Читать книгу: «Фелисетт», страница 6

Мы должны помочь им

Последний раз мы видели Лилит и Нила в очень конфликтный для них момент – в ссоре, происходящей напрямую из самых явственных претензий отношений супругов. Тогда Лилит очень хотела высказаться мужу, открыться и дать себе слабину – но она не могла. Причем Нил знал обо всем этом, он мог понять и поддержать, но попросту не хотел. На первый взгляд казалось, что предел терпения и эмпатии достиг своего апогея в самый неподходящий момент. Если изолировать конфликт мужа и жены, то вряд ли с этим можно будет спорить. Но контекст важен, причем как никогда ранее. Перепалка оказала тот самый отрезвляющий эффект, отстегнув от каждого много лишних мыслей, позволив сосредоточиться на самом важном. По итогу Лилит ушла к детям, оставив за спиной Нила.

Максим с того момента так и сидел поникши на месте, после первого в жизни всплеска накопленных эмоций в адрес родителей. К этому моменту он чуть успокоился, но все еще был в своей защитной ракушке: коленки поджаты к подбородку, лицо прячет в ладошках. Нора все это время аккуратно была рядом, молчит и не двигается, вроде и желает что‑то сказать в поддержку, но все не может подобрать слова. Лилит взяла стул и села перед ребятами, открыто и заботливо разглядывая их, постепенно позволяя себе проявить теплоту в их адрес. Причем сначала была мысль поговорить с сыном наедине, но стоило ей увидеть, как они сидят вдвоем, словно брат и сестра, так идея сразу же отпала. Лилит было приятно и уютно сидеть тут перед ними двумя, именно двумя – такими разными, но дополняющими друг друга своими сильными сторонами. Что‑то внутри кольнуло, но она сделала глубокий вдох, скрыла бурлящее чувство несправедливости упущенной жизни и заговорила, очень внимательно и по‑доброму, деликатно:

– Я хочу извиниться. Ты был прав – я очень сильно отстранилась от тебя. Это было неправильно. Это ни в коем случае не значит, что ты в чем‑то виноват. Ты вообще ни в чем не виноват. Просто у взрослых… понимаешь… у пап и мам бывают трудные времена. Преодолевать их надо вместе, но мы отстранились друг от друга – и это наша ошибка, которую мы исправим… но попозже. Сейчас первоочередная задача – это уберечь друг друга от того ужаса, который ты увидел. Так не должно было быть, но раз уж произошло, значит, мы вместе справимся с этим. Я… я очень сильно боюсь. – Максим плавно выпрямился и сел наравне с Норой, глаза его выражали уже куда большее осмысление. – Бояться – это нормально, чем раньше мы это признаем, тем лучше сможем побороть провокатора… Так вот, в первую очередь я очень боюсь за вас. И я очень рада, что вы вместе, так мне спокойнее.

– Я хочу вернуть все как раньше, – немного дрожащим голосом сказал Максим, вцепившись глазами в маму. – Прежнюю жизнь, когда мы были по‑настоящему вместе, когда ты любила меня и папу и мы были нормальной семьей!

– Мы и сейчас семья. – Лилит чуть поддалась к нему и взяла за руки. – Были и будем. И я никогда не прекращала любить вас. Но ты же умный у меня, сам видишь… видел больше, чем я и Нора. Когда мы все сделаем, тогда все вернется на свои места, я обещаю.

Лилит мечтала об этом, почти готовая заплакать, она еле держалась.

– Я хочу помочь вам, – очень решительно заявила Нора, что, несомненно, удивило Максима и Лилит. Но девочка была тверда в своей воле более чем достаточно. – Знаю, вы скажете, что мы дети и должны не высовываться, вести себя тихо и…

– Да, скажем, – внезапно для всех вклинился Нил, стоя в скафандре уже внутри блока связи, что‑то убирая в карман одной рукой, а другой держа шлем. – Потому что вы и правда дети. Твой отец вообще был довольно строг насчет вопросов инициативы, и я с ним согласен. Зная, что вы в безопасности, мы будем лучше сосредоточены, чтобы покончить с тем, кого видел Максим.

Такое заявление удивило Лилит, а дети так вообще оживились красками эмоций на лицах. Но если младшие воспринимали авантюру вполне закономерно возрасту – взбудораженные чувства с пугающим азартом наперевес, то вот Лилит, как не трудно догадаться, углядела иную сторону.

– Мой отец, – продолжила протестовать Нора, но уже строго в адрес Нила, – многому учил меня, чтобы я могла постоять за себя. Я могу постоять за себя, и если бы он был здесь, то подтвердил бы…

– Но он не здесь. И я думаю, он вряд ли бы рискнул твоей жизнью. Своей – да, твоей – никогда. Думаю, что ты это знаешь.

– Ну и что ты задумал? – Лилит встала во весь рост и подошла ближе. Нилу даже показалось, как и любому, кто был бы рядом с ним, словно Лилит защищает детей от его влияния.

– Взять все в свои руки. У нас же есть оружие. – Пауза послужила налаживанию понимания между мужем и женой. – Нет смысла ждать возвращения Холда и Августа. К тому же есть шанс, что они будут с выжившими, и, я думаю, им точно нужна будет медицинская помощь. Так что надо подготовиться к их прибытию.

Лилит взглянула на детей, чьи глазки перескакивали с нее на Нила и обратно. Пусть и было боязно, но прорваться сквозь недоверие и страх – это самое необходимое, поняла она вдруг, желая не только подать сыну правильный пример, но и закончить уже историю на «Фелисетте». И да, не без личной причины: Лилит все еще считала это место концентрацией несчастья, а то и вовсе осознанного зла.

– Держите. Это ключ‑карта для выхода отсюда. Я могу рассчитывать на вас? – Дети почти синхронно кивнули, причем, как вы догадались, Норе, в отличие от Максима, это далось с трудом, лицо ее так и выражало холодное недовольство. – Никому не открывать, кроме тех, кого вы знаете, ясно?

Полная решимости, Лилит твердо обозначила позицию и, не дав никому из детей сказать ни слова, быстро вышла с Нилом, закрыв створки с другой стороны.

Вот так дети остались вдвоем, одни в блоке связи, где тишина в мгновение создала очень неприятную атмосферу. Необходимость сидеть и ждать казалась невыносимой: все же мы говорим о детях, а они не сильно предрасположены к смиренному ничегонеделанью. Даже страх за жизни Нила и Лилит в схватке со зверем дошел до ребят на сразу, потихоньку, плавно подкатил, чуть ли не рождая визуализацию великой битвы. А у детей фантазия порой совсем не знает границ.

– Мы должны помочь им, – резко встала Нора и уставилась на Максима, пока тот отходил от испуга из‑за ее порыва.

– Че так пугаешь, блин! Ты сама слышала, нам надо остаться здесь.

– Если ты боишься, то…

– Эй, я не боюсь, чего ты говоришь такое?

– Я не сказала, что это плохо, – я сказала, что ты боишься. Это я понимаю.

– Ты какая‑то сложная.

– Чего? – Нора даже не поняла, как отнестись к этим словам.

– Того! Ты не видела то Чудовище, а я видел. Оно огромное и жутко страшное! Родители взяли оружие, а значит, убьют его, и все. – Нора давила его своим сильным неморгающим взглядом. – Что ты от меня хочешь?

– Ты постоянно искал приключений, а теперь вдруг боишься – почему?

– Так, я уже сказал, что не боюсь. Да и к тому же… ты это, че пристала, чего тебе на месте не сидится, я понять не могу.

– Там твои мама и папа, тебе ведь не плевать, я вижу это. Вдруг с ними что‑то произойдет?

– И что я могу? Я бы помог, если бы знал как!

– Я умею стрелять.

Пауза только закрепила открытие.

– Меня учил папа. Учил много и очень хорошо. Мы можем взять пистолет и как минимум быть у входа, чтобы противник не убежал с «Фелисетта».

– Это очень круто, но только я не умею! Что мне делать прикажешь?

– Довериться, вот что. Будешь прикрывать, патроны давать. Вдруг им там прямо сейчас нужна наша помощь? Или противник сюда ворвется, а мы безоружны! Максим, мы должны делать все вместе. Сейчас тот момент, когда надо повзрослеть! Я так‑то с тобой тогда ушла из столовой, и мы застряли в комнате, потом получили свое. Сейчас ты должен мне довериться.

Словно паровоз на всех парах, она готова была снести любую преграду, лишь бы не быть беспомощной.

– Если мы будем сидеть на месте, то будем бесполезны.

– Твой отец сам сказал, что ты не будешь делать глупостей, что подумаешь о себе больше, чем о нем! Помнишь, когда мы прилетели сюда? Ты тогда послушалась!

– Максим, мои отношения с отцом тебя не касаются!

– Он сказал, что если с ним что‑то произойдет, то ты знаешь, что делать. Что он имел в виду? И не смотри так. Это ты тут провоцируешь меня, а откуда мне знать, что я могу доверять тебе?!

– Ну ты и ребенок, Макс, сколько можно!

– Мы и есть дети!

Эти слова отразились на Норе больше, чем та не только ожидала, но и хотела. А все из‑за упрямого доказательства любви к отцу, вновь пошатнувшегося под влиянием сторонних рычагов, обернувших его заботу в ее ущерб. Она редко когда могла стерпеть критику в адрес папы, про нее многое можно было говорить, но вот если Августа кто‑то заденет, то Нору словно пробивало разрядом тока. Но сейчас у нее получилось сдержать злость, а у Максима – вовремя замолчать под натиском гнева в ее глазах, которого он даже у взрослых не наблюдал.

– Мой отец, – Нора начала линию защиты властно и основательно, не оставляя юному Максиму даже надежды на упрек, – единственный, кому я верю, кто заботится обо мне, несмотря ни на что. Я горжусь им и горжусь быть его дочкой. Никогда не смей плохо про него говорить. Он научил меня всему, что я умею и знаю.

И да, Максим‑то толком и не говорил про него ничего плохого, но, как и было сказано выше, шансов защитить себя у него не было.

– Если с моим отцом что‑то произойдет, то я должна буду… Я не должна буду мстить. Искать справедливости или виновника. Как и искать его в случае пропажи без вести. Нельзя цепляться за прошлое: им надо вдохновляться и идти вперед. Отец учил меня этому – ценить сейчас и завтра, а вчерашнее помнить. Я очень самостоятельна. Я знаю, к кому обратиться за помощью, у нас есть друзья.

Договорив, Нора чуть отошла. Отвернувшись от осажденного Макса, она прятала приличную борьбу с очень многими колкими противоречиями, периодически выскакивающими без предупреждения. Ребенок не должен такое знать, не говоря уже о том, чтобы ощущать и распознавать. В другом же ребенке она должна видеть друга, новые интересы и веселье, а не того, с кем необходимо нянчиться, с кем у нее общего меньше, чем со взрослыми. Но все же ныне условия не позволяли ей излишнего расточительства, и, вернув синхронность с реальностью, она откинула сомнения в сторону. Обернувшись к Максиму, она произнесла заметно легче и добрее, словно последний всплеск был чем‑то непримечательным:

– Ладно, ты тут сиди, делай что хочешь, а я помогу твоим родителям, хочешь этого или нет.

Нора умела гнуть линию не хуже любого манипулятора. Если и можно описать ее состояние в этот момент, то строго как «в своей среде», где власть достигала неведомого ей ранее уровня. Ну а тот страх, что был, становился тонким слоем азарта, по которому она скользила не хуже самых профессиональных фигуристов на льду. Да, все сработало ровно так, как она знала наперед: Максим подошел к ней в тот момент, когда створки открылись.

– Держись меня, – уверенно сказала Нора, даже не взглянув на него.

Все внимание привлекло пространство до лифта, пугавшее своей нетронутостью. Они вглядывались в каждый уголок, а фантазия так и рисовала появление существа. Или даже хуже: оно уже там и смотрит на них, выжидая момента для победного прыжка на жертву. Все это очень затягивало их своим нездоровым азартом, но в основном, разумеется, Максима.

– Идем за мной. – Нора как‑то почувствовала его увлеченность и решилась более не медлить.

Дверь в ремонтный блок, где ранее Холд заряжал оружие, оказалась без электронного замка, а створки и вовсе открыты. Там все так же стоял шкафчик, но сейчас он был предусмотрительно закрыт. Правда, юная Нора была смекалиста: достала из небольшой сумочки малюсенький баллончик, пшикнула им на сенсорную панель, после чего специальным фонариком, таким же маленьким, словно брелок, посветила, сразу увидев те кнопки, которых касался палец.

– Круто! Тебя папа научил? А меня научишь, это же офиген…

– Тихо ты!

С третьего раза она угадала комбинацию, причем отлично помогла хорошая память на цифры, что спасло от повторений. И вот шкафчик открылся: по трем стенкам висело разное оружие, внизу лежали патроны, а на внутренней стороне двери ранее был бронежилет. Максим же попросту открыл рот: все же ранее оружие он не видел, а тут такой арсенал. Если бы не стойкое лидерство Норы, то его шаловливые ручки точно бы прихватили тот или иной экземпляр. Нора быстро достала пистолет и коробку патронов, после чего показательно перед носом Максима хлопнула дверцей.

– Вообще‑то, я знаю, как ими пользоваться! Видел в кино!

– А я умею ими пользоваться. Следи лучше за дверьми.

– Нам точно жопы надерут, вот точно! – Максим уже свыкся с этой участью, и Нору это даже позабавило.

Чуть выглянув, он контролировал не только расстояние до лифта, но и до выхода с базы. Вскоре Нора зарядила пистолет, причем, хоть он и был немного ей великоват, пользовалась она им умело, повторяя себе в голове наставление папы: стрелять только в самом крайнем случае самообороны, пока не готова, предохранитель не снимать.

Нора убедилась в безопасности пистолета и вышла к Максиму. Важно уточнить, что именно нахождение в центральном проходе, откуда открывался обзор до лифта, сыграло ключевую роль. Не успел Максим даже заметить, как вокруг тихо, оба услышали бросающий в дрожь стон. Прямо откуда‑то со стороны лифта, страшно и мучая холодным потом, то самое Чудовище кричало во все горло. Всхлипывало, стонало, будто бы пыталось даже прокашляться или что‑то проглотить, – оно было там, но они его не видели. Кошмарные звуковые метаморфозы накинулись на детей почти неописуемым ужасом, и, не успев даже собрать волю в кулак, они увидели, как Чудовище выломало широкие створки лифта. Они не могли полностью его разглядеть из‑за отключенных ламп надо входом, но смогли почувствовать на себе его обжигающий взгляд. Чудовище со свирепым воплем, расходящимся эхом вокруг, кинулось на Нору и Максима.

Она давно не с нами

Минуло около пяти минут, как Август сообщил о твердом намерении покинуть «Фелисетт», а следом и освободить должность заместителя Холда. Вроде бы, на первый взгляд, решение имело строго личный характер и все основания быть принятым благосклонно: отец хочет больше времени проводить с быстро взрослеющей дочерью, ставя родительство выше карьеры. Да вот только Холд воспринимал услышанное совсем не так, как должен был. Более того, он хотел бы относиться к этому иначе, но не мог. Помимо разваливающегося плана оставить после себя сильного лидера для «Фелисетта», причем не чужого человека, а родного, он неожиданно для себя ощутил чувство предательства. А последний раз такое было, когда его родной сын умолчал о рождении внука, о чем Холд узнал вообще от третьих лиц, причем случайно, спустя чуть ли не целый год. Нил и Лилит решили не говорить даже про беременность.

И вот вновь Холда словно предают – пусть ситуации и разные, но воспринимаются им почти вровень. Будто бы он и вовсе чужой для всех и каждого, а идущая по пятам смерть многократно усиливает давно сдерживаемые далекие ему человеческие чувства. Что же это получается – он умрет один? Здесь? А вся затея, все, ради чего он организовал поспешный сбор самых близких людей, – что, впустую? Нет! Нельзя такое допустить! Он достаточно настрадался за жизнь, принес немалые жертвы! Похоже, все идет к тому, что его участь – бороться до конца, умирая с мыслями о том, что его ненавидят, не уважают, не ценят! Хах, даже забавно: а разве не к этому он адаптировался уже давным‑давно? Вот именно, старый дурак, вот именно, ругается он про себя, мельком взглянув на наручные часы, а конкретно – на установленное время будильника, по истечении которого случится… нет, к чертям все лишние раздумья!

– Ты все верно решил, – с трудом высказал Холд. понимая некую зависть к Августу, – лучше раньше, чем позже. Нора еще маленькая, наверстаешь с лихвой.

Холд не хотел и в глазах Августа быть… быть тем, кем был в глазах Нила.

– Наверное, если б я в свое время одумался, то с сыном был бы в лучших отношениях.

Да, все верно, окутанное тоской сердце спровоцировало признание, может, даже настоящее раскаяние, позволь он себе чуть больше.

Внезапно их тряхануло, и все восемь шипованных колес полноприводного бронированного вездехода познакомились с ледяной коркой. На полсотни километров – лишь сплошной лед, ровный, с небольшой снежной и очень подвижной крошкой на поверхности.

– Место падения должно быть уже скоро. Видимо, за тем возвышением, – очень нейтрально заключил Август, сверяясь с картой.

Холд не среагировал: его мысли все же были заняты вопросом, что делать дальше. Стоит ли раскрывать истинную причину посещения «Фелисетта»? Вполне возможно, тогда Август передумает… Правда, есть иной исход: если все подозрения, приведшие их сюда, действительно подтвердятся, то… а он уже и не знает что. Странное смятение ломает все укоренившиеся давным‑давно ориентиры, вводя настоящую смуту в систему ценностей старика, почему‑то неспособного выкинуть из головы так близко подобравшуюся смерть. Вот не зря он не ходил по врачам, все это нужно было оставить на самотек, чтобы если и разбираться с последствиями, то уж в самый последний момент. Что довольно забавно, отмечает про себя Холд: за свою жизнь он много раз твердо и уверенно смотрел смерти в лицо, почти горделиво готовый принять участь, если уж таковая уготована. А тут, на старости лет, что‑то в голове вдруг сломалось.

– Ты так и не рассказывал, – начал Холд, будто бы случайно, убегая от излишних размышлений, решив чуть ударить с плеча: – Не могу не спросить вновь, так сказать, прямо, как умею: а где мама Норы?

Август не ожидал такого вопроса, а говорить на эту тему давалось трудно даже с дочерью, не говоря уже о других людях.

– Я, если что, помочь могу, найти ее или же…

– Она давно не с нами. – Сказал кратко Август, но решил добить противную для него тему: – Ушла где‑то лет восемь назад, Норе тогда было четыре года.

– Что знает Нора?

– Я не лгу ей. Она знает правду. А правда такова, что ее мать очень любила выпить. Правда… не любила ни мужа, ни дочь… да никого вообще в этой жизни.

– Как же тогда у вас…

– Любовь! – Нил произнес это очень легко, даже чуть отдавшись старому чувству. – Слепая, безмозглая любовь. Я знал ее хорошую сторону. Правда, длилось это недолго. Оказалось, она очень безответственный и совершенно не взрослый человек. Без нее жизнь намного спокойнее. Нора все хочет потом отыскать ее, но… скажем‑с так, ей безопаснее без нее.

– Старческий совет, – решил Холд зайти с более простого, но не менее правильного угла. – Раз уж нового шанса может не предвидеться – найди ей маму, кого‑то, кто будет заботиться… женской, материнской любовью. Такое не заменить мужику, поверь, я знаю. Пусть не родную, но ребенок должен расти в полноценной семье.

– Похоже, у нас с вами есть общее – оба отцы‑одиночки.

– В смысле? А, нет, Нил рос с матерью. Я думал, ты знаешь.

– А я не знал. Просто вы не особо рассказывали про свою семью. Хотя мы оба в этом схожи.

– Нет. Точнее… его мама, моя жена, умерла, когда ему было двадцать лет. А там… наши дороги разошлись еще раньше. Я был не самым лучшим отцом, скажу я тебе. Да и мужем‑то не лучшим. Но я всегда любил его, как и его маму.

– Как она умерла? – Августу было неприятно задавать этот вопрос, но он как‑то сам вырвался.

– Слушай, – Холд проигнорировал вопрос Августа, – так, а если самому найти ее, познакомить с Норой? Проконтролировать процесс? Лучше так, чем малая сама в это все влезет, как ты думаешь?

– Честно? Я не знаю.

– Давай так, останься пока. У меня хватает контактов, быстро найдем ее биологическую маму, все сделаем по уму. Нора девочка очень умная не по годам растет, но все же многого еще не знает, а такие вещи на самотек нельзя пускать.

– Да рано пока еще, я хочу подождать, пока подрастет.

– Боишься, негативно повлияет на дочь?

– А вы бы не боялись?

– Ты давай тут стрелки не гоняй, – громче и серьезнее начал Холд, приятно наслаждаясь, наверное, первой для них дружеской беседой, что позволило откинуть мысли о смерти, – сейчас не обо мне разговор. Как и не о Норе, а конкретно о тебе.

– Звучит все это так, будто вы ищете способ удержать меня от увольнения. – Август и сам более раскрепостился, окончательно видя уже не начальника, а старого товарища.

– Может быть, и так, – с вызовом сказал Холд, – а может, просто хочу помочь тебе, не чужие же люди все‑таки. Да и пока время есть.

– Что значит «пока»?

Холд посмотрел удивленно на Августа, тот ответил любопытством такой реакции.

– Ладно, раз уж мы тут по душам говорим, за что я, кстати, очень благодарен, то стоит рассказать, все равно узнается. – Холд выдохнул: – Я умираю.

Август от удивления начал плавно замедлять вездеход, но Холд сразу же среагировал: – Давай не сбавляй, нечего тут драму мне устраивать.

Движение продолжилось прежним ходом.

– Мне все‑таки уже семьдесят пять лет.

– Разве? Вроде бы шестьдесят пять было, или я что‑то путаю? – Август был искренне удивлен. Холд чуть задумался и решил поправить себя:

– Да, шестьдесят пять, чет ляпнул, не подумав. – После, резко и даже по‑старчески ворча, повысил тон: – Сам знаешь, что я старик, доживешь до моих лет – поймешь. Я узнал‑то часа четыре‑пять назад, когда Нил обследовал меня после падения с крыши. Надо же было умудриться, твою мать! – Холд чуть ослабился, поглядывая перед собой на просторы «Фелисетта». – В общем, я болен… чем‑то… короче, сложно произнести, но все серьезно. Осталось недолго, я сам чувствую. – Холд повернулся с уже другим, более смиренным лицом к Августу. – Теперь ты знаешь. Я не вправе требовать, но попросить, по‑человечески, как друга, могу.

– А курс лечения есть какой или…

– Нет. Признаюсь, отчасти я даже рад. Да. Люблю конкретику – либо да, либо нет, а вся эта надежда и процентный шанс идут в жопу.

– Предлагаете остаться, пока…

– Да! Пока я еще что‑то могу сделать, хочу быть полезным до конца. А ты и так для меня самый близкий человек, плюс никогда не подводил, дочь, вон, один воспитываешь.

– Тогда у меня есть условие.

– Ничего себе! Ну удиви.

– С сыном помиритесь. – Холд молчал, Август подметил момент смещения баланса в его силу. – Слепой увидит, какая между вами вражда. А тот факт, что я «самый близкий» человек, при том условии, что у вас есть родной сын, невестка, а еще и внук… ну, в общем и целом звучит это грустно.

– Вот, значит, как. – Холд громко усмехнулся, удивив тем самым Августа. – Ну ты и засранец. Неплохо, вполне неплохо. Хорошо, по рукам!

Уже, можно сказать, друзья пожали друг другу руки, прочувствовав момент уважения. И если Холд удивлялся неожиданному повороту событий, выполнив для себя программу максимум, то вот Август не мог отделаться от странного предчувствия ошибки. Да, известие о болезни повлияло значительно на отношение к начальнику, но оно скорее ближе к сочувствию, нежели пониманию этого человека с некоторой иной открывшейся стороны. Казалось ему, будто бы выиграл тут именно Холд, а сам он получил лишь имитацию победы. Однако размышления эти были прерваны, когда на горизонте вдалеке оба увидели горящие обломки и черный дым. Место падения корабля было километрах в пяти. Слева направо длинная огненная стена будто бы разграничивала целую планету.