Читать книгу: «Достоевский. Энциклопедия», страница 15

РАССКАЗ ПЛИСМЫЛЬКОВА – см Ползунков.

РАССКАЗЫ Н. В. УСПЕНСКОГО. Статья. Вр, 1861, № 12, без подписи. (XIX)

Как и статья «Выставка в Академии художеств за 1860—61 год», данная статья не была включена H. Н. Страховым в список анонимных статей Достоевского, опубликованных в журналах «Время» и «Эпоха», составленный им по просьбе А. Г. Достоевской для первого посмертного издания мужа. Авторство Достоевского по содержанию и стилистическим признакам установлено позже (в частности Л. П. Гроссманом). Статья написана в связи с выходом первого сборника рассказов Н. В. Успенского (Рассказы Н. В. Успенского, ч. 1–2, СПб., 1861), в который вошли произведения молодого писателя-демократа, опубликованные в «Современнике». Книга эта стала событием в литературной и общественной жизни России того времени, вызвала в печати многочисленные отклики и полемику. Споры в основном шли о задачах и способах изображения народа, народной жизни в литературе. Говоря об Успенском, Достоевский проводит мысль, что русская литература «не доросла еще до широкого и глубокого взгляда» на народ: «Да не подумает, впрочем, читатель, что мы хоть сколько-нибудь сравниваем его с Островским, Тургеневым, Писемским и т. д. Предшествовавшие ему замечательные писатели, о которых мы сейчас говорили, сказали во сто раз более, чем он, и сказали верно, и в этом их слава. И хоть они все вместе взглянули на народ вовсе не так уж слишком глубоко и обширно (народа так скоро разглядеть нельзя, да и эпоха не доросла еще до широкого и глубокого взгляда), но, по крайней мере, они взглянули первые, взглянули с новых и во многом верных точек зрения, заявили в литературе сознательно новую мысль высших классов общества о народе, а это для нас всего замечательнее. Ведь в этих взглядах наше все: наше развитие, наши надежды, наша история…» Успенский, считает Достоевский, в изображении народа руководствуется самыми лучшими чувствами и побуждениями, но… И писатель-критик высказывает мнение, которое перекликается с его кредо, уже высказанным в статье о выставке в Академии художеств: для правды изображения жизни мало одной фотографичности (одного «дагерротипизма»), И в конце статьи-рецензии высказаны пожелания и надежды: «Не знаем, разовьется ли далее г-н Успенский. То, что движет его внутренне, – верно и хорошо. Он подходит к народу правдиво и искренно. Вы это чувствуете. Но может ли он взглянуть глубже и дальше, сказать собственно свое, не повторять чужого, и, наконец, суждено ли ему развиться художественно? Суждено ли ему развить в себе свою мысль и потом ясно, осязательно ее высказать? Все это вопросы. Но задатки очень хороши; будем надеяться».

РОМАН В ДЕВЯТИ ПИСЬМАХ. С, 1847, № 1. (I)

Основные персонажи:

Евгений Николаевич;

Иван Петрович;

Петр Иванович.

Это и вправду «роман», ибо, как выясняется на последней странице, главная интрига заключена в любви и супружеской измене; но не только в девяти письмах, а еще и приплюсовано две записочки жен Петра Ивановича и Ивана Петровича к Евгению Николаевичу. Суть же в том, что пока два ловких шулера вели между собою переписку на тему, как бы им покапитальнее обчистить Евгения Николаевича в карты, тот, оказывается, весьма ловко и успешно наставлял им рога…

* * *

Эту шутливую вещицу молодой Достоевский написал в одну ночь в середине ноября 1845 г. для первого номера затеваемого Н. А. Некрасовым юмористического альманаха «Зубоскал». После запрещения последнего «Роман…», за который автор уже получил гонорар в размере 125 рублей ассигнациями, был опубликован в «Современнике». Вскоре после написания «Романа в девяти письмах», 16 ноября 1845 г., автор сообщал в письме к М. М. Достоевскому. «Вечером у Тургенева читался мой роман во всем нашем круге <… > и произвел фурор…» Но сразу после публикации произведения оно вызвало разочарование у В. Г. Белинского, И. С. Тургенева и других членов «нашего круга», то есть кружка Белинского. Однако ж А. А. Григорьев в «Московском городском листке» (1847, № 52, 5 марта), обозревая январские и февральские номера журналов, выделил рассказ Достоевского из всех произведений натуральной школы и назвал его «прекрасным».

<РОМАН О КНЯЗЕ И РОСТОВЩИКЕ>. Неосущ. замысел, 1869–1870. (IX) Три фрагмента, условно объединенные этим названием, – промежуточное звено между планом «Жития Великого грешника» и замыслом «Бесов». Намечаемые здесь образы Князя, Красавицы, Воспитанницы, Учителя и других персонажей продолжали развиваться в планах «Зависти» и воплотились впоследствии в образы героев романа «Бесы».

<РОМАН О ПОМЕЩИКЕ». Неосущ замысел, 1868. (IX) Короткий, в один абзац, набросок плана записан среди черновых материалов к «Идиоту». В сюжете, судя по первым словам («Помещик. Отца убили. Спорное поле…»), должны были отразиться детские воспоминания писателя о времени, когда родители приобрели сельцо Даровое, странные обстоятельства смерти отца, М. А. Достоевского. Романа о своем отце писатель так и не написал.

Даровое. Дом Достоевских

РОСТОВЩИК Неосущ замысел, 1866. (V) Набросок плана сделан в рабочей тетради в начале 1866 г. Намечался, судя по всему, бурный сюжет – с насмешками, оскорблениями, дуэлями и самоубийствами. Герои обозначены как: «Граф (Сол-б)», «Vielgors.» и «Данилов, О П.», над последним сверху приписано – «Черн.». Вероятно, прототипами персонажей должны были стать В. А. Сотогуб, М. Ю. Виельгорский, 77. Г. Чернышевский. В романе «Преступление и наказание», над которым писатель работал как раз в это время, тема ростовщичества играла важную роль, будет затрагиваться она и в романе «Идиот» (1867), замысле под условным названием «Роман о Князе и Ростовщике» (1870), «Подростке» (1875). Но еще большую роль играла тема ростовщичества в жизни самого Достоевского. Взять только небольшой период его жизни из минувшего 1865 г.: 2-го апреля писатель относит к ростовщику Готфридту золотую булавку за 10 рублей серебром и под 5 процентов; 20-го апреля закладывает у того же Готфридта еще одну булавку за ту же цену и под те же проценты; 15-го мая выпрашивает у ростовщицы Эриксан под заклад серебряных ложек 15 рублей – к Готфридгу идти, видимо, уже невмоготу; но через пять дней, 20-го мая, Достоевский все же опять обращается к Готфридту, однако ж – через посредника, свою знакомую П. П. Аникееву, и закладывает на этот раз ватное пальто за десятку… Нет, недаром писатель через полгода намеревался писать роман «Ростовщик» и не случайно в «Преступлении и наказании» образ процентщицы Алены Ивановны получился столь полнокровен и отвратителен.

РУЛЕТЕНБУРГ – см. Игрок.

РЯД СТАТЕЙ О РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ. Вр, 1861, № 1, 2, 7, 8, 11, без подписи. (XVIII, XIX)

Цикл из пяти частей включил в себя статьи: I. «Введение»', II. «Г-н – бое и вопрос об искусстве»', III, IV. «Книжность и грамотность»', V. «Последние литературные явления. Газета «День»', «Вопрос об университетах». Достоевский еще в Сибири замысливал писать циклы статей под названием «Письма об искусстве», «Письма из провинции». С первого же номера основанного вместе с братом М. М. Достоевским журнала «Время» писатель осуществляет давнюю идею под новым названием – «Цикл статей о русской литературе». По замыслу автора статьи-части цикла должны были регулярно появляться в каждом номере журнала, однако ж срочная работа над «Униженными и оскорбленными», «Записками из Мертвого дома», другими художественными и публицистическими произведениями, сложные обязанности редактора не позволили это сделать. В течение 1861 г. было написано только четыре статьи («Книжность и грамотность» состояла из двух частей), а с 1862 г. цикл уже не возобновлялся. На первый взгляд, в цикле нет единой скрепляющей идеи, но все статьи объединены одной кардинальной темой – русская литература, ее развитие и состояние. Во всех статьях встречается немало автобиографических фрагментов – воспоминаний Достоевского о начале своего творческого пути, о периоде каторги и ссылки, ссылки на другие его произведения. Полемическая направленность «Ряда статей» выдержана в духе программы журнала братьев Достоевских, сформулированной в «Объявлении о подписке на журнал «Время» на 1861 год». Именно здесь, особенно во «Введении» и «Книжности и грамотности», уточняются и окончательно обосновываются положения «почвенничества». С позиций «почвенничества» ведется в рамках цикла статей полемика с «Современником», «Отечественными записками», «Русским вестником», газетой «День». Именно такая позиция позволяла находить рациональное зерно как в политике западников, так и в направлении славянофилов, что обеспечило «Времени» уже на первом году издания успех у самой широкой читающей публики. «Введение», как и весь первый номер журнала братьев Достоевских, встретило доброжелательный прием в изданиях разных направлений. Положительные отклики появились в «Северной пчеле» (1861, № 54, 9 марта), «Московских ведомостях» (1861, № 13, 17 янв.), С (1861, № 1) и др. Только 03 в январском и затем в февральском номерах в обзорах С. С. Дудышкина по понятным причинам (в 1-м номере Вр содержалось немало иронических замечаний в их адрес) весьма придирчиво, в брюзгливом тоне оценили программные материалы нового журнала.

СБРИТЫЕ БАКЕНБАРДЫ. Неосущ замысел, 1846. (XXVIIIi). В 1846 г. уйдя из «Отечественных записок», В. Г. Белинский собирался издать альманах «Левиафан», к участию в котором пригласил и Достоевского. Молодой писатель, в тот период как раз пожинавший первые упоительные плоды славы после публикации «Бедных людей» и «Двойника», был полон замыслов. В письме к брату М. М. Достоевскому от 1 апреля 1846 г. он, в частности, сообщает о своем сотрудничестве с Белинским: «Я пишу ему две повести: 1-я) «Сбритые бакенбарды», 2-я) «Повесть об уничтоженных канцеляриях», обе с потрясающим трагическим интересом и – уже отвечаю – сжатые донельзя. Публика ждет моего с нетерпением. Обе повести небольшие. <… > «Сбритые бакенбарды» я кончаю…» Вероятно, сюжет был связан с указом императора Николая I (1837 г.) о запрете носить усы и бороды гражданским чинам. Увы, ни альманах не вышел, ни «Сбритые бакенбарды» так и не были кончены; и черновик не сохранился. Отзвуки этого замысла можно обнаружить в «Селе Степанчикове и его обитателях», где полковник Ростанев по приказу Фомы Опискина вынужден был сбрить бакенбарды.

«СВИСТОК» И «РУССКИЙ ВЕСТНИК». Статья. Вр, 1861, № 3, без подписи. (XIX)

Данная статья появилась в одном номере со статьей «Образцы чистосердечия», непосредственно связана с нею и продолжает цикл публикаций «Времени» в ходе полемики с М. Н. Катковым и его журналом («Ответ «Русскому вестнику», «По поводу элегической заметки «Русского вестника»). Непосредственным поводом для написания данной статьи стало программное выступление «Русского вестника» (1861, № 1) «Несколько слов вместо «Современной летописи», носившее подчеркнуто антидемократический характер и высмеивающее, уничижающее не только «Свисток» (сатирическое приложение к журналу «Современник»), но и содержащее выпады против всей русской литературы: по мнению Каткова, – «скудной», «ничтожной», неспособной на самобытное развитие. Вступая в спор о литературе, Достоевский утверждает величие русской словесности и в первую очередь ведет спор о значении творчества А. С. Пушкина не только с «Русским вестником», но и с «Современником», и с «Отечественными записками», предвосхищая своими формулировками будущую «Пушкинскую речь» (1880): «Русская мысль уже начала отражаться и в русской литературе, и так плодотворно, так сильно, что трудно бы, кажется, не заметить русскую литературу, а вы спрашиваете: «что такое русская литература?» Она началась самостоятельно с Пушкина. Возьмите только одно в Пушкине, только одну его особенность, не говоря о других: способность всемирности, всечеловечности, всеотклика. Он усвоивает все литературы мира, он понимает всякую из них до того, что отражает ее в своей поэзии, но так, что самый дух, самые сокровеннейшие тайны чужих особенностей переходят в его поэзию, как бы он сам был англичанин, испанец, мусульманин или гражданин древнего мира…»

СЕЛО СТЕПАНЧИКОВО И ЕГО ОБИТАТЕЛИ. Из записок неизвестного. Повесть. 03, 1859, № 11, 12. (III)

Основные персонажи:

Бахчеев Степан Алексеевич;

Видоплясов Григорий;

Гаврила Игнатьевич;

Григорий (Гришка);

Ежевикин Евграф Ларионыч;

Ежевикина Настасья Евграфовна (Настенька);

Коровкин;

Крахоткин (генерал Крахоткин);

Крахоткина (генеральша Крахоткина);

Мизинчиков Иван Иванович;

Обноскин Павел Семенович;

Обноскина Анфиса Петровна;

Опискин Фома Фомич;

Перепелицына Анна Ниловна (девица Перепелицына);

Ростанев Егор Ильич;

Ростанев Илья (Илюша);

Ростанева Александра (Сашенька);

Ростанева Прасковья Ильинична;

Сергей Александрович;

Татьяна Ивановна;

Фалалей.

Повествование состоит из двух частей, 18-ти глав (в 1-й – 12; во 2-й – 6) и ведется от лица Сергея Александровича, племянника полковника Ростанева, который, приехав к дяде в имение, становится свидетелем-летописцем бурных событий. Уже в названиях некоторых глав подчеркнута водевильность содержания: «Про белого быка и про комаринского мужика», «Объяснение в любви», «Фома Фомич созидает всеобщее счастье» и пр. А суть происходящего в следующем: отставной полковник Ростанев, добрейшей души человек, живет в своем сельце Степанчикове, но вместо того, чтобы наслаждаться счастьем и покоем, терпит тиранию своей маменьки генеральши Крахоткиной и еще более тотальную тиранию ничтожного приживальщика – Фомы Фомича Опискина, фаворита генеральши-вдовы. Бедный полковник не смеет без его разрешения ни день рождения сына как следует отпраздновать, ни предложение любимой девушке сделать. Впрочем, воодушевленный как раз пламенем любви к Настеньке и пристыженный племянником-гостем, Ростанев решается-таки на бунт против домашнего тирана, вышвыривает его из дому, но… то была лишь буря в стакане воды, и в финале Фома опять возведен на трон…

* * *

«Село Степанчиково», вторая (после «Дядюшкиного сна») сибирская повесть Достоевского, написана в Семипалатинске в 1857–1859 гг. Предназначалась она поначалу для «Русского вестника». Писатель придавал ей большое значение, даже называл «романом» и писал М. М. Достоевскому (9 мая 1859 г.): «Этот роман, конечно, имеет величайшие недостатки и, главное, может быть, растянутость; но в чем я уверен, как в аксиоме, это то, что он имеет в то же время и великие достоинства и что это лучшее мое произведение. Я писал его два года (с перерывом в средине «Дядюшкина сна»). Начало и средина обделаны, конец писан наскоро. Но тут положил я мою душу, мою плоть и кровь. Я не хочу сказать, что я высказался в нем весь; это будет вздор! Еще будет много, что высказать. К тому же в романе мало сердечного (то есть страстного элемента, как например в «Дворянском гнезде»), – но в нем есть два огромных типических характера, создаваемых и записываемых пять лет, обделанных безукоризненно (по моему мнению), – характеров вполне русских и плохо до сих пор указанных русской литературой. Не знаю, оценит ли Катков, но если публика примет мой роман холодно, то, признаюсь, я, может быть, впаду в отчаяние. На нем основаны все лучшие надежды мои и, главное, упрочение моего литературного имени. <… > Конечно, я могу очень ошибаться в моем романе и в его достоинстве, но на этом все мои надежды..» Однако жив «Русском вестнике» М. И. Каткова, и затем в «Современнике» товарища юности Н. А. Некрасова новое произведение автора «Бедных людей» по достоинству не оценили, его условия приняты не были, и повесть появилась в конце концов в журнале А. А. Краевского, который заплатил по 120 рублей с листа. Надежды Достоевского на триумф «романа» у критики и читателей также не оправдались – он прошел незамеченным. Свою роль сыграло и то, что фамилия автора была указана без инициалов, так что часть публики могла приписать авторство Михаилу Достоевскому, который регулярно публиковался в 03 как беллетрист. Только через много лет, уже после кончины автора, этому произведению и особенно образу Фомы Опискина было отдано должное. К примеру, Н. К. Михайловский в своей фундаментальной статье «Жестокий талант» (1882) причислил Опискина к классическим для Достоевского психологическим типам. Первые произведения Достоевского, написанные после долгих лет вынужденного молчания, после почти десяти лет каторги и солдатчины, оказались на удивление веселыми по содержанию, юмористическими. В «Селе Степанчикове», в частности, большое место занимает пародия, в том числе и на И. В. Гоголя и его «Выбранные места из переписки с друзьями» (1847). Сам писатель объяснял «водевильность» и «незлобивость» первых своих послекаторжных повестей тем, что ужасно опасался цензуры (см. «Дядюшкин сон»).

<СИБИРСКАЯ ТЕТРАДЬ>. 1852–1860. (IV). Это первая сохранившаяся так называемая рабочая (записная) тетрадь Достоевского – весь ранний архив писателя, арестованного 23 апреля 1849 г. за участие в кружке М. В. Петрашевского, попал в III Отделение и до нас не дошел. Велась она тайно в Омском остроге (в основном в периоды, когда писатель-петрашевец лежал в госпитале) и затем в Семипалатинске, куда он был переведен рядовым в линейный полк. Представляет она собой 28 листов писчей бумаги, сшитых в самодельную тетрадку, без переплета и без заглавия. Сам Достоевский в записной тетради 1872–1875 гг. упомянет о ней так: «Мою тетрадку каторжн<ую>». Содержится в ней 486 пронумерованных записей – в основном, словечки, выражения, мини-диалоги из каторжного мира («Переменил участь», «Придется понюхать кнута», «Пробуровил тысячу»…), а также пометки автобиографического характера, касающиеся взаимоотношений писателя с будущей женой М. Д. Исаевой. Материалы «Сибирской тетради» особенно помогли Достоевскому при работе над «Записками из Мертвого дома». Но не только. Подсчитано, что записи из «Каторжной тетрадки» использованы писателем в художественных текстах: «Село Степанчиково и его обитатели» – 55 раз; «Бесы» – 50; «Братья Карамазовы» – 32; «Подросток» – 28; «Преступление и наказание» – 21; «Униженные и оскорбленные» – 14; «Идиот» – 8; Дядюшкин сон» – 4; «Записки из подполья» – 2.

СКВЕРНЫЙ АНЕКДОТ. Рассказ. Вр, 1862, № 11. (V)

Основные персонажи:

Зубиков Аким Петрович;

Клеопатра Семеновна;

Медицинский студент;

Млекопитаев;

Млекопитаева (дочь);

Млекопитаева (мать);

Никифоров Степан Никифорович;

Офицер;

Пралинский Иван Ильич;

Пселдонимов Порфирий Петрович;

Пселдонимова;

Сотрудник «Головешки»;

Трифон;

Шипуленко Семен Иванович.

Однажды в зимний петербургский вечер собрались в одном доме три «ваших превосходительства» за бокалом доброго вина и заспорили на животрепещущую тему – о либерализме, сближении с простым народом, гуманном отношении к подчиненным… Самый молодой из генералов и самый, как он считал, прогрессивный – Иван Ильич Пралинский, который горячее всех и ратовал за «сближение», возвращаясь из гостей домой в подпитом и благодушном настроении, попадает вдруг по воле случая и своему желанию на свадьбу своего подчиненного – чиновника Пселдонимова. И лучше бы этого не делал: такой конфуз с ним произошел, такой скверный анекдот случился, что ни приведи Господь, – напился, буянил, глупости говорил и делал, на посмешище себя выставил со своим либерализмом. Так что наутро, на тяжелейшее угарное утро, увы, не осталось от мечтаний либеральных в генеральской похмельной душе и следа…

* * *

Рассказ был написан Достоевским в период, когда эйфория в обществе от либеральных реформ в России начала 1860-х исчезла-растворилась окончательно. Стало совершенно ясно, что высшие бюрократические круги, все эти «ваши превосходительства» как консервативного, так и либерального толка озабочены только тем, чтобы реформы не поколебали сущность прежних общественных отношений. «Скверный анекдот» по тематике близок «Сатирам в прозе» М. Е. Салтыкова-Щедрина, в которых период реформ назван «эпохой конфузов». И главная мысль сатирического рассказа Достоевского: так называемые реформы сверху обманули всех – и «пралинских», и «пселдонимовых».

СЛАБОЕ СЕРДЦЕ. Повесть. 03, 1848, № 2. (II)

Основные персонажи:

Артемьева Елизавета Михайловна (Лизанька);

Мадам Леру;

Нефедевич Аркадий Иванович;

Шумков Василий Петрович (Вася);

Юлиан Мастакович.

В жизни Васи Шумкова, мелкого чиновника, писаря, наметился счастливый перелом: он сделал предложение любимой девушке, предложение принято, впереди свадьба, да и на службе все хорошо – Вася с его чудесным каллиграфическим почерком пользуется благорасположением начальства, есть виды на повышение жалования… Да вот беда, и к свадьбе готовиться надо, и работу срочную закончить, а времени в обрез. Ну никак не успевает бедный Вася, как ни мучился. И ведь взбрело же, вскочило в голову несчастному, что его не просто накажут за нерадение, а – забреют в солдаты. Не выдержало слабое сердце, погиб Вася и вместо венца и семейной уютной квартирки отправился он прямиком на седьмую версту, в желтый дом, в небытие. А спешное дело, которое он переписывал, как потом выяснилось, не было таким уж спешным и вполне могло подождать…

* * *

«Слабое сердце» стоит в ряду других ранних произведений Достоевского с героями из чиновничьего мира – «Бедные люди», «Двойник», «Господин Прохарчин». С другой стороны, в этой повести продолжена тема «мечтательства» и тема Петербурга, заявленные прежде в «Петербургской летописи» и «Хозяйке», которые будут затем продолжены в «Белых ночах». Не исключено, что в тот – «докаторжный» – период творчества Достоевский намеревался, по примеру О. де Бальзака с его «Человеческой комедией», создать повествовательный цикл со сквозными темами, связанными сюжетами, общими героями. По крайней мере, Юлиан Мастакович, перешедший в «Слабое сердце» из «Петербургской летописи», появится вскоре в «Елке и свадьбе». И уже в тот период молодой писатель, для которого главным было сказать в литературе свое «новое» слово, пытался определить именно свой путь, свою непохожесть на всех других писателей той эпохи. Достоевский, в конце концов, создал свой особый вид романа, резко отличающийся от типичного русского романа, создаваемого И. С. Тургеневым, Л. Н. Толстым, И. А. Гончаровым. И в этом плане получает дополнительный глубинный смысл его ироническая усмешка в первых же строках ранней повести «Слабое сердце»: «Автор, конечно, чувствует необходимость объяснить читателю, почему один герой назван полным, а другой уменьшительным именем <… > Но для этого было бы необходимо предварительно объяснить и описать и чин, и лета, и звание, и должность, и, наконец, даже характеры действующих лиц; а так как много таких писателей, которые именно так начинают, то автор предполагаемой повести, единственно для того чтоб не походить на них (то есть, как скажут, может быть, некоторые, вследствие неограниченного своего самолюбия), решается начать прямо с действия..» Конечно, камешек в огород И. С. Тургенева, Н. А. Некрасова и других «некоторых» из окружения В. Г. Белинского, содержащийся в скобках, показывает, что суждение это сделано Достоевским в пылу и в азарте незаконченного спора, но высказанное кредо стало действительно правилом во всем творчестве писателя: описания занимают мизерную часть в его произведениях, на первом месте – действие и диалоги.

Первые критические отзывы на «Слабое сердце» были противоречивы: так, С. С. Дудышкин (03, 1849, № 1) назвал эту повесть наряду с «Белыми ночами» в числе лучших произведений за 1848 г., рецензент же «Современника» (1849, № 1) П. В. Анненков, напротив, признал новое произведение Достоевского слезливым, надуманным и вообще неудачным. Думается, в похвалах первого свою роль сыграло то, что повести были опубликованы в 03, а в суровой критике второго – личные неприязненные отношения к автору. Правда, сам Достоевский в первое свое собрание сочинений (1860) «Слабое сердце» все же не включил.

СЛАВЯНОФИЛЫ, ЧЕРНОГОРЦЫ И ЗАПАДНИКИ, САМАЯ ПОСЛЕДНЯЯ ПЕРЕПАЛКА. Статья. Вр, 1862, № 9, без подписи. (XX)

В войне с Турцией 1861–1862 гг. за свою независимость славянская Черногория потерпела поражение. В некоторых российских газетах, широко освещавших эти события, была объявлена подписка, сбор средств в пользу черногорцев. Как ни странно, зачинщицей доброго дела выступила газета крайне западнического направления «Современное слово» (1862, № 63), затем это объявление перепечатали другие издания самых разных направлений, в том числе и славянофильская газета «День». Но вместе с этим между «Современным словом» и «Днем» вспыхнула резкая полемика по вопросу о помощи Черногории со взаимными упреками и обвинениями в неискренности намерений. Достоевский, довольно язвительно прокомментировав эту не делающую чести ни славянофилам, ни западникам «перепалку», в конце убежденно заявляет, что «западничество» и «славянофильство» со временем уступят место «почвенничеству»: «Мы верим, что эти две наивнейшие и невиннейшие теперь в мире теории умрут наконец сами собою, как две дряхлые ворчливые бабушки в виду молодого племени, в виду свежей национальной силы, которой они до сих пор не верят и с которой до сих пор, по привычке всех бабушек, обходятся как с несовершеннолетней малюткой..»

Каллиграфия Достоевского

СМЕРТЬ ПОЭТА (идея). Неосущ. замысел, 1869. (IX) Замысел состоит из двух набросков планов произведения и одного диалога, предположительно отнесенного к этому замыслу. Заглавным героем должен был стать живущий в «углах» молодой человек, вся горькая судьба которого намечена одним емким предложением: «Поэт, 26 лет, бедность, заработался, воспаление в крови и нервы, чистый сердцем, не ропщет, умирает, брюхатая Жена и двое детей». Среди героев обозначены Атеист, Раскольник, Попик, Племянник, Доктор-нигилист и др., упоминается дважды фамилия С. Г. Нечаева. Первоначальный план данной повести возник в тесной связи с замыслом романа «Атеизм», затем частично вошел в замысел <«Романа о Князе и Ростовщике»>.

СОН СМЕШНОГО ЧЕЛОВЕКА Фантастический рассказ. ДП, 1877, апрель. (XXV)

Основные персонажи:

Девочка;

Смешной человек;

Спутник.

По форме это рассказ-монолог Смешного человека о том, как он открыл «истину». Однажды, в ноябрьский дождливый поздний вечер, он возвращался голодный и уставший в свой угол, отогнал по дороге маленькую Девочку, которая умоляла его куда-то пойти, спасти ее умирающую мать. Прогнал же он ее потому, что «все ему было все равно», – он решил в этот вечер застрелиться. Но уже дома, в своей конуре от хозяев под крышей на пятом этаже, он начинает думать об этой девочке, не может никак прогнать ее из памяти, момент самоубийства все отодвигается и он незаметно для себя засыпает. И снится Смешному человеку, что он таки простреливает себе сердце из револьвера, его хоронят, но он продолжает все понимать, чувствовать и ощущать. И вот могила разверзлась, кто-то увлекает его в фантастическом полете через миры и пространства космоса на звезду-планету, которую пристально разглядывал он в тот вечер в разрыве туч. Планета та оказалась удивительно похожа на землю, только, в отличие от земли, люди там жили удивительно счастливо. И никогда Смешной человек «не видывал на нашей земле такой красоты в человеке», глаза этих людей «сверкали ясным блеском», лица «сияли разумом», в голосах их «звучала детская радость». И понял Смешной человек, что это «была земля, не оскверненная грехопадением», и люди здесь жили, как и предки землян когда-то, «в раю»… А далее герой «фантастического рассказа» с горечью, стыдом и ужасом вспоминает-рассказывает, как он развратил тамошних счастливых людей, привил им все пороки землян, погубил чудесную райскую планету… Но, к счастью, это был только сон. Проснувшись, Смешной человек понял, что обрел-понял истину: «… я видел истину, я видел и знаю, что люди могут быть прекрасны и счастливы, не потеряв способности жить на земле. <… > Главное – люби других как себя <… > Если только все захотят, то сейчас все устроится…» Так просто! Но Смешной человек, только еще собираясь идти проповедовать эту простую истину, уже знает-предполагает, что его посчитают за сумасшедшего…

* * *

«Сон смешного человека» – единственное художественное произведение в ДП за 1877 г. Этот «фантастический рассказ» имеет такой же подзаголовок, как и «Кроткая», но здесь «фантастичность» не просто условное обозначение формы повествования, а художественный прием, суть произведения. Для понимания этого надо вспомнить суждение Достоевского из письма к Ю. Ф. Абаза от 15 июня 1880 г.: «Фантастическое должно до того соприкасаться с реальным, что Вы должны почти поверить ему. Пушкин, давший нам почти все формы искусства, написал «Пиковую даму» – верх искусства фантастического. И вы верите, что Германн действительно имел видение, и именно сообразное с его мировоззрением, а между тем, в конце повести, то есть прочтя ее, Вы не знаете, как решить: вышло ли это видение из природы Германна, или действительно он один из тех, которые соприкоснулись с другим миром, злых и враждебных человечеству духов…» Недаром в черновых набросках к своему «фантастическому рассказу» Достоевский упомянул и Э. По, о «фантастическом реализме» которого писал за десять с лишним лет до того в <Предисловии к публикации «Три рассказа Эдгара Поэ»> в журнале «Время».

В «Сне смешного человека» с наибольшей силой отразились и сконцентрировались размышления Достоевского о «золотом веке», который, как он (вслед за А. Сен-Симоном, Ш. Фурье и другими утопистами при всем расхождении с их идеями-теориями) верил, находится не позади, а впереди человечества. При жизни Достоевского этот глубоко философский и просто прекрасный рассказ критика не удостоила вниманием.

СОРОКОВИНЫ. Книга странствий.

Неосущ. замысел, 1875–1877. (XVII) Произведение, судя по небольшому наброску плана в записной тетради, должно было состоять из «мытарств» 1-го, 2-го и т. д. Замысел этот позже воплотился в какой-то мере в «Братьях Карамазовых» (кн. 9, гл. III–V и кн. 11, гл. IX), где показано «хождение души по мытарствам» Дмитрия Карамазова, а также в сцене встречи-диалога Ивана Карамазова с Чертом.

СОЦИАЛИЗМ И ХРИСТИАНСТВО.

Неосущ. замысел, 1864–1865. (XX). В записной тетради сохранилось несколько черновых набросков под таким заглавием. Судя по всему, в этой статье Достоевский намеревался развить ряд идей, содержащихся в «Зимних заметках о летних впечатлениях» и в записи от 16 апреля 1864 г. «Маша лежит на столе…» В плане статьи намечены многие вопросы, важные для понимания мировоззрения Достоевского в 1860—1870-е гг.

СТЕНА НА СТЕНУ. Статья. Гр, 1873, № 24, 11 июня, без подписи. (XXI)