Читать книгу: «О чем молчат бирюзовые реки. Книга вторая», страница 3

Новенький

Шёл вовсю учебный год. На дворе хозяйничала поздняя осень, когда дверь класса отворилась, и на пороге появился мальчик, в школьной форме, с пионерским значком на груди и повязанным красным галстуком. На него нельзя было не обратить внимания: уж очень был он похож на маленького вождя мирового пролетариата с октябрятского значка, только слегка откормленным. Кудрявые волосы рассыпались во все стороны, и он то и дело поправлял их, откидывая прядь со лба.

– Ребята, – сказала в начале урока Наталья Ивановна, – позвольте представить нового ученика вашего класса, Кайгородова Андрея.

И, обращаясь к нему, добавила:

– Проходи, Андрюша, занимай свободное место. Итак, тема урока…

Весь урок моя Танька смотрела на новенького не отрывая глаз, облокотившись пухлым подбородком на кулак, а после звонка тихо сказала мне:

– Посмотри, какой он хорошенький, правда?

– Не знаю, я его не разглядывала, – ответила я равнодушно.

Рассматривать его было неудобно, приходилось то и дело поворачивать голову с первого ряда к третьему, и к концу уроков шея заболела от напряжения.

Андрей, чувствуя наши любопытные взгляды, изредка оборачивался и улыбался.

– Нинка, он мне улыбается, – всю дорогу жужжала Блинова. – Ой, кажется, я влюбилась!

С того дня все разговоры были только про Андрюшу. Он, стараясь не замечать внимания со стороны Таньки, общался с мальчишками, выходил к доске и решал задачи, читал выученные стихи, пел на уроке музыки, бегал и бросал мяч на физкультуре.

Однажды, видя, как Танька хочет всячески привлечь внимание к себе, я предложила:

– Ты ему записку напиши, чтобы он догадался, что ты его любишь, и смотри на реакцию.

– А что ему написать?

– Напиши так: «Дорогой Андрей, ты мне давно нравишься. Давай дружить. Таня».

– Думаешь, так и написать?

– Конечно! – ответила я. – Он сразу поймёт и не будет тянуть с ответом.

На уроке литературы Танька написала записку, сложила её вчетверо и через парты передала адресату.

Мы наблюдали за его реакцией. Кайгородов получил послание, оглянулся, слегка улыбнувшись, и прочёл. Больше в нашу сторону он не поворачивался.

– Странно, – размышляла я, шагая к остановке, – никакой реакции. Нет, этого так оставлять нельзя. Надо выяснить, что он думает по этому поводу. Надо написать поконкретнее.

– Что же? – по Танькиному выражению лица я поняла, что без моей помощи тут не обойтись.

– Что, что, – передразнила я. – Всему тебя учить надо. Надо написать так: «Дорогой Андрюша, я тебя люблю и предлагаю тебе дружбу. Твоя Таня».

– А зачем писать «твоя»? – удивилась подружка.

– Ну как ты не понимаешь? Чтобы у него выбора не было! Он твой, а ты его. Всё просто!

На следующий день Андрей получил вторую записку. Улыбаться он уже не стал, повернулся и швырнул скомканный листок в нашу сторону. Тот перелетел через ряд и упал прямо к нам на парту. Танька покраснела как рак, и убрала записку в карман. Дружить Андрей, по всей видимости, не собирался.

– Нинка, он меня не любит! – ныла Танька у себя дома, когда мы жарили яйца на сковороде.

– Не любит – полюбит! Не хочет – заставим! – утверждала я. – Если так и будешь ныть, ничего у тебя не выйдет, поняла? Тут действовать надо, а не записки писать!

– Как действовать-то? – Танька перевернула горячую сковороду, и яичница плюхнулась на большую тарелку.

– А так! – я встала, изображая всю придуманную сцену объяснения. – Ты подходишь к нему – после школы, естественно – кладёшь руки на плечи, смотришь прямо в глаза и говоришь: «Андрюша, я тебя люблю». Он тебя тоже обнимает, признаётся в любви, и вы счастливые выходите из школы. Здорово я придумала?

Весь следующий день Танька готовилась к объяснениям.

– К доске выходит… – вела указательным пальцем сверху вниз учитель географии Наталья Алексеевна, – выходит Блинова Таня. Расскажи нам про Мировой океан.

Танька, неловко улыбаясь, встала из-за парты и вышла к доске, поправляя лямки кружевного фартука. По её выражению лица было понятно, что сегодня Мировой океан её мало интересовал.

– Ну, чего молчишь, Таня? – спросила учитель. – Рассказывай, какова общая площадь Мирового океана, на сколько частей делится, что такое «акватория». Ты учила?

– Учила… – пробубнила себе под нос Танька. – Но забыла…

– Садись, Блинова. Ну, кто учил, но не забыл? – обратилась к нам Наталья Алексеевна.

Каждый из нас как можно ниже склонился над учебником и старался стать хоть на минуту невидимым.

– К доске пойдёт…

Мы уже ничего не слышали.

– Петрова Лена. Расскажи, Леночка, про Мировой океан.

И Леночка рассказала. Как всегда, на пятёрку. Весь класс спокойно выдохнул.

После уроков Танька решительно подошла к своему герою. Но не успела она положить одну руку ему на плечо, как тут же неожиданно получила оплеуху. Но Танька не сдавалась. Она обняла Андрея с такой силой, что тот прижался, словно воробушек, всем телом к её пухлой груди, пытаясь вырваться. Через секунду он отскочил, как пробка из бутылки, и заехал ей по щеке с такой силой, что Танька отлетела к подоконнику, держась за голову.

– Отстань ты от меня, Блинова! – закричал на весь коридор Андрей. – Замучила уже, дура!

Танька покраснела как рак и убежала в туалет. Я кинулась за ней.

– Танечка, да не реви ты. Кто же знал, что он такой бешеный? Да ему лечиться надо, дураку! – я обняла подругу, чувствуя в этом и свою вину. – Ладно, переживём. Найдём другого парня, а этот пусть всю жизнь один мучается.

Мы шли домой, наперебой рассуждая, какой он всё-таки глупый мальчишка и что он прохлопал ушами своё счастье. С тех пор Андрей жил спокойно, а Танька уже не смотрела в его сторону и учиться стала гораздо лучше. Второй Танькиной любовью стал водитель автобуса. Но это было гораздо позже. В четырнадцать лет…

Водитель автобуса

Одним из водителей автобуса номер двенадцать был молодой парень, который недавно устроился на наш маршрут. Многие девицы сразу приметили его и старались вставать в салоне таким образом, чтобы в лобовое зеркало видеть его отражение. В него-то Танька и влюбилась.

– Он же старик по сравнению с тобой! – убеждала я подружку. – Тебе четырнадцать, а ему все тридцать!

– Не тридцать, а двадцать восемь, – поправила Танька. – Я лично узнала. Его зовут Женя. Он такой лапочка! А какая улыбка, какие глазки! Обалдеть!

Мне тоже пришлось в автобусе пялиться в зеркало, чтобы разглядеть его физиономию. Действительно, за рулём сидел молодой худощавый водитель невысокого роста, довольно симпатичный, с тёмными короткими волосами и карими глазами.

– Видишь, Нинка, какой красавец? – улыбалась Танька в лобовое зеркало, держась за поручни прыгающего на кочках автобуса.

– Вижу, не слепая, – ответила я. – Ты чего так пялишься-то? Он же сразу вычислит!

Но все мои попытки пристыдить подружку были безуспешными, и Танька продолжала улыбаться, не обращая на меня никакого внимания. Это меня не могло не сердить, и я возмущённо сказала:

– Да уж, посадили клопа за руль! Как ему вообще автобус с пассажирами доверили? Его же из-за руля еле видно, хоть бы подушку подкладывал. И какая дурочка за него замуж вышла?

– Он что, женатый? – воскликнула Блинова.

– Конечно, женатый! – утвердительным голосом заявила я. – У него жена есть и трое детей.

– Откуда ты знаешь? – Танька с тревогой в глазах посмотрела на меня.

– Я чувствую. Интуиция это называется. Если пойдём к тебе домой, и ты покормишь меня вкусным обедом, то, так и быть, всё тебе про него расскажу.

В тот день мне не особо хотелось идти домой и разогревать вчерашний вермишелевый суп из пакетиков, а у Таньки дома всегда была приготовлена кастрюля борща и вкуснейшее картофельное пюре с котлетами, а бабушка выпекала в духовке ароматные булочки с маком.

– Ну что, давай обедать? – предложила я влюблённой.

Мы спустились по крутой лестнице на кухню, разогрели борщ, добавили густую сметану и со свистом съели его вприкуску с ржаной горбушкой. Вдоволь наевшись и допив компот, Танька потянула меня наверх.

– Давай же, рассказывай про него!

– Подожди, так просто интуиция не появляется. Надо чуть полежать. Как только она появится, сразу всё тебе расскажу. А пока мне хочется поспать…

– Ну уж нет, Нинка, – возразила Танька. – Нажралась, и спать завалилась? Рассказывай быстрее, мне не терпится.

– Ладно, пока жду прозрения, давай карты. Буду гадать.

Танька достала из шкафа новенькую колоду игральных карт, я взяла их в руки и перетасовала.

– Ладно, слушай, – и начала тихо шептать в колоду:

– Крэкс, мэкс, пэкс! Карты, подскажите имя человека, который влюблён в Таньку!

Выкладывая по очереди карту за картой, я таинственным голосом произнесла:

– Записывай буквы: Е, И, Й, Г, Н, В, снова Е. Составляй быстрее.

– Евгений! Женечка! – воскликнула Танька. – Точно, он! А семья? А трое детей?

Я снова начала тасовать карты и шептать «заклинание», после чего веером выложила по одной карте, пока не дошла до туза.

– Нет, не женат он, повезло тебе.

– Я же говорила, что не женат! А ты – семья, трое детей! Давай дальше!

– Что дальше? – возмутилась я. – И так много тебе сказала. И домой мне пора, засиделась я нынче у тебя.

– Ниночка, может, в следующий раз ещё погадаешь? – спросила Танька.

– Ладно, погадаю, – ответила я с порога. – Только завтра. Пока, Танька!

Уж чего, а фантазировать я умела, и всякий раз придумывала что-нибудь новенькое для моей подружки.

Я схватила портфель и, не успев сбежать с крыльца вниз, услышала писклявые детские голоса:

– Танька, выходи, дурочка из переулочка!

Мы выглянули из окна веранды и увидели двух толстых мальчишек: одним из них был её младший брат Серёжка Блинов, а вторым – его дружок Серёжка Ивашинников. В осенних пальто в клеточку и тёплых шапках с перекинутой через голову резинкой, они открыли ворота настежь и орали во всё горло:

– Танька, колобаша, выходи!

– Ух, я вам сейчас задам! – Танька слетела с крыльца и со всех ног понеслась к воротам. – Эй! Лавша-блавша! Всё сегодня твоей мамке расскажу! Всыплет тебе по первое число!

Те, только услышали Танькины шаги, сбежали на соседский двор.

– Совсем малышня обнаглела! Первоклашки безмозглые! – сетовала Танька. – У Ивашинниковых трое пацанов, и все с приветом! Вот вернётся отец, всё ему расскажу, достанется и моему братику! Нашёл, с кем дружбу водить!

Мы попрощались, и я бегом понеслась через переулок к своему дому. На следующий день мы с Танькой после школы пошли на остановку льнокомбината через большой гастроном.

– Представляешь, Танечка, у меня в куртке утром двадцать копеек было, – начала рыскать я по своим карманам, – а какой-то воришка их в раздевалке вытащил! На что мне теперь мороженое покупать?

– Ладно, не переживай, куплю я тебе мороженое, – успокоила Танька, – у меня как раз денег на два стаканчика есть.

Мне этого и надо было! Двадцати копеек у меня отродясь не было, но мне так хотелось мороженого, что пришлось чуть приврать.

– Спасибо, Танечка. Ты настоящий друг! За это я тебе погадаю по-особому! У вас что сегодня на обед приготовлено?

С автобусной остановки мы прямиком зашагали к ней домой.

Вдоволь наевшись макарон с котлетами, я снова принялась гадать.

– Ну, что тебе сегодня рассказать? – загадочным голосом спросила я.

– Расскажи, будем ли мы с ним вместе.

Я перетасовала колоду, нашептала что-то невнятное, и стала выкладывать карты крестом.

– Всё! Наконец-то! – воскликнула я. – Увидела.

– Что увидела?

– Не что, а кого. Вас обоих увидела, – я начала пальцами тыкать в карты. – Смотри: ты – дама бубновая, он – король крестовый. Вы и выпали вместе, в казённом доме. Поздравляю!

Я встала со стула и важно пожала Таньке руку, а та в ответ принялась меня целовать и обнимать. По всему было видно, что на ближайший год мороженым я была обеспечена.

Забегая вперёд, могу сказать, что все мои пророчества сбылись. Бубновая дама в восемнадцать лет встретилась с крестовым королём в казённом доме, общежитии при Бийском автопарке, и жили они долго и счастливо сто лет и умерли в один день… Ладно, шучу. Не умерли, и сто лет не жили. Но, действительно, долго дружили, и своими рассказами о любви Танька смешила меня до слёз, и я еле сдерживалась, чтобы не подавиться вкусным её обедом…

Гриша

В один из обычных сентябрьских дней мама зашла в дом, и из её полупустой почтальонской сумки вывалился маленький мяукающий комочек.

– Вот, пенсию по деревне сегодня разносила, бабушка Вера из первого переулка навязала. Говорит, замечательный котик, – уставшим голосом произнесла мама. – Один остался, остальных всех разобрали.

– И что мы с ним делать будем? – Олег подошёл к котёнку, склонился над ним и равнодушно вздохнул.

– С ним-то чего делать? – вступилась я. – Это он делать будет, когда вырастет! Мышей ловить будет. Красивый котик – трёхшёрстный…

– Вот я и согласилась, потому что котик да ещё трёхшёрстный. Кошку я бы ни за что брать не стала. От них потом только котят мучайся, раздавай. Баба Вера сказала, трёхцветные коты счастье приносят…

Так в нашем домике прибавился ещё один житель – ласковый котик Гришка.

– Гришка, кыс-кыс-кыс! – звала я его, наливая в старое треснувшее блюдце холодное молоко.

Он быстро откликался, с удовольствием лакал его, а потом без конца благодарил, мурлыча и потирая свои шелковистые бока о мои ноги.

– Гришка! Брысь! – кричал Олег, когда кот садился посередине кухонного стола и смотрел сквозь узкую щель занавески в огород. – Совсем обнаглел!

Его голоса Гришка боялся сильнее всего, он быстро спрыгивал со стола и бросался сломя голову в угол, где специально для него была проделана дыра, ведущая в подполье.

– Вот и сиди там! – Олег закрыл дырку перевёрнутой табуреткой. – Мыши всю картошку изгрызли, скоро с нами за одним столом обедать будут!

– Ага, представляете? – смеялась я. – Иркина мама рассказывала, как однажды она заходит в дом, а их Кузька ест из одной миски с крысой! Вот умора! А Тишка на столе от крысы прячется!

– Да я бы их котов не то что кормить, враз бы за шиворот из дома выбросил! – возмущался брат.

– Нет, они хорошие, ласковые, их нельзя за шиворот, – размышляла я. – Кузька, конечно, намного наглее, чем Тишка, но тётя Вера их любит. И я Гришку люблю…

Григорий быстро вырос, и из обычного худого гладкошёрстного котёнка вырос такой же маленький худой кот с крохотной головой, непропорциональным туловищем, длинным тонким хвостом и миниатюрными лапками. Красотой Гриша не блистал, зато заставил однажды полностью поменять о себе представление. Дело всё в том, что Гришкин живот стал вдруг стремительно расти, и через пару месяцев из подполья послышались многочисленные мяукающие голоса.

– Ой! – воскликнула мама. – Это что же, наш Гриша окотился? О, Господи! Мне кошку подсунули, что ли?

– Вот-вот, – Олег чуть не подавился, набив полный рот макарон. – Именно кошку тебе и подсунули. Вот, теперь отнеси-ка этого котика обратно пенсионерке своей, пускай посмотрит, что из него выросло! Последний, видите ли, у неё остался! Да эту кошку никто и забирать-то не собирался! Посмотри, какая страхолюдина выросла! Да она и на кота-то не походила с самого начала, разве такие коты бывают вообще?

Это была правда. Принять Гришку как кошку стало мне гораздо проще, чем представлять её котом. Именно кошкой она и оказалась. Кошка Гриша. Я засмеялась, погладила её костлявую хребтину, и сказала:

– Ничего страшного, пускай кошка. Котят раздадим, а каких не заберут – мы с Ленкой кошачью ферму откроем, между нашими сараями. У Ленкиной кошки тоже котята появились, вместе жить будут!

На следующий день мы с Ленкой принесли две картонные коробки, застелили их старыми тряпками и перенесли туда котят. Котят у Гришки было трое, а у Ленкиной кошки – пятеро.

– Это настоящая ферма! – радовались мы, расставляя тарелочки у коробок и наблюдая за слепыми созданиями.

– Давай их вырастим и продавать будем? – предложила Ленка. – Мои вон какие красивые!

– Не знаю, хоть за так бы отдать, – вздыхала я. – Мы ж кота не видели, а вдруг он такой же, как Гришка – страшненький? Вот у нас на Телецком озере кошка была, Хавронья, вот это была королева! Сибирская, пушистая-пушистая, белая-белая, как снег! Её на снегу даже видать не было, вот какая она была – снежная!

Я замолчала и с грустью подумала о Хавронье. Умнее кошки я не встречала, да и мама с братом тоже. Она досталась нам по наследству вместе со старым гнилым домиком, и дана была в утешение за все долгие и тяжёлые мучения. Красивая, с пушистым лёгким хвостом, она одурманивала всех соседских котов, сводя с ума своим гордым характером и статью. Котят она, правда, приносила всего пару раз и то по одному-два – видимо, была слишком разборчива в отношениях. Жила она в ветхом домике, затем, когда нам дали новый дом, переехала вместе с нами. Однажды Хавронья куда-то пропала. На целых шесть дней. Сколько слёз мы пролили, дожидаясь нашу гуляку! Но ровно через шесть дней она вернулась – похудевшая, с потухшими миндального цвета глазами и с уже не такой блестящей шерстью. Мы снова зажили спокойной и привычной жизнью – без мышей, которых наша мышеловка приносила постоянно, как бы отчитываясь за проделанную работу.

– Умница, Хавронья! – Олег теребил её за холку, та же недовольно урчала и быстро убегала, запрыгивала маме на колени и, свернувшись клубком и поджав красивый хвост, заводила свою долгую песню.

В последнюю зиму перед отъездом Хавронья вдруг исчезла, не оставив никакой надежды. Мы ждали её шесть, десять, двадцать дней, ждали месяц, два, и, поняв наконец, что наша красавица покинула нас навечно, со слезами убрали её блюдце от печки. Куда ушла кошка – один Бог знал. Говорят, что животные не умирают, а улетают на облачко, и оттуда наблюдают за своими хозяевами. Я долго смотрела в ту зиму на небо, стараясь в каждом белом облаке увидеть свою любимую снежную Хавронью…

– Нинка, смотри! У меня рыжий котёнок глаз открывает! – перебила Ленка мои мысли. – Всё, скоро раздавать будем. Я предлагаю написать объявление и повесить на магазине, вдруг разберут?

Несмотря на все опасения, соседи разобрали всех наших котят. Правда, описывать своих мне приходилось куда красочнее, чем Ленке.

– Посмотрите на этих чудесных котят! – представляла я своих питомцев. – Мои трёхцветные кошки приносят счастье! Так налетайте за счастьем, пока оно у меня не закончилось! Отличные мышеловки, от умной красивой кошки и такого же красивого породистого кота!

Через месяц после открытия кошачьей фермы мы её с радостью и закрыли. Гришка немного потосковала, сидя на кухонном столе и с грустью смотря в окно на замёрзшую землю.

– Мам, хорошо, что мы до зимы котят раздали, правда? – размышляла я. – Где бы мы их держали? Теперь надо следить за ней, чтобы до весны ни с одним котом не гуляла.

Гришка гулять и не собиралась, с первыми морозами она всё чаще сидела на печи и всё реже выходила на улицу. Однажды с неё произошёл один почти трагический случай…

Наступили холода, и хотя до рождественских морозов было ещё далеко – на дворе стоял декабрь – ветра подули с такой силой, что казалось, наш домик вырвет из завалинки и унесёт в неизвестном направлении. Ветер задувал и в печную трубу, от чего на душе становилось тревожно и холодно. Вечером мама по привычке растапливала остывшую за день печь, потирая замёрзшие ладони друг о друга, и натягивая на пальцы рукава старого шерстяного свитера. Скомкав газету, засунула её в печь, сверху положила крестообразно несколько сухих щепочек, дрова и вышла в сени за углём. В это время Гриша залезла в печку и легла на поленья, видимо, предполагая, что внутри будет гораздо теплее, чем на ледяном полу у печи. Мама занесла тяжёлое ведро с углём, чиркнула спичкой, растопила печь и поставила на плиту старый, покрытый сажей, эмалированный чайник. Дрова затрещали, от их треска сразу стало как-то уютнее. Только мама приготовилась откинуть верхние кружки, чтобы вывалить сверху уголь, как вдруг дверца печи резко открылась и из неё выскочила Гришка с дымящимися ушами и хвостом.

– Ой, батюшки мои! – взвизгнула мама, увидев «погорелицу», которая стала уже не трёхшерстной, а полностью серой. – Наша Гришка горит!

Кошка бегала по комнате, орала как резаная и чуть не сбила маму с ног. К счастью, в дом вошёл Олег, и кошка выскочила через открытую дверь на веранду.

– Ты зачем Гришку подожгла? – удивился Олег.

– Я подожгла? Да кто мог предположить, что она в печку залезет! – возмущалась мама. – И как она смогла туда забраться?

Через час Гришка пришла в себя, изрядно замёрзнув на улице, пискляво замяукала и попросилась домой. Какая она стала жалкая: без усов, с обгоревшей шерстью! С тех пор мы наблюдали за ней, когда она, сидя у поддувала, с тоской смотрела на падающие сверху искры…

Бедная кошка, она так и не смирилась с нашим ледяным жилищем – к следующей осени взяла, да и перебралась жить к Филипповым. Их домик был очень тёплым и уютным, с окнами в голубых ставнях и на высоком крепком фундаменте.

– Нинка, – сетовала тётя Шура, Ленкина мама, – ваша Гришка у нас всё время околачивается. Жалко её, бедняжку. Пускай у нас, что ли, поживёт, а захочет, так к вам вернётся! Хотя я сильно в этом сомневаюсь…

Шло время, но Гриша к нам так и не вернулась. Видимо, у соседей ей было гораздо спокойнее, сытнее и теплее жить. «Да, кошки такие существа – живут, где хотят, гуляют – где хотят, и хозяев выбирают – каких хотят, – думала я, поглаживая Найду, которая от блаженства закрыла глаза и положила морду на лапы. – Собаки не уйдут к соседям жить, они верные животные».

– Найда! Может, и тебя отпустить с цепи? Тоже убежишь, да? – я подёргала её за уши. – Не уйдёшь, Найдёна? Не убежишь, я точно знаю. Не то, что Гришка – предательница! Ушла без зазрения совести и нос не кажет.

Но собака не ответила, у неё не было выбора – в доме она никогда не жила, в морозы спала в холодной будке на прохудившемся от времени сыром пальто, да и цепь была слишком короткой, чтобы видеть другую, более сытую и уютную соседскую жизнь.

Гришка ушла, но обязанности свои не сложила – мышей в доме мы не видели, картошка оставалась целой. Видимо, чуя за собой вину, она работала на два дома, как бы благодаря нас за то время, когда была принята к нам котом, а затем и многодетной кошкой.