Читать книгу: «Русские и японцы на Сахалине», страница 11

Сегодня Сумеди-Сама пришел ко мне в 5-м часу, по обыкновению с чаем. Я ему подарил или лучше сказать заплатил шестью фунтами сахару за рис, который он прислал накануне. Он пришел собственно для того, сказать, что если завтра будет попутный ветер, то четыре конвася пойдут в Сирануси для того, чтобы перевезти оттуда офицеров и солдат, всего 77 челов. Это же самое число он говорил при первом объяснении со мною насчет того скольким солдатам я могу дозволит приехать на Сахалин. Отсюда надо заключить, что или вследствие этого объявления японцы послали с ушедшими тремя конвасями извещение о числе солдат, которое я могу допустить, или Сумеди обманывает. Мне еще то было подозрительно, что Сумеди хитрит; он между разговором сказал, будто слышал, что японское большое судно видели в море аины из Сирануси; что это вероятно судно с провиантом и товаром. Потом он сказал, что он тоже слышал, что из Мацмая приедет императорского войска офицер и солдаты. Подозревая, что он испытывает, как я смотрю на это обстоятельство, я ему сказал: «Сумеди-Сама, скажи своему старшему начальнику, что если приедет на Сахалин солдат и офицеров более того числа, в котором мы условились, то я приму это за враждебные действия и потому употреблю силу, чтобы не допустить японцев увеличивать числа вооруженных людей». Сумеди начал клясться, что японцы не хотят вести войну с русскими, что он не знает хорошо, сколько назначено всего солдат на Сахалин, а говорит так только; что же касается до него самого, то его главная забота о том, чтобы рыбные промыслы были успешны, что он отсоветовал своему начальнику поставить у своего дома пушки, боясь, что аины разбегутся. Я сказал ему, что он хорошо сделал, что отсоветовал ставить пушки, потому что если бы я их увидел, то потребовал бы их, и я ему поручаю сказать старшему начальнику японцев, чтобы я ни пушек, ни больше условленного числа солдат не видел у японцев, если они действительно не хотят воевать с нами; что я не хочу да мне и не приказано драться с японцами; а если я раз это говорю, то это правда, потому что русский офицер знает, что Бог слышит что он говорит; позволить же японцам вместо работников наводить войска, – не могу. Сумеди на это сказал, что японцы боятся нападений Хвостова и потому привезли солдат себе в защиту. Я на это возразил ему, что Хвостов был с купеческим судном и разбойничал, а я пришел от императора русского. Прощаясь он сказал мне, что поедет в Усунной и Унду сказать аинам, чтобы они не боялись и не убежали, если услышат пушечные выстрелы, потому что это будет салют русским. Я ему заметил, что намерен по прибытии русских судов послать шлюпку просить, чтобы не салютовали, потому что это может отогнать рыбу, а потому он может надеяться, что стрельбы не будет, если только не придется подать ночью сигнал, когда судно будет искать нас, и то я постараюсь дать знать огнем фальшфейеров. Сумеди очень обрадовался этому известью и довольный ушел от меня. Я приказал Дьячкову завтра постараться свидеться с ним или с Яма-Мадо, чтобы еще пересказать о нашем разговоре, потому что я худо говорю и может быть Сумеди не все понял. Аинам же я велел отвечать на вопросы, останутся ли русские, что никто не может теперь их вывести из Аину-Катан, потому что русские пришли туда по повелению своего императора, но что может быть перенесен пост на другое более удобное место.

V

29-го апреля. – Ура! русское судно пришло. В 1-м часу пополудни часовой увидел на горизонте парус. Я тотчас же вошел на башню и удостоверился в зрительную трубу, что часовой не ошибся. Видно было два судна; одно из них большое, и по виду парусов ясно отличалось от меньшего, которое я тотчас принял за японское. Рудановский был моего мнения, а когда большое судно подошло ближе, то он уверял, что это должно быть военное. Скоро уже судно подошло так близко, что я, желая, чтобы оно не вздумало салютовать, послал ему извещение об этом на японской лодке, – шлюпка была командирована к озеру Отосам. Но еще вдали с судна сделали выстрел. Сумеди-Сама прибежал ко мне, узнав, что идет русское судно. Лодки наши подплыли к судну, передали бумагу и скоро известили нас, что корвет «Оливуца» пришел из «Императорской гавани». Затем пришел вельбот с подпоручиком Орловым, присланным из Петровского для поступления в распоряжение адмирала Путятина. Он привез мне большой пакет деловых бумаг и частных писем. Трудно представить жителю многолюдного города радость, которую чувствует человек, проживший около года без всяких известий из родной стороны. Невольно я распечатал первыми частные письма от сестры моей и других родственников. Быстро пробежав их и уверившись, что все здоровы и счастливы, я принялся читать деловые бумаги. Первая бумага была та, в которой генерал-губернатор утверждал меня правителем острова Сахалина, до прибытия правителя от компании, и выражал ему только свойственным слогом свое довольство моими действиями. Частное письмо Николая Николаевича по этому же предмету еще ласковее и, можно сказать, дружественнее. Самое важное известие было о разрыве с Турциею и о вероятности разрыва с Англиею и Франциею. Последнее обстоятельство еще более может затруднить наше положение, если японцы узнают о разрыве нашем с сильными морскими державами, с которыми нам трудно будет бороться в Тихом океане. Хорошо еще, если посланные из балтийского флота 2 фрег., 1 корвет и 1 транспорт успеют пробраться к нам между английскими эскадрами. Я думаю, что трудно будет им это сделать, если разрыв действительно произойдет. Их приказано дожидать в началу апреля, а теперь уже начало мая, а их нет. Пришедший к нам корвет «Оливуца» должен идти в Петропавловский порт для защиты Камчатки. Между неприятными известиями конечно самое важное и грустное было известие, что судно компанейское «Николай» и камчатский транспорт «Иртыш» не могут выдти из «Императорской гавани» ранее второй половины мая, потому что в командах их свирепствует цынга, от которой уже умерло 30 человек из 80-ти. Местоположение и недостаток свежей пищи и хорошего жилья были, как и всегда, причиною сильного развития болезни. Получил я письма от Невельского и Корсакова. Первый, будучи обеспокоен положением поста, советует мне вести дело так, чтобы не иметь столкновения с японцами, стараясь совершенно не вмешиваться в их дела. Второй поздравлял меня с успехом распоряжений моих и извещает, что губернатор очень доволен мною, и надеется, что с будущею почтою поздравит меня с чином подполковника. Приход корвета оживил наше поселение. Больные наши стали веселее, и по словам доктора корветского ни одного из них нет опасно больного. На аинов приход русского корабля конечно имел хорошее влияние, но я продолжал так держать себя, чтобы они не возымели мысли оставить работы у японцев. Горестно, но необходимо! Приехавшие офицеры на корвете, посетив наш пост, удивлялись, что мы успели так хорошо и удобно обстроиться.

1-ое мая. – Я снова перечитал письма родных. Неужели этот год не увижусь я с ними. Право страшно подумать об этом.

Сегодня неожиданно пошел снег. Поздненько для 46° широты. Климат Анивы немногим мягче петербургского; конечно хорошей погоды больше, да и солнце посильнее.

Сегодня командир корвета Назимов пригласил на корвет, по предложению моему, японских офицеров знакомых мне. Я довез Мива-Сама и Сумеди-Сама на капитанском вельботе; на нашей шлюпке поехал Рудановский с Уди-Сама, а на восьмерке усажены были японские солдаты, составлявшие свиту японских офицеров и 3 старшины из аинов. Шел небольшой дождь, когда мы пристали к корвету и потому, почти не осматривая его, вошли в капитанскую каюту. Красивая комната, хороший обед, огромность размеров всех частей военного судна сделали впечатление на японцев. За обедом пили за здоровье государя, при чем певчие спели «Боже царя храни». После обеда капитан Назимов показал примерное ученье на парусах и при орудиях. Последние были 18-ти фун. кал. пушки-каронады. Величина их поражала японцев, и я после узнал от казака Дьячкова, что один из японских солдат, не веря, что они сделаны из металла, начал скоблить ножем, чтобы убедиться, не из дерева ли пушка. В Японии делают очень много деревянных орудий, чтобы придать баттареям более грозный вид. Один из офицеров корвета видел, как в Нанкине рубили во время штурма японское судно и несколько пушек плавали вокруг его.