Читать книгу: «Вкусно с Олейной, или Девушка из дома, что на окраине села», страница 2

Твою мать мне удалось уговорить свадьбы не делать. Ее родители снова засомневались во мне. Но я делал все, что было в моих силах, чтобы их дочь была счастлива, как я им и обещал. Так и было. Квартира же у нас была своя, хоть и однокомнатная, в ней было все, что нам нужно, я всегда с радостью принимал ее родителей, Лена была счастлива, по-настоящему счастлива. Мы вместе, как и раньше гуляли по парку. Я бережно гладил ее большой животик. А когда родилась ты, счастливы были все. Ее родители, наконец, приняли меня, как своего. Одной проблематичной вещью было только то, что раз в неделю приходилось отлучаться на семейную охоту. Но с этим я справлялся и приносил домой убитую утку или зайца, если повезет. Жена ничего не подозревала. Для нее это была обычная охота. Пугало другое; подходил срок сделки с Грегором. Заканчивался год нашей совместной жизни. Я не знал, что делать, не мог найти ни одного решения. Как-то приходила в голову мысль сбежать с ней, но ее я отбросил, ставив под смертельную угрозу ее родителей и свою мать. Я был в тупике. Но решение пришло само. Внезапно и неожиданно в один злосчастный день Грегор заглянул к нам в гости. У меня все внутри похолодело. Он выглядел важно седоволосый, высокий крепкий и серьезный. Ему было тогда пятьдесят шесть лет. Он совсем не походил на злобного авторитета, наоборот имел вид благородный и доброжелательный. Таким он показался и моей жене. Но я ведь его знал. Знал все его маски. Он важно прошелся по квартире, спросил, как дела, а затем вручил мне большой кулек, который все время держал в руках. А жена суетилась на кухне, накрывая стол.

Грегор был не глуп и не слеп. По моему поведению он прекрасно понял всю мою семейную обстановку. Он снова похлопал меня по плечу, как и тогда у себя дома и недоверчиво улыбнувшись, сказал: ты знаешь, кто там, и быстро покинул квартиру. Я оторопел. Картина была ясной. Жена, выйдя с кухни, застала меня застывшим в коридоре с пакетом в руках. Я не мог произнести ни слова. Она заглянула в пакет и с ужасом посмотрела на меня. В моей душе затаился страх и недоброе предчувствие, внутри похолодело.

Виктор снова замолчал. Аллу пугали такие его молчаливые паузы. Машина, наконец, свернула с бетонки на лесную дорогу и, переваливаясь по ухабам, покатилась вглубь леса.

– Папа, меня пугает то, куда ты меня везешь. Или я думаю не о том?

– Нет, ты думаешь не о том. – Виктор покачал головой. – Не о том. Я знаю, о чем ты подумала, – его голос задрожал. – Я похоронил твою мать на кладбище, как полагается. Но далеко. Далеко…

Машина проехала сосновую посадку и въехала в старый смешанный лес.

– Я отвезу тебя к ней. Обязательно отвезу, но позже. – Его глаза накатились слезами. Он дотянулся к дочери и успокоительно потер ее по плечу.

– Как это случилось?

– В пакете, который принес Грегор, лежало два сердца и две правых ладони. По кольцам на пальцах твоя мать узнала своих родителей. Она попятилась от меня, затем забежала в комнату за тобой, схватила тебя на руки и побежала к двери. Но я ее остановил. Другого выхода я не видел. Я все сделал быстро. Слезы текли рекой, но остановиться я не мог. Хоть тебя я должен был спасти, иначе бы они и тебя убили.

У Виктора дрожал подбородок. Голос осип.

– Да, вот такой я зверь ужасный и зубастый.

– Ты не такой, – прошептала Алла, полными глазами слез.

– Тебя я отвез к матери, и попросил ее, чтобы она тебя спрятала у брата отца. А потом вечером я отвез твою мать на кладбище далеко отсюда и похоронил. Назад по пути я убил одного парня и привез его сердце Грегору в знак примирения. Тот парень был таким добродушным, открытым. Рассказал мне, что его отец тоже охотник, когда увидел на заднем сидении мое ружье. Молоденький он был, лет семнадцати, а может и меньше. Но меня это не волновало. Мне нужен был этот мир тогда, для того, чтобы я мог не бояться за тебя и подготовиться против них. У меня уже созревал коварный план мести. Грегор, покрутив в руках окровавленное сердце, заглянул мне в глаза и, ухмыльнувшись также недоверчиво, как и в начале, протянул мне свою запачканную в кровь руку. Мы свободные люди, – сказал лишь он.

Но отношения ко мне в семье изначальными не стали. Но для меня было главным, чтобы меня оставили в покое. Но Грегор отплатил за это смертью моей матери. Он нарочно злил меня. Не знаю, как я вытерпел. Удерживала меня только ты. Брат бережно хранил тебя у себя. Вскоре Грегора не стало… – Виктор запнулся, но продолжил уверенней; – его место занял его сын. Сейчас они все против нас.

Алла вытирала слезы, глядя вперед на дорогу.

– В блокноте ты найдешь адреса всех членов семьи. В нем есть все. Возьми его, он теперь твой. В нем все, что тебе будет нужно, все, о чем я не успею тебе рассказать. Ты должна научиться всему, чему я тебя стану учить, и должна выжить ради себя самой, ради своей матери, назло своим врагам. Ты должна это сделать, чтобы быть выше их. А дальше ты знаешь, что делать.

Впереди у дороги показался небольшой деревянный вагончик, стоявший на железных полозьях, какой обычно бывает у вальщиков леса. В стороне были видны результаты их работы – валенные деревья и стопы сложенной деловой древесины. Виктор притормозил у вагончика.

– Приехали, – сказал он и заглушил мотор.

Алла вопросительно глянула на отца.

– Зачем мы здесь?

– Долгое время я жил с клеймом на душе, и только сейчас я рассказываю об этом своей взрослой дочери. Меня мучил страх, только перед тобой. Я боялся тебя потерять. Многое в этой жизни переменило время, которое сейчас настало. Большинство людей, которые жаждали потрогать руками большие деньги, и многие из которых достигли этого, нет, – покачал он головой, – они не стали богаче, они просто имеют деньги. Да, деньги значат многое, они решают все проблемы. Но забери у этих людей деньги, они снова станут прежними. У них нет богатства, которое присуще другим людям, у них нет внутреннего богатства. У них нет того, что есть у тебя. Ты скажешь; попробуй, забери у них эти деньги; запросто. И ты это сделаешь и заберешь, если тебе будет нужно. Только зачем? Пусть себе живут. В этой нашей анархистической демократии нам свободно делать то, что мы делаем. Это идеальное время, чтобы поохотиться. – Виктор отрешенно улыбнулся.

С вагончика в это время раздался приглушенный голос. Дочь не убирала взгляда с отца.

– Ладно, хорош этих разговоров. Пора браться за дело. – Виктор собрался в себе и серьезно глянул на дочь. – Это твое первое испытание. Открой бардачок.

Алла открыла. В нем лежал нож с большим длинным клинком, заостренным по обе стороны, а на деревянной рукоятке были высечены две буквы, Л и В. Алла почувствовала напряжение по всему телу, в душе перехватило дыхание, как перед первым важным школьным экзаменом. Она осторожно достала нож, глядя на его безупречный вид. В нем чувствовалась энергия. Виктор вожделенно глянул на нож, затем перевел взгляд на дочь.

– Теперь он тоже твой. Почувствуй его в своих руках. Сожми его сильнее.

Алла сжала его в своей ладони и подняла на уровне глаз. Лезвие сверкало своим острием, нож внушал ей силу и веру в себя. Она почувствовала вдруг себя сильнее, смелее, не веря в себя, что это происходит с ней. Нож притягивал к себе, как магнит.

– Л и В, – четко прочитала она. – Это ваши с мамой имена.

Виктор кивнул.

– Ты готова?

– Если это нужно…

Отец снова кивнул и вышел с машины.

– Помогите! – донеслось с вагончика.

Виктор подошел к двери, заложенной деревянным брусом, и снял его с железных крюков. За дверьми затихло. Голос, который кричал теперь, что-то тихо бормотал про себя. Алла стояла за спиной отца. Ее тело дрожало незаметной дрожью. Виктор распахнул дверь, и Алла увидела толстую неопрятную женщину лет сорок, сидящей на полу со связанными руками и ногами. Ее взгляд был напуган.

– Боже мой! Боже! – причитала женщина. Ее взгляд забегал, то на Виктора, то на Аллу.

– Дай мне нож, – сказал Виктор, протягивая к дочери руку.

Женщина снова запричитала и забилась в угол.

– Кто это?

Ничего не ответив, Виктор вошел в вагончик.

– Что вам надо? – простонала женщина сквозь слезы. – Не надо, пожалуйста!

Женщина сжалась, закрыв глаза, и потупила голову, снова, запричитав. Виктор наклонился к ней и разрезал веревки. Затем отошел от нее, не отворачиваясь, отступая назад. Женщина открыла обезумевшие глаза, приподняв голову. На мгновенье ей показалось, что весь ужас для нее уже закончился, и она попыталась приподняться, вытирая слезы.

– Теперь все остальное должна сделать ты, – сказал Виктор дочери, не поворачиваясь к ней. Он протянул ей нож.

Алла взяла нож и поднялась к отцу. Кулаки ее сжались. Тело затрепетало. Отец отступил в сторону, пропуская дочь, и остался стоять в пороге.

– Ты справишься с ней, – сказал он.

Алла сняла с себя джинсовый пиджак, бросив его на пол, представ перед женщиной в изумрудном платье в белые цветы, шагнула вперед.

Женщина забегала на их обоих глазами. Она четко поняла, что должно сейчас произойти. Она поднялась во весь рост, ее обуял страх и злость. Алла теперь хорошо ее разглядела. Невысокая с толстыми короткими руками, словно налитыми, шеи, будто не было, она как бы вдавилась в бесформенное тело, на котором выпиралась большая грудь, и на удивление худые маленькие ноги. Большая голова, из которой созерцали два безумных маленьких огонька, пристально следили за Аллой, ноздри вздымались, как у лошади после забега. Алла, еще крепче сжав нож, приблизилась к женщине.

– Ну, что сучка малолетняя! Ну, иди, давай! – Женщина сжала кулаки и выставила перед собой.

На ней была одета старая юбка, розовая блузка с выцветшим воротником, и поверх тонкая кофта на пуговицах. Она у нее была расстегнута, женщина тяжело дышала, вздымая свою полную грудь. Волосы были растрепаны и спадали на лицо. Под глазами на щеках грязные подтеки от слез. Аллу охватили неведомые страстные волны желания сделать то, что ей присуще в крови. Открыть свою охоту, почувствовать запах смертельной страсти от убийства своей добычи. В крови нарастал адреналин, становилось чудовищно азартно, глаза загорались огнем, перехватывало дух.

Алла приблизилась еще на шаг, держа перед собой нож. Женщина лепетала какие-то неразборчивые звуки, шевеля губами, смотря в глаза своей неминуемой смерти. А затем, не выдержав, бросилась со свирепым визгом на девушку. Алла увернулась в сторону и с размаху, что есть силы, засадила ей рукояткой ножа прямо в ухо. Но женщина не упала, лишь попятилась в сторону, и на последнем дыхании снова накинулась на Аллу, сбивая ее с ног своим тучным телом. Обе они рухнули на пол. Началась настоящая драка. Виктор не вмешивался, он хладнокровно наблюдал, но был начеку. Женщина сидела сверху на Алле и на выбор била ее своими толстыми короткими руками. Но те не доставали до цели, до ненавистного ей лица. Алла блокировала все ее удары и выжидала, в ладони был зажат нож, но она еще не думала пускать его в ход.

– Ну, что сучка! – вопила та, сидя сверху. – Думала, справишься со мной, да! – У женщины был обезумевший взгляд. Со рта летела слюна. – Получай! – Она продолжала бить без устали, страх и ярость были ее одержимостью. Один из ударов достиг цели и разбил Алле губу. С нее выступила кровь. Алла выдала злостное постанывание, одарив женщину разъяренным взглядом, и как змея завертелась под ее увесистым телом, пытаясь высвободиться.

– Не выйдет! – заорала женщина, брызгая слюной. И тут же попыталась выхватить у Аллы нож, захватив ее обе руки. Но нож был словно в тисках. Алла яростно заорала, и с этими криками пустила в ход свои кулаки, выдернув с ее хватки свои руки.

– На тебе! На тебе! – стиснув зубы, теперь Алла стала бить женщину. Удары летели по печени и селезенке, вспоминая школьные уроки анатомии. Женщина схватилась руками за тело и сжалась от боли. Но Алла била ее еще и еще. На лице от ярости выступили скулы. Женщина покосилась на бок и застонала. Согнув тут же ноги в коленях, Алла спихнула ее с себя и, не поднимаясь, навалилась на женщину сверху, начав бить ее по лицу. – Теперь ты получай! – заорала Алла. И сильными размашистыми ударами опускала кулаки по голове. – На тебе! – повторяла она. Короткие руки женщины не успевали отражать атаки ударов. Она была уже не в состоянии этого делать. Слишком быстро она сдалась. От ударов лицо ее превратилось в кровавое месиво, но Алла продолжала колошматить. Кулаки были все в крови. Женщина застонала и начала плакать, все еще пытаясь закрыть лицо. Наконец, она притихла, опустив руки на пол. Алла, еще пару раз ударила ей по голове и остановилась, свесив обессиленные руки. Они у нее дрожали. Грудь полыхала, вздымаясь к верху, волосы хаотично спадали на лицо и из-под них блестели яростные глаза. В кулаке все еще был крепко сжат нож, Алла им так ни разу и не воспользовалась. Она сползла с женщины и, не поднимаясь, подсунулась к стене. Оперлась об нее спиной и, наконец, облегченно выдохнула, вытянув вперед ноги. И лишь после этого расслабила кулак, в котором был нож.

Виктор шагнул вперед, разводя руками. На лице было недовольство. Алла проследила за его жестом рук.

– Что ты делаешь?! Что это за драка?!

Грудь дочери все еще полыхала, она выдыхала свой гнев и жар, а глаза горели страстным и опасным огнем. Виктор приблизился к постанывающей женщине. Все ее лицо – было сплошной гематомой.

– Она не твой враг, – произнес Виктор уже не так резко, тыкая на женщину пальцем. – Она твоя добыча. Ты не должна видеть в ней своего врага. Это, как на охоте. Выжидаешь, момент и бьешь. Бьешь один раз и без промаху. Без гнева и злости, без эмоций и колебаний. Смело, четко, уверенно свободно и быстро. С ощущением того, словно ты добываешь себе еду, и чувствуешь ее запах, ее вкус на кончике своего языка. Так, как ее хозяин, режет дома свинью. – Медленным шагом Виктор стал обходить недвижимую жертву, которая тихо скулила и лепетала что-то непонятное. Он словно хищник высматривал ее плоть, хладнокровно наблюдая за ее мучениями. – Ее хозяин делает это красиво и быстро. И каждый раз одинаково. Просто всовывает ей в сердце жугало. И все! – Он взял дочь за руку, в которой был нож, и помог подняться. – Сделай это сейчас! – сказал он повелительно.

Алла высвободила руку и, преодолевая нерешительность, опустилась на колено, склонившись перед женщиной. Скулы заиграли на ее лице. Она замахнулась, издав протяжный звук с груди, но нож замер в воздухе. Женщина смотрела на нее одним уцелевшим глазом, в котором читалась мольба.

– Я не могу, – Рука Аллы задрожала. Деревянная рукоятка ножа стала влажной от пота. Она резко поднялась и отступила от женщины.

– Этого я боялся больше всего. У тебя течет материнская кровь. Но у тебя есть моя смелость и мой инстинкт. Тебе нужно его просто открыть. – Виктор взял с руки дочери нож и опустился к женщине. – Спасти и сохранить жизнь – значит, победить и покрыть себя славой. Но, отнимая чужую жизнь, я сохраняю жизнь всей своей семье. – Виктор схватил рукой женщину за голову, прижимая ее к полу, и хладнокровно перерезал ей горло. Алла услышала лишь приглушенный предсмертный хрип женщины. Она отвернулась и не смотрела в этот момент. Не могла. – Вот как надо это делать. Это всего лишь работа, к которой надо привыкнуть. – Он вытер нож о кофту убитой и поднялся. Он посмотрел на дочь. У нее был страдальческий вид. Тело подрагивало.

– Ты привыкнешь к этому, научишься. Так всегда бывает в первый раз.

– Мне страшно, – промямлила Алла. К горлу подступил тошнотный комок.

– Это пройдет. – Он дотронулся до ее плеча.

 
Дай своим чувствам свободу, ощути весь жизненный кайф,
И твои глаза отыщут то, что так долго искали
В душе твоей воцарится потерянный рай,
И на лице твоем, я больше не увижу печали.
 

Эти строчки со стиха сейчас вспомнились Алле, пролетев в ее мозгу. Она услышала их впервые в девятом классе от одноклассника, который прочитал их ей лично. Он похвастал, что сочинил их сам специально для нее. Сейчас, вспоминая эти строчки, которые ей так легко запомнились, успокоительно на нее подействовали.

– Иди к машине, – сказал Виктор. – Я закончу здесь. – Он снова потер ее за плечо, но в этот раз сильнее сжимая свою ладонь, будто давая ей напутствие.

Когда Алла вышла с вагончика, Виктор принялся за работу. Он расчленил тело, спустился к машине, взял большой полиэтиленовый мешок, и вернулся обратно в вагончик. Он не спешил, делал все спокойно, но дело двигалось быстро. Все было отточено до мелочей за долгие годы. Алла лишь наблюдала за его движениями. На душе было не спокойно, внутри все переворачивалось. Она скрестила руки на груди и сжалась, словно от холода.

Я не смогу перебороть в себе это.

Ей было страшно и стыдно. Она подвела отца. На нее он возлагал все надежды. Но это только начало. Вся наука еще впереди. Когда все было готово, Виктор позвал дочь.

– Помоги мне!

Алла увидела мешок полностью набитый и завязанный.

– Просто подсоби мне на плечо.

Это пройдет, так всегда бывает в первый раз, – проговорила Алла про себя. Собравшись, она пошла к отцу. Она помогла ему подать мешок, и он отнес его в багажник. Там накрыл покрывалом и достал канистру с бензином. Алла стояла позади него, сжав кулаки.

– Я боюсь за себя. Боюсь, что не смогу, – сказала она, глядя отцу в глаза – Она крепче сжала кулаки, пытаясь собрать в себе силы. Ее большие карие глаза с зеленоватым оттенком сейчас поблекли.

– Ты сможешь дочка. Сможешь, я знаю. Не боятся только дураки, вот почему я верю в тебя. Ты говоришь искренне обо всем, о чем думаешь. Ты говоришь, как есть, говоришь правду в глаза, и я знаю, так ты будешь делать всегда. В этом и есть твоя сила. – Он опустил канистру на землю и протянул к ней руки. – Иди ко мне. – Алла прильнула к отцовской груди. – Ты слишком сильно напрягаешь свои мысли. Не думай об этом так глубоко. – Виктор накинул на нее ее джинсовый пиджак и прижал дочь крепче, гладя ее растрепанные волосы. – Ты справишься. Я верю в тебя. Ну, все иди в машину, а я приберу. – Алла приподняла отрешенный взгляд на отца. – Иди же, иди. – Виктор отступил от нее, схватил канистру и направился к вагончику.

Алла уже сидела в машине, когда он вернулся. Все такая же непоколебимая, скрестив руки на груди. На колене была покрасневшая ссадина, но она ее не волновала.

– Все хорошо, – сказал он дочери, глянув на нее. Затем повернул ключ зажигания. У «волги» скрежетнул двигатель, и машина плавно тронулась с места. Отъехав метров двадцать, он притормозил, не глуша мотор. Он снова глянул на дочь. – Теперь ты будешь долго думать над этим. Если ты почувствуешь, что не сможешь, я тебя пойму. – Алла не ответила, глядя отцу в глаза. Виктор ей сердечно улыбнулся и вылез с машины.

Вернувшись к вагончику, он закурил, и медленно затягивая сигарету, стоял в минутном раздумии, созерцая на плод своей работы. Затем бросил недокуренную сигарету, вынул с кармана зажигалку и поднес ее на уровень глаз и нажал.

Шплац!

Огонь маленьким, ровным языком пламени вырвался с маленького сопла зажигалки.

– Огонь уничтожает все, – сказал он про себя, и бросил зажигалку к порогу дверей, облитому бензином. Огонь быстро и ярко вспыхнул. Виктор отшагнул назад.

Алла наблюдала за всем, через заднее стекло машины. Огонь быстро вступал в свою власть, охватывая тонкие дощечки вагончика. Очень скоро он загудел, словно от доставленного ему удовольствия вздымая все выше свои языки пламени. Дощечки затрещали, сдаваясь неумолимой силе. А уже через несколько минут языки пламени оказались внутри, и вылетали через крошечное решетчатое окно.

– Вот и все, – сказал отец, садясь за руль. Алла и не заметила, когда он вернулся. – Работа сделана. Теперь домой. – Он улыбнулся дочери, и покатил машину вперед. Алла улыбнулась ему в след такой же улыбкой, словно все хорошо, но на самом деле очень даже хреново.

Вагончик весь был поглощен в огне. Виктор оглянулся в последний раз, увидев, как под огнем скрывались последние доски вагончика, скрывались следы их страшной работы. Виктор прибавил газу, оставляя за машиной столб пыли. Они мчались домой.

2. В оцепенении

На следующее утро, после бессонной ночи, будоражащей ее сознание Алла, накинув на себя ветровку, пригладила рукой волосы, вышла из дому. Было пять утра. Мать не спала, и слышала, как дочь бахнула дверью. Она все прекрасно понимала, и знала, что значила дочь для отца. Знала, что у них есть свои тайны. Но ей они были ни к чему. Алла застегнула ветровку, под которой было тоненькое домашнее платьице, и зашагала к лесу. К нему было недалеко, она всегда там находила для себя спокойствие и ясность ума. Ее собственное душевное убежище. Всю ночь она думала о происшедшем, думала об отце. Ей нужно было снять с себя тревогу и оцепенение, в котором находилась сейчас ее душа. Домашняя обстановка ее угнетала. Ей нужна была воля, свобода для мыслей, простор. Весь этот неожиданный душевный груз нужно было сбросить. Подумать обо всем том, что рассказал ей отец.

Она шла быстро, чтобы согреться, чтобы не так чувствовался утренний холодный апрельский воздух, ласкающий ее оголенные ноги. Ей хотелось быстрее скрыться в лесу.

Чем дальше взрослеешь, тем глубже смотришь на жизнь, начинаешь придираться ко многим вещам, и это иногда бывает до такой степени невыносимо, что просто не хватает сил вытерпеть. Такая у меня душа. Но я переживу.

Сосновый лес простирался полосой далеко на запад. В нем было еще темно и тихо. Когда Алла вошла в него, сразу почувствовала тепло и уют. Позади нее остался большой луг и река, которую она перешла через заброшенную дамбу. Она направлялась в свое излюбленное место. Там она уже давно не была. Идти до него было далеко, но расстояние ее не пугало. Ей нравились длинные прогулки. Они успокоительно действовали на нее. Но больше всего она надеялась, что встретит там своего давнего друга…

Она легко ступала кроссовками по мягкому покрову леса, под ногами хрустели мелкие ветви и шуршали листья, и Алла удалялась все дальше вглубь. Она шла просечной дорогой, не меняя направления, четко зная куда. Каждая тропинка была ей знакома здесь. Каждая поляна, пригорок. С отцом они часто бывали здесь. Обычно он малоразговорчив, но тут он любил поговорить о зверях, о птицах. В силки он накладывал корм косулям, и видно было по нему, что это занятие было ему по душе. Но уже давно они не приезжали сюда.

Алла свернула на заросшую тропу и зашагала по склону меж старых сосен. Еще, будучи в младших классах, Алла не задавалась вопросом о каннибализме так остро, как сейчас он всплыл в ее сознании. Естественно, тогда она была не достаточно взрослой, хотя прекрасно понимала и осознавала, что происходило дома. Это было семейной тайной. И она точно знала, со слов отца, конечно, что это делалось ради сохранности их семьи. Это было традицией. Но теперь же, она знала точно, что это не было ритуалом, и делалось не из-за голодания и с психическими заболеваниями ее семьи, это связано тоже не было. Это было традицией! Свихнувшийся Грегор организовал свою секту «свободных людей», рассуждала Алла, со своей идеологией и традициями вот, что это было. Вот мой дедушка и угораздил туда. Как он только мог? А отец, разве он не видел, где он? Моя мама открыла ему глаза…

Впереди тропу преградила упавшая сосна, зависшая в кустах лещины. И упала она, судя по всему, недавно. Разлом у самого комля был совсем свежим. Верхушка отломилась от нее и лежала на земле. Сосна оказалась сухой. Алла вспомнила, что всего пару дней назад был сильный ветер, так что поваленных деревьев запросто могло быть больше. Она остановилась возле нее и погладила рукой ее голый сухой ствол. Почти вся кора слетела с нее. С минуту она разглядывала ее, погрузившись в раздумья, а затем отошла на пару метров и с одного прыжка оказалась сверху. Она выставила руки по сторонам, пытаясь удержать равновесие. А затем, повернувшись к верхушке, не опуская рук, зашагала вверх по дереву. Затем, развернулась в том месте, где дерево утопало в ветвях орешника, и спустилась обратно. Проще простого. Однажды отец ей рассказывал, как в школе они спихивали друг друга с бума. Бум, – так называли деревянный брус, который держался на деревянных столбцах, вкопанных в землю. На высоте, где-то метра полтора от земли. Дополнительный брус, приставленный к нему, служил как бы лестницей на него. По таким подобным сооружениям кинологи собак дрессируют. Мало того, что на нем удержаться нужно было, но еще и выстоять против соперника, а еще лучше спихнуть его. Я бы справилась, гордо подумала Алла и улыбнулась. Она спрыгнула с дерева и зашагала дальше. Где-то впереди послышался рокот мотора. Лес постепенно просыпался. Алла отмахала уже добрую пару километров, а может и больше, когда почувствовала, что хочет есть. Внизу живота заурчало. Наверняка, было уже около семи часов. Обычно в это время они всем семейством завтракали, кроме Дениса. Он был любителем поспать до восьми, а то и до девяти. Алла только сглотнула, представив в уме горячий кофе. Проснулась малиновка, а за ней запела и свирель. Идти стало веселее.

Уже совсем посветлело, когда Алла уткнулась в заросли, но, не останавливаясь, она пробралась сквозь них, обдирая ветровку, и вышла на небольшую поляну. Впереди было болото. Обогнув его, она оказалась в густом лесу. Оглядевшись, она громко позвала:

– Кунак! – Эхом ее крик полетел вглубь леса. Она снова огляделась вокруг и прислушалась. – Кунак! – снова позвала она. Но ответом была тишина. На нее смотрели безмолвные деревья, легко пошатывая своими большими ветвями.

Алла прошла дальше вглубь. Она нашла то место, куда часто приходил Кунак. Здесь были видны его давние следы. Может, охотники? – вдруг промелькнула страшная мысль в голове. Кунак, – это был молодой красивый лось, которого Алла приручила еще позапрошлой зимой и дала ему такое имя. Здесь было их место. Она часто приходила сюда, принося какое-нибудь лакомство. Но последний раз она была здесь еще вначале прошлой зимы. В этом она себя мысленно упрекнула.

– Где же ты? Кунак! Наверное, ты уже забыл меня и покинул эти места.

В лесу заметно посветлело, и он ожил, проснулся ото сна. Алла касалась рукой деревьев, медленно идя вперед. На душе было по-прежнему скверно. Вчерашнее событие скребло душу. Надо было обязательно выходить из этого состояния и всерьез отдаться урокам отца. Вчера перед сном отец поведал ей еще одну причину, по которой он переживал за дочь. Алла была в недоумении. Ей нужно было набираться сил и мужества. И кому ей можно было поделиться со всем этим?

Вдруг, впереди зашелестели кусты. Алла остановилась и прислушалась.

– Кунак, это ты!?

Шум шагов нарастал по мере их приближения. И, вдруг кусты расступились, и впереди себя в шагах ста она увидела великолепного лося. Он остановился, закинул назад свою красивую голову и насторожился. Его взгляд блуждал по всему открытому пространству, как будто он проверял местность.

– Кунак! Значит ты не ушел. Хороший мой! Это же я. – Алла была обрадована неожиданным его появлением – Разве ты меня не узнал? – Она зашагала осторожно к нему, боясь напугать, и протянула к нему руку. – Кунак, – прошептала Алла, и лицо ее покрылось сетью симпатичных морщинок. Она приблизилась к лосю и коснулась рукой его шеи. – Слишком долго я не приходила, почти всю зиму. Ты прости меня. – Алла прижалась к нему, обхватив руками за шею, и стала поглаживать его гладкую шерсть. – Я ничего тебе не принесла, но ты побудь со мной. Мне сейчас так тяжело.

Лось издал внутренний тоскливый звук из глубины горла, казалось, он чувствовал и понимал ее душевную тоску. Он стоял гордо, почти не двигаясь, целиком отдавая себя в объятия Аллы.

– Ты единственный, кто может меня выслушать, хоть и ничего при этом не посоветовав.

Он был еще совсем молодым самцом, об этом свидетельствовал волосистый бугорок на месте рогов. Он и сам был беззащитный, и не мог похвастать грациозностью и благородностью, как его сородич олень, но вел себя он смело сейчас.

Алла молчала, крепче прижавшись до его шеи. Это так успокоительно действовало, что не хотелось отпускать свои объятия. На них со всех сторон смотрели молчаливые деревья, словно часовые на дозоре. Это безмолвное мгновение длилось минут пять, затем они оба услышали рокот, похожий на звук трактора. Это было в километре от них, может чуть больше. Кунак вздрогнул и поднял голову.

– Не бойся, – успокоила его Алла. Она повернула голову на шум и прислушалась. Кто бы это мог быть? Неужели уже восемь часов? Не могло так быстро пролететь время. Но кто же мог ездить кроме лесников с рабочими? Сегодня понедельник – рабочий день. Для них время неписанное. У нее в голове это прозвучало, как факт. Да и какая разница, кто это мог быть, лучше никому не видеть их вместе. Больше всего она опасалась охотников. Приручив этого красавца лося, она также может и навлечь беду на него. Всем тут заведует егерь и наверняка знает, сколько лесных братьев обитает у него в лесу. И он может быть с охотниками заодно. Эта мысль напугала ее. Она вдруг представила, что она смелая Герда. Я тебя в обиду не дам. И если что случится, я помщусь за тебя!

– Ты не бойся, – успокаивала его снова Алла, поглаживая шею. Ей не хотелось его отпускать.

Но Кунак вслушивался и вздрагивал при каждом усиливавшемся звуке, который, то отдалялся, то снова появлялся и становился все отчетливее. – Тебе лучше уйти, – все же сказала Алла, вглядываясь в его умные и встревоженные глаза. Она снова крепко обняла его. – Я боюсь за тебя, – прошептала она.

Лось снова дернулся, всполошившись. Шум трактора снова утих, а затем резко появился, и показалось, словно он тут совсем рядом.

– Тебе надо бежать! – Алла выпустила его из своих объятий и добавила: – я приду к тебе снова. Будь осторожен и береги себя. А теперь беги!

Я тебя в обиду не дам.

Кунак словно понял ее слова и отступил назад. Ей показалось, что он смотрит на нее человеческим жалостливым взглядом.

– Беги же!

Алла отшагнула на несколько шагов назад, не отворачиваясь от него, а затем резко повернулась и быстро зашагала прочь. Потом она услышала шелест ветвей. Но она не оглянулась, поняв, что это уходил Кунак. Она зашагала еще быстрее. Вышла к реке, перешла через дамбу и зашагала таким же быстрым шагом по лугу. Вдали на холме возвышалась деревня. Пройдя еще немного, Алла пустилась в бег к дому. Всего несколько минут в объятиях своего любимца, но они были так важны, будто бесценны.

Она вспомнила об отце. Он мог невесть что подумать не найдя ее дома. Ему и так нелегко сейчас. И в эти его последние дни нужно быть с ним рядом, как можно дольше.

Дома никого не было, когда Алла вернулась. Дверь была заперта на ключ. Во дворе был лишь один дворняжий пес Дик. Он игриво завилял хвостом, встречая Аллу.