Читать книгу: «Парус», страница 6

«Беспокойно и послушно…»

 
Беспокойно и послушно
Я у Бога попрошу
Знать о жизни равнодушной,
Той, которой дорожу.
 
 
Почернели мы от злобы,
Стали скользкими от лжи,
К чувствам сердца от утробы,
Боже, путь нам укажи.
 
 
В душах каменная твердость
И бездушие в умах,
Для чего, скажи, нам гордость
И презрение в глазах?
 
 
Почему мы очерствели,
Отчего мы без стыда
Развратить себя посмели
И стремимся не туда?
 
 
Что же нам всего дороже,
Разве с бедною сумой
Мы к тебе прибудем, Боже?
В ней же дар хранится твой.
 

«Я следы оставлял на песке…»

 
Я следы оставлял на песке,
Наступая на берег пустынный.
И волна, заостряясь в броске,
Разливалась полоскою длинной.
 
 
В небе плавился солнечный шар
Золотым властелином вселенной.
И вода отражала пожар,
Разгораясь от искры мгновенной.
 
 
Горизонта заоблачный грот
Замыкался далекой чертою,
И я плыл по течению вод
И на берег стремился волною.
 
 
Раствориться хотелось в песке
И вослед тебе шумно пролиться,
Просиять, осчастливить, развиться
И по морю бежать налегке.
 

«Когда среди томов поэзии высокой…»

 
Когда среди томов поэзии высокой
Ты приоткроешь мой простой и скромный том,
То, может быть, изобразится в нем
Нависший над главою месяц с поволокой.
 
 
Таинственная жизнь белеющих полей,
Страницы памятные бережно обнявших,
И слов, безмолвием о жизни рассказавших,
О грусти и о радости моей.
 
 
Быть может, среди букв, в ряды соединенных,
Увидишь ты едва заметный дух
Поэзии, ласкающей твой слух,
Из междустрочий с Богом сочиненных.
 
 
И там, за строем рифм, увидишь ты меня,
Послушного случайности и скуке,
Небрежности и отраженью муки,
К себе событий зеркало склоня.
 
 
Когда, влекомый жизнью настоящей,
Закроешь ты мой сокровенный том,
То месяц в небесах в сиянье золотом
Нависнет над главой реальности блестящей.
 

«Однажды миг настал, и я дивился мигу…»

 
Однажды миг настал, и я дивился мигу.
Стихи твои случайно прочитал,
И отложил задумчиво стихотворений книгу.
Как ты сумел, и что ты написал?
 
 
Мне стало стыдно за одно притворство,
Которым крашу я свой заскорузлый стих.
В тебе великого увидев стихотворца,
К твоим строкам я с жаждою приник.
 
 
И понял я, и я себе признался:
Не тот поэт, кто рифмы сочинил,
А тот, кто пережил, и в слове жить остался,
И будущему вновь себя открыл.
 

«Люби себя за то, что ты такой…»

 
Люби себя за то, что ты такой.
Есть в этом необычное блаженство.
Пусть гением увенчан ум не твой,
Но жизнь тебе дана для совершенства.
 
 
Люби себя, как любят тех, кто свят,
Кто под укором совести порочен,
Но превратил ее угрюмый взгляд
В огне стыда в сияющие очи.
 
 
Уже ребенком чувствовать ты мог
И сердцем понимать любовь земную,
Но в жизни ты узнал, как любит Бог,
Так принимай же истину простую.
 
 
От ласки матери и строгости отца,
От слов учителя и дела исполненья,
Твой дух под мощью божьего резца
Обрел черты небесного творенья.
 

«Мир кем-то разделен напополам…»

 
Мир кем-то разделен напополам:
В нем красота на правой половине,
На левой половине – сор и хлам,
И жизнь проходит путь по середине.
 
 
Гармонии тончайшие черты
На оттиске божественной печати
Являются ко мне из пустоты
И силою скрепляют мира части.
 
 
Но в зеркале на левой стороне
По целому идут легко и скоро,
Деля его в обломки грубо мне,
Коварных трещин колкие узоры.
 
 
И я – магнит, держу две половины,
То хаосом безумным взятый в плен,
То погруженный в дивные картины,
Как постоянный компас перемен.
 

«Возьму от созвездия…»

 
Возьму от созвездия
Вспышки надежд,
Возьму от соцветия
Радужный цвет.
 
 
Возьму в небесах
Нежность чистой лазури,
Возьму на морях
Грубость яростной бури.
 
 
Пролью на палитру
Лучистую смесь,
Созвездия искру,
Цвет радуги весь.
 
 
Гнев темный воды,
Поднебесья покой,
И красок следы
Вспыхнут яркой рекой.
 
 
Возьму из мольберта
Я тонкую кисть,
И каплею цвета
Пробудится жизнь.
 
 
Лучами надежд
Молчаливых созвездий,
Цветочных одежд
Ароматных соцветий.
 
 
На ясной черте
После яростных бурь,
На белом холсте
Отразится лазурь.
 

«Жизнь казалась близка…»

 
Жизнь казалась близка.
Привлекала веселым течением,
Приходила легка
С ветерком дуновения.
 
 
Но за шелком нарядов
Леденело чудовищем тело.
Обожая усладу,
Поглотить все хотело.
 
 
Я смотрел на нее.
Понимал – эта дама опасна:
Сверху розами льнет,
Снизу – гнилью ужасной.
 
 
Но и я весь таков:
Ненавижу изнанку свою,
Своей жизни покров
Неживому носить отдаю.
 

«Я покидаю отчий дом…»

 
Я покидаю отчий дом,
Чтобы с порога обернуться
И вспомнить все, что было в нем,
Тепло и грустно улыбнуться.
 
 
На подоконнике цветы
Не помнят времени былого,
А через окна с высоты
Я в мире детства удалого.
 
 
Мой сад и двор, уже пора!
Но я присяду на скамейку.
Пройду тропинкой со двора,
Как по вселенной перешейку.
 
 
Я покидаю отчий дом.
Воспоминания не покину.
Забуду все, с души все скину,
И все же снова буду в нем.
 

«Когда тщеславия ты смоешь черный грим?..»

 
Когда тщеславия ты смоешь черный грим?
Актер, вставай, беги с седалища порока,
Кричишь о славе ты вновь голосом немым,
Собой красуешься и гордо, и высоко.
 
 
Нет для тебя ни чести, ни стыда
И грязь размыла святости границы.
Твое же сердце жжет с тончайшей злобой льда,
Твоя же мысль лишь яростью светится.
 
 
Ты твердый сын цинизма, чувства враг,
Своею властью истребил бессовестно свободу.
Как будто вышел сердцем чист и наг,
Душой и телом обратясь к народу.
 
 
Нет, не одуматься пришел просить тебя,
Мы все назначены в конце на суд небесный.
Спрошу лишь об одном: злом душу так губя,
Как можешь ты, актер, быть человеком честным?
 
 
Как можешь оскорблять того, кого народ
Главой определил земли и веры русской,
Смертельною пчелой жужжать из сладких сот
И яд распространять из щели своей узкой?
 
 
И не взирать на память многих лет,
Надменно обводить презрительным все взглядом,
Тьмой мыслей называть тот просвещенья свет,
В котором навсегда художник с нами рядом.
 
 
Главу свою чванливо увенчать
Учености убором высоченным,
Иссохнуть без любви, во всем педантом стать,
Холодной быть скалой, бездушным неизменно.
 
 
О судьбах человечества кричать,
Что истину один ты точно знаешь,
Что Бога нам пора наукой разменять,
Что счастье старое вновь новым объявляешь.
 
 
Однако плод прогнил от твоего труда.
Ты, словно жадный червь, в плоть жизнь всю
поглощаешь,
И будет от тебя в итоге пустота,
И вечно губишь ты, ничто не сотворяешь.
 

«Будь в странствиях не одинок…»

 
Будь в странствиях не одинок,
Как преданный земле родник,
Как в поле выросший цветок,
Который среди трав возник.
 
 
Когда же скажут: «Ты один»,
Ты вспомнишь воду родника
Среди земли пустых равнин
У одинокого цветка.
 
 
Ты в очевидное проник:
Что на земле не одинок
Ни в камнях спрятанный родник,
Ни в поле выросший цветок.
 

«Из всех на море жизни якорей…»

 
Из всех на море жизни якорей
Мне якорь одиночества дороже,
Всех грузов он на свете тяжелей,
На дно души всей тяжестью положен.
 
 
К нему с поверхности идет цепь корабля,
Звено к звену передает волнение,
Шторма и бури чувств в себе деля,
На якоре найдя успокоение.
 
 
Цепь точит моря бурная вода,
Неистово о звенья ветер бьется,
Все ждет, когда тяжелая узда
Цепи холодной корабля порвется.
 
 
Куда его влечь будут паруса,
Где он пройдет легко по волнам счастья,
Где солнца луч и чаек голоса –
Его не исчезающие снасти?
 
 
Потом все это будет, а пока
Корабль на цепи в воде кружится,
И цепь уходит прямо в облака
И в небе лунным якорем ложится.
 

«Седой ученый мне однажды говорил…»

 
Седой ученый мне однажды говорил
С вершины гор своих прожитых лет:
«Ты сердцем, не умом свои стихи творил,
Фантазии поэт.
 
 
Ученый человек для общества полезней,
Он может сотворить действительный предмет,
Изобрести лекарства от болезней.
А ты что можешь? Нет.
 
 
Я формулу в природе открываю,
Ее материй таинства, язык,
Умом я познаю и твердо знаю,
Зачем в ее сокровища проник.
 
 
Твои же вензеля и полузавитушки,
Неточности понятий так смешны.
Но все же мне важны, как пена в пива кружке, –
Люблю на них смотреть со стороны.
 
 
Твои стихи – мои эксперименты,
Мне нравится их тело разбирать,
Увидеть хилость фраз, неровности фрагменты,
Что можно заменить, а что убрать.
 
 
Ты мне скажи, зачем тебе все это?
Эмоций истечение, пышность слов,
И вздохи, и любовь, и таинство рассвета,
Мечтания без основ?
 
 
Могу я доказать свою науку в деле
Без выдуманных, бесполезных чувств.
Закон и ремесло с трудом в моей артели,
А не фонтан искусств».
 
 
Что я сказал ему в защиту стихотворца?
Так мудро Бог определил:
Что одному он дал, другому не дается.
Я Музу полюбил.
 

«Мир покрывался кромешною тьмой…»

 
Мир покрывался кромешною тьмой,
Жизнь улыбалась холодной улыбкой.
Жажда познания двигала мной,
Грезы мои оказались ошибкой.
 
 
Грубо срывая покровы мечты,
Жизнь разрывала с ухмылкой картины,
Рамы ломались, спадали холсты,
Рушились призраки, духа вершины.
 
 
Молча глядел я на тонкую кисть.
Как ты хрупка, не сильна, одинока,
Не пощадит тебя грубая жизнь,
С краской разлучит, отбросит далеко.
 
 
Малый листок я зажму в кулаке,
Тонкую кисть ограничу в кармане,
Двери захлопну, пойду налегке,
Словно челнок, растворюсь в океане.
 

Гимн природе

 
Я гимн хочу воспеть природе.
Ее великой красоте,
Ее законам и свободе,
Могуществу и простоте.
 
 
Когда в природы вечный храм
Входили мы под небесами,
Она благоволила нам,
Младенцам с добрыми глазами.
 
 
Как будто свой сосуд гончар
Из глины создавал в движении
И продал на большой базар
Для пользы и для наполнения.
 
 
Нам детство легкое дает
Свободу игр и развлечений.
Не знаем мы планет полет
И человеческих стремлений.
 
 
Дитя природы тайны слышит
И в наслаждениях живет.
Она над ним, как нянька, дышит
И в дальний жизни путь ведет.
 
 
Владеет юности пора
Фантазией привольной нами:
Игрушки прочь, ума игра
Владеет нашими умами.
 
 
Она, заботливая мать,
Нам в руки вкладывает книжки,
И начинает мысль сверкать
В глазах пытливого мальчишки.
 
 
В сосуд вливается струя
Реки животворящей, вечной,
Бескрайний мир течет в края,
В сосуд вселенной бесконечной.
 
 
Природа словно воздает
Нам ровно тем же – за рождение.
И, в нас рождаясь, мысль живет,
Дитя любви, дитя влечения.
 
 
Когда направлен жизни ток
Бывает в русла тайн природы,
Не зная устья, ждет исток,
Что он найдет богатства воды.
 
 
Мы с предвкушением побед
Не ждем коварных поворотов.
Корабль наш в паруса одет,
Плывет в морях он звездных гротов.
 
 
Природа нам не только мать,
Не только друг наш сокровенный,
Она нас хочет воспитать,
Она – учитель жизни бренной.
 
 
Приходит зрелости пора,
И мы во власти рассуждений.
Они, как дерева кора,
Скрывают в сердце сок сомнений.
 
 
Мы, словно слабенький росток,
Развились в дерево на воле,
И просим солнечный поток
Нам дать для жизни света долю.
 
 
Над нами тучами навис
Суровый, гневный лик природы,
В громах грозы мы ищем смысл
И обретаем смысла воды.
 
 
Природа нас дождем поит,
Ласкает нежными ветрами,
И наше дерево растит
Своими теплыми лучами.
 

«Мне праздностью преподнесен цветок…»

 
Мне праздностью преподнесен цветок,
Восторженной, прекраснодушной дамой.
Я у ее великолепных ног
Лежу, сраженный в сердце прямо.
 
 
За мной огромный океан времен
Событий волны в бездне поднимает.
Я им не увлечен, я ей пленен,
Мой ум течет свободно, сердце – тает.
 
 
Отвергнута с пренебреженьем власть,
Не приняты награды трудовые,
Вся нега наслаждений, лень и страсть,
Мне с праздностью – любимые родные.
 
 
Науки строгой дева мне скучна,
Смешна мне ее преданность природе,
Мне в деве легкомысленность важна,
Ее порыв желания к свободе.
 
 
Вы поняли, что узник я нужды
И нахожусь под тяжестью закона,
Но не лишайте прелести мечты,
О, праздность, как блестит твоя корона.
 

«Писатель, я убит, чтобы родиться вновь…»

 
Писатель, я убит, чтобы родиться вновь
Через слова и думы,
Во мне еще не мужественна кровь
И помыслы угрюмы.
 
 
Еще я поражен незрелости тоской,
Отчаянием злой обиды,
Но факелом я возгорюсь тобой,
В котором думы слиты.
 
 
В огонь единый мысли сведены,
В стихии Гераклита,
Теперь же искры мне тобой даны,
В которых тайна скрыта.
 

«Моя душа под неба колпаком…»

 
Моя душа под неба колпаком
Щипцами зла прижата к наковальне.
Она лежит бесформенным куском
И через жар поблескивает сталью.
 
 
Громами жизни Бог ее кует,
Звенит душа и тянется в клинок,
И остужается в холодном токе вод,
И замыкает твердости замок.
 
 
Моя душа – острейший, крепкий меч,
Под лезвием могучего ножа
Другим мечам повелевает лечь
И расколоться надвое, дрожа.
 
 
Сияло много солнечных лучей,
Когда душа о душу ударяла,
Что кузница небес замкнула в ней,
То кузница земли освобождала.
 

«Надо мной раскрывается небо…»

 
Надо мной раскрывается небо,
Размыкаются вечности скрепы.
Это мой обязательный жребий:
Былью стать, если раньше я не был.
 
 
В королевстве земном поднебесья
Я не слабым рабом появился,
Сильным воином с рыцарской честью
На земле я для мира родился.
 
 
Мне готовят оковы и плаху,
Голос сердца изжарил мне душу,
Только я – не рожденный для страха
И завета небес не нарушу.
 
 
Когда тенью печаль подкрадется
По тускнеющей стали меча,
Знаю, сердце металла зажжется,
Воссияет рожденья свеча.
 

«Пусть я, счастливый и несчастный…»

 
Пусть я, счастливый и несчастный,
Живу среди мирских дорог,
И знаю я, что не напрасно
Предначертал пути мне Бог.
 
 
Что радостный и утомленный,
С мечтой, со слезами в глазах,
Я вижу чудо, удивленный,
В обычной бытности местах.
 
 
То дервиш я в одежде рваной,
То царь в короне золотой,
То призрак злого Аримана,
То дух во мне живет святой.
 
 
Кто от меня давно скрывает
Природу сложную души,
Дорогой верной направляет
И мукой совести страшит?
 
 
Мой Бог со мной ли остается,
Когда поранен я грехом,
Когда от гнева сердце жмется
И мысль, и чувство о плохом?
 
 
Тогда со мной воспоминание
О вечере, когда вдали
Я словно видел обнимание
Природы, неба и земли.
 
 
Тогда в душе опустошения
Не чувствую, но вижу в ней
Я только Бога откровение,
Его Любовь к любви моей.
 

«Льются слезы невольно…»

 
Льются слезы невольно.
О чем же я плачу?
Для чего утешения слезы истрачу?
Может, плакать довольно?
 
 
Под шелест берез,
Чья осенняя песня ветрами напета,
С замиранием сердца наслушаюсь ветра,
И зальюсь нескончаемой музыкой слез.
 
 
Встану я за окном,
Забывая тревогу,
Буду долго глядеть на большую дорогу
И на неба причудливый облачный дом.
 
 
Слезы перебороть –
Моей воли награда.
Только слез утешения много мне надо,
Потому что я – ливень, я – дождь.
 

«Боюсь ли я, что ты меня презрел…»

 
Боюсь ли я, что ты меня презрел
Веселый бог поэзии и смысла,
Отчаян ли, что музе не успел
В любви признаться, лишь о славе мысля?
 
 
Меня на землю гонит огорчение.
Тяжелый груз бесчувственных стихов.
Бросаю камни вниз стихотворений,
Но сбросить не могу души оков.
 
 
И вдохновенья раздуваю пламя,
Но гасят холод и ветра огонь.
Воздушный шар поэзии волнами
Вытягивает вверх крылатый конь.
 
 
Быть может, стоит мягко приземлиться
И ветер высоты не для меня?
Но кажется, мне суждено родиться,
Чтоб оседлать упрямого коня.