Читать книгу: «Покидая Саракш», страница 5

– Рудольф, как вам удается столько времени здесь прожить и не отчаяться? Ведь так тяжело все достается, и всегда находятся сволочи, которые готовы все построенное уничтожить. Вы постоянно бываете на Земле, эти, как бы сказать, переходы из прошлого в будущее вам не мешают?

Сикорски посмотрел на него задумчиво, затем, будто приняв какое-то решение, ответил:

– Максим, ты попал сюда случайно, в поисках приключений. А я прибыл для того, чтобы работать, зная, что меня здесь ожидает. В этом вся разница.

– Но ведь я говорю не об этом, – почувствовав, что Рудольф теперь говорит серьезно, Максим в очередной раз попытался объяснить, что он уже не тот наивный работник ГСП.

– Пусть я попал сюда случайно, такой уж у меня был маршрут. Но ведь я многое здесь пережил и… И я искренне хочу помочь этой стране, этим людям. Поэтому я и спрашиваю вас о том, как вы это переносите. Мне это нужно знать, я ведь собираюсь здесь жить и работать.

Максима обижало то, что Рудольф все еще относился к нему, как к мальчишке, который был нетерпелив и непоседлив. Хотя оснований у Рудольфа так считать, было достаточно, особенно поначалу. Но за прошедший год Максим очень изменился, он считал, что нашел для себя дело и, может быть, это дело станет его жизнью. Поэтому и заговорил об этом сейчас, пытаясь узнать отношение Рудольфа к себе. И готов был выслушать самый нелестный отзыв, считая, что это только на пользу дела.

– Да, я верю в твое искреннее намерение, да только намерениями, как ты знаешь, выложена дорога в ад… Ты, по молодости своей, все еще хочешь видеть результаты своих трудов, а это в нашей работе редко случается. В истории результаты даже значительных изменений становятся заметны поздно, по человеческим меркам, конечно. История оперирует десятилетиями и столетиями, в качестве единиц времени, к чему привыкнуть непросто…

Максим промолчал, сознавая в душе, что он-то как раз к этому никак привыкнуть не сможет. Понимает, осознает, что все действительно происходит так, как говорит Рудольф, но привыкнуть не может. Может, это действительно, должно являться непременным условием для работников КОМКОНа на других планетах?

Рудольф откинулся на спинку кресла и, прикрыв глаза, негромко, произнес: – А мы всегда рвемся навстречу опасностям и ждем перемен тот же час. Но час для истории – только мгновение, и рушатся наши надежды как замки песочные, и следы замывает волна. Но останутся наши надежды – не круги на воде, а как памяти метки. Как слезы застынет смола на затесах…

Максим, пораженный тем, что Сикорски заговорил стихами, даже дышать перестал. Ему он казался сухим педантом, расчетливым политиком и сильным разведчиком. Такие обычно стихов не любят, а тут… Тут же, будто и не к месту, он вспомнил, как относятся к Страннику в Институте и после глубокого вдоха решил, что вспомнил как раз к месту. Ведь Странник в душе романтик, только вида не показывает. Насколько сложен в душе любой человек, а уж такой, как Сикорски… И почему бы ему не любить стихи? Максим пока еще очень мало о нем знает.

Рудольф открыл глаза и продолжил уже другим тоном. Лирика кончилась, начались будни, подумал Максим, но опять ошибся в своих предположениях. Это было продолжением начатой темы.

– С моей подачи КОМКОН готовил операцию по очистке биосферы Саракша. Казалось бы, чего проще: привози двадцать тысяч киберуборщиков, запускай их и через пять лет континент будет чист. Но историки нас остановили. Я просил прислать сюда пять тысяч врачей, на четыре миллиона больных этого бы хватило. Но историки снова сказали: «Стоп!». Теперь ожидается удвоение количества больных, а последствия ядерной войны только начинают проявляться. – Сикорски резко хлопнул ладонью по подлокотнику кресла, обрывая себя, затем, подавшись вперед, уставился на Максима своими зелеными глазищами.

– Вот ты, Максим, землянин проживший на Саракше больше года самостоятельно, побывавший в переделках и посмотревший страну… С обитателями ты познакомился, попробовал их гостеприимства, приложил руку к их истории… Ты-то как считаешь, стоит ли нам вмешиваться в дела этой планеты? Или не лезть со своими советами и помощью? Пусть сами расхлебывают ту кашу, которую здесь заварили?

Максим растерянно почесал в затылке, все-таки умеет Странник переворачивать все с ног на голову. Массаракш! Опять он устраивает мне экзамен!

– Рудольф, я прожил здесь немного, по историческим меркам. Успел посмотреть не так уж и много. – Максим собрался и заговорил более уверенно. – Вы знаете, ГСП – не институт истории, но общая подготовка там приличная. Здесь я понял, что могу принести пользу. Хочу помочь этим людям приблизить то будущее, из которого мы с вами прибыли. Среди них есть плохие, есть хорошие. Но помочь им выжить, дать шанс на будущее – в этом я вижу нашу работу. Они ведь такие же, как мы. Без нашей помощи они могут и не успеть.

Максим выжидающе посмотрел на Рудольфа, но тот сидел в кресле расслабленно, и всем своим видом показывал, что внимательно слушает. Максим решил, что ничего страшного не произойдет, если он попытается изложить свою точку зрения. А если она идет вразрез с практикой КОМКОНа или противоречит решениям Мирового Совета. В крайнем случае, Сикорски, как резидент КОМКОНа на Саракше, мог бы давно отправить его на Землю.

– Не знаю, чем руководствуются историки на Земле, отказывая в помощи. Но планета находится в ужасном состоянии. Последствия войны, радиация и химические загрязнения, есть целые районы, где до сих пор опасно появляться людям, там ведь взрывали бактериологические бомбы… Почему не помочь, если есть возможность помочь? Такое наследство может постепенно свести все население на нет.

Если на Земле думают, что пусть все идет своим чередом, мол, история должна развиваться естественно, то я против такого подхода. Если им не помочь сейчас, то через два-три поколения страна превратится в скопище больных и увечных. Вы ведь видели мутантов… Там, за Голубой Змеей, я увидел то будущее, что ожидает этот мир, если мы не вмешаемся. К тому же, эти головастые собаки кажутся мне очень опасными соперниками для аборигенов. Жаль, что не было времени познакомиться с ними поближе…

Рудольф при упоминании о собаках кивнул головой, давая понять, что он об этом помнит. Максим очень хотел бы узнать, какие планы строит Странник в этом отношении, да только о своих планах Рудольф не любил распространяться.

– Я не знаю, какая экологическая обстановка в Хонти или Пандее, я там не был. Но ведь война была всепланетная, не думаю, что там чище атмосфера и меньше радиации. С учетом последнего конфликта, когда я сам был в районе боевых действий, от ядерных взрывов экология не улучшилась. На Архипелаге тоже должно быть грязно, атмосфера ведь на планете одна. Даже если туда и не бросали бомбы двадцать лет назад, то воздушные и подводные течения все равно принесли и туда всю грязь…

Я считаю, что мы должны помочь им. И готов доказывать это перед любой комиссией, пусть даже и в КОМКОНе. А лучше было бы поскорее прислать сюда исследовательские группы, прочесать всю планету. Оценить ситуацию и поставить в известность Мировой Совет, там ведь принимают окончательное решение? А если Земля не считает нужным помогать, тогда что мы тут делаем?

Максим хотел добавить, что если Земля примет решение не помогать, то это будет похоже на цинизм, смотреть, как гибнет целый мир и только фиксировать его гибель. Нет, он не верил, что такое возможно.

Сикорски поднялся из кресла и прошелся по комнате.

– Неплохо, неплохо… Ты правильно все изложил, Максим. Спутники работают, шесть штук крутятся уже третий год над планетой. И последствия ядерной войны просчитываются, и определены необходимые средства для очистки планеты от загрязнений. Мировой Совет получает от КОМКОНа все необходимые сведения, определенные меры принимаются, иначе нас с тобой здесь не было. Все это делается, но не так все просто, как хотелось бы… И как казалось и мне поначалу.

Историки говорят нам, что помощь навязывать нельзя, и с этим приходится соглашаться. Ксенологи и психологи говорят о том, что нельзя подталкивать развитие цивилизации извне. Надо подождать, пока обитатели Саракша не созреют до Контакта, когда все население будет готово обсуждать вопросы и принимать решения. КОМКОН не может, по своему же Уставу, вступать в контакт с обществом, не готовым к Контакту и находящимся на низкой стадии общественного развития.

Партнеры должны быть равными, говорят историки. И с этим не поспоришь. На таких планетах, как Саракш, мы можем действовать очень осторожно, не открывая своего лица и не совершать действий, последствия которых не просчитали на много лет вперед.

Я два года сидел здесь, не имея права на какие-либо практические действия. Сидел и смотрел, как гибнут хорошие люди, талантливые люди и просто люди… Собирал информацию для того, чтобы выяснить, что происходит в этом мире и куда он катится. Через два года я получил разрешение на очень осторожные шаги, с такими ограничениями, что приходилось неделями готовить простенькую операцию. Еще через год я смог убедить Совет, что в этой стране есть люди, которые могут вывести страну из тупика. С их помощью был создан Институт. Через двадцать лет в стране появится поколение умных людей, которые смогут поднять страну из развалин и не позволят вернуть башни. Но для этого нужно время, и сейчас положение очень критическое, любое небольшое событие может качнуть маятник истории в одну из двух сторон…

Рудольф остановился перед Максимом и задумчиво осмотрел его, будто за последние полчаса с ним могло что-то произойти. Максиму стало неуютно в кресле, ему захотелось срочно найти поблизости зеркало и посмотреть на себя. Рудольф хмыкнул и продолжил так, будто результаты осмотра его устроили.

– Ты, Макс помог им, ускорил на год или два то, что я собирался сделать. Пусть поспешно и необдуманно, тут уж ничего не поделаешь, но ты не вышел за пределы того «коридора» истории, что был просчитан на Земле. Теперь надо удержать достигнутое, это самое главное. Я не успел подготовиться, но шансы на успех у нас есть, и они должны быть использованы.

Рудольф снова сел в кресло, закинул ногу на ногу и выжидающе посмотрел на Максима. Максим задумчиво покачал головой, поражаясь тому, насколько он был самоуверен, пытаясь изменить историю этой страны. И улыбнулся, ведь он все-таки это сделал. На месте Сикорски он сразу бы отправил себя на Землю. Теперь-то ему не позволят так своевольничать, да он и не собирается.

– Рудольф, а как же Земля? Пусть мы будем заняты защитой того, что сейчас есть… Но что будет с остальным, с мутациями и болезнями, будем ждать, пока вырастут новые люди? Вряд ли мы дождемся этого, если не будет помощи с Земли…. – Максим вспомнил о последнем разговоре с Сикорски. – А как же те группы, которые собирались приехать?

– Исследователи будут. Планируется создать научно-исследовательскую базу, возможно, разместим на южном полюсе. Врачи на Земле работают, биологи работают, много людей заняты проблемами этой планеты. Теперь многое решается здесь, в этой стране, – Сикорски задумчиво свел перед собой пальцы рук, посидел так с минуту, закрыв глаза. Потом открыл их и посмотрел на Максима с усмешкой.

– Значит, ты решил остаться и продолжать работу… Есть что-нибудь новое по саботажникам?

Максим только вздохнул и развел руками. Если бы что-то было, он сам бы сказал. Странник кивнул, будто ожидал такого ответа.

-15-

В Институте Малыш спросил у Мака, куда им сегодня придется ехать. Оказалось, что Мак остается, будет работать с арестованными. Сегодня надо Вепря по разным учреждениям возить, где он будет разных людей опрашивать по поводу складов и документации, которую на этих складах нашли. Там ведь оружия нашли на целую дивизию, а продовольствия еще больше…

Длинные очереди в магазины, хмурые лица женщин, на заправке тоже очередь. Водители, как водится, собрались у кассы и обменивались мнениями. Старикашка в очках пророчески вещал, задрав кверху палец: – … и скоро совсем кончится. Это вам не как раньше, когда все были вместе. Будет теперь правительство заботится о всех, как же! Теперь они только за себя, каждый сам по себе…Теперь хоть Хонти, хоть Пандея приходи и бери нас голыми руками. Вон как продукты дорожают, скоро будем кошек жрать, как в войну…

Малыш хотел было старикашку оборвать, чтобы панику тут не разводил, но его опередил парень в замасленной кожанке, видать с грузовика, что стоял во втором ряду.

– Ты, дядя тут панику не разводи. Раньше все на выродков сваливали, да на пандейских шпионов, так теперь эти сказки нам не к чему… Нас раньше за болванов держали, а теперь мы сами разберемся. А то еще Отцов вспомнишь, папаша, какие они заботливые были Ясно же, кому нас голодом заморить охота…

– Точно, всех-то не нашли! – поддержал парня в кожанке подошедший водитель служебки. Остальные промолчали, Малыш хотел спросить старикашку, чем он при Отцах занимался, да не успел. Очередь продвинулась, старикашка суетливо заплатил и побежал к своей машине, вполне приличной, хоть и не новой. Парень в кожанке язвительно посвистел вслед, и добавил, оглядев очередь: – Старики все такие, им слаще старого времени нет ничего. А нам-то еще жить сколько, так чего теперь рыдать? – На что в очереди одобрительно загудели, какой-то чинуша с портфелем, и презрительно оттопыренной губой фыркнул: – Нет, надо песни петь и плясать от радости… – Но парень уже сунулся в окошко с деньгами и ответить не успел. А Малыш, чья очередь уже подходила, вежливо осведомился у чинуши: – А что, петь и плясать теперь запрещено, что ли? – На что чинуша отвечать не стал, сделав вид, что не слышит. Кто-то сзади заспорил насчет очереди. Чинуша сделал вид, что рассматривает машины, в очереди опять давай про цены на хлеб толковать. Хотелось его еще спросить насчет того, а не орал ли он утром да вечером хором гимны, и не жалеет ли он, что теперь надо самому жить, а не по указке Отцов… Но тут и Малыша очередь подошла, сунул он кассирше свою мятую сотню и побежал к машине.

В парке снова какой-то митинг устроили, надо будет как-нибудь сходить, послушать. Мак всех просит больше бывать в людных местах, слушать и смотреть, чтобы чувствовать жизнь города. Он объяснял, что большие массы людей легко поддаются воздействию и они должны быстро определять, кто пытается брать на себя управление толпой. Это было интересно, Мак всегда придумывает для них что-то новое, работать с ним очень интересно и учишься многому…

Мак часто на занятиях говорил, что последствия от лучевого голодания могут приводить к разным нарушениям в психике и поведении, и советовал утром и вечером, когда становится плохо, заниматься чем-то полезным. Почистить оружие, сделать уборку в комнате или посуду помыть. И при этом думать о том, что все наладится и впереди будет много хорошего. Так и по телевизору говорят, особенно хорошо получается у этой дикторши, которую Радой зовут. Мак ее знает, он с ее братом на фронте был, чудом спасся и Вепря вытащил из той мясорубки. Жаль, конечно, что брат ее погиб, хоть и был гвардейцем, но видно хороший был человек, раз Мак с ним дружил.

Ведь как интересно получается: обычным людям без излучения плохо стало, и многим выродкам тоже. Хотя, казалось бы, что наоборот должно быть. Но Мак, умнейший же человек, говорил, что к боли человек привыкает и без привычного болевого сеанса может что угодно себе вообразить… Может оказаться так, что он и без излучения может себе внушить, что у него голова болит именно в положенное время. И это опять может стать привычкой. У него такого не было, а вот Красавчик говорил, что его в десять утра или вечера в сон так тянет, сил нет… Надо будет у Мака спросить, может он посоветует что-нибудь для Красавчика. Мак всегда старается помогать всем, кто к нему обращается и времени на это не жалеет. А на занятиях учит, как с болезнями бороться и бодрость духа сохранять…

-16-

Он пытался придумать, что же еще можно сделать. Ничего не шло в голову. Ведь получилось все не так, как предполагалось: захват складов стал сигналом, по которому все контакты оборвались, клиенты затаились, но пока все они оставались под наблюдением. Видимо, у них было такое предусмотрено и они либо ждут новых связных, либо перешли на какой-то другой вариант связи. Да, теперь следить за оставшимися клиентами можно очень долго. А брать их сейчас, значит подать еще один сигнал тревоги, тогда поиски еще больше осложнятся. Умные люди продумывали эту систему, опытные. Надо бы и нам становится умнее…

Вепрь посоветовал утром заняться этим полковником именно ему. Пока тот сидит в одиночке и говорить отказывается.

– Ты ведь можешь как-то на него воздействовать, Мак. Может быть его можно как-то убедить, попробуй… У нас ничего не получилось, теперь остается попробовать тебе.

– Ты думаешь, что он не такой убежденный фанатик? – Максим решил попробовать, пока с полковником говорили только Вепрь и Сал, и Генерал, массаракш!, успел с ним побеседовать. Максим понимал, что Вепрь никогда не скажет и слова в оправдание Генерала, но он также очень хорошо понимает, что это тоже был шанс и им Генерал воспользовался, пытаясь любой ценой выполнить задание. Штаб осудил его действия и предложил выбрать между отправкой на хонтийскую границу и южным пограничным отрядом. Генерал, признал свою вину и выбрал Юг…

Максим вошел в комнату, отведенную для допросов, попросил стенографистку принести графин с водой и, когда она поставила поднос с графином и стаканами на стол, попросил подождать в соседней комнате. Стенографистка вышла с поджатыми губами, сидящий на стуле перед столом полковник смотрел в пол. Максим взял стул и, поставив его напротив, сел так, чтобы можно было дотянуться до арестованного рукой.

– Послушайте, полковник, – Максим поймал недоверчивый взгляд и отметил про себя, что лицо у полковника выглядело не очень, – вы работали против законного правительства, участвовали в подготовке акций саботажа и за это вас могут расстрелять.

Полковник чуть пожал плечами и снова опустил глаза. Максим продолжил, будто не заметил промелькнувшего на лице арестованного презрения.

– Наш сотрудник позволил себе недопустимые меры воздействия на арестованных и за это был наказан. Я приношу вам свои извинения, – тут полковник поднял голову и удивленно посмотрел на него. – Но это вовсе не значит, что вы можете считать себя менее виновным. Вы пытались бороться с народом такими же методами, вместо честной борьбы вы совершали нападения, грабили и без того голодных людей. За это вы будете наказаны согласно существующим законам…

Полковник снова усмехнулся, но Максим теперь видел в его взгляде интерес. Это уже лучше. Надо разговорить его, пусть начнет отвечать, а там видно будет, как его убеждать.

– Я понимаю ваши сомнения, вы считаете, что мы либо будем с вами торговаться, либо начнем применять пытки. Но вы ошибаетесь, мы не будем торговаться или пытать вас, в этом нет необходимости. Так поступали раньше, теперь у вас просто есть возможность добиться смягчения приговора своим признанием. И только…

Теперь полковник смотрел на него с откровенной усмешкой, будто видел перед собой какого-то клоуна. Максим сделал паузу, но полковник продолжал молчать.

– Вы не верите мне, это логично, если вы исходите из того, что было раньше. Но теперь пытки запрещены, с оболваниванием народа покончено, башни теперь будут использоваться по-другому, – Максим заметил, как дрогнуло лицо арестованного, почувствовал, как что-то изменилось в нем.

– Да, вы ведь и сами теперь должны понимать, что на вас оказывали воздействие, вас использовали как куклу и теперь…, теперь вы стремитесь снова вернуть те цепи, в которые были закованы с рождения, – Максим остановил бросившегося на него полковника, схватив за вытянутые руки, и усадил обратно на стул.

– Проклятые выродки! – прохрипел полковник и обмяк, с ненавистью глядя на Максима. – Надо было всех уничтожить, не оставлять никого… – полковник сцепил руки и замолчал. Максим сел на свой стул и продолжил, как будто ничего не происходило.

– Правильно, вас все время убеждали, что во всем виноваты выродки, или хонтийские шпионы, или агенты Пандеи… Вы в это верили и дважды в сутки вам усиленно промывали мозги, чтобы вы лучше это усвоили и ни в чем не сомневались. Но теперь то вы, оставшись без этого воздействия, пытаетесь сами внушать себе те же глупые мысли, просто из страха начать думать самостоятельно. Получив свободу вы не придумали ничего лучше, как отомстить вашим же освободителям.

Максим чувствовал, как полковник пытается отгородиться от его слов то ненавистью, то презрением и цинизмом, но все это было призрачным и не давало защиты. Если бы полковник не боялся выглядеть перед ним жалким, он давно бы закрыл уши руками, чтобы создать физическую преграду этим словам.

– Вы трус, полковник и боитесь осознать свое истинное положение. Мало того, вы еще и остальных хотите вернуть в положение рабов, чтобы снова занять то положение, на которое вам позволили попасть. Подумайте, насколько вы еще остались личностью. И постарайтесь найти ответы на мои вопросы в себе, не пытаясь себя обманывать…

Полковник затравленно смотрел на него, непроизвольно собравшись в комок, теперь в нем было столько эмоций намешано, что Максим уже не мог их разделить. Что ж, это даст свои результаты, только времени нет на ожидание. Надо попробовать хоть что-то от него добиться. Максим медленно, чтобы не вызвать у арестованного страха, поднялся и подошел к столу. Разложив на нем фотографии клиентов и подозреваемых, он налил в стакан воды и отнес полковнику.

– Выпейте, – полковник трясущимися руками взял стакан и обливаясь, выпил всю воду. Максим решил, что лучше уж он сам покажет карточки, а то полковник на ногах не устоит, вон как его развезло. Но ничего, в камере у него будет время отойти… А ведь поначалу так петушился, герой!

– Смотрите внимательно, – попросил Максим, по одной брал фотографии и показывал полковнику. Тот уже взял себя в руки и теперь исподлобья смотрел на фотографии. Максим держал снимок несколько секунд, внимательно следя за лицом полковника и настроившись на повышенное восприятие его эмоций. Полковник безучастно просмотрел все фотографии, только два раза что-то в нем дрогнуло, но это было так неявно, что Максим не поручился бы за то, что это не было вызвано его ожиданием. Все-таки он не механизм, бесстрастно регистрирующий изменения. Сюда бы хоть какой-нибудь простенький тестер эмоций, но ведь нельзя…

Отправив арестованного в камеру, Максим вытащил из стопки фотографий седьмую и девятую, положил на стол и призадумался. Почему полковник на них среагировал? Затем поднял трубку телефона и позвонил в штаб.

– Сал, кто сейчас наблюдает за седьмым и девятым? Как никто? Почему? Тогда немедленно пошли две группы наблюдения… Хорошо, пусть их сменят самые опытные ребята. Пока не знаю, но к вечеру выясню. Нет, пусть будут очень осторожны, никаких действий, только тщательное наблюдение. Нет, больше не надо… И еще, пусть Малыш привезет мне на этих подозреваемых все, что удалось выяснить. Хорошо, я буду здесь же, в Институте.

Разложив на столе привезенные папки Максим сначала просмотрел каждую, потом тщательно прочитал все данные и попытался найти что-нибудь общее, какую-нибудь связь между ними. Ничего общего, никаких пересечений. Один был чиновником министерства транспорта, другой – министерства внутренних дел. Они не соприкасались по работе, не учились вместе, не имели общих родственников… Максим остановился, что-то мелькнуло в сознании, какая-то незначительная деталь. Он снова прокрутил свои рассуждения в обратном порядке. Так, не работали вместе, не учились, не общались. А, вот почему он остановился! Это же так просто, ну на поверхности же лежало все время! Надо было ведь быть таким самоуверенным идиотом, чтобы проморгать самый простой вариант!

-17-

Малыш смотрел, как Мак бесшумно поднимается по ступенькам и сам встал на цыпочки, да только ступеньки все равно скрипели под ним. Мак, конечно, парень боевой и очень ловкий. Такой может справиться с дюжиной бандитов, но ведь в жизни всякое бывает, и против пули не попрешь, хотя ему и это удалось. Малыш еще во времена подполья видел шрамы у него на груди. И Доктор после осмотра сказал, что обычный человек сразу бы помер от таких ран, а Мак выжил, да еще в три раза быстрее, чем обычный человек. Только ведь, если один раз повезло от смерти уйти, то на другой может и не повезет. Тут Малыш за правое ухо себя подергал, чтобы не сглазить, хотя в приметы и не верил. И первую башню без него не повалили бы, хотя и было потом обидно, когда оказалось, что все это было подстроено…

Теперь вот сам поехал брать клиента, правильно Вепрь его одного не пустил. Только если этот клиент такой важный, то и охрана у него должна быть не хуже, чем на складах, где двоих наших ребят подранили. И если бы не Мак, то пулеметчик бы нашу машину в решето превратил, мы бы и выбраться не сумели. А здесь не заметно, что охрана есть. Только пока еще неизвестно, может, нас уже засекли.

Мак осмотрел дверь в квартиру с номером «6» и показал на соседние двери, мол, смотрите за ними. Малыш с Красавчиком тут же автоматы на двери наставили, хорошо хоть их на площадке всего три было. Малыш на колено встал, на последних ступенях, чтобы не так заметнее быть, если кто выскочит, а Красавчик к стене прижался, чтобы Маку не мешать.

Тут Мак отошел на шаг, а потом снес эту дверь, ударив своим плечом. Дверь то была крепкая на вид, из потемневшего дерева. Пыль с потолка посыпалась, но Малыш только и успел краем глаза заметить, как Мак внутри исчез. Может и впрямь он из племени горского, никто же так не умеет, как он, мелькнул – и нет его.

Малыш едва очередью старуху не разрезал, что из-за двери нос высунула, старая сплетница! Если бы дверь рывком открывали, он бы начал палить, слишком уж нервы были напряжены. Но когда дверь тихонечко стала отворяться, Малыш себя удержал, не мог человек с оружием, услыхав такой грохот, выглядывать так осторожно. И когда из-за двери показалась прядь седых волос, а затем кончик носа, он уже знал, что это просто любопытные соседи. Так и оказалось, у Малыша напротив, такая же старуха живет, все норовит подглядеть, кто это да куда ходит.

Красавчик тоже молодец, не стал дергаться, когда заметил, что моя дверь открывается. И знак мой заметил, что все в порядке. Бабка же, одним глазом увидев автомат, наставленный на нее, тут же исчезла, будто и не было ее. И дверь так быстро закрыла и аккуратно, без звука . Больше никто не решился выглянуть, и то хорошо.

Мак появился в дверях с каким-то рулоном на плече, шепотом сказал, чтобы поискали тайник в квартире, он может быть в стене, и дождались, пока Ник вернется. Оказалось, что на плече у него в ковер человек завернут, одни ноги торчат, видно тот, за кем и приходили. А под мышкой портфель зажат, сразу видно, что не пустой. Малыш шепотом предупредил Мака, чтобы внизу осторожнее был, да он только усмехнулся и довольный отправился вниз. Малыш вздохнул с сожалением, что нельзя с ним поехать в штаб. Там сейчас самое интересное будет…

Слишком Мак уверенный, так ведь можно и в переделку попасть. Откуда он знает, что сейчас никто не кинется из квартиры внизу? Как он чувствует опасность, Малыш не понимал, но ни разу еще Мак не ошибся, когда говорил, что опасность есть или ее нет вовсе.

Пока Красавчик пристраивал дверь на место, чтобы любопытные не лезли, Малыш начал осмотр квартиры. Она хоть и в старом доме, но внутри очень даже богатая. Ковры, картины, мебель старинная и три телефона на большом столе красного дерева!

– Потому и никто сюда не ходил, наши бы ребята заметили. Хорошо устроился, гад! – Красавчик поднял трубку каждого телефона и послушал. – Все работают… Да-а, значит, Мак правильно вычислил, где у них руководство сидит. У нас бы его вряд ли кто нашел так быстро.

Малыш осмотрел и ощупал паркетный пол, на котором осталось пыльное пятно от ковра. Потом возразил Красавчику: – Ну, если бы следили за всеми, как Мак и предлагал вначале, то за неделю-другую может быть и вышли на него. Хотя, вряд ли, если он сам не засветился бы где-нибудь.

– То-то и оно, что через неделю-другую. Только как он его вычислил? Утром ничего, а вечером— на тебе, готов! – Красавчик принялся простукивать стены.

В спальне Малыш и обнаружил сейф, ловко спрятанный в стену, за картину с каким-то замком. Только ключей не было, но это дело поправимое, теперь можно будет спокойно все открыть. Ведь хозяина врасплох застали, не мог он ключи далеко спрятать. Красавчик хотел поковырять замок, но Малыш не дал. Лучше поискать ключи, если их у хозяина найдут, тогда Ник привезет скоро. Предстояло еще осмотреть кухню и ванную…

-18-

В газетах опять подняли шум по поводу грядущего голода, особенно неистовствовала партия Императорского Дома, хотя в раскладе сил едва набирала несколько тысяч голосов. Пусть себе шумят, подумал Максим, эти не представляют опасности. Правые газеты только дали несколько броских заметок, описывающих очереди и разгул цен на «черном» рынке. Левые, в противовес им, писали о новых ресторанах, считая их откровенным издевательством над голодным народом, едко высмеивали последний концерт для «сливок» общества…

Когда Мак, вместе с Вепрем, доложил Страннику о том, что взят человек, Тихоня Прешт, руководивший действиями саботажников и его основные пособники из министерств, тот только покачал головой. Максим, решив, что такого недоверия он не заслуживает, хотел возмутиться, но Вепрь взял его за локоть и удержал. И правильно сделал. Странник поднялся во весь свой рост и, положив свою длинную ручищу ему на плечо, сказал: «Спасибо, Мак». А затем, повернувшись к Вепрю, спросил: «Ну, как тебе, этот юноша?» На что Тик Феску в ответ поднял большой палец и сказал, что им можно гордится.

Вепрь ушел, он хотел выехать и взять тех, кто помогал саботажникам на станциях. Тихоня сразу начал выкладывать все, что знал после того, как он внезапно очутился в камере, где ему показали фотографии и пообещали расстрелять. Странник бегло просмотрел показания, внимательно просмотрел фотографии и потребовал от Максима полного отчета, в письменном виде, в ближайшие сутки. Посмотрев на часы, Странник снял трубку телефона, набрал номер и сказал: – Это Странник. Запускайте материал. – Затем посмотрел на Максима так, будто он совершил нечто, от него не ожидавшееся.

– Как же тебе удалось выйти на Тихоню? Я считал, что на это уйдет не меньше недели. Ты действительно хорошо поработал, Максим.