют. Безобразие, понимаешь. Кандидатура премьера, которую Якунин с Пономаревым предлагали Ельцину тогда в Сочи – это, конечно, Гайдар. Спрашиваю Якунина, где они его взяли, в журнале «Коммунист», что ли? Якунин задумывается, неуверенно отвечает, что, кажется, Петр Филиппов из Ленинграда первым предложил Гайдара координационному совету «Демроссии», но он, Якунин, точно не помнит.
– Это было как призвание Рюрика. Советская система рухнула неожиданно для нас, мы были не готовы к этому. Серьезных специалистов среди нас не было, вообще никого не было. Железный сталинский каток выдрал все живое. Положение России было гораздо более тяжелым, чем у любой восточноевропейской страны.
Якунин пускается в долгое рассуждение об особенностях русской истории: «Если европейские страны уже в конце XIX века были по своему менталитету готовы к демократии, даже Польша, даже Финляндия, то у нас все было по-другому. Александр III считал Москву третьим Римом, Николай жил папиными идеями, о Константинополе мечтал. К 1917 году Россия подошла тоталитарной страной, а потом Сталин начал строить свою пародию на третий Рим. Менталитет нашего народа в корне отличался от европейского, и если Восточная Европа, освободившись от ига коммунизма, уже была готова к демократии, то Россия к ней готова не была».
II
На очередном митинге осенью 1991 года Якунин кричал, обращаясь к толпе: «Бог смилуется, будет не сорок лет, как у Моисея, все будет быстрее». Сейчас говорит, что ему стыдно за те слова. – Мы просто не представляли, как все сложится. И я, как священник, просто не имел права говорить людям о том, чего я сам не понимаю. Сейчас мне уже ясно, что Гайдар делал не так, но это сейчас. Тогда я не понимал.
На вопрос, чего именно он не понимал, Якунин отвечает:
– Во-первых, Гайдар должен был каждый день выступать по телевидению, объяснять ход реформ. Этого он не понимал, он был уверен, что главное – изменить экономику, а психология сама изменится. Вот и получили. Чекисты в этом смысле оказались гораздо более дальновидными, вот даже похороны Алексия II, который довел церковь до кризиса – посмотрите по телевизору, как они это преподносят. Сплошной гламур. А ведь если бы меня или вас так показывали, народ бы тоже нас с вами полюбил.
III
С Якуниным мы разговаривали на следующий день после погребения патриарха, и я меньше всего хотел в такой день разговаривать с ним, давним врагом нынешней Русской православной церкви, на эту тему. Но Якунин заговорил об этом сам.
– Алексий был настоящим коммунистом, Ельцина он ненавидел. Он просто пользовался им, когда надо было решать какие-то свои проблемы. Например, проблему Якунина. Я же был членом парламентской комиссии по расследованию ГКЧП. У комиссии был доступ в архивы Лубянки. Когда я услышал, что можно пойти в архив, я сразу же побежал и потребовал выдать мне документы четвертого отдела пятого управления – это был отдел по делам православной церкви. Мне сразу выдали мое личное дело в расчете на то, что мне будет интересно, я увлекусь им и ничего больше не прочитаю. А Алексий сразу же побежал к Ельцину – Якунин недруг церкви, запретите ему. Ельцин молодец, ответил: «Ой, вы знаете, они же невменяемые, даже меня не боятся».
Комиссию, в которой работал Якунин, распустит уже Руслан Хасбулатов летом 1992 года. За это время Якунин успеет вдоволь насидеться в лубянских архивах и дать добрый десяток интервью на тему отношений высших иерархов РПЦ с советскими спецслужбами. – Этого они мне не простили. Но чем больше они суетились, тем больше срама было им самим, вот ирония судьбы.
IV
К Борису Ельцину в то время лидеры «Демроссии» имели почти неограниченный доступ. «Он мне говорил, – вспоминает Якунин, – „Глеб Палыч, у меня для вас всегда дверь открыта“». Продолжалось все это, впрочем, очень недолго.
– Последний наш человек, которого удалось куда-то назначить – это Филатов, глава администрации президента. Потом мы потеряли влияние. Нас поначалу выручали наполеоновские комплексы Бориса Николаевича, но потом оказалось, что нет у него никаких наполеоновских комплексов, один Бахус. И ров, разделяющий нас, начал расти, расти, а потом стал непреодолимым.
V
В 1993 году священник Якунин был лишен сана (три с половиной года спустя его вообще отлучат от церкви) за то, что вопреки официальной позиции церкви вошел в первую Государственную думу по спискам гайдаровского «Выбора России». Это была первая и единственная Госдума, в которой у демократов (да и то не потому, что демократы, а потому, что партия власти) было большинство. Срок полномочий у депутатов был рекордно короткий – два года. Якунин говорит, что это была идея Гайдара, рассчитывавшего, что через два года удастся набрать еще больше голосов. – И это была роковая ошибка. Нужно было, как сейчас Медведев, сразу закладывать шесть или хотя бы пять лет. Через пять лет с таким парламентом реформы бы уже закончились успешно.
Якунин вообще много говорит об ошибках Гайдара и Ельцина, ставя им в пример Медведева и Путина. Ельцин, по мнению Якунина, был не прав, отказавшись возглавить «Демроссию» («Путин же „Единую Россию“ возглавил»). «И кто мешал ему дать нам нормальную финансовую базу? Он о деньгах же не думал совсем, а надо было бы». Госдума 199395 годов – последний парламент в политической судьбе Глеба Якунина. Больше ему ни разу не удастся быть избранным депутатом. А самый яркий эпизод с участием депутата Якунина – это драка в Госдуме летом 1995 года. Все запомнили, как в той драке Владимир Жириновский таскал за волосы депутата Евгению Тишковскую, но началось-то все с Якунина!
– Выступал у нас тогда красный мафиози Смирнов, президент Приднестровья, самозванец. Я поднял руку: он не президент! Ко мне подбежал Коля Лысенко, такой националист из Саратовской области. Сорвал с меня крест. Ну и началось. Крест Лысенко, кстати, забрал себе и вернул только по просьбе прокуратуры вице-спикеру Артуру Чилингарову, который и отдал его законному владельцу. Но из-за креста Якунин совсем не волновался – говорит, был готов купить новый, все равно РПЦ уже не признавала его священником.
VI
Отношения Глеба Якунина с Русской православной церковью – долгая и увлекательная история. Московский стиляга Глеб Якунин и не думал служить Богу, предпочитая играть джаз, сочинять стихи и заниматься йогой, но его сокурсником по пушно-меховому институту (потом институт переведут из Балашихи в Иркутск, доучиваться придется уже в Сибири) Александр Мень, который, как и Якунин, не хотел жить в общежитии, предложил юному Глебу снять на двоих комнату.
Прожили вместе два года, Мень писал «Сына человеческого», Якунин занимался своей йогой, а потом тоже увлекся богословием и сразу после института поступил в Московскую семинарию.
– К тому времени я в этих вопросах уже хорошо разбирался и тайно учил семинаристов, как избежать вербовки чекистами. Этого мне не простили, из семинарии выгнали после первого курса.
Знаменитым диссидентом священник Глеб Якунин стал в конце 1965 года, когда вместе с Николаем Эшлиманом направил патриарху Алексию I открытое письмо («С каждым днем обостряется сознание нетерпимости дальнейшего подчинения беззаконию; с каждым днем в Русской Церкви нарастает спасительная жажда очищения от той скверны, которая накопилась в ней по вине церковной власти; с каждым днем углубляется в Церкви жажда подлинного соборного общения; наконец, с каждым днем в нашей Церкви нарастает чувство ответственности за те души, которые по вине пастырей Церкви не просвещены Евангельским словом и несмотря на свою пробудившуюся религиозную жажду пребывают вне Церковной ограды»), после которого Якунин и Эшлиман распоряжением патриарха были лишены права священнослужения до тех пор, пока не покаются.
– 21 год, три седмицы, как пророк Даниил, я не каялся, – говорит Якунин.
В 1987 году его реабилитируют – вначале Московская патриархия, потом Президиум Верховного совета СССР. Эти три седмицы Якунин провел в лагерях (Пермь-37, вместе с Юрием Орловым по статье об антисоветской агитации) и в ссылке в Якутии в поселке Ыныкчанском.
VII
О письме Якунина и Эшлимана патриарху тепло отозвался Александр Солженицын: «С восхищением прочел протест двух священников, Эшлимана и Якунина… Смелый, чистый и честный голос в защиту Церкви, искони не умевшей, не умеющей и не хотящей саму себя защитить. Прочел и позавидовал, что сам так не сделал. Не найдусь».
Несколько лет спустя Якунин встречался с Солженицыным у Ростроповича в Жуковке: «Какой он был прекрасный. Благородный олень, лорд английский. Я любовался им».
Следующая встреча состоялась только двадцать с лишним лет спустя. Вернувшийся из эмиграции Солженицын на своем поезде добрался до Москвы и выступил в парламенте: «Я не узнал его. Второй Мао Цзэдун – во френче, эти глаза, эти брови. Говорил слабо, противоречиво, рассказывал про свой поезд – фу!»
Якунин говорит, что для него большая загадка поведение Солженицына после высылки из СССР и предполагает, что все дело в том, что между арестом и высылкой чекисты что-то такое сказали Солженицыну, после чего он так и не смог прийти в себя. Якунин вообще умеет и любит искать и находить агентов КГБ – везде, повсюду.
VIII
После отлучения от РПЦ Якунин был священником Украинской православной церкви, потом – истинно-православной (катакомбной) церкви. В 2000 году вместе с митрополитом Виталием Кужеватовым создал Апостольскую православную церковь, в которой имеет сан протопресвитера и работает секретарем Священного Синода. Эта церковь канонизировала Александра Меня (он у апостольцев – святой просветитель, священномученик), службы в ней проводятся на русском языке («и вообще на любых языках, ограничений у нас нет»), епископы имеют право жениться («уж лучше женатый епископат, чем гомосексуальный, как у этих чекистов»).
IX
Якунин, как и в юности, пишет стихи. Недавно выпустил книгу «Хвалебный примитив юродивый в честь Бога, мирозданья, родины», – такое стихотворное евангелие для своей церкви (стихи в ней перемежаются библейскими цитатами и вырезками из «Новой газеты»). В правозащитной прессе публикует стихи на злобу дня, тоже интересно:
Микки Маус, о мышонок.
Намотай себе на ус:
РПЦ-шный монашонок
мышеловку ставит ловко,
приготовься, карапуз!
Микки Маус, ты не трусь,
не Синод – Святая Русь!
Искус выдержишь, войдешь во вкус,
да спасет тебя Иисус!
X
С Глебом Якуниным мы встречались в Сахаровском центре – он выступал на каком-то заседании по случаю 60- летия принятия Всеобщей декларации прав человека. Там все выступали – Сергей Ковалев, Лев Пономарев, Людмила Алексеева. У каждого – вполне славная по меркам страны, освободившейся от тирании, биография. В Восточной Европе, в Прибалтике люди с такими биографиями сразу и навсегда становились политическим истеблишментом, национальной элитой, героями, Махатмами Ганди. У нас – все не так. Сидели по лагерям, по ссылкам, потом – несколько лет вполне провальной политической карьеры с метаниями от Шамиля Басаева к Березовскому и обратно, и в финале – бесконечные посиделки в Сахаровском центре в формате «Плеханов, Игнатов, Засулич, Дейч, Аксельрод». То ли чекисты виноваты, то ли народ, то ли сами борцы, то ли климат в России такой. Черт его знает.
Почему русские танки не вошли в Киев
Федор Шелов-Коведяев и тайны козыревского МИДа
I
– Весной 1992 года, когда начались споры с Украиной из- за бывшего союзного имущества, Павел Грачев предлагал ввести на Украину войска, взять Киев и присоединить Украину к России. Говорил, что надо вести себя как большевики – отпустить, а потом сразу же забрать обратно. Андрей (Козырев, министр иностранных дел России. – О. К.) сам с Грачевым спорить не хотел и на совещание к Ельцину отправил меня.
В российском МИДе в первый постсоветский год Федор Шелов-Коведяев курировал отношения с бывшими советскими республиками. Впервые заместители министра Андрей Козырев позвал его из парламента, где старший научный сотрудник Института истории АН СССР Шелов-Коведяев возглавлял подкомитет по межреспубликанским связям. «Тогда был страшный кадровый дефицит во всех сферах, – объясняет он, – а я в свое время по археологической линии весь Союз пешком обошел и, по крайней мере, имел представление о том, чем жизнь в республиках отличается от жизни в России, поэтому мне и поручили республики».
«Козыревский МИД» – это сегодня не меньшая страшилка, чем «лихие девяностые» и «крупнейшая геополитическая катастрофа». Андрея Козырева, после прихода к власти Бориса Ельцина возглавившего внешнеполитическое ведомство вначале РСФСР, а потом постсоветской Российской Федерации, в современной России принято считать если не буквально вредителем и диверсантом, то уж точно – агентом влияния, вольно или невольно действовавшим вопреки интересам России.
– Я бы не стал демонизировать Андрея, – говорит Шелов-Коведяев. – Он неплохой дипломат, потомственный дипломат, даже родился за границей, работать умел, тут ничего не скажешь. Но чего ему не хватало, так это характера, причем даже не столько в отношениях с американцами, сколько в отношениях внутри страны. В отношениях с армией, с Руцким, с более опытными аппаратчиками.
Шелов-Коведяев не говорит об этом прямо, но, очевидно, если бы на то совещание к Ельцину по украинскому вопросу отправился Козырев, история постсоветской России могла бы пойти совсем иначе. Шелов-Коведяев говорит, что идея военной операции против Украины принципиального протеста у руководителей страны не вызвала – кто-то был за, кто-то против. Когда закончился обмен мнениями, в кабинете осталось трое – Ельцин, Грачев и Шелов-Коведяев. – Никакого решения принято не было, Борис Николаевич колебался. Тогда я спросил у Грачева: «Скажи, как ты себе представляешь, чтобы русские стали стрелять в русских?» Грачев ответить не успел, вмешался Ельцин – все, мол, вопрос снят.
II
«Борис Николаевич был широкой натурой» – эти слова о первом президенте России хотя бы раз произносил каждый, кто работал с Ельциным. Разумеется, широкую натуру Бориса Ельцина в равной мере можно считать и достоинством, и недостатком. Федор Шелов-Коведяев вспоминает, какой неожиданностью для всех в российском МИДе стали указы президента о признании независимости Латвии, Эстонии и Литвы в первые же дни после ареста членов ГКЧП. – В Верховном совете уже полгода как были готовы проекты двухсторонних договоров с республиками Прибалтики с условиями и по статусу русского населения, и по русскому языку. Все было одобрено соответствующими комитетами прибалтийских парламентов. За свою независимость они были готовы заплатить. Были готовы как угодно дорого купить независимость у Москвы. А Россия признала их указами президента – вообще без условий. Вот вам одно из проявлений широкой натуры Бориса Николаевича. Но чаще широкая натура играла спасительную роль. Когда на Украине прошел референдум о независимости и стало понятно, что кроме войны никаких способов удержать Союз уже нет, а воевать никто не хочет, решение о признании границ республик в том виде, в каком они были внутри Союза, тоже было непростым. Но вопрос стоял так: либо мы признаем границы, либо получаем Югославию. Договор между Россией, Украиной и Белоруссией, который лидеры трех республик подписали 8 декабря 1991 года в Беловежской пуще, российский МИД начал готовить за несколько дней до отъезда Бориса Ельцина в Минск – сразу после референдума о независимости Украины.
– Договор готовил я, – говорит Шелов-Коведяев. – Правда, первоначальная его версия была раза в три-четыре объемнее, чем то, что в итоге было подписано, – многие принципиальные моменты были исключены при согласовании уже на месте, в Вискулях. Но могу сказать, что в нашей большой версии договора были обезврежены все возможные мины, на которых мы могли подорваться в 1992 году. И даже слово «Содружество» применительно к новому образованию придумал я. А на формулировке «независимых государств» настаивали уже президенты. Им было важно называться независимыми. Первые месяцы после роспуска Советского Союза были удивительным временем.
Шелов-Коведяев вспоминает, как на первых саммитах СНГ президенты новых независимых держав словно стеснялись друг друга – большинство новых президентов были знакомы по партийной работе, многие даже были членами последнего Политбюро ЦК КПСС, а теперь каждая их встреча – межгосударственный саммит.
– Самый интересный случай – это Сапармурат Атаевич Ниязов. В отличие от Каримова, который был женат на русской, или от Акаева, который вообще человек европейской культуры с хорошим образованием, или от Назарбаева, у которого полстраны – русские, или от лидеров Таджикистана, которым вообще кроме войны ни до чего не было дела, – у Ниязова не было вообще никаких сдерживающих факторов, и уже к лету девяносто второго года он превратился в того Туркменбаши, которого теперь все знают.
Из обычного партийного секретаря – в настоящего монарха. Остальные лидеры на монархов явно не тянули. Апрельский саммит лидеров СНГ в Киеве закончился скандалом.
– Делили ядерный потенциал СССР. Все договорились, что единственным его наследником станет Россия, а остальные республики отказываются от ядерного статуса в обмен на гарантии безопасности. Но Кравчук и Назарбаев уже после всех согласований, прямо перед началом церемонии подменили в договоре несколько листов. Вложили новые бумаги, из которых должно было следовать, что Казахстан и Украина тоже становятся ядерными державами. Я уже пролистывал договор, чтобы положить его на стол для подписания, и случайно заметил подмену. Борис Николаевич уже рядом стоит, и Кравчук с Назарбаевым тоже рядом. Я упал на стол: Борис Николаевич, не вели казнить. Ельцин посмотрел – да, действительно не то, ошибка какая-то. Напечатали еще один экземпляр, уже правильный, его и подписали. Кравчук и Назарбаев были красные, как раки. С тех пор они и начали меня харчить, работать уже стало невозможно.
