Читать книгу: «Последнее воскресенье ноября. Психологическая драма в одном действии», страница 3
Т а м а р а. Погоди, а Лариса тебе кто тогда?
Н а д я. Лариса… Лариса приемная дочь. Я как узнала, что у меня не будет детей, так сначала не поверила. Сходила на прием к врачу… потом к другому, потом к третьему, а они как будто сговорились все! Говорят – бесплодие… что проблемы с яичниками и с маткой. Я никак не могла поверить, что такое может быть… поэтому и не хотела никому говорить.
Т а м а р а. Но почему?
Н а д я. Боялась я. Знаешь, как мне было страшно. Я ведь когда матерью стала, то пособия получала, причем довольно приличные, и все откладывала до нужного срока, только срок этот так и не наступил. Ну сама знаешь – квартира-то сгорела, а там, в большой вазе деньги хранились, я их тогда только-только со счета сняла. Господи, как мне было обидно… (Пауза.) Я все время думаю: ну за что? за что мне такие испытания? что я сделала не так в этой жизни? (Еще одна пауза.) А вот теперь скажи мне, верующий человек: есть ли бог на этом свете? есть ли справедливость? неужели я заслуживаю это?
Т а м а р а (очень тихо). Сестренка, ты посмотри на мою жизнь. Моя единственная дочь с пяти лет находится в доме инвалидов. Но я разве жалуюсь на судьбу? Человеку выпадают те испытания, которые он сможет выдержать и вынести. Пойми, Господь тебя любит.
Н а д я. Любил – не мучил бы… ни меня, ни кого.
Т а м а р а. А ты любишь Ларису?
Н а д я. Сама знаешь ответ. Зачем спрашивать?
Т а м а р а (с печалью в голосе). Тогда ответь сама себе: зачем ты испытываешь дочь? она это заслужила? Если «да» – тогда ты заслужила такую жизнь и такие испытания.
Молчание. Сестры сидят, не обращая внимания на шум воды, звук которой доносится из туалета.
Т а м а р а. Вспомнила. Она ж приходила ко мне, когда ты в больнице после пожара лежала, и все расспрашивала: «Правда ли, – говорит, – что у матери деньги сгорели?» – а я ей в ответ: «Да Господь с тобой! Какие же деньги?» – Боже мой, я и знать не знала!
Н а д я. Вот-вот… Когда Лариса узнала, что деньги сгорели, она ж сначала не поверила, думала, что я их украла. А кто ее содержал? Кто ее одевал, кормил?
Т а м а р а. Поверить не могу.
Н а д я. А ты еще говоришь о прощении. Ты бы по чаще слушала младшую сестру.
Т а м а р а. Нет. Я поверить не могу твоей глупости. Ты ее не прощаешь, потому что она хотела тебя убить… Но зачем ей это?
Н а д я. А ты не понимаешь?
Т а м а р а в ожидании ответа, разводит руки.
Н а д я. Деньги ей были нужны да квартира моя.
Т а м а р а. Все равно не понимаю… Родная дочь, родную мать.
Пауза.
Н а д я. Она ведь в больницу ко мне приходила, а я ее тогда взяла и прокляла.
Т а м а р а. Боже мой! Боже мой! Зачем? Почему… почему ты мне ничего не рассказывала?
Н а д я. Боялась.
Небольшое молчание.
Н а д я. А вот теперь скажи: кто кого должен любить и кто кого должен прощать?
Т а м а р а. Лариса тебя любит. А вот ты любишь ее?
Н а д я (тяжело вздохнув). Люблю. (Помолчав.) Это значит, что я ее прощаю?
Т а м а р а неуверенно соглашается.
Н а д я (обнимает и целует сестру.) Надо с ней поговорить. (Идет в комнату.)
Т а м а р а (внуку). А где Лариса?
Л е н я. В туалете.
Сестры подходят к туалету.
Т а м а р а. Странно… вода журчит…
Н а д я. Лариса, ты моешься? (Стучит в дверь.) Молчит… Хм… она ведь всегда под душем моется… (Снова стучит.) Ла-ри-са!
Т а м а р а. Не слышит.
Н а д я. Лариса, с тобой все хорошо? (Дергает дверь.)
Т а м а р а. А если, она все слышала?
Тишина.
Н а д я (в панике). Господи, доча! Лариса! Ты меня слышишь?!
Пытаются открыть дверь. Появляются Л е н я и М и т я.
Л е н я. Мама…
Н а д я. Тома, уведи детей!
Л е н я. Мама, а что с Ларисой?
Т а м а р а уводит Л е н ю и М и т ю в комнату.
Н а д я. Лариса, открой дверь! Ты слышишь меня? Лариса!
Тишина.
Л а р и с а. Вы чего?
Н а д я. Лариса! Доча! Солнышко! Мы так испугались… мы так испугались за тебя… Почему ты не отвечала?
Л а р и с а. Я не могла говорить.
Появляется Т а м а р а.
Н а д я. Господи, доча! (Обнимает Ларису.) Ты прости меня.
Л а р и с а. За что? Ты чего? Мама, все же хорошо!
Н а д я и Т а м а р а обнимают Л а р и с у.
Н а д я. Что-то я так распереживалась… Ой, дура…
Появляется М и т я.
Л а р и с а (обнимает и целует его). Не скучай, сына, я скоро вернусь… Слышишь?
М и т я молча кивает головой.
Л а р и с а. Слушайся бабушек. (Еще раз обнимает сына.)
Н а д я. Уходишь?
Л а р и с а (неуверенно). Да. Мне пора.
Т а м а р а. Даже не перекусишь?
Л а р и с а. В другой раз.
Пауза.
Л а р и с а. Мне, правда, нужно идти.
Н а д я снова обнимает дочь.
Н а д я. Береги себя.
Л а р и с а, окинув всех своим взглядом, все же находит силы, чтобы уйти. Мать идет следом. После небольшой паузы она закрывает за Л а р и с о й дверь. Затемнение.
КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ
Дети сидят на диване. Н а д я смотрит телевизор: «…на смену дождям, грозам и ветрам придет зима. В отдельных районах Сибири выпадет снег. В преддверии последнего воскресенья ноября в Сибирских регионах погода будет снежная. В Омске и Ханты-Мансийске минус 5-7, в Новосибирске и Томске минус 8, а в Кемерове столбики термометров опустятся на 10-15 градусов ниже ноля…»
Н а д я (выключив телевизор). Середина ноября, а у нас дожди идут.
Входная дверь открывается, входит Т а м а р а.
Н а д я (смеется.) Промокла?
Т а м а р а. Мало того что дождь, так еще и град пошел. Кое-как до дома добежала.
Н а д я. А я тебе говорила: «Возьми зонтик», – а ты что? – «Возьму! Возьму!»
Т а м а р а. Ну забыла я… и что с того?
Н а д я. Да смешно просто. Он как висел, так и весит на вешалке.
Т а м а р а. Да что ты прикапалась с этим зонтиком? Он все равно не помог бы мне. Вон, какой ветрина сегодня днем был, он сломал бы твой зонтик в два счета!
Н а д я. Да-а, ветрина ужасный был. Я думала, он все деревья сломает.
Т а м а р а (подойдя к окну). Когда ж это кончится?
Молчание.
Н а д я. А ты где целый день была?
Т а м а р а. К дочери ездила.
Н а д я. Зачем?
Т а м а р а. Не могу я так, – понимаешь? – не могу, – что я, не мать ей что ли? (Пауза.) Домой просится. Говорит, что не может больше есть поганые помои по пять раз в день, которые вообще есть нельзя… надоело ей тумбочку постоянно на замок закрывать – боится, что скоммуниздят что-нибудь… а еще ее бесит, что она купить себе ничего не может – денег не дают, говорят: «Ты у нас недееспособная»…
Н а д я. Они там совсем рехнулись что ли!
Т а м а р а. Да это просто жуть какая-то! Особенно, когда ты знаешь… что твою дочь пичкают непонятными таблетками. Ты бы видела ее сегодня: сидела вся затуманенная… на губах какая-то пена… (Небольшая пауза.) Я ведь ее даже забрать не могу – не разрешают… ну а если разрешат – кто с ней возиться будет? а если она в бега подастся, что тогда? Да и к тому же я за Леню переживаю… кто знает, что у нее на уме.
Н а д я. Я бы на твоем месте подумала хорошенько.
Т а м а р а (неожиданно). Лариса так и не приходила?
Н а д я (в недоумении смотрит на сестру). Издеваешься?
Т а м а р а. Ничуть.
Н а д я. Полмесяца назад.
Т а м а р а. Полмесяца прошло.
Н а д я. Да, полмесяца. Это целых две недели.
Т а м а р а. И заметь, ты ни разу не поинтересовалась, где она.
Н а д я. А то что она Митю ни разу не навестила, тебя не волнует?
Т а м а р а. Ты извини, конечно, но теперь это твоя обязанность!
Н а д я. Какая еще обязанность?
Т а м а р а. Обязанность перед Господом Богом.
Н а д я. Я тебе уже говорила, что не верю ни в бога, ни в черта.
Т а м а р а. Да-да-да… «но какая-то неведомая сила управляет нами!» Пойми, наконец: ты ведь теперь несешь ответственность.
Н а д я. Здорово! Как вы ловко за меня всё решили! Я прям не могу!
Т а м а р а. Кто?
Н а д я. Да вы с Ларисой. Тебе, может, напомнить, кто взвалил на меня этот груз ответственности, а?
Т а м а р а молчит.
Н а д я. Чего ты молчишь? Сказать?
Т а м а р а продолжает молчать.
Н а д я. Да вы и взвалили. Но ты, сестренка моя, одно упустила: Лариса никогда не вернется за своим сыном. Уж поверь мне. Но что самое интересное – это ты согласилась оставить Митю, а не я. Так что он у тебя в гостях, а не у меня. А значит – это ты несешь ответственность, а не я. Ну-у… что скажешь? так и будешь молчать?
Т а м а р а. А знаешь… ты можешь в любой момент отказаться нести ответственность.
Н а д я. Вот спасибо! Что же ты свою инициативу не выдвигаешь тогда? Или ты можешь только ответственностью разбрасываться, да перекидывать ее со своих плеч на другие?
Т а м а р а. А я уже несу ответственность.
Н а д я. Да-а! И перед кем же? Перед господом богом?
Т а м а р а. Да. Потому что Он когда-нибудь спросит меня: «Хорошо ли ты относилась к Лёне?»
Н а д я. И что же ты ему скажешь?
Т а м а р а. А я скажу Ему, что всеми силами пыталась сделать из Лени человека.
На кухню входит Л е н я.
Л е н я. Мама, а Митя мне все ноты изрисовал.
Н а д я. Ой, а ты как будто расстроился!
Л е н я. А еще он мою шоколадку съел.
Т а м а р а. Тебе сколько лет? Чего ябедничаешь?
Н а д я (Лёне). Ох, злыдень… Паук. Опять интриги вьешь? Митя не ест сладкое.
Л е н я (не сразу). Ест. Мама, это правда!
Т а м а р а. Ребенок, а сладкое не ест.
Н а д я. А что в этом такого? Лариса тоже в детстве сладкое не ела.
Т а м а р а (Лёне). Иди в комнату.
Л е н я уходит.
Т а м а р а. Да. Не доглядела. Если бы я тогда не пила, то все было бы по-другому… и Люда бы под машину не попала. Что я сейчас могу сделать? – может, ты мне ответишь. (Ждет.) Молчишь. Ты только в чужой жизни любишь капаться, на свою тебе похер.
Н а д я. Чего-чего?
Т а м а р а. Только не надо… не надо… Своя жизнь не удалась – другую испорчу? – так что ли? Я значит, из кожи вон лезу, чтобы хоть как-то померить вас, а ты меня по роже бьешь. Хорошо. Хорошо. Вот, чему нас жизнь учит. Я почему молится начала? Да потому что я дочь свою люблю, а уж внука, тем более. Знаешь, как мне приятно, когда он меня «мамой» называет. Только б воспитать его человеком, а об остальном я уже и не прошу.
Н а д я. Том…
Т а м а р а. Господи, ей было всего пять лет… Всего пять лет… Кого мне винить? Кого?
Н а д я. Тише…
Т а м а р а. Вот, теперь ты мне говоришь «тише».
Молчание.
