Читать книгу: «Душегуб», страница 18
13
Преступление, совершенное Нексиным, осталось бы его тайной и с нею он жил дальше, смог бы жить, как живут многие, для которых раскаяние – просто слово, содержание которого не всегда понимают. Есть, к сожалению, такие. И Нексин сделал все, чтобы его не могли заподозрить в чудовищном злодеянии, происшедшем в лесу под Цыбином. Но все же «Бог шельму метит»! А если без мистики – бывает стечение обстоятельств и «тайное становится явным». Как бы тщательно ни продумывались и подготавливались преступления, следы остаются. И здесь важным становится умение сопоставить все обстоятельства и принять правильное решение тем, кто ведет следствие. Разумеется, речь не идет о преступлениях, на расследование которых накладывают табу из политических соображений, когда их раскрытие невыгодно власти.
Следы преступники оставляют разные – материальные и нематериальные; последние в виде сведений, которые нередко имеются вовсе не у очевидцев преступления, а свидетелей случайных, косвенных, но их показания из-за этого не становятся менее ценными, наоборот, позволяют иначе увидеть основное событие.
Не для всех жителей Залесья утро дня, наступившего после убийства, было занято привычными заботами и делами. В доме Варкентиных поселилась тревога. Глава семьи вечером не вернулся с работы; он задерживался допоздна и ранее, но чтобы не ночевать дома – такого не было. Его супруга Софья за ночь ни разу не прилегла, дожидаясь прихода мужа, извела себя разными догадками по поводу его отсутствия и, как только начался рабочий день, поспешила в контору лесхоза. В приемной ее встретила Борец.
Варкентина рассказала об отсутствии мужа, пояснила, что вчерашним утром он, как обычно, ушел на работу, а точнее – за ним заехал Валкс, который у них бывал неоднократно и ранее. Муж был в хорошем настроении и даже весел. Они уехали на машине Валкса.
Борец выслушала ее, пожала плечами:
– Даже не знаю, что тебе Софья сказать. Мне, по крайней мере, ничего не известно о Роберте Евгеньевиче, его вчерашних планах. Директора еще нет, накануне уезжал в город, вернулся поздно, но, думаю, вот-вот подойдет и что-то у него узнаем. – Она улыбнулась. – Твой Варкентин, случайно, уехал не по каким другим делам с Валксом?.. – Увидев повлажневшие глаза собеседницы, сделала серьезное лицо. – Прости, шутка была неуместна, наш церковный староста примерный семьянин, грех было даже думать…
– Вот именно! И потом, я слишком хорошо его знаю. Роберт очень заботливый, он ни в коем случае не допустил бы, чтобы я или домашние мучились в догадках о причине его отсутствия, обязательно должен был предупредить, что собрался куда-то ехать и может не вернуться домой в этот же день.
– Согласна, – сказала Борец. – Ну, ты иди. Вдруг Роберт Евгеньевич уже дома. Как только появится директор, я его спрошу, потом сама дойду до вас или кого пришлю передать, что узнала.
Софья ушла. Борец в ожидании Нексина занялась канцелярскими делами. Зашла уборщица Сизова. Борец стала ее поторапливать и отругала, что поздно пришла убираться в кабинете директора. Сизова в ответ поворчала. Управилась довольно быстро, а в оправдание, уходя, сказала, что не бездельничала, а с утра успела помыть полы в молитвенном доме.
– Нина Викторовна, – сказала Сизова, – случайно, не знаешь, куда запропастился пастор? Сколько убиралась внизу, он ни разу не вышел, даже не выглянул, на него не похоже. И собака его, Лизабет, скулит и скулит. Я поднялась к нему. Дверь не открыл – стало быть, уехал. А собаку на кого оставил? Она у него послушная и терпеливая, но до каких пор терпеть будет…
– Странно! Только что была Софья Варкентина и спрашивала о муже. Он тоже не вернулся домой. Совпадение?..
– Может, – сказала Сизова. – Но собаку-то жалко, как ей объяснить, чтобы дождалась хозяина… скулит и скулит… У меня в ушах до сих пор стоит ее собачий плачь… Надо бы выпустить собачку…
– Надо! – кивнула Борец.
– Как?.. Либерс запрещает к нему заходить.
– Погоди, не уходи. Дождемся директора.
Но Нексин этим утром на работу не спешил, чего ранее за ним никогда не наблюдалось. Приехал он поздно, когда все спали, попросил Александру не беспокоиться, сказал, что не голоден. А когда утром проснулся, Александра с Мишенькой уже ушла, заботливо оставив на столе завтрак. Он понимал, что не сегодня, так завтра спохватятся Варкентина, потом Либерса, за ними и Валкса. Как будут разворачиваться события?.. Мог только догадываться, но был готов к любому их повороту, в себе уверенный. Будут, конечно, проблемы из-за исчезновения людей, придется потерпеть; зато кончится раз и навсегда история с ворованным лесом и вторая история с гибелью лесоруба; последнюю можно будет списать не только на главного инженера, но и на Варкентина, который больше не скажет по этому делу ничего. Нет теперь и Либерса – слишком проницательного и умного. Ну а главное, никто не тронет больше его директорство, и он дальше будет осваиваться в лесхозе и делать все, как ему надо.
Утром той же среды в гараж лесхоза пришел водитель Петерс, пришел чуть раньше обыкновенного, чтобы проверить и наладить, если понадобится, автомобиль, на котором директор проделал немалый путь. По мнению Петерса, у директора имелось качество не очень хорошее, он несколько небрежно относился к технике, может быть, в надежде, что есть водитель-механик Петерс, у которого машина всегда в идеальном порядке. Так и было: Петерс слыл добрым, славным малым, очень работящим, всегда занятым делом. Был он немного косноязычен, поэтому, возможно, стеснялся лишний раз заговорить. За целый день от него, бывало, слова не слышали – черта у рабочих нынче редкая, потому что среди них болтунов стало не меньше, чем среди политиков. Случалось, что Петерсу нужно было обратиться к сослуживцам, и делал он это своеобразно: взглядом, жестами, но его понимали, а за немногословность прозвали Молчун.
Машина была на месте, заперта, но ключей в шкафчике, куда обычно их вешали, не оказалось. Такое было и раньше, поэтому Петерс не удивился, решил, что директор приехал поздно, закрыл машину, ключи машинально положил в карман, а не повесил в шкаф, и пошел домой. У аккуратного и пунктуального Петерса на такой случай все было предусмотрено: имелся другой комплект ключей. Он открыл автомобиль, завел его, мотор работал ровно, без перебоев, но, к удивлению Петерса, датчик топлива был на нуле, хотя он заправлял бак директорской машины полностью. «Похоже, что помимо трассы много поездил по городу», – решил Петерс и осмотрел машину снаружи. Автомобиль был в порядке, ему лишь показалось, что приспущено одно колесо. Он достал из багажника насос, чтобы подкачать. Когда скручивал колпачок, невольно обратил внимание, что в сферах над колесами полным-полно набилось глины. Такого не должно было быть, поскольку машину до поездки Петерс мыл, а директор ездил только в город, дорога всюду была с хорошим покрытием, днем шел дождь, и во время езды вымыло бы всякую дорожную грязь, но на машине была именно глина, как от езды по проселку. Петерс стал укладывать назад в багажник насос и удивился еще раз – в углу багажника лежала сумка, в которой Нексин возил охотничьи принадлежности. У аккуратного и педантичного Петерса, не смевшего без разрешения брать чужое, верх взяло естественное любопытство. Он, как большинство мужского населения Залесья, был тоже охотник; открыл сумку, там действительно лежали ружье и патронташ. Петерс достал ружье, со знанием дела понюхал ствол и отчетливо почувствовал запах пороховых газов, стойкий и въедливый, не успел выветриться. Выходило… директор охотился! Но в багажнике не было одежды, которую на охоту брал Нексин. Петерс посмотрел платяной шкаф в гараже, там ее тоже не было. Следом за багажником Петерс заглянул в салон машины, но и там не было ни охотничьей одежды, ни сапог. Это его не удивило, потому что директор мог взять одежду домой, в стирку. Поразмыслив, Петерсу Молчуну было все же странно, что, со слов Борец, директор ездил только в город, однако по внешнему виду машины было видно, что на ней ездили по лесной, глинистой дороге, а наличие ружья со свежими следами пороховых газов говорило, что из него стреляли. «Не мое это дело, – решил Петерс. – Директор, наверное, по пути в город решил поохотиться. Все знают, какой он фанат до этого дела, как увлекается охотой… Машина пускай постоит закрытой, покуда директор заберет из нее сумку сам. Потом помою и приберу салон».
Сизова дожидаться директора не стала и ушла, сославшись, что теленок у ее коровы по кличке Слива появился слабоватый и ему нужно вовремя задать специальное пойло с лекарством.
Нексин пришел на работу перед самым обедом. Выслушал Борец о визите Варкентиной и Сизовой спокойно, не перебивая, не уточняя ничего; вид у него был такой, словно подобное ему рассказывают каждый день и он к такому привык. Он постоял некоторое мгновение в раздумье и сказал, уходя к себе в кабинет, что слышал от Варкентина дня два-три тому назад, что в лесхоз собирался приехать тот самый клиент-иностранец, за которого она же с пастором Либерсом его просила. В этой связи очень может быть, что они могли уехать куда-то втроем.
– Вернутся, – сказал Нексин. – Куда им деваться. Люди взрослые, серьезные. Мне самому нужен Варкентин. Ну а что касается пастора, его собаки, так можете с прихожанами открыть квартиру; пригласите хотя бы даже Александру, если она свободна… Нельзя, чтобы из-за нерадивого хозяина страдало животное…
Через пару часов по всему поселку из уст в уста передавалась история о том, чем закончилось посещение квартиры пастора. Группа прихожан лютеранской церкви в составе Борец, Сизовой и Александры запасными ключами открыли дверь в комнаты Либерса. Мимо них проскочила стремглав собака Элизабет, на которой были стринги, и вылетела на улицу. Мальчишки Сизовой потом наблюдали, как рыжая Элизабет, уставившись на людей от счастья ошалелыми глазами, что ее выпустили на улицу, металась во дворе церкви, приседая несколько раз по нужде, затем выбежала за ворота. Там ее словно ждали поселковые кобели, окружили плотным кольцом и увели на окраину поселка, по ходу устраивая между собой грызню за необычного вида новую невесту. А в комнатах пастора Либерса был исключительный порядок, которому могла позавидовать любая хозяйка. Но все же одно обстоятельство сильно смутило Борец и Сизову с их пуританским или традиционным воспитанием. Они были бледны и словно потеряли дар речи, когда на журнальном столике рядом с книжкой Евангелия и духовными Песнями лютеран увидели груду заграничных порнографических журналов; но еще более растерялись, когда в ванной комнате обнаружили не только еще с полдюжины стрингов и женских трусов, видимо, тоже для собаки, а почему-то еще и бюстгальтеры и какие-то штуки из секс-шопа, о назначении которых лишь догадывались, а знала много повидавшая и понимавшая Александра.
Вечером, за ужином, Александра, стараясь не вдаваться в подробности, неохотно, опустив стыдливо глаза, пересказала коротко все Нексину. Он отчего-то не задавал никаких вопросов. Александра была Нексину за это сильно благодарна, считая, что не спрашивал из вежливости, щадя ее чувства и хорошее отношение к Либерсу.
Так и закончился день, полный неожиданностей и пересудов для тихих и скромных жителей Залесья, не привычных к такого рода историям. Но Варкентин и Либерс так и не появились. Не вернулись они домой и на второй и третий день. Вскоре в поселок приехал участковый, к которому обратилась Софья Варкентина с заявлением по поводу исчезновения мужа. Участковый добросовестно в течение дня опрашивал с десяток людей, побывал у Варкентиных, в церковном доме, в лесхозе, но ничего нового не прояснилось. Все, что удалось установить, – это то, что Варкентин с Валксом уехали на машине Валкса, но никто не видел, как ушел или уехал Иохан Либерс. Софья Варкентина лишь высказала догадку, что Либерс мог присоединиться к ее мужу и Валксу, потому что слышала часть разговора между мужем и Либерсом и в этом разговоре пастор высказывал желание побывать с Варкентиным в лесу. Получалось, что трое взрослых людей «словно сквозь землю провалились». У всякого разумного человека их внезапное и ничем и никак не объяснимое исчезновение вполне естественно рождало, небезосновательно, подозрения и нехорошие мысли о возможной гибели людей, потому что все трое были благополучны и с учетом их общественного и социального положения не могли не поставить в известность коллег по работе, что куда-то уехали; были достаточно благоразумны, чтобы не помышлять о каком-то загуле и неприличных связях без оглядки на близких и родных. У других их исчезновение служило поводом для возникновения слухов, один нелепее другого, передаваемых от одного к другому, и даже такой версии, что все трое сбежали за границу, но никак не объяснялось, зачем им бежать, от кого и для чего… Тем более что Валкс и Либерс могли уехать свободно, поскольку были гражданами соседней страны. Но и этот слух, как многие другие, быстро развеялся, как только стало известно, что на Валкса из-за той самой заграницы пришел запрос; его и там искали, потому что он не вернулся, как Варкентин и Либерс, домой из поездки. Другой слух, появившийся примерно через две недели, был хоть и из разряда мистики, обычно рождаемой фантазиями людей, но его уверенно подтверждали сами же люди. Речь шла о таинственных звуках, которые слышали из леса по дороге, ведущей в Цыбино. Рассказывали об этом мальчишки подростки Сизовы. Они на велосипедах ездили на дальний кордон и были страшно напуганы, когда услышали из лесной чащи звуки, похожие на стоны и охи. Очень быстро в Залесье вспомнили давнишнюю историю о громадном филине, чучело которого стояло в кабинете директора. Когда-то эта птица голосом, схожим с плачем, пугала жителей той же местности. Сыновей Сизовой со всей строгостью и пристрастием расспросил Заборов, пригрозивший крепко выдрать, если окажется, что они очень художественно врали. Но сыновья Сизовой с серьезными лицами подтвердили свой рассказ, сказали, что не лгут, готовы поклясться. Заборов, тайно всегда мечтавший добыть трофей не хуже того, что когда-то добыл прежний директор лесхоза, задумался о том, что, возможно, звуки издает большая сова, о которой уже не раз сам слышал от рабочих лесхоза, которые видели большую хищную птицу; и он был готов поверить мальчишкам и проверить их страхи, а свои подозрения.
Под Цыбино Заборов отправился со старшим внуком и спрингер-спаниелем по кличке Лис, выученным на отыскание затаившейся птицы. Выехали очень рано на велосипедах, но было светло – уже начался май. Узкая грунтовка извивалась среди тесно обступающего с обеих сторон густого леса. Охотники целый день пролазили в местах, о которых говорили братья Сизовы, да так и не услышали ничего похожего, о чем говорили братья. Заборовы не сильно расстроились, потому что нашли токовища со следами жестких боев глухарей-петухов: на полянах валялось много пуха, пера и погадка (естественного выброса). Под конец дня все же обнаружили в углублении под корневищами упавшей огромной ели гнездо, которое, судя по характерным пучкам перьевой подстилки, яичной скорлупе и костям мелких животных и птиц, могло быть гнездом филина. Птицей эта крупная сова, как известно, является оседлой, имеет свой район обитания, и если еще в марте самка отложила яйца, то при обильном кормлении двух-трех птенцов теперь, в начале мая, семья снялась с гнезда и кочевала по окрестностям. Отметив, что птица может быть где-то рядом, Заборовы стали осторожно выходить к дороге. В это время до них донесся голос Лиса. Он не лаял, как обычно, когда находил и поднимал дичь, а выл. Заборов остановился и прислушался. Пес был недалеко.
– Что это он так? – спросил Заборов-младший.
– Нашел падаль… Он всегда воет, когда обнаруживает мертвую птицу или зверя… Не исключено, что там же могут быть совы…
– Дед, зови его. Становится поздно. Поехали домой.
– Погоди. Больно голосит Лис, пес он очень шустрый и так просто не будет сидеть на месте и выть, нужно сходить… Тебе, охотничек, разве не интересно посмотреть, что нашел Лис? Какой зверек или птица погибли, почему погибли и от чьих лап-когтей? Ты, как охотник, не можешь проходить мимо… Ишь, как воет, это он меня зовет…
Они пошли на голос собаки. Заборов уже через десяток шагов увидел затесы с нумерацией на дубах. Следы топора и краска были недавние. Через несколько минут Заборов увидел издали Лиса. Приблизившись к нему, почувствовал ни с чем на свете не сравнимый тошнотно-приторный запах тлена. Лис сидел возле небольшого – подобие воронки – углубления, как попало забросанного старыми ветками и листвой; увидев хозяина, перестал выть, вопросительно уставившись на него. А Заборов почти сразу заметил торчащий между высохшими прутьями ботинок, следом в нескольких местах детали одежды. Он попросил внука близко не подходить, обошел завал, осторожно приподнимая ветки и разглядывая то, что под ними было. Старому, видавшему многое в жизни охотнику стало не по себе. Он с бледным лицом повернулся к внуку и сказал, что это останки пропавших несколько недель назад людей, они, похоже, убиты. Заборовы спешно стали выбираться из леса. По ходу наткнулись на автомобиль. Дверцы его были закрыты, через стекло видно, что в замке зажигания торчат ключи. Охотники решили не открывать машину и бегом бросились к оставленным на дороге велосипедам.
Страшная находка Заборова все расставила по местам. Вскоре уже каждый житель Залесья знал, что неожиданно исчезнувшие Валкс, Варкентин и Либерс не сбежали за границу, не были похищены внеземными существами, а зверски убиты: один зарублен, второй застрелен, третий застрелен и задушен. Очень быстро возникли новые слухи, что это сделала какая-то банда, которая появилась в их некогда тихом и спокойном лесном углу; другие были конкретнее: говорили, что якобы кто-то видел в то самое время, когда пропали люди, вооруженных лиц, возможно, заезжих охотников. Но все сходились в едином мнении, что такое могли совершить несколько человек. Примерно так же рассуждало и официальное следствие, представители которого в первые несколько дней наводнили Залесье. Их было так много, что директор лесхоза приказал для милиции и следователей на время освободить несколько кабинетов в конторе лесхоза. Все искали преступников, оказавшихся неведомо как в здешних местах.
Убийство сразу трех человек придавало делу особую значимость, но еще больше обстановку накаляло то, что погибли два иностранца. Правительство страны получало одну за другой депеши с напоминаниями от соседей, настроенных и без того не очень дружелюбно. Было делом чести и совести найти убийц. Вскоре преступлением стали заниматься специалисты из столицы. Но и это мало что изменило, казалось, лес, где все произошло, словно издевался над большим количеством людей, которые никак не могли разгадать тайну смерти погибших, которые были очень разные в жизни по своему положению в обществе, но которых соединила смерть.
И все же для дотошного майора Виктунина, прибывшего в область из центрального управления уголовного розыска страны, стало очевидным, что мастер лесхоза Варкентин занимался хищением леса. Несложная сверка договоров, заключенных между Валксом и лесхозом, допросы водителей лесовозов – все подтверждало, что в Залесье совершали подмену вывозимой за рубеж древесины с низкосортной на высокосортную. В день убийства Варкентин поехал с Валксом под Цыбино именно для того, чтобы выбрать лес для очередной заготовки. Варкентин, судя по многим документам, этим промышлял давно. Виктунину что-то подсказывало, что данное обстоятельство и есть ключ к раскрытию преступления; но интуиции было недостаточно, были нужны доказательства. «Директор лесхоза, – размышлял про себя Виктунин, – должен был, конечно, заподозрить неладное за Варкентиным, но Нексин сюда назначен недавно, мало смыслит в лесном производстве». И майор, чувствовавший, что не могло хищение леса в таких масштабах пройти мимо первого руководителя, но, видя, как тот сильно переживает за случившееся, не мог не верить ему, особенно тогда, когда Нексин во время их бесед искренне и наивно разводил руками, рассказывая, как доверял в работе мастеру участка Варкентину. И по-человечески Виктунину было также понятно, что Нексин, узнав о случившемся в только что доверенном ему хозяйстве, был глубоко несчастен и всячески старался помочь следствию вплоть до того, что в столовой лесхоза организовал для коллег Виктунина горячую пищу, предоставлял транспорт, выделял рабочих для новых и новых поисков в районе убийства с целью отыскания хотя бы каких-то следов преступления. Одним словом, Нексина, который к тому же в предполагаемый день убийства, находился в областном центре, было трудно заподозрить в таком жутком преступлении. Однако версия о корыстном следе в преступлении вскоре подтвердилась тем, что супруга Валкса сказала, что муж уехал с крупной суммой валюты для покупки древесины, она предоставила тому доказательства. Но при убитом никакой валюты не было; успел Валкс ее так быстро израсходовать, только въехав в область, либо на него и было совершено нападение и убийство, сопряженное с разбоем, – это оставалось неясным. Много вопросов оставлял и своеобразный способ убийства: сочетание огнестрельного оружия и топора. На месте происшествия были найдены банка с краской и кисть, которые Варкентин брал с собой, чтобы нумеровать деревья, но не был обнаружен топор, который мастер, без сомнений, взял, чтобы делать затесы на деревьях. В этой связи имелась большая вероятность, что именно этим топором и зарубили Валкса. Но что же это в таком случае были за нападавшие, имевшие ружье, но использовавшие постороннее подручное средство – топор?.. Или это были малоопытные нападавшие, действовавшие спонтанно?.. Одним словом, было много вопросов, но без ответов… Совершенно не за что было зацепиться… Расследование преступления, кажущееся только со стороны захватывающим, как привыкли об этом судить по кинофильмам, искусство делателей которых заключается в быстрой смене на протяжении короткого времени кадров, где важнее всего зрелище, в реальной жизни остается занятием рутинным, мало что имеющим общего с романтикой.
А Нексин в это время изо всех сил старался играть роль несчастного и пострадавшего от преступления чуть ли не меньше близких и родных погибших. И ему это удавалось. Он выслушивал бесконечные соболезнования партнеров по работе, начальства, которые не очень-то завидовали трудному положению, в котором оказался новый директор лесхоза. Перестали Нексину напоминать о себе, высказав сочувствие и на время забывшие о «десятине», соратники по партии «За Отечество». Но больше других старалась поддержать Нексина «в трудную минуту», видя его постоянную задумчивость и озабоченность, Александра.
Нексина все это очень устраивало, он старался лишь набраться терпения, зная, что рано или поздно страсти начнут утихать; люди, занятые повседневными делами, все реже будут вспоминать о случившемся, да и следствие по делу со временем станет скучным занятием, которое, кажется, уже ничто не сможет всколыхнуть. Разумеется, Нексина распирало от желания знать хотя бы что-то большее, чем он слышал из каких-то случайно подслушанных, отрывочных разговоров сотрудников, занятых этим делом, и слухов, что ходили между людьми в Залесье. Это для него становилось вроде навязчивой идеи. Он мог обратиться по данному поводу разве что только к Оашеву, но понимал, что их связывают иные отношения, иного характера, и боялся своими вопросами вызвать хотя бы малейшее подозрение.
Нексин все же не выдержал и намеренно поехал в город, стал караулить Оашева, чтобы, с ним встретившись, сделать вид, что встреча произошла случайно, но в разговоре попытаться узнать хотя бы какие-то сведения по расследуемому делу. Приехал в областной центр за некоторое время до обеденного часа, стал прогуливаться по тротуару вдоль высокого металлического забора, за которым находилось здание прокуратуры. Оашева, сходящего по ступенькам, он увидел по черным очкам и обритой голове; сразу устремился к воротам и чуть с ним не столкнулся.
– Вы ко мне? – сильно удивился Оашев.
– О нет! Что вы, Юлий Викторович. Спешу к себе домой. Это мой обычный маршрут. У меня ведь здесь квартира.
Оашев приподнял рукой очки и недоверчиво посмотрел на Нексина:
– Ах да! Вы говорили, что живете рядом. А где?..
– Неподалеку, в переулке Столярном, дом пять. Бываю, правда, там периодически, чтобы проведать свое холостяцкое жилье, когда приезжаю по делам в город. Постоянно живу в Залесье.
– Это я знаю, – сказал Оашев.
Нексин, продолжая игру, с видом спешащего человека, стал прощаться. Но теперь уже Оашев придержал его:
– Алексей Иванович, погоди минуту. Знаю, конечно, что у вас в Залесье кошмарная трагедия. Все думал с тобой увидеться лично, поговорить. Скажи, пожалуйста, как такое могло произойти в вашем тихом местечке?
– Этот вопрос мне задавали много раз. Поверьте, задаю его и себе, но нет у меня ответа… Вам лучше знать… – Нексин кивнул в сторону здания прокуратуры. – Я и сам хотел бы услышать… Есть хоть какие-то наметки, что поймают убийц?.. Понимаю – тайна следствия… Но, если можно, мне, как директору, скажите, есть надежда, что раскроют?..
Люди постоянно спрашивают, сильно волнуются…
Оашев отрицательно покачал головой:
– Насколько мне известно – ничего утешительного… Все глухо… Какая-то стена!.. Впрочем, никто из наших сейчас этим делом не занимается, его полностью взяли под контроль приезжие товарищи. Есть между нами некоторая этика общения, по которой не принято друг друга много расспрашивать… Поэтому ничем не могу помочь… Но поживемувидим, я очень надеюсь, что убийц найдут… Хочется верить… Желаю и вам терпения и сил.
Он на прощание энергично пожал Нексину руку. Оашев, несмотря на то, что являлся закоренелым взяточником, не терпел насилия, поэтому был искренен в последних словах.
Произошедшая страшная история не давала покоя не только Нексину или сотрудникам органов, расследовавших убийство. Жители Залесья, которые сроду не слыхали и не видели ничего подобного, считавшие, что их поселок – это островок тишины и безопасности в окружающем мире страстей и негатива, тоже задавались вопросом, как такое могло случиться и кто такое мог совершить. Когда стало известно о том, как были убиты пастор, мастер участка и бизнесмен, об этом стал думать и водитель Петерс, прозванный Молчуном. По характеру замкнутый, он держал в себе до поры некоторые мысли по поводу случившегося. Мысли были у него интересные. Услышав после обнаружения тел погибших, что Варкетин и пастор убиты выстрелами из обычного охотничьего ружья, водитель вспомнил, что на предположительно следующий день после исчезновения в багажнике директорской «Нивы» обнаружил ружье со свежим запахом пороховых газов. Тогда он не придал особого значения, полагая, что директор мог по дороге охотиться, хотя ни в машине, ни в шкафчике в гараже не было его охотничьей одежды-амуниции, в которой обычно Нексин ходил на охоту; хотя директор ездил в город по делам, а туда и обратно дорога очень длинная, и было маловероятным, чтобы он съезжал с трассы ради того, чтобы пострелять… Вспомнил Молчун Петерс, как через какое-то время в шкафчике директора в гараже все же появилась охотничья амуниция, но это не была прежняя ношеная одежда и сапоги, а все совершенно новое, только из магазина. На данное обстоятельство также можно было не обращать внимания: мало ли почему директор решил обновить свой охотничий гардероб? Но Молчун сопоставил свои наблюдения и задумался; больше всего ему не давало покоя то, что в его безмятежном Залесье произошло столь зверского убийства, а ведь он здесь жил, здесь была его семья; кроме того, Петерс любил ходить по воскресеньям в церковь. Нравился ему пастор Либерс, с интересом слушал он его проповеди. Вот уже много недель был лишен этой возможности, не исключено – навсегда, потому что ходили разговоры, что чуть ли не сам пастор виноват во всем, из-за этого власти могут закрыть церковь. Об этом говорил и директор, относившийся не очень хорошо к церкви. Кто-то слышал, как он однажды сказал: «Хватит дурить опиумом людей… Как директор, я готов выделить средства в лесхозе, чтобы в поселке вместо церкви построить клуб». Петерсу такие разговоры не нравились, он не верил, что пастор Либерс был плохой человек… Не давали покоя Петерсу его тайные мысли и подозрения, однако не мог от них и отделаться, как это сделал бы любой другой, давно рассказав о своих сомнениях властям, следствию, кому угодно, только бы избавиться от мучительных дум… На то он и был Молчун, что не представлял себе, как о таком, всего лишь подозрении, можно сказать, а главное – кому?.. Все разрешилось само собой, как всегда, неожиданно.
Петерс, проезжая по поселку, увидел, как мальчишки дразнят и обижают собаку пастора Либерса. Она была слишком ручная, даже не огрызалась и не убегала, когда ей в морду тыкали палкой; забилась в угол изгороди и только испуганно моргала, боясь, что выколют глаза. Петерс прогнал малолетних забияк и подошел к Элизабет. Она смотрела на него удивленно, словно не верила, что кто-то ее может защитить, и ему показалось, что у нее слезы. Он нагнулся к собаке и увидел, что она беременна, – собаку стало еще жальче. Петерс думал, что делать. Думал долго, потому что проходившая неподалеку Борец остановилась и с интересом наблюдала, как водитель лесхоза оставил машину и все что-то разглядывает, подошла и спросила, что случилось. Он молча указал на Элизабет.
– Бедолага, – сочувственно сказала Борец. – Она уже поболее двух месяцев слоняется по поселку и ждет хозяина. Теперь не дождется. А чего ты на нее уставился?
– У нее будут щенки, – сказал Петерс.
– Вижу, не слепая.
– Жалко собаку.
– Ну и пожалей, забирай к себе в гараж. Устрой ее в каком-нибудь углу. Собака на сносях, скоро разрешится, а там будет видно.
– А можно?.. Что скажет директор?..
– Да ничего не скажет… Не зверь же он, чтобы запретить.
– Не знаю… – Петерс, он же Молчун, опустил голову, потом посмотрел на Борец вопросительно и снова уставился долгим взглядом на свои сапоги, словно их первый раз видел.
– Что ты не знаешь?.. Договаривай… По тебе вижу, что хотел что-то еще сказать… Не зря тебя называют Молчуном.
В ответ Петерс поделился с Борец своими мыслями по поводу того, что случилось в Залесье, и директоре Нексине.
Борец выслушала его внимательно, не перебивая, а когда он закончил говорить, огляделась, словно их мог кто-то подслушивать, и спросила:
