Читать книгу: «Аврора ноябрей. Сборник стихотворений», страница 8

Россия

1

Ждем ясного неба, как манны от бога,

Как будто промотано наше наследство,

И нам бы сейчас не красивого слога,

А знака, и вести, и добрососедства.

Поверь, лучше вовсе бы не сомневаться,

Что есть это «мы», пусть темно и условно.

Кто дернул нас тысячей лет собираться

В видении, слишком для мира огромном?

Печаль – это только привычка быть правым.

Ненужные аду, тем более – небу,

Друзья, мне мерещится: руки кровавы,

Друзья, я пугаюсь: глаза наши слепы.

О, ужас. Наверное, где-то ошибка.

Но скрылся давно поворот незаметный

Туда, где любовь, обещанье, улыбка –

И темен твой путь, и лицо твое бледно,

Россия, умора поэтов и света

Одно угасанье, одно отрицанье.

Сивилла какая ответит на это,

Что есть и на долю твою прорицанье?

Но кто и когда раскрывал этот свиток,

Слезами и горем над ним не истекши?

И вот он по-прежнему нами не читан,

И в кладке темничной не видно и бреши.

Наверно, так надо. Ждем яви и хлеба,

И львиного сына седьмого колена…

Но тьма над могилой Бориса и Глеба,

И руки по-прежнему окровавленны.

2

А впереди по дороге – потьмы,

А погоди… – и нагонит печаль.

Тихо любились под вечер мы,

Вместе ходили зарю встречать.

Но облетел наш нечаянный сад,

И нагота его – кожа да кости;

Мы же оделись – так невпопад,

Так торопливо, как будто мы гости,

А не хозяева в доме любви,

А не святые последнего зова,

Годные пролитой Богом крови,

Родные этому светлому крову.

…А впереди по дороге – потьмы,

А погодишь – и нагонит печаль.

Если бы крепли, как дерево, мы,

А не под молотом, а не в сталь.

Выпорот внучек и вырублен сад.

Мы обленились быть вспышкою света.

Проще туман, и замглевший закат,

Проще рассеяться в воздухе этом.

Последние владыки

Если вправду будет мир разрушен,

Как нам обещали мудрецы –

Мы с тобою на лесной опушке

Сбросим в траву мантии, венцы.

Чернь кустов сорвет с нас шелк сорочек,

Золото забросит в озерко…

У огня не требуют отсрочки,

И не быть живым – его рукой.

Да и нужно ль нам с тобою править

Миром, обреченным полыхать?

Лучше нам дворцы свои оставить,

Чем закат их огненный застать.

Нас приветит скрытая тропинка

Детства, что успели мы забыть;

Мы вернемся в мир до поединка,

В коем победила мысли прыть.

Там мы проживем обман вечерний,

Выданный за утренний обман,

Где холмами, безымянной стерней,

Мир уходит в тишь и за туман.

Ну а коль и впрямь благословенны

Все начала мира и концы –

Будьте в звездной памяти нетленны,

Наши вздохи, кудри и венцы.

Табло

Бегущая строка, тебя хочу воспеть!

Ты – чудо наших дней, дрожанье вспышек света;

Ты дозволяешь нам не опоздать, успеть,

Указывая путь по нашему билету.

Одна из сотен нимф, одна из многих муз,

Сомкнувшихся вокруг потерянного бога,

Ты Гефсиманский сад и чаша бледных уст

Для всех, кто навсегда усыновлен дорогой.

Вокзальный Аполлон не менее любим

Источником зарниц, влекущих к горизонту;

На медленном огне твоих вестей томим,

Он объявленья ждет прожекторного солнца.

Небесных колесниц маршрут превыше крыш –

Но он пока к земле прикован, и неловок,

И падает дух ниц, когда ты говоришь,

Что поезд отменен, что нету остановок.

Но падает один, чтобы воспрял другой;

Аркадою прыжков он достигает цели.

И задан сердца ритм бегущею строкой,

И пункт назначен: рай и воскрешенье в деле.

Но если вдруг табло, понурившись, стоит,

И мертв экран его, и запорошен снегом –

Нас поглощает страх, и погребальный стих

Звучит, как будто мир оставлен человеком.

За черными шторами

Мой век – октябрь, братская могила

И сокрушенье: о, зачем все вы.

Ни пастыри, ни уроженцы Нила,

Ни блещущее племя синевы.

Но что мне с вами ссориться? Все было.

Я ополчался словом, бил в лицо.

Сносили гнев стихий сынки-дебилы

Известной подлостью прославленных отцов.

И вновь сарай отстроен простодушный,

Где жить им будет легче и с руки;

Он ледяной зимой, а летом душный –

Но что парилка им, что сквозняки.

Здесь наверху все то же, что внизу,

И боги этих мест – друзья отребью;

Они вдвоем вершат великолепье

Родной страны, пока я прочь ползу.

И если кто иной им тут и мил,

Он во всю пасть воспет как победитель;

Тщедушен стог, и сенокос уныл,

И что намыто, остается в сите.

Я ошибался, думая: весна,

Как будто радость стиховозвращенья

Заменит ту, что злобе не дана,

В чьем дребезге – валькирий лет весенний.

Угадано священное ничто

За линькою дощатых новоделов.

И все, что пело нам, давно допело.

И только промельк в колыханье штор

Указывает: кто-то все же здесь –

Следит за нами, прячется обратно…

А в поездах – гремит иная песнь

Под зев, и гам, и бодрый чих стройбата.

И мой наследник, хоть он и утерян –

А может быть, от лиха утаен –

Внимает ей, трубящей пробужденье

По клетям всех пространств и всех времен.

И страшно подумать, откуда

Доносится эта песнь,

Какая вдали подруга

У этого мальчика есть.