Читать книгу: «Грехи Марии», страница 3

– Твой папаша бросил тебя, обрюхатил твою мать и бросил тебя! Ты не нужна ему! Теперь я – твой отец!

Он кричал мне в лицо, наклонившись ближе настолько, что до меня долетали его слюни. Мама и бабушка стояли рядом и ничего не делали, даже Давид казалось, опешил от такой ситуации.

– Я – твой отчим. Добро пожаловать в семью, Мария, Принцесса-Невоспитанная! Заходи в дом, буду делать из тебя человека, пока ты еще не перешла на сторону дьявола!

Он выплюнул эти слова и повернувшись прошел мимо меня. От его ответа мне стало больно и обидно. Я чувствовала, что по щекам текут слезы, но не хотела, чтобы этот ужасный человек увидел их. Поэтому я развернулась и побежала в конец нашего огромного участка. Там, за высокой травой, был заброшенный старый вагончик, где мы с Илоной любили проводить время. Взрослые не знали о его существовании, а может просто забыли о нем, поэтому он служил отличным вариантом для убежища.

Вот и сейчас я бежала туда со всех ног. Мое белое новое платье испачкалось о высокую траву, сандалии покрылись пыльцой, а голубые ленты выпали из растрепавшейся прически.

Я пробралась сквозь вытоптанный лаз, пролегающий сквозь покосившееся окно вагончика. Внутри было тихо, издалека слышался стрекот кузнечиков и ржание лошадей. Я прошла вглубь и поджав ноги уселась на деревянный настил, который мы соорудили еще в прошлом году. В этом году у нас так и не нашлось времени, чтобы навести порядок в убежище. За время зимы многие предметы повалило ветром, а тонкие занавески на окнах, которые мы так долго крепили, валялись смятые и забрызганные грязью.

Но сейчас мне было не до того. Я не понимала отчего этот мужчина был так жесток со мной. Меня грызло чувство несправедливости. Он говорил ужасные вещи про моего настоящего отца. Мы с мамой и Давидом никогда его не обсуждали. У нас с братом были разные отчества, и я понимала, что наших пап звали по-разному.

Мама однажды обмолвилась, что мой отец был красивым, но ненадежным человеком. Из ее слов я поняла, что она все еще любила его. Поэму тот факт, что этот мужчина стал моим новым папой, я принимать не хотела. Разве он не должен был прийти в наш дом гостем, подружиться с нами, как это делали взрослые в фильмах? Почему он был со мной так груб? У меня не было ответов на эти вопросы.

Я просидела в вагончике до самой темноты. А в наших краях темнело совсем поздно. Мне было страшно идти домой, но и другого выхода у меня не было. Когда солнце закатилось за горизонт, а меня начали беспощадно кусать комары, я осторожно выползла из своего убежища. Подставив лицо огромному красному солнцу, закатывающемся за горизонт, я ожидала увидеть маму или бабушку, которые будут звать меня, искать, но никого не было. Двор был пуст. Исчезли мамины сумки, куры были загнаны в ночной спальник, а в окнах домов уже зажегся свет.

Я прошла через участок и осторожно приблизилась к дому. Недовольно заурчал живот и я вспомнила что не кушала с самого утра. От исходящего от дома запаха во рту скопилась слюна. Наверное, снова бабушка кашеварит на кухне, чуть приоткрыв стекла.

Подойдя ближе и встав на носочки, нетерпеливо заглянула в окно. В самой большой комнате дома разложили большой стол для гостей. Бабушка застелила кремовую скатерть с красными розами, которую доставала только по великим праздникам или в Пост. На столе возвышались несколько блюд, и ряд ровных новых белых чашечек. Из было ровно пять. Как и нас. Этот факт меня порадовал. Мне было немного обидно, что никто не пошел меня искать, но количество чашек говорило о том, что меня все же ждут к ужину.

Я оглядела помятое и грязное платье. Сейчас бабушка будет ругать меня, а завтра нальет тазик с водой и заставит тереть платье о волнистую доску. Но это не страшно, это – справедливо, ведь я сама запачкала платье. Открыв тяжелую входную дверь, я просочилась в сени. Стянув новые сандалии, я поставила их на нижнюю полку обувницы. Обувь остальных моих домочадцев была разбросана. Я составила ее, в надежде что мама и бабушка заметят мои старания и не станут меня сильно ругать за произошедший инцидент.

Осторожно приоткрыв дверь, я прошмыгнула в коридор прихожей. Наш дом был достаточно большим для того, чтобы у бабушки, брата и меня были раздельные комнаты. Заходя в коридор, гости попадали в большую четырехугольную прихожую, из нее шли три комнаты: кухня, такая же квадратная как и прихожая, затем две спальни и гостиная. Из гостиной шла дверь в третью спальню. Ее занимала бабушка.

Я попыталась беззвучно попасть в свою спальню, но путь мне преградил мамин друг. Я почти забыла о нем, хоть это было и сложно. На какой-то момент мне показалось, что если я сейчас забуду о его существовании и закрою глаза, то он исчезнет как ночной кошмар. Но ничего не произошло. Он все также возвышался надо мной как статуя, упершись руками в бок.

– Посмотрите-ка кто решил почтить нас своим присутствием, – нараспев сказал он, надвигаясь на меня. Его права рука до локтя была перевязана, отчего мне сделалось стыдно. – Маленькая принцесса, не как иначе.

– Игорь, отстань от ребенка, – пробормотала мама, которая как раз в этот момент проходила мимо меня с большим подносом, на котором покоился ароматный жареный гусь. – Пусть моет руки и за стол.

– Ирина, неси своего гуся и не мешай! – громко произнес свежеиспеченный отчим, отчего мама подпрыгнула на месте, а бабушка, заохав скрылась в дальней комнате, перекрестившись по дороге. – Я сам буду следить за ее воспитанием! Ты вот уже навоспитывала! Посмотри, какая оборванка!

Он схватил меня за руку и потянул за собой на улицу. Его рука была костлявой и холодной. Отчим крепко держал меня выше локтя, слегка выгибая руку в сторону, отчего я не доставала одной ногой до пола и постоянно спотыкалась, не успевая за его шагом. Мужчина выволок меня на улицу, сбив по дороге обувницу, отчего из той посыпалась обувь, и остановился, толкнув меня на красные кирпичики дорожки. Я неуклюже упала на землю. Колени сразу же покрылись ссадинами, а свежий приобретенный порез на локте стал кровоточить от неудачного приземления.

– Какая же ты неуклюжая, совсем как твоя мамка! – Грубо выплюнул он и запустив руку за маленький белый заборчик достал оттуда шланг для полива. – Вставай, пора принимать душ! Сейчас я избавлю тебя от грехов!

– Нет! – мне не хотелось купаться в ледяной воде, да и я опасалась за белоснежное платье. Оно хоть и было грязным, но все же не заслуживало такого обращения. – Так же нельзя! Я не цветок и вода холодная. Вы, наверное, не знаете, что это шланг для…

Но договорить я не успела. Меня сбило с ног напором воды. Она была настолько холодной, что я обхватила себя руками в надежде хоть немного прикрыть лицо и часть тела. Но вода была беспощаднее, она забивалась сквозь щели в рот, глаза, уши, проникала под одежду, обжигая тело ледяными прикосновениями. Я заплакала. Сейчас мне уже было не важно, что он увидит мои слезы. Я заплакала от такой несправедливости. Почему он меня не слышит? Что я ему сделала?

К тому времени как на крыльце показалась мама, мужчина уже выключил воду и бросил шланг обратно в кусты.

– Я хотел помыть ноги Мари, но она поскользнулась, вся испачкалась в грязи и вымокла.

Я встала на ноги и оттянула от ноги мокрое платье. Зубы стучали от холода, а вода все еще лилась по тонким ногам. Я знала, что мама ему не поверит. Она сейчас отругает его и обнимет меня, но и этого не произошло.

– Мари, какая же ты неуклюжая.. – услышала ее возмущенный голос. – Иди переодевайся и за стол. Но только снимай мокрую одежду здесь, не мочи полы дома. Игорь, идем за стол.

Он улыбнулся мне странной улыбкой и прошел в дом. Я осталась стоять босиком в мокром холодном платье совсем одна, на красных кирпичах. Где-то за спиной стрекотали кузнечики, делая тушину в которой я оказалась совершенно оглушительной.

– С этого дня я перестану вас любить, – тихо прошептала им в спину.

Осторожно, чтобы не порвать, стянула платье и положила его в таз в сенях. Туда же кинула мокрые ленты, носочки и майку. Оставшись в одних трусиках, я медленно проскользнула в сени, снова собрав по дороге обувь в обувницу. Не потому, что мне этого хотелось, а назло этому невыносимому человеку.

Замерев у косяка, я поняла, что все собрались за праздничным столом и мне придется пройти мимо них чтобы попасть в свою комнату. Раньше это не вызвало бы каких-то проблем и не заставило бы меня так переживать, но сейчас что-то изменилось. Я не могла ответить, что именно, но мне вдруг стало страшно. Я не хотела, чтобы все видели меня раздетой, особенно этот ужасный человек. Но другого варианта не было – нужно было это сделать.

Задержав воздух в легких, словно собираясь погружаться в воду, я, обхватив себя руками, быстро пробежала через коридор на одних цыпочках стараясь быть менее заметной. И все равно пробегая мимо кухни, заметила несколько пар глаз, устремленных на меня, но в моей памяти останется только одна пара – черные как уголь глаза, с диким неподвластным законам людей огнем, направленные в мою сторону. Он смотрел на меня, пожирал каждый миллиметр моего тела обжигающим взглядом, а на его губах блуждала довольная улыбка.

В тот момент я еще не знала как сильно этот день и в особенности этот вечер изменит мою жизнь.

Глава 4.

Короб – вот что именно мне напоминала моя клетка. Огромный пустой короб. Кто-то взял и своими грязными жирными пальцами засунул меня в короб для спичек, как жука. Осталось только придавить булавкой и можно сушить для гербария. Экземпляр готов.

По моим ощущениям, шел второй день пребывания в клетке. Помимо того, что страшно хотелось есть, у меня появилась ещё одна проблема – тело отчаянно требовало облегчения. Не знаю сколько времени прошло с момента, когда меня похитили из клуба, но я уверена, что как минимум два или три дня я не справляла нужду. Организм требовал опорожнения. Но я понимала, что если мои похитители так хорошо слышали меня, что реагировали на каждое неверное слово ударом тока, то и видели меня тоже хорошо.

Когда в очередной раз выключили прожектор, а качка уменьшилась практически до нуля, я подползла к ещё теплой лампе и начала ощупывать ее кончиками пальцев. Признаться честно, я не знала, что именно искала. Возможно, надеялась найти заколку, оттопыренный кусочек железа или прут. Но чем больше я его осматривала, тем меньше шансов найти полезную деталь оставалось. В итоге, разочаровавшись, я отползла на место.

Еду мне больше не приносили. Видимо ждали пока я съем кашу. Это тоже подтверждало мою догадку о скрытой камере. Но сколько бы я не вглядывалась в стены, дверь или под потолок – никаких следов огонька или линзы.

Лёжа в кромешной темноте, на холодном бетонном полу я размышляла о том, сколько я ещё смогу продержаться без еды и походов в туалет. Если с едой пока ещё могла потянуть время, то со второй проблемой все было сложнее. В итоге, я начала раскачиваться и сжимать потуже ноги в надежде удержаться какое-то время без унизительного акта. Я очень сильно сомневалась, что меня кто-то поведет персонально в туалет.

Но все же встав на ноги и расправив платье, я подняла вверх голову и прошептала о том, что сейчас схожу в туалет прямо в угол комнаты, если никто не решит отвести меня туда. Но в ответ ничего не произошло. Я подождала ещё какое-то время убеждая себя, что уязвленная гордость – не самое страшное, намного страшнее лопнувший мочевой пузырь. С этой мыслью я сделала дело в самый дальний от двери угол. Сковано, прячась как злоумышленник в момент побега.

Однако, когда через какое-то время включили прожектор я заметила, что постоянная качка судна растащила мои отходы по большей части клетки, отчего мне пришлось ютиться на квадрате менее двух метров. Как ни странно, каша не была запачкана. В глубине души я понимала, что однажды мне придется съесть ее. А есть кашу с собственной мочой совсем не хотелось.

Человек готов пойти на многое если того требуют обстоятельства. Вот и я, как могла, приспосабливалась к сложившейся ситуации. Находится в клетке одной было сложно. Меня, то и дело, захлестывали волны мыслей. Я всегда любила быть в центре внимания, но в тоже время, могла часы напролет проводить в одиночестве. Вот и сейчас, лежала, подогнув ноги в коленях так, чтобы они не затекали от долгого нахождения в одной позе, и размышляла обо всем, кроме размазанной по полу каши. Но мои мысли то и дело возвращались к грязному липкому пятну.

Сделав несколько проходов от стены до стены, я осторожно, словно боясь, что мне помешают, присела на корточки и обмакнула дрожащий палец в кашу. Вязкая слегка подсушенная жижа была холодной и скользкой. Стараясь не думать о том, что я делаю, положила палец в рот. Мне казалось, что мое тело отторгнет отвратительную смесь, но неожиданно на вкус каша оказалась невероятно вкусной. Она была немного сладкой, с едва различимым привкусом соленых зернистых волокон. Рот наполнился слюной. Я быстро проглотила комок.

Неожиданно, отверстие в двери открылось. Из его ударил яркий луч света. На мгновение он мне показался ярче прожектора. Но свет погас также быстро, как и появился. На том месте, где раньше была только лужа каши, сейчас возвышался стакан с ярко-красной жидкостью. Сам стакан был белым. Его ровные грани и белоснежная текстура казались нереальными в этой серой затемненной комнате. Стакан стоял под таким углом, что луч прожектора давал длинную узкую тень, на которой он превращался в серую худую фигуру человека, заходившую даже за линию соединения потолка и стены.

Оттолкнувшись от стены, я подошла к стакану ближе, наклонилась, не сгибая ног и взяла его самыми кончиками пальцев. Я ожидала почувствовать холод толстого белого стекла, но стакан был отвратительно теплым. Словно простоял у открытого солнечного окна долгое время.

Судно неторопливо накренилось, и я выгнулась вместе с ним, балансируя таким образом, чтобы стакан в моей руке оставался в безопасности. Красная жидкость была достаточно подвижной для того, чтобы выказать предположение о том, что это лишь ягодный сок. Ну или на крайний случай компот. Но пить я не решалась. Еще пара таких покачиваний судна и я могла лишиться большей части напитка, но я не переживала на этот счет. Я была голодна, но не настолько чтобы действовать бездумно. Очевидно, этот стакан был поощрением, неким подарком за то, что я отведала каши. Но в этот раз мой похититель ошибся – я не была подавлена. Я еще не сломалась.

Поэтому приподняв стакан, понюхала его содержимое и резким движением выплеснула жидкость на железную дверь. Красная, почти бордовая, жижа растеклась по металлу. Как я и ожидала, незамедлительно последовал удар током. В этот раз он был сильнее предыдущего. Мое тело надломилось, а колени больно приложились о бетон пола. Шею неприятно защипало. С трудом поборола порыв почесать ее под ошейником. Я не собиралась сдаваться так быстро и просто, ему или им, придется изрядно помучиться. Хотя бы это я пока еще могу контролировать.

Вся эта ситуация с куском каши, стаканом и ударами тока наталкивала меня на мысль, что я нахожусь в сюрреалистической телевизионной передачи. К этой мысли я возвращалась каждый раз, стоило чему-либо произойти. Возможно, это была проверка. Мне не впервой было участвовать в состязании, только в этот раз я не видела лицо моего врага. Только его отвратительные намерения.

Снова вернулась на свое место, в угол комнаты, и поджав под себя ноги по-турецки, присела на холодный пол. Не отрывая пристальный взгляд от железной двери, начала напевать мелодию.

– Если бы я моооог, сказаать тебе что Бооооог…

Завывала, словно раненый медведь. Мой концерт был для них, моих похитителей, для тех, кто смотрит на меня если это шоу и для моего успокоения.

Я где-то читала, что длительный отказ от свободы перемещения и социальных контактов серьезно отражается на здоровье человека. Последствия изоляции – не только ослабленный иммунитет, но и немотивированная агрессия, всплески насилия и апатия. Перекладывая этот весьма печальный факт на мою ситуацию – выходило то, что я еще не плохо справлялась. Если за прошедшие два, три или четыре дня я еще не сошла с ума, то у меня определенно был шанс выбраться из этой передряги. Хотя теорию про три-четыре дня я изобрела сугубо по своим ощущениям, так как в реальном мире возможно прошло совсем другое количество времени. Но какое именно – мне было весьма трудно определить.

Мои мысли неслись прочь, размышляя над пространственно—временной теорией моего пребывания в этой дыре, когда я почувствовала ветерок. Слабый тихий, он почти не ощущался, но все равно чувствовала его каждой своей клеточкой. Прохладный ветерок, исходящий не от прожектора и не от двери. Он скользил по моему уху, забирался под волосы и заставлял мою кожу покрываться мурашками. Я медленно повернула голову в том направлении откуда, как мне показалось ранее, шел воздух. Ничего. Все такая же серая однотонная стена, которую я наблюдаю предположительно четвертые сутки.

Снова откинула голову и запела. На “моооооог” почувствовала знакомый ветерок, скользнувший по моей щеке. Но в этот раз в углу что-то происходило. Какая-то тень или быстрое движение мелькнула с другой стороны клетки. Я резко дернулась в противоположную сторону, усевшись прямо в размазанную по полу лужу мочи. Но это меня сейчас не беспокоило. Мое сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. В противоположном от меня углу двигалась черная дымчатая масса. Она то отрывалась от пола, то растекалась по нему в совершенно беззвучном действии.

Я отчаянно хотела закричать, но мой язык словно прилип к нёбу, а из головы исчезли последние крупицы разума. Я пыталась снова, но не знала, что именно я должна крикнуть: “эй, ты! пошел от сюда” или может обычного “аааааааа” будет достаточно. А вдруг странное, непонятное облако взбудоражится от моего агрессивного настроя.

Застыв словно инок, я приготовилась ждать. Если оно явилось само по себе, то и исчезнет оно тоже само. Опять же, существовала вероятность, что у меня начались галлюцинации. Облако появилось как раз в тот момент, когда я размышляла над своей адекватностью. Это определенно не может быть совпадением.

Между тем неопределенный черный предмет продолжал жить своей жизнь. Он то перемещался на стену, то снова возвращался на пол. Иногда, я ловила себя на мысли, что с его появлением в камере стало определенно веселее, но менее понятнее.

– Эй, ты, – прошептала я. – ты мне привиделся или это все реально?

Существо продолжало перемещение. К своему неудовольствию я отметила, что оно точно выросло в размерах. Я так пристально следила за его передвижениями, что у меня начали слезиться глаза, но даже сейчас было очевидно, что существо увеличивается.

– Что ты такое? Ты моя тень? – спросила я чуть громче. Не хотела кричать, но на последнем слове мой голос сорвался на писк.

Существо остановилось. Почти не двигаясь, оно начало пульсировать. Бум… бум… бум… – словно удары барабанными палочками по твердой плотной материи. Мне стало страшно. Я подогнула под себя ноги и цепь на ноге натянулась, словно струна.

Существо пульсировало своим определенным, темным, пугающим образом, набирая в размерах при каждом особенно большом ударе. Еще немного и оно станет размером с небольшую собаку.

Я не могла поверить, что все происходит наяву, что это не галлюцинации моего воспаленного мозга.

– Это не правда… этого не может быть, – снова прошептала я, придвинувшись вплотную к стене, но все равно оно было слишком близко.

Его туман, его темные пульсирующие щупальца разрастались, еще немного, совсем чуть-чуть и оно соприкоснётся со мной. И тогда…что случится тогда? Оно заметит меня? Съест?

– Помогите! – закричала я, резко метнувшись к другой части стены, – помогите мне! Я не хочу умирать! Уберите его! Уходи! Уходи!

От моего крика черное облако запульсировало еще сильнее. Огромный черный динамик на высокой громкости.

Я завизжала, когда его бездонные ледяные щупальца потянулись ко мне. Они извивались, вырастая из его тела, словно оно было совершенно безразмерным. Сантиметр за сантиметром, с шипящим гортанным воем они тянулись ко мне. И казалось, что комната плывет между нами, образуя правильный шарообразный купол. А потом произошло то, что заставило мое сердце пропустить несколько ударов – прожектор погас. А дальше лишь тьма.

Глава 5.

Я забыла многое. Невозможно точно сказать как именно много я забыла, ведь я об этом забыла, но этот день я запомнила так хорошо, словно он был прорисован под коркой моего мозга.

Шла вторая неделя нахождения Игоря Николаевича в доме. Наш прежний уклад быта изменился до неузнаваемости. Если раньше, с пробуждением, я открыв глаза, неслась на кухню за бабушкиными булочками, то теперь, сдирая свое маленькое худое тельце с огромной кровати, тащилась на задний двор, управлять животных. Или как говорил мой новый отчим управлять скотину.

Хоть мы и жили в районном центре, но бабушке все же приходилось держать двор. У нас были куры, утки и немного гусей. А еще, в грубой деревянной пристройке, сплошь усеянной зелеными огромными комарами из-за тенистой стены, обитал жирный грязный хряк. Я ужасно боялась появляться даже на пороге этого строения. Мне казалось, что тонкие доски загона могут не выдержать напора упитанного животного и он просто меня затопчет или сожрет.

С птицами проблем не возникало. Единственный раз, когда мне пришлось обороняться, случился как раз на этой недели. Рябая молодая курочка, впервые села на выводок яиц. Однако, я этого не заметила.

Мое наглое вторжение в курятник было эпичным. Я как раз вломилась внутрь, размахивая еще пустым майонезным ведерком, когда курица решила, что я слишком нагло и дерзко себя веду. Стоило мне только приблизиться к длинной темной полке с гнездами, усеянной ветками сухого сена, как она приняла боевую стойку и издав шипящий, но в тоже время звонкий звук и распушив перья, со всей силой ринулась в атаку.

Скажу сразу: ни до, ни после этого случая я никогда так быстро не бегала из курятника. Майонезное ведерко летело в одну сторону, дверь в другую, а я в третью. Курица же, удовлетворенная быстрой победой, вернулась на прежнее место. Я же, спустя только пару часов решилась подойти к курятнику и закрыть скошенную дверь. Мне понадобилось много храбрости для этого, намного больше чем вошло бы в майонезное ведерко. И это мне еще повезло, если бы рядом был предводитель, Мистер Петух, то пострадала бы не только моя гордость.

В то утро я проснулась рано. Мама и бабушка готовили оладушки, а Давид уехал на новеньком аисте на практику в школу, которая вот уже как пять дней шла без Давида, о чем он постоянно всем напоминал. В итоге, мама с бабушкой не выдержали и ругая его всем, на чем стоит белый свет, отправили в школу, лишь бы не слонялся по двору.

Сегодня мама и отчим должны были уехать на лесопилку для того, чтобы заказать топливо нам с бабушкой на зиму. Дело в том, что наш дом отапливался огромной русской печью, доставшейся нам в наследство от предыдущих владельцев дома. От печи по всем комнатам шло водяное отопление, но это все равно не облегчало бабушке задачу, и каждое зимнее утро ей приходилось тащиться в сарайку за дровами.

Мы с Давидом помогали бабушке как могли: управляли животных, складывали дрова, косили траву и даже иногда помогали готовить соленья на зиму, но все равно этого было мало, и бабушка каждый раз с грустью ждала приближение зимы.

Мама как раз упаковывала большую часть оладьев с собой, когда бабушка сообщила что у тети Люды окотилась кошка и ей нужно пойти помочь с котятами. На какой-то момент мне показалось, что бабушка хочет пойти и принять роды у соседской кошки, но к тому времени как бабушка собралась уходить и потянулась за большим эмалированным ведром, я поняла, что она идет туда далеко не за этим. Мне было невероятно жаль маленьких новорожденных котят, и я устроила некрасивую истерику с просьбами и слезами, я клялась, что буду кормить их, купать и убирать за ними, но бабушка была непреклонной. В итоге, я закрылась в своей комнате и объявила всем что никогда оттуда не выйду, и что я не собираюсь жить с убийцами. Бабушка же тяжело вздохнула и ушла к соседке. Мама с отчимом продолжили собираться в поездку.

Когда все стихло, я просидела еще несколько минут в комнате, чтобы до конца удостовериться в том, что я осталась совершенно одна дома. Бабушка с Давидом часто оставляли меня одну. Мне было не в новинку. Они запирали дверь на засов, и я часами была предоставлена сама себе. Мне в этом году исполнилось полных двенадцать лет, и я была порой рада остаться одна. Вот и в этот раз, разлепив заплаканные глаза, я прошла на кухню чтобы сделать себе бутерброд. Из-за утреннего скандала с котятами я так и не позавтракала и теперь живот отзывался во мне утробными рычаниями.

Намазав толстым слоем варенье на жирненький оладушек, я аккуратно поддела его пальцами, балансируя его на подушечках так, чтобы варенье растекалось ровным слоем по всей выпечке, и приготовилась засунуть кусок в рот, когда нам моих ухом раздался мужской голос:

– Я не помню, чтобы разрешал тебе выходить из комнаты.

От неожиданности я уронила оладушек. Он пролетел со скоростью света и, развернувшись вареньевым слоем вниз, прилип к коврику. Кто бы сомневался.

Повернувшись на звук голоса, я столкнулась нос к носу с отчимом. Он наклонился ко мне, достаточно сильно ссутулив спину так, чтобы находиться на одном уровне со мной. Мужчина стоял так близко, что я видела крапинки в его черных как уголь глазах.

– Что замерла, маленькая принцесса? Или я должен поклониться в ноги его величеству для того, чтобы ты снизошла дать ответ?

– Это мой дом. Я могу выходить и входить в любую комнату. – Я решила, что с такими как отчим поможет только одно – я буду нападать на него. Возможно, если напомнить ему что он в нашем доме не хозяин, то ситуация изменится. Возможно, он просто забыл об этом.

Но моя уловка не сработала. Отчим скрестил руки на груди и посмотрел на меня долгим задумчивым взглядом. Я же ждала. Не собиралась первая вступать с ним в разговор.

– Я кажется спросил тебя: Что. Ты. Тут. Делаешь? – его ноздри раздувались с каждым словом все сильнее и сильнее, почти как в тот вечер, две недели назад, когда он отчитал меня.

– Я ем, разве не видно? – ответила я чуть спокойнее и опустила глаза на прилипший бутерброд, давая ему понять, что чрезвычайно занята.

На уроке обществознания, перед самыми каникулами, мы проходили тему конфликтного общения. Тогда я была добровольцем, а Юрка с третей парты был моим оппонентом, причем каждый раз, когда учительница говорила слово “оппонент” он густо краснел и говорил, что не нужно на него наговаривать, он совсем не такой. Так вот, на том уроке мы учились гасить конфликты еще на стадии их возникновения. Юрка старался, толкал меня руками и говорил, что я глупая девчонка, а я защищалась цивилизованно, как мне велела учительница. После нашей сорокаминутной баталии в итоге учительница сказала, что у нее болит голова, она устала и мы ее совершенно не слушаем и не понимаем. Ну и конечно то, что мы – самый невоспитанный класс. В тот день придя со школы я открыла новенький библиотечный учебник по конфликтологии и принялась разбирать несколько глав самостоятельно. Мне ужасно хотелось порадовать учительницу, но большую часть текста я тогда так и не поняла.

Сейчас же, стоя напротив отчима, я старалась быть взрослой и умной, применяя в разговоре с ним умные фразы, анализируя в голове главы из учебника.

– Я считаю, что вы не должны впредь так ко мне подкрадываться, – напомнила ему я, и видя по его поднятым бровям, что моя реплика сбила его с мыслей, продолжила. – Во-первых, я была уверена, что вы с мамой отправились на лесопилку, во-вторых, как я уже заметила ранее – это мой дом, а не ваш, и это я могу тут находиться, а вот вы – нет.

Однако отчим не захотел слушать мои весомые аргументы, и приблизив ко мне лицо, прошептал:

– Да, я должен был быть на лесопилке, но одна маленькая принцесса захотела устроить скандал и мне пришлось остаться с этой маленькой невоспитанной девочкой для того, чтобы она не натворила дел. И еще, запомни на будущее: это ты находишься в моем доме, а не наоборот. Ты ешь мою еду, спишь на моих кроватях и ходишь в моей одежде. Это я отправлял деньги твоей бабке для того, чтобы она кормила твой рот. Это понятно?

Я неуверенно потопталась не месте, не в силах опровергнуть его слова. У меня не было информации о том, что он не прав или же наоборот. Я отвела взгляд. Отчим сразу же понял, что победил. На его лице появилась уже знакомая кривая усмешка.

– Принцесса, ты наказана. Сегодня никакой еды, понятно? Ты больше не будешь брать еду без разрешения! Еду нужно вымолить у Господа, а значит и у меня!

– Что?! – я опешила. Разве можно было контролировать кого-то едой. Это нечестно и неправильно. Разве не должны взрослые заботиться о детях, разве это не входит в их обязанности. Как же можно отобрать у человека то, что дает ему силу жизни? Этого просто не может быть!

– А что такое? Я непонятно выражаюсь? – продолжал он не замечая моей растерянности. – Ты ешь мою еду, а значит – я контролирую твое пищевое поведение.

– Я не буду выпрашивать еду! – Невероятно! Этот ужасный человек собирался испортить мою жизнь! – Я расскажу обо всем брату!

– Расскажи, расскажи! Я думаю, ему будет интересно, как именно ты себя ведешь! Я еще никогда не встречал настолько испорченных детей.

Последние две недели я старалась избегать отчима, сама тогда еще не зная почему. Возможно, после нашего знакомства у меня пропало желание налаживать с ним контакты, или же после того, как однажды он при всех высмеял мое розовое платье с ананасами. Это платье купила мне мама на День рождение. Я так была счастлива, что носила его несколько месяцев не снимая, отчего ананасы затерлись, но платье все равно осталось таким же мягким и удобным.

Я как будто ждала этого момента, ждала что он снова провернет какое-то явление, какую-то неприятность. Такие люди как он живут для того, чтобы все портить. И сейчас этот человек пришел в мою жизнь чтобы испортить ее. Но я не могла сдаться без боя. Бабушка часто говорила, что если бы я родилась мальчиком, то она бы отдала меня в Морскую академию, чтобы меня заперли на подводной лодке и возили по Северному морю. Вот тогда бы может я научилась смирению. Но я родилась девчонкой. Девчонкой, а не принцессой.

– Я – хорошая девочка! И я хорошо себя веду! Мы хорошо жили пока вы не появились в нашем доме.

– Что такое, кажется, ты снова хочешь расплакаться, – начал кривляться он, заставляя меня отступать к стене до тех пор, пока я не уперлась в нее спиной. – Посмотрите-ка, маленькая принцесса сейчас снова устроит истерику.