Читать книгу: «Курьер», страница 4

Потом вышла на крыльцо веранды Валентина Ивановна, позвала его в дом.

***

Нет, не умер в эту ночь, Иван Александрович. Но кричал сильно, видимо, от боли. Пришлось Валентине Ивановне бежать за медсестрою. Ее еще тут, в деревне, пока не извели. Не успели закрыть деревенскую амбулаторию. Пока действовала, чтобы она обезболила Ивана Александровича. Потому, ночь прошла с тревогами. Никто не спал. Да и Матвей всю ночь просидел у изголовья Ивана Александровича. Вначале он прилег было в передней, где ему определили постель, но когда среди ночи от боли стал кричать больной, тут и мертвый бы, и правда, проснулся. Он встал, как мог стал помогать Валентине Ивановне. Подогреть воду в самоваре, встречать медсестру, затем, провожать ее. Хотя, под утро, ночь и не так была темная, но, как же ее отпустишь одной, – это по понятию Матвея. Он знает. В городе нельзя за полночь отпускать без сопровождающего, одинокую молодую женщину на улицу. Что уж тут удивлятся? На улицах страны сегодня, такой порядок: хулиганьё везде. Всякое там случается: на бандита нарвется, и на насильника. А тут в деревне, кого бояться: все друг друга знают, но, по понятию Матвея, он, все же городской человек, проводил эту женщину до ее дома, но, когда вернулся, там не до спанья уже было. Закукарекали петухи, ожила деревня. Там и там, слышно было отдельные голоса коров, созывающих своих хозяек, что пора их доить. Деревня же.

Под утро только, чуть успокоился от болей Иван Александрович. Все будто облегченно вздохнули. Хотя, в доме, неспавших, только двое числились: Валентина Ивановна, да и он сам, Матвей. Несмотря с дороги, она еще бодрилась, держалась. А о нем, о Матвее, что заострять? Он еще молодой, хотя и он не понимал, как он утром продолжит путь? На трассе ведь надо быть предельно внимательным. Но и не ехать ему, тоже нельзя было. Опоздает, зачем ему тогда гнать машину, через пол страны? Поедет он, конечно, а там, отъехав, примет решение. Будет по трассе, такое же озеро, как вчера, он в нем искупался, остановиться, взбодрит себя. А сегодняшнюю ночь, он не мог безучастно лежать в передней, слыша крики боли Ивана Александровича. Сейчас, вот, самовар закипит. Валентина Ивановна, как сердцем чуяла, ему, Матвею, подкрепиться надо перед этой дальней дорогой. Поэтому, или это у нее уже, привычка вставать с петушиными криками. Как только закричали петухи из соседних дворов, сходила с ведрами колодцу. (А колодец, у нее во дворе, рядом с кладовой клетью). Принесла воду, залила самовар, а угля у нее, скоплено было, в другом с права, поддувале печки. Наполнила углем в трубу, подожгла бумагу, и вот он уже, загудело по дымовой трубе самовар. Интересно все же, на это явление смотреть. В городе сейчас редко встретишь такой самовар, который углем топиться. А тут Валентина Ивановна еще, когда закипела вода в самоваре, открыла крышку самовара, положила туда, где кипела вода, несколько яиц, мытых куриных, затем закрыла снова крышку самовара, объясняя Матвею.

– Для тебя это я, Матвей, яйца готовлю. Вот сварятся, остудим их в холодной воде, позавтракаешь. Тебе ехать надо. Гляди. Хорошо подумай. Ниспамши ты. Тяжело будет тебе в дороге.

Ну, честное слово, она как его покойная родная мама. Матвей, с благодарностью смотрит на нее, и, не сдержав рефлексный позыв плаксивости, воз вязи спешит на улицу, чтобы там утолить и успокоить себя табачным дымом. Тут ему, на крыльце, не застекленном, прохладно, хорошо. Двор Ивана Александровича, зарос травой – муравой. Видимо, давно у них нет живности, раз трава во дворе. И грустно ему от этого, что деревенские дворы зарастают травой – муравой. Не слышно утрешнего кашля овец, коров. Не бегают по двору куры. Хотя, куры и петухи в деревне видел, возле их домов. Но не у каждого это, как раньше при советской власти.

Затем его позвала в дом завтракать Валентина Ивановна.

***

А через час, он уже был в дороге. Ничего не поделаешь. Не ждать же ему, когда представится Господу богу, Иван Александрович. Да это и не честно было по отношению к нему. Да и жалко было, Валентину Ивановну. Хотя она и бодрилась, бегала бесперестанно по дому, но по виду на нее, жалко было видеть. Бледная, глаза у нее в страхе, что будет, неизвестно: жить он еще будет, или надо уже подумать, а не дать ли детям заранее телеграммы, чтобы они, без задержки приехали, до смерти их отца – успели, пока он жив, попрощаться с ним. Поэтому, тяжело на душе и у Матвея. Да и у Ольги, у его жены, такая же, видимо, оказия сейчас. Судя по ее телеграмме, если это правда, тоже ждет смерти своих родителей, потому и осталась на время у них. А тут она еще, и дочь решила, чтобы она пошла в этом году в Челябинскую школу. Ведь и ругаться сейчас с нею нельзя. Не понаслышке он знает, в такие дни лучше не трогать, своими поспешными выводами. Ну и чем конкретно он ей может помочь? Своими подсказками, что ли? Ровным счетом он, ничем не может помочь сейчас своей Ольге, да и горем убитой этой женщине, которая, чтобы думать о своем умирающем муже, беспокоится, как же доедет без приключений Матвей, до своей семьи?

Вот так зараза, заноса. Русский человек, да и русскоязычный, видимо, так скроен в России. Ему важно, чтобы близкий человек был счастлив, затем, он только последнюю очередь, подумает о себе. А Матвей, видимо, стал для нее все же близким человеком, раз она беспокоится за него. Горько это осознавать ему, но ведь, это, чистая правда. »Мы российские люди, так скроены, видимо», – говорит он это вслух, заводя машину, и одновременно целуя руку Валентины Ивановны, которая вышла провожать его. А Иван Александрович, после того укола медсестры, так и не проснулся. Поэтому, Матвею с ним пришлось просто молча попрощаться, постояв над спящим больным. Может, он и правильно сделал, что не разбудил его? А так неизвестно, что ожидать было от него. А телефонные адреса ее детей, он взял все же от Валентины Ивановны. Она его заставила взять.

– Может, – сказала она ему плаксивым голосом, – Матвейушка, позвонишь им по дороге, моим детям? Сам видишь. Плохо ему. Потом некогда мне будет.

Да, конечно, он постарается дозвониться до них в дороге, раз ему об этом просит сама, Валентина Ивановна. Ослушаться ее он не мог. Понимает, вскоре ей предстоят тяжелые дни, часы. Как же она одна справится? Умрет ее муж, кто же займется с похоронами? Кто – то должен быть в это время с нею рядом. Деревенские, конечно, ей не оставят в беде одной, помогут, но детям ей все равно надо извести, что с их отцом очень плохо.

– Хорошо, Валентина Ивановна, – говорит он, уже трогаясь. – Я обязательно дозвонюсь до ваших детей. Обещаю.

И вот, он уже на трассе. Дорога еще пуста. Ни одной машины: ни спереди, ни сзади. Только он. И небо над его головою исинное. Утро еще. Люди еще многие спят. В основном ребятня, да и те пожилые немногие, которым в деревне теперь незачем просыпаться рано, а те, которые работают на нефтяных промыслах, они сегодня работают вахтенным способом. На часах у Матвея, стрелка часов уже показывает, без пяти пять утра. Когда проснется основная масса людей, он уже далеко, видимо, будет от этой деревни. Путь у него длинный, дорога ровная, поют об асфальт колесные шины. Главное, ему не прозевать водоём. Заехать туда, привести себя божеский вид. Не привык он, немытым выходить на улицу. Всегда по утрам у себя дома, прежде чем выйти на улицу, принимал теплый душ. А тут, исключение, видимо. Не у себя дома, да и нет тут такого душа в этой деревне. Деревня, не город же это.

Вскоре он вдали, наконец, увидел сияние воды озера. Далеко по прикидкам его, озеро стояла от трассы. Но, а что поделать ему. Он грязный, ему надо помыться, да и ему бы еще рубашку поменять. А то он как на биржу труда, напялил на себя в белую рубашку, так в нем он до сих пор. Пиджак, он, конечно, снял. Лежит у него сейчас сзади, на кресле сиденья. Но ему все же придется остановиться. Отсюда ему из кабины не видно, как ему добраться до этого спасительного для него озера. Когда он остановив машину, вышел, правда, действительно, было ощутимо прохладно. Вокруг лежали чистые поля. На первый взгляд, и не поймешь. То ли убраны они оттуда, выращенного урожая, то ли, просто скошены… Только стерни торчат, да и молодая поросл – травы, зеленью тянулась к свету. А далеко вдали, как раз, где он остановился, с зеркалом светилась поверхность озера. Но до нее ему еще доехать надо. Предполагаемую дорогу к озеру, он отсюда, так и не заприметил. Растерянно почесав затылок, решил, чуть еще проехать. И действительно, когда он какой – то ручеек, выведенный под трассой трубы стока проехал, он увидел, наконец, дорогу грунтовую к озеру.

Дорога была не ровная. Ясно, по полю проложена кем – то, эта дорога к озеру. Машина его от этих кочек, подпрыгивала, виляла, но он все же доехал, остановился почти у самого травянистого берега. Вышел, осмотрелся. Да, озеро была внушительного размера. Начало, видимо, где он сейчас стоял рядом со своей машиной, а конец, вообразить даже ему было трудно. Уходила по рельефу оврага, далеко куда – то… к самому горизонту.

Первым делом, он, конечно, быстренько разделся. Хотелось ему быстрее воду. Чесалась от пота тело. Да и после туалета, в уборной, у Валентины Ивановны, утром еще, с петухами, когда он сходил туда, потерся только газетной бумагой. Теперь там, не стерпим о, зуд ело. Хотелось быстрее избавиться от этого зуда. Поэтому, без страха, кинулся воду.

Прохладная вода озера приняла его, но тут же вытолкнула его на поверхность. Или, это он сам, Матвей, от страха вытолкнул себя на поверхность. Так как, это явление странно выглядело. Что же его спугнула? Вроде он, когда головою скрылся воде, на корягу не наткнулся. Но неожиданный страх его ведь, мгновенно вытолкнула на поверхность. Да, это видение… Психиатра что ли сюда? Неужели ему это только почудилось? Если он сам сейчас, когда находился в толще воды, не увидел… только он, не помнит, открывал ли он под водою глаза? Но ведь он, как он сейчас себя, как это небо над его головою, увидел своими глазами, под водою, представленного в смертном одре Ивана Александровича. Это же абсурд! Этому верить было нельзя. Да и расскажи кому, обсмеют, ославят на весь его город. Но этого же он, увидел своими глазами, как Иван Александрович лежит на своей кровати с раскрытыми глазами…

Да, в это мгновение, Валентина Ивановна, и правда, закрывала ему глаза. Прошло – то всего, как он отъехал, где – то час полтора. Может и меньше. Глянуть бы на часы. Но ему сейчас уже было некогда. Быстрее, быстрее смыть себя эту грязь. Даже намыливать тело мылом ему некогда. Мгновение пришло к нему решение. Вернуться назад. Черт с нею с дорогой. Успеет он еще доехать до своих родных, надо сейчас помочь Валентине Ивановне с похоронами Ивана Александровича. Одной ей, тяжело сейчас. Понятно, деревенские жители, ей одной не оставят в беде. Помогут. Жаль, конечно, не дозвонился до их детей. Все ждал полного этого утра.

А если ему это только померещилось? Что он им скажет тогда детям Валентины Ивановны? Это же не шутка, да и он, не посланец Господа бога, чтобы сообщить им, что папа у них в это утро представился. А если он ошибается? Могут же его под суд привлеч за этот обман. Но ему уже некогда думать…

« Ладно, – говорит он, соглашаясь собою, – подъеду, удостоверюсь, позвоню на месте.

Скоренько поменяв рубашку, цвета неба, развернулся, и ни о чем больше не думая, направил машину в сторону трассы. А на трассе, он погнал свою машину обратно в деревню Андреевку. На его машине, на спидометре показывало, что он едет почти под двести километров в час. Слава бога, нет машин на дороге. Такая езда, конечно, опасная. Но он ничего не мог собою поделать. Зачем он это делает, он не понимал? Ведь, казалось бы, Иван Александрович ему совсем чужой. Да и не зачем ему так гнать машину? Ну, раз он решил на такой шаг, сбавь скорость. Куда ему теперь торопиться, раз уже представился к Господу богу Иван Александрович. Жалко, что ли стало ему, Валентину Ивановну? А сколько же в стране умирают люди? Сотнями в день. Если за всех он будет сгорбеть, хватит ли у него жизни, подумать о себе, о семье, наконец. Чудак он, действительно. Не зря ему и Ольга говорила: « Матвей, угомонись. Не гони лошадей. Успеешь, успеешь все сделать, что наметил в своей жизни. Вырастишь дочь, мы состаримся. Эх ты, мой чудак». Так, кажется, говорила ему его Ольга.

Вот уже впереди и первые дома деревни Андреевки. Дорога тут, в этой деревне, к удивлению Матвея, асфальтная. Да, конечно, чуть он забыл от этих тревог? Тут у них же добывают нефть.

Когда он уже подъехал к дому Ивана Александровича, понял, видение тогда в толще воды озера не обманула его. Много людей стояла возле его дома. Мужики и женщины, и даже дети, не смотря на такую рань. Впрочем, время на часах на руке Матвея показывала сейчас, уже ровно восемь часов утра. Теперь ему, как только поставит машину возле боковой стены клети, рядом с колодцем, надо срочно обзвонить, обещанным им, Валентине Ивановне, к ее детям. Только с кого начать, он на миг растерялся. Только на миг, дальше он уже набрал, не раздумывая ни на секунду, к ее сыну, в Москву. Тут на листке, с корявым почерком Валентины Ивановны, он стоял в списке первым. И звали его Сергеем. И получается он, Сергей Иванович.

Долго он не брал трубку. Казалось бы, время что московское, что и тут – одинаковое. Восемь утра. Если еще спит, пора уже и проснуться. Неженка он, какой – то. Да, с другой стороны, Москва эта, как бы сказать по мягче, другая все же страна для провинциалов. Во первых, сытая, по сегодняшнему дню. С провинцией ее не сравнить. Что ей провинция. Тут, скрытая нищета, макарошками питается нация, а там, богатство всей нации. Потому и люди там, видимо, особенные: нежные, капризные. Чужаков они не любят. Чужаки – это провинция. Не зря же, видимо, говорят: « Москва слезам не верит».

А он ничего мужиком оказался. Как только услышал из уст Матвея, что его отец Иван Александрович, сегодня утром представился, как солдат сержанту, тут же ответил.

« Ясно… Спасибо… Сегодня же выеду. Передайте моей маме, что ее сын уже едет».

И было еще слышно, как сдержанно хрипит он, от этого сообщения. Теперь Матвею предстоит позвонить на Чукотку. Там, конечно, по сравнению с материком, разница по времени большая, десять часов. И расстояние огромное. Даже и если она из Провидения, если и вылетит на следующее утро, то ей надо будет долететь сначала, или до Анадыря, или, до Магадана. А оттуда на самолете до Москвы, затем обратно до Самары и на такси. Если постарается, то успеет, как раз в день похорон своего отца. Это так, по прикидке его, но ему предстоит еще дозвониться до нее.

Он дозвонился и до нее. Слышимость была идеальная. Спасибо связистам. Хорошо работают. Но тут ей, Матвею пришлось подробно объяснять: зачем звонит.

– А мама, как?! – кричит она Матвею через всю страну. – Как она?! Не молчите! Умер, сегодня, говорите?!

Больше от нее Матвей, ничего не услышал. Она отключила телефон. Теперь, вот вопрос, нужно ли звонить в Червоноград? Это – Львовская область, Украина. А там сейчас бесятся, воюют со своим народом, после переворота, приспешники Бандеры. Украина совсем сума, видимо, сошла. Хочет любить Европу. Как и наши отдельные, «замохревшие» либералы.» Москали», выходит, им надоели, или, совсем, видимо, сошли с ума, дорвавшись до этой власти? Видимо, это ошибка все же кукурузника, Хрущева Никиты Сергеевича. Зачем он этих недобитых бандеревцев, раньше времени амнистировал? Не было бы теперь этого безобразия у них, на Украине. Видимо, и правда, выходит, надо ждать теперь очередного Богдана Хмельницкого, который бы вновь убедил украинцев, с Россией – это их счастье. Все же, как бы там не было, они ведь тоже славяне, русские. А не Угры, как они именуют себя теперь. А этот звонок из России, может её, и, загнать в угол. Раз она там… выходит у нее муж, украинец? А этот народ, почему – то сейчас отвернулся от матушки России. Надолго ли? Дай бог, все хорошо кончилось. Но звонить надо. Обещал, Валентине Ивановне.

Повезло, или все же, так в жизни бывает. Дозвонился он и до нее. Сообщил, что полагается ей в таких случаях. Та ему, немеющим голосом бубнила только сквозь рыдания. Ничего не разобрать. Но главное, он ей сообщил, что у нее, в это утро, умер отец, Иван Александрович. Теперь надо ему дозвониться и до Челябинска. А их там двое. Позвонить одной, а вторая узнает, сама собою, от первой. Так и получилось. Дозвонился он и до старшей. И та обещала, после небольшой паузы, что сообщит или скажет своей сестре, что после они тоже вылетят на самолете. Довольный проделанной работой, наконец, Матвей вернулся в реальность, закурил, прислоняясь задом к своей машине. Эврика же. Он только сейчас понял, что он, сам того не желая, выполнил работу курьера. Предлагали же ему на бирже труда, что есть только курьерская должность. Да, этого поверить ему было трудно. Но реальность была такова. Сам только убедился, какую он работу выполнил. А там, в доме Валентины Ивановны, видимо, кто – то ей шепнул, что тот человек, который сегодня ранним утром отъехал от нее, вновь вернулся назад. Вскоре и она выбежала на крыльцо. Ахнула, хватаясь за сердце.

– Ах, Матвей! Вернулся? Я чуяла. Знала, вернешься. Господи! Помилуй меня, Господь бог. Осчастливила меня. – И заспешила навстречу к нему, который уже тоже спешил к ней.– Спасибо. Спасибо, сынок. Облегчила ты меня, Матвей. Я растерялась. Утром он, как только ты отъехал, час не прошло, представился он у меня. Закрыла ему глаза. Ой как тяжело мне, сынок. Идем, идем. Дел у нас много. Покушаешь чуть. – И еще сообщила. – А мужики уже гроб сколачивают во дворе. Бабы понесли его в баню, обмыть. Скоро принесут его, обмытого. Одеть, обуть его надо. Голова кружится. Ты, Матвей, – и просительно смотрит на него, с дрожащим подбородком, – ты, позвонил моим детям? Скоро ли они приедут?

Сколько сразу вопросов, а ведь надо отвечать. Она ждет. Позвонил ли он к ее детям? И это ей надо услышать, чтобы успокоить свое неспокойное сердце. Как она плохо сейчас выглядит. Трясется вся. Руки у нее ходуном ходят. У Матвея, даже сердце сжимается с болью, от жалости к ней. Но ведь кто он ей… Случайный человек всего, который вчера сжалился над этими пожилыми, подвез их до их дома. А так? Он же теперь, ей ничем не может помочь. Разве только, своим присутствием? Но, а что это ей даст? Веру? Что не одна она. Да, конечно. Он, и правда,это осознает. Он ей сейчас, как локомотив, видимо. Понятно, она и тянется к нему, как какое спасение.

Уважаемый, видно, был человек, Иван Александрович. Людей возле его дома стало больше. Тело его еще не принесли из бани, но мужики, во дворе, уже для него смастерили гроб, набили, откуда они взяли, его соломой, настелили белую простыню, и прикнопили еще с гвоздочками, кнопочками, ждут только, когда его из бани принесут. К тому же, и небо стал хмурится. Вроде и не было над деревней этих облаков, но откуда – то они все же приплыли? Будто, как ниоткуда. Да еще вдали в придачу, заискрило молнией, а затем как загрохочет. И это конец августа. Абсурд! Все вздрагивают от этого оглушительного грома, но дождя еще нет. Мужики, стоящие недалеко от крыльца, уже вовсе, перебивая друг – друга, комментируют этот случай с громом.

– Да – а! Это так всегда бывает, когда хороший человек представляется в иной мир.

Видимо, и правда. Матвей не даст себе соврать. И с ним такое в прошлом году произошло, когда он после долгого отсутствия, выбрал время, сходил на кладбище, к своим родителям. Тогда он помнит, сидел возле могилы своей матери, просил у нее прощения, что долго он не приходил к ней.

– Как мне, мама, узнать, что ты меня простила? – шептал он над ее могилой.

Потом он уехал домой, а к вечеру, когда он стоял у открытого окна балкона, курил, вдруг ни с того, ни с чего, загрохотало громом, а через секунду полило в землю дождем. Поверить такое было нельзя, но факт, куда от него денешься. Никто не ожидал, что грянет гром. Чистое было небо, а через некоторое время все почернело, так неожиданно, быстро, что никто не мог ожидать такого явления. Поверил тогда Матвей, мама его простила, потому известила ему этим громовым дождем.

Скажут, мистика. Может и так. Мы ведь только предполагаем, а бог, тот, который находится в душе у каждого, располагает, наводит нас до истины.

Наконец, из бани принесли обмытого Ивана Александровича. Женщины, из тех пожилых, быстро, проворно одели его, затем мужики занесли гроб готовый в переднюю комнату, положили туда одетого все новое покойника, тут и подоспел Матвей. Он, действительно, был за Ивана Александровича горд. Это было удивительно. Поверить этого было трудно, пока сам не увидишь это своими глазами, когда рядом с его гробом, на табуретке, на подушке, положили все его регалии, заработанные за годы его жизни. Орден красной звезды. Рядом еще, орден Отечественной войны. Это было круто. Да и медали заслуженные: за взятие Польши, Берлина, Праги. А отдельно еще, чуть в стороне, медаль, в честь столетнего рождения, Владимира Ильича Ленина, с его профилем. Это его выходит, наградили в семидесятом году, в прошлом веке, предположил Матвей. Он же, все же был с университетским образованием, не понаслышке знал историю страны. Даже мужики удивленно пора скрыли рты. А что было удивляться. Старик прожил большую жизнь, и прожил почти до переклонных лет. Досталось ему всякое лихолетье: войне участвовал, прошел всю Европу на танке, а теперь, если бы он не помер, задал бы: «Что вам еще не хватает, всякими санкциями угрожаете нас?» Русский человек он в карман за словами не лезет. Говорит, как думает. Сейчас бы он сказал: « Не благодарные вы. Мы вас от фашизма спасли. Историю забываете». От своего ума выводов, Матвею даже, как не по себе. Но ему надо думать и о себе. Что делать ему еще тут. В комнате остались только одни женщины, мужики вышли на улицу, и теперь обсуждая о смерти Ивана Александровича, сгрудились в кучу, курят, а некоторые, во дворе, еще занятые с крестом, обстругивают, чистят шкуркой. Скоро и они закончат. Некоторые отправятся до завтра домой, а ему, чем же занять себя. Уехать он, раз он вернулся, не известив об этом Валентине Ивановне, не может. А она, как положили в гроб Ивана Александровича, так и сидит у изголовья гроба. Как бы отрешенная. С горя она совсем будто забыла, видимо, о присутствии его. Поэтому ему, самое лучшее, запереться в машине, и поспать, пока кто – то не вспомнит о его существование. А тут, стоять, торчат, легче ведь от его мучения, Валентине Ивановне не станет. А поспать ему надо. Неизвестно еще, что завтра будет. Возможно и, ему придется несколько раз съездить до той станции, куда в первую очередь прилетят, или прибудут, дети Валентины Ивановны. Если они не глупые, телефона номер его у них остался в их телефонах. А от станции, он и сам убедился. Вчера, если бы какой – нибудь транспорт ходил сюда, те бы, пешедралом не шли от станции. « Удивительно, просто, – говорит себе Матвей, уже засыпая медленно в машине, – а если бы они меня не встретили в дороге? – Страшно даже подумать об этом ему. – Как бы тогда справилась бы Валентина Ивановна».

Проснулся он, где – то уже за полдень. Захотелось в туалет ему. А так, неизвестно, проснулся ли он сейчас. По времени он, все же, проспал шесть часов подряд. Стыдно, конечно, что он в такую минуту спит, ус не дует. Видимо, сказывалось усталость, да и эта, кото – Васи, с его бизнес домом, сколько он лет жизни отнял у него. Видимо, все это сказалась сейчас. Но надо привести и в порядок себе. Надо, вынужден, сходить и в туалет, а там он уж, по обстоятельству решит. Да и добежать бы ему еще до этого деревенского магазина. Черт с нею. Доберется он до своих родных. Сегодня только еще двадцать пятое число. Время у него еще есть. Не опоздает он до начало учебного года, и не подведет дочь. Но, а теперь ему, надо обязательно выпить, ну хоть полстопочки водки. Иначе, он сам себя не отвечает. Нервы расшатаны, мозг, как жернова в мельнице, дробят мысли, обрываются. Надо ему их остановит, забыться, хотя бы на время. А то, действительно, и правда, отправиться придется вследом за Иваном Александровичем. Сколько же времени надо было сдерживать себя, чтобы не сорваться. Не забыто еще, еще судят раны на сердце. Какого это известие ему было прочесть на гербовой бумаге, что с его бизнес дом, власти решили ликвидировать, так как эта его коробка у дороги, не соответствует с разработанными планами города. А тогда ведь, когда ему выделили это заболоченное место, соответствовало планам города. Да и все эти годы, выплачивал городу налог за землю. А они, видимо, ведь знали… знали, что он не высушит это топкое место, ни за какие ковришки денег, но выделили все же, как будто в насмешку. Выходит, эта была у них просто насмешка, чтобы он только отстал от них. А теперь, когда он уже поднял стены, вдруг планы города, интересно, в мгновенье изменились. Как такое можно выдержать? Но ведь он выдержал. Не сорвался. Не обматерил чиновников города. Угомонил себя не шуметь, хотя, это было сложно. И даже, заранее зная, с городом судиться не стал вторично, согласился на эту компенсацию. А вот за этой компенсацией ему, потом хорошо побегать придется. Что он этих чудиков не знает, нынешних: аморальных чиновников, распоряжающихся с чужими деньгами. Так, что, ему самое лучшее: чем он быстрее забудет свое горе, тем лучше будет. Да и придирок не будет. Но, всего же не предусмотришь в жизни. Он в обществе живет, а общество, не любит, и правда, у нас, индивидумов одиночек. И вот, на те, и результат. За годы строительства своего бизнес дома, собрал кучу завистников. Что уж там обижаться. Слава бога хоть целеньким оставили его. Бандиты как с другими, не закатали его в бетон. Семья, хотя и, на время переехала на Урал, цела, полной невредимости. Так что ему надо радоваться, петь аллилуйя, затем прийти в себя скорее, пока, Валентина Ивановна не спохватилась, добежать до деревенского магазина, и, наконец, купить там эту вожделенную водку. А закусить у него в багажнике найдется. И вода там, если водку запить ему придется. Подумать только. Шесть почти часов спал. И никто ведь его не разбудил. Многие, видимо, видели, когда шли мимо. Видно же, как он в кабине машины спит. Могли и сказать Валентине Ивановне о нем, или, все же нет? Ведь в такое горе: твое, или чужое, не важно. В таких случаях люди бывают заторможенными, по ходу своих шагов, становятся забывчивыми. Так и ими, наверное. Шли, увидели спящего в машине, шепчут про себя: надо сказать об этом Валентине Ивановне, а увидели ее: заплаканную, пришибленную от этого горя, вылетали из их головы это видение. Видимо, так. А так бы, если об этом знала Валентина Ивановна, что не беспокоилась бы за него? Конечно же, не сидела бы пришибленно от горя до сих пор, у изголовья своего умершего мужа. Так что он, спокойно может сходить в туалет, пока не вспомнили о нем, а затем добежать и до деревенского магазина. Тут, отсюда, он рядом. Вон, пруд, поверхность свинцово искрит глаза отсюда, уходящим днем, а впереди, в шагах сто, скроен из белого кирпича магазин. Перед домом Ивана Александровича, асфальтная дорога. Никакой грязи. Как в городе тут. Чисто. Сразу и голову не приходит, что эта обыкновенная деревня, каких в России тысячи. А может и больше. Но понимает Матвей, не у каждой деревни, такие дороги асфальтные. Да, они тут, богато живут. Нефть тут добывают. Но нефтяники, Матвей догадывается, не о деревенских жителях беспокоиться. У них другая функция, выкачать из этих разработок эту нефть, а чтобы выкачать, прежде, надо дороги асфальтировать, чтобы без помех добраться до этих мест. А вот, когда нефть отсюда выкачают, приехать бы сюда, лет через пять, посмотреть, что с дорогами стало. Только россияне знают, как российские благостные чиновники на самом деле, благостно заботятся о своих гражданах. Не забыл он еще. До сих пор услышанном, растерянно пребывает. Недавно еще. В этой весною, с другом он, как – то вновь встретился на улице, которого, потерял из вида в городе. Увиделись, обнялись, и как всегда в таких встречах, принято спрашивать, куда он исчез: не видно его в городе.

« Да, понимаешь, Матвей, боюсь даже говорить. Расскажу, не поверишь. Подумаешь еще, вру я, как из телевизора пропагандист. Живу я сейчас семьей, временно, в деревне своей. Ты знаешь, я университет закончил, но этот мой рассказ будет выглядеть неправдоподобным. Не как из телевизора, где сообщают нам радостно эти пропагандисты, что 82% граждане страны, живут сегодня стабильно. 82%, представляешь. Это в газете пишут. А мы, об этих процентах, и не знали. Я вот о себе. Я больше не хочу, понимаешь, ежедневно выживать. Откуда они эти проценты откопали? Интересно. С потолка что ли? Ты можешь мне ответить? Деревня наша большая. Девятьсот домов. Я тебе уже рассказывал». «Но, извини, Василий. Это же тогда не деревня будет, а село. Там, наверное, и церковь есть, школа, амбулатория». « Все там есть, Матвей, кроме разрушенной, когда – то советами церковь. К статьи. Недавно только там зерно хранили, когда еще там совхоз был. И Валентина, медсестра, работает пока фельдшером. И школа пока действует». « Но, а чем же они заняты? Как я понимаю, колхоза, или совхоза, там, видимо, уже нет, – все еще не понимает его, Матвей, почему друг его мрачен от своего рассказа. – А поля, кто же их теперь обрабатывает?» « Есть там, одна уважаемая татарская семья. Уговорил соседей, чтобы они ему на время, разрешили на их паи – поле, засеять семечки. Видимо, сегодня выгодно, засеять на эти поля семечками. И покупатели у него уже есть, те которые на рынке торгуют. Тоже татары. Учись. Вот так люди приспосабливаются, чтобы выжить сегодня. А они, вон, 82% выгребли откуда – то. Видимо, все же понимают, проценты 82% у них взяты с потолка пропагандиста». «А ты сам, конкретно, чем там занимаешься?» «Картошку мы сажаем, а затем по осени, продаем эту картошку. А болшьше там нечем заняться человеку».

Выходит, говорит в себе, Матвей, – также и с асфальтными дорогами в деревне». Выкачают нефть, и прощай эта деревня. Умрет она. Это же страшно, но, а пока, надо ему не рассуждать, а прямиком, пока еще никто на него не обратил, двинуться к направлению магазину. Купить там, наконец, эту вожделенную водку, выпить, выкинуть из головы пока все эти мысли, тревоги. А то, ведь, не дай бог, заболеет, как и друг его, Василий. Помощь тогда понадобиться и ему.

Слава бога, он, перед тем как сюда обратно приехать, окунался в озере. Дискомфорта в теле своем, уже не чувствует. Да и погода, хотя и конец августа, не так и жаркая стояла. Ну, чуть поддувал ветерок, с северной стороны, в рубашке ему даже это не ощутимо. А дома в деревне, с этой стороны, и правда, некоторые, неплохо выглядели. У многих домов, крыши крыты железными листами. И трава – мурава у дома, до самого асфальта. Конечно, многие в этой деревни, с этой стороны, в нефтегазовой отрасли трудятся. По сравнению с Василием деревня, эти Андреевские, гораздо богаче выглядят. Нефть под ногами, а там, как он рассказывал, только лес на полях бывшего колхоза прирастает.