Когда в конце семидесятых, через несколько лет после смерти Шостаковича, на Западе вышли его воспоминания, записанные Соломоном Волковым, какой вой подняла большевистская пропаганда! "Это фальшивка, это все выдумал Волков для саморекламы..." Я убежден, что воспоминания настоящие. Я слышу голос Шостаковича в каждой фразе. Очень много из опубликованного в книге, что вызвало такой гнев, я сам слышал от Шостаковича. Какими страшными, какими горькими словами она заканчивается. "Это все сделало мою жизнь серой". Что все? Наша советская действительность, наш этот социалистический реализм, наше пренебрежение душой человеческой.
В библиотеке консерватории работали несколько очень пожилых женщин. Эти старушки знали про музыку все. В частности, Ирина Амазасповна Адамова помнила наизусть самые редкие вещи, знала то, чего никто не знает, вы могли спросить у нее о чем угодно или попросить найти любую партитуру — если у нее не было, она всегда знала, где есть. Эти женщины из библиотеки побывали на нашем концерте. Когда на другой день я зашел к ним, на меня обрушилась лавина восторгов. "Какие же вы молодцы. Какие правильные темпы в h-moll`ной сюите!" — и стали напевать, эти три старушки. Вот это был настоящий успех. Я был счастлив.
Играть просто по чувству может всякий. Но настоящая сила музыки рождается, когда твоя игра — эмоциональная, выразительная — строго подчинена ритму.
Алексей Иванович вёл урок. «Садись, — говорит, — послушай, посмотри, как мы занимаемся». У одного мальчика что-то не получалось. Алексей Иванович взял скрипку и стал показывать, как надо. И когда он заиграл... Мне казалось, передо мной не человек, а бог. Даже не скрипач, а певец: его скрипка пела, не играла, а пела. Я боялся, что он дойдёт до конца пассажа и остановится, но он глянул на меня, что-то, вероятно, почувствовал, и продолжал. Я был совершенно очарован самим звуком, и мысль, что я начну учиться и сумею так играть, полностью захватила меня. Всё, в одно мгновенье мне всё стало ясно: музыке хочу учиться. Я должен в жизни быть музыкантом. Вот моя задача. И детство кончилось.
Начал учиться. Но вскоре случилась беда. Мой любимый Алексей Иванович Лойко, оказалось, сильно выпивал. Это беда многих русских музыкантов.
Музыка во мне заговорила. Это было как наваждение какое-то. Я бредил музыкой. Мне всё время музыка снилась — то, что я уже слышал, либо незнакомая музыка, вроде как будто я сочиняю чего-то такое.