Читать книгу: «Пепел», страница 3

Глава 5 – Рита

Про пощечину я ничего не рассказала маме. Я никому ничего не рассказала, решив, что, скорее всего, сама виновата. Да и мать все равно всегда была на стороне отца, она изначально предупреждала: ничем хорошим мое неповиновение не закончится.

Ненавистное вранье началось с мая, и с тех пор, кажется, я научилась врать даже самой себе.

Вите сказала, что телефон потеряла. Мне не хотелось, чтобы отец упал в его глазах… Шестаков вздыхал и негодовал, мы даже отправились на поиски и расклеили пару объявлений в районе, где я могла «потерять» телефон, но, конечно, мобильный не нашелся. Однако Витя грустил недолго – по крайней мере, мне так казалось. Потому что в июне его отправили в какой-то детский лагерь на море на целый месяц, в июле они с тетей Кристиной ездили проведать ее родителей, а что было в августе, я и сама не знала. Я просидела почти весь месяц дома, одна-одинешенька, разглядывая за окном надоедливых голубей.

Следующая наша встреча с Шестаковым состоялась только в середине сентября, когда мы уже перешли в третий класс. Я училась тогда во вторую смену, а Витя – в первую, как выяснилось. За лето он вытянулся, загорел и даже отрастил дурацкую тонкую косичку на затылке.

– Тебя не узнать, – с улыбкой сказала я, указав на нее.

– Ага, но мать записала меня в секцию по баскетболу. А там с этой штукой не вариант, придется отрезать. Кстати, это тебе, я все лето собирал, – Витя протянул мне небольшой пакетик, какие обычно дают в аптеках. Я осторожно взяла его и заглянула внутрь. Там были именные браслетики, ракушки, какие-то странные бусы – опять же, из ракушек. От пакета исходил запах моря и лета, и мои глаза стали наполняться влагой от грусти и обиды, что время пролетело так быстро, и все прошло мимо нас с Витей.

– Я… я просто не знал, какой тебе понравится, – начал оправдываться он. – У девчонок спрашивал, что нравится им. Я ж в этом не особо… если тебе не нравится, можешь выбросить, я не обижусь! Честно!

– Мне очень нравится! – вместо улыбки я потянулась к Вите и обняла его, крепко прижимаясь к его груди. – Ты, главное, не забывай меня, ладно? – шепнула смущенно я, поджимая губы и сдерживая слезы.

– Я очень скучал по тебе, вообще-то! Обещаю, когда мы вырастем, я буду всегда рядом! Даже если захочу, не смогу тебя забыть. Верь мне, хорошо? – заявил Шестаков. Его ладони легли мне на плечи, а дыхание обжигало шею. Сердце саднило от этих слов, но в то же время словно лучилось теплом. Впервые в жизни мне безумно захотелось поскорее вырасти.

– Это обещание тебе точно выйдет боком, – засмеялась я, не задумываясь о том, насколько пророческим мог оказаться наш диалог.

Той осенью мы встретились еще всего три раза. Во-первых, меня начал встречать со школы папа, потому что в нем вдруг проснулась забота, а еще ему, кажется, стало скучно сидеть сутками дома. А во-вторых, Витя из-за секции по баскетболу не всегда мог прийти повидаться. Конечно, было бы проще, будь у меня телефон, но зарплаты мамы едва хватало на продукты и оплату счетов. Иногда по выходным отец разгружал вагоны, чего я совсем не понимала. Ведь он отлично разбирался в своем деле и мог найти достойную работу, но папа намеренно не вспоминал о профессиональных навыках, словно боялся, что если сядет за компьютер, опять обожжется.

А в конце октября, в воскресенье, отец заметил Витю, который поджидал меня во дворе. Он качался на качелях, разглядывая землю под ногами. Мама тогда ушла в магазин, а я возилась с уборкой дома. Собиралась развесить постиранные вещи, но увидела Шестакова в открытое окно и только подняла руку, чтобы махнуть ему, как за спиной возник папа.

– Я ведь говорил тебе! – прошипел он.

– Па… – однако ответы мои никому не были интересны. Отец схватил меня за воротник кофты и дернул в сторону кухни, прогоняя от окна. Я думала, он просто хотел закрыть непокорную дочь в комнате, но нет…

– Я говорил! Где твои мозги, черт возьми! – закричал он. – Ты – моя дочь! Ты обязана меня слушать!

И только я открыла рот, чтобы как-то оправдаться, как рука папы хлестнула меня по лицу. Боль в щеке тут же дала о себе знать, сердце лихорадочно забилось. Я упала на пол и подтянула ноги к себе, у меня затряслись губы, грудь заходила от лихорадочного дыхания и нахлынувшего страха.

– Почему ты так себя ведешь? Почему? – мне казалось, отец говорил с кем-то другим, потому что в ответах он не нуждался, иначе не последовали бы тут же второй и третий удары. Не по лицу – по рукам, ногам. Я сжалась, как испуганный зверек, выставляя перед собой локти. Закрыла глаза и просто ждала, когда все закончится.

В памяти вспыхнули улыбка Вити, его голос и пакет с подарками, который я спрятала в почтовом ящике соседки, так и не решившись принести его домой. От него веяло летом, детством и счастьем, навсегда улетевшим из моей жизни.

– И не смей жаловаться матери, если не хочешь, чтобы и она получила! – донеслось до меня. – А увижу рядом с этим шакалом – и ему достанется. Это все ради твоего блага, Рита. Понимаешь? Потом ты мне скажешь спасибо.

Отец ушел на диван, а я на трясущихся ногах пошла к себе в комнату. Слезы градом лились по щекам, мне хотелось кричать, убежать к Вите, прижаться к нему и услышать слова поддержки. Однако я прекрасно понимала – если отец смог поднять руку на собственную дочку, то и на других сможет. Меня он ударил раза четыре, а Витю… на него у него свои планы, и неизвестно еще, чем это обернется.

Когда через полчаса вернулась мама, они с отцом позвали меня обедать, но я притворилась, что сплю. А вечером сослалась на тошноту, лишь бы никого не видеть.

На следующий день за завтраком папа не сводил с меня глаз – в них читалось сожаление, и он даже вызвался проводить меня в школу, апо пути предложил вдруг купить сок с шоколадкой. Но я лишь молча покачала головой.

– Прости, дочка. Я… я виноват, я не должен был этого делать. Просто Олег… – я не поверила извинениям отца, ведь это было не в первый раз и, вполне возможно, далеко не в последний.

– Угу.

– До вечера, будь осторожна, – довольно фальшиво прозвучало из уст папы. Я ничего не сказала. Родной человек на моих глазах медленно превращался в монстра.

Общение с Витей я решила тоже разорвать. Это был самый сложный и невероятно тяжелый шаг. Я плакала каждую ночь, закрывая ладонью рот, чтобы скрыть всхлипы. Мы и без того почти не виделись, у меня не было друзей, никого. А Шестаков… он был моим светом, единственным лучиком в этом мраке.

Но страх, что отец может покалечить его, брал вверх. Тем более, что папа настойчиво продолжал встречать меня со школы и провожать. Даже одноклассники начали подшучивать: мол, Рите уже не пять лет, а ходит как будто в садик – за ручку с родителями.

В один из дней после того, как отец, проводив меня утром, скрылся за школьным забором, я сбежала с уроков. Я чуть не заблудилась, пока искала тот элитный лицей, где учился Шестаков. Хорошо еще, что тогда он играл во дворе с мальчишками в баскетбол и никуда не ушел, а так бы мой план провалился. Но скольких усилий стоил этот план, скольких слез и моральных сил! Я до сих пор не верила, что смогу сказать вслух фразу, после которой мы никогда больше не увидимся.

– Рита! – радостно воскликнул Витя, когда заметил меня, стоящую напротив высокого забора у входа в школу. Мы не виделись почти месяц. Он тут же подошел к какому-то мужчине, – наверное, учителю, – что-то сказал и побежал ко мне с улыбкой. Мне нравилось смотреть на Витину улыбку: она согревала и напоминала о том, что в жизни есть и хорошее. Дождь не может длиться вечно.

– Привет, – произнесла я дрожащим голосом. Пришлось отвести взгляд, иначе я точно сразу расплакалась бы.

– Рита! Я… я так рад видеть тебя! – Шестаков никогда не был скромным, так что когда он кинулся ко мне, стиснув в своих объятиях, я нисколько этому не удивилась.

– Вить, я… ты так задушишь меня.

– Прости, прости! – он убрал руки, но продолжал улыбаться и разглядывать внимательно мое лицо, словно пытаясь что-то в нем найти. – Твой отец – нечто. Стоит мне здесь появиться, так он уже поджидает. Мне кажется, ни один банк не охраняют так, как тебя.

– Да, папа очень… переживает за меня, – с натянутой улыбкой произнесла я.

– Ага, как чокнутый, – с досадой в голосе отозвался Шестаков.

– Вить, я… – язык у меня потяжелел от слов, которые собиралась произнести.

– Тренер не отпустит меня, сможешь подождать полчаса? – он словно не замечал, что я часто моргала и сжимала лямки рюкзака. Рядом с Витей я словно вновь возвращалась в наше счастливое детство, ощущала тепло, мне хотелось смеяться; и от всего этого я должна была добровольно отказаться. Сердце разрывалось на части, в глазах застыли слезы.

– Вить, я…

– Подождешь?

– Не приходи больше ко мне, – на одном дыхании произнесла я, словно ощутив, как острые иглы пронзили грудную клетку. Но я прекрасно помнила слова отца, не забыла боль от его ударов и не хотела, чтобы пострадал кто-то еще. От безысходности и обиды накатывала тошнота, и слезы. Мне хотелось думать, что это дурной сон, что сейчас я открою глаза, и все плохое закончится. Однако это был не сон, ведь во сне не бывает так больно.

– Ч-что? – прошептал Витя. Он посмотрел на меня удивленно и испуганно, сделал шаг навстречу, потянулся ко мне, но я отступила. У меня затряслись руки.

«Не смотри так на меня. Пожалуйста!», – просила я мысленно.

– Не приходи больше, – произнесла как мантру.

– Ты сама будешь приходить? – не поняв спросил Витя. В ответ я покачала головой, отводя взгляд в сторону.

«Не смотри так… Ну, пожалуйста!», – молила я.

– Что это значит, Рита? – голос Вити дрогнул, от чего у меня в груди едва не случился атомный взрыв. Я любила его, наверное, как человек может любить только жизнь, воздух и первые лучи солнца.

– Мне больше не хочется с тобой дружить, – сказала я и тут же развернулась, потому что по щеке покатилась слеза. Хоть бы он не увидел ее, хоть бы не заметил, с какой болью давались мне эти слова.

– Рита! Ты что за глупости говоришь! – крикнул Витя.

– Шестаков! Я тебя на минуту отпускал, а не на всю тренировку! – тренер появился вовремя, и я побежала прочь. Сорвалась с места и устремилась вперед, поджимая губы, которые становились солеными от слез, скатывавшихся по щекам.

– Рита! Романова! Стой! – его голос с каждым шагом звучал тише, но все равно словно резал кожу, оставляя на ней шрамы, которые никогда не заживут. Я споткнулась, почти упала, но почему-то удержала равновесие. Жаль. Впервые в жизни мне хотелось ощутить физическую боль. Лучше бы отец ударил меня сейчас. Лучше бы он бил меня тысячу часов подряд, чем то, что произошло сегодня.

– Рита! – я подбежала к дороге, но не остановилась и выскочила на красный. За спиной сигналил автомобиль, мужчина высунул голову из открытого окна и ругал меня, не выбирая выражений. А я никак не могла перестать бежать и плакать. Казалось, если остановлюсь – сломаюсь. Казалось, если бы Витя догнал меня, я уже не смогла бы вычеркнуть его из своей жизни.

Но он не побежал. Не увидел моих слез. Так и не узнал, какой убийственной для меня была произнесенная ложь.

Глава 6 – Рита

Всю ночь я проплакала, и наутро даже мама заметила, как опухли мои глаза. Она пыталась заговорить, задавала будничные вопросы, поглядывая на отца, который старательно делал вид, будто тоже обеспокоен моим состоянием.

Лжецы.

Все вокруг были лжецами. Да и я сама попала в их ряды, потому что соврала маме о болях в животе и выпила ненужные обезболивающие таблетки. Однако лучше не становилось ни на минуту. Мне хотелось плакать сутками напролет, исчезнуть. Но я понимала: нужно принимать реальность, пусть в ней и не будет больше Вити.

Однако Шестаков появился на следующий же день. Поздно вечером, зайдя на кухню попить воды, я услышала за окном голос Вити. И не только я. Отец тоже вышел. На осунувшемся лице его забегали желваки, когда папа увидел Шестакова возле нашего подъезда.

– Я не звала его, – с ужасом в голосе прошептала я, побоявшись посмотреть в глаза отцу. Во рту застыла желчь, на грудь словно упал груз. Мне было тяжело дышать, я ощущала панику.

– Рита, иди в комнату. А Витя… Я скажу ему… – произнесла мама, стоявшая в проходе между коридором и кухней и тоже видевшая все это.

– Скажи ему, чтобы больше никогда не приходил, – я развернулась и пошла к себе. И без этой фразы мне было тошно, хотелось рыдать. Я будто закрыла себя в непроницаемую деревянную коробку, в которой не было места свету.

Однако на этом попытки Шестакова не закончились. Витя поймал меня в школе. Он ждал в коридоре, когда я переступлю порог с улицы. Я чудом проскочила вместе с толпой внутрь, куда моего бывшего лучшего друга не пустила охрана. На второй день ситуация повторилась, только побег не удался. Витя все-таки выцепил меня и силой оттащил на улицу к турникам.

– Что за дела, Романова? Ты с ума сошла? Заболела? Обиделась на меня? – закричал он, опираясь на турник головой. Хорошо, что вокруг никого не было, и мы не привлекали особого внимания других школьников.

– Нет, просто, – сухо ответила я. Сердце сжалось от того, как холодно прозвучал мой ответ, – словно я сама себе воткнула нож в горло. Я не могла смотреть на Витю, мне это казалось предательством.

– Что просто? Мы дружим с какого возраста? Ты забыла? Я ведь говорил, что мы всегда будем вместе! Я не собираюсь подчиняться твоим тупым заявлениям! И я буду к тебе приходить, хочешь ты того или нет!

– Делай, что хочешь, – со вздохом произнесла я и двинулась в сторону школы. Витя снова схватил меня за руку и дернул. Мы пересеклись взглядами. Мимолетно. Всего секунда, а внутри словно разорвалась атомная бомба. Мои губы дрогнули. Шестаков видел мир иначе. В его мире была радуга, а в моем шел бесконечный дождь.

– Рит, я… я не понимаю, почему ты решила отказаться от меня.

– Мне пора, – шепнула я, вырываясь из рук Вити. Мне надо было сказать ему что-то более убедительное, но я не смогла. Отталкивать мальчика, которым дорожишь, оказалось невероятно тяжело.

И нет, это была не последняя попытка Шестакова; он вообще не умел проигрывать, – наверное, поэтому он быстро становился в любой компании негласным лидером. Люди тянулись к Вите, но меркли рядом с ним. Ему стоило только выйти в центр, как вокруг сразу разносились радостные голоса и смех. Я тоже смеялась и была одной из тех, кто грелся в тепле, исходящем от этого яркого мальчишки. А теперь его не было. Солнце исчезло. Оно погасло. Витя погас для меня.

В следующий раз Шестаков притащил мороженое, но я не взяла его, пройдя мимо, словно мы вовсе не были знакомы. Больнее всего было видеть горечь и обиду в его глазах. Я утешала себя только тем, что однажды смогу все ему объяснить и извинюсь. Мы станем старше, обязательно встретимся и поговорим по душам, я расскажу, что в моих намерениях не было ничего плохо, и что мне вовсе не хотелось с ним прекращать дружить. И пусть я не была уверена, что мы сможем снова стать друзьями, все равно планировала извиниться.

Он не должен пострадать от рук отца.

День шел за днем, неделя пролетала за неделей. Витя приходил почти каждый день. Он пытался поговорить, словно понимал, что в конечном счете я могу дать слабину и сдаться. И я почти сдалась, однако папа напомнил мне, ради чего я держалась столько времени.

В пасмурную субботу, когда мы с отцом вышли в школу, то встретили Витю у выхода из нашего двора. Он держал в руках маленького котенка и смотрел на меня с такой же надеждой и просьбой, как и этот бездомный малыш.

– С дороги! – буркнул папа, оттолкнув Шестакова, который стоял на ступеньках. Витя едва не упал и не удержал котенка, но тот успел повиснуть у него на рукаве и громко запищал. Я остановилась, у меня перехватило дыхание от нахлынувших чувств вины и тоски.

– Рита! – крикнул Витя.

– Идем, – настаивал отец.

– Павел Дмитриевич, позвольте проводить Риту в школу.

– Не смей даже близко подходить к моей дочери, выродок! – рявкнул папа. Он повернулся и сделал шаг в сторону Вити, сжимая кулаки. Я испугалась. Настолько сильно, что начала задыхаться. Перед глазами снова возникли картины, так пугавшие меня все это время: как отец в ярости бьет Шестакова, как наклоняется над ним, кричит и обвиняет в грехах его отца.

– Папа, я в школу опоздаю! – закричала я, схватила его за руку и потянула за собой, прося всех богов уберечь Витю.

«Пожалуйста…»

Отец хмыкнул, Витя молча опустил голову, и мы пошли каждый своей дорогой. Тем же вечером папа устроил скандал. Мамы опять не было. Она не знала, как я умела терпеливо ждать окончания гнева отца. Три или четыре удара, не больше – чтобы не осталось следов, чтобы я не хромала, чтобы никто не заподозрил, какая плохая дочь растет в семье Романовых. А потом были извинения. Папа всегда извинялся. Не сразу, но через день или два он приходил ко мне, приносил маленькую шоколадку и говорил о своем сожалении, которое якобы мучило его.

«Лжец», – с ненавистью думала я.

Мама любила лжеца. Я была дочкой лжеца.

А через неделю состоялась наша последняя встреча с Витей. Он опять ждал меня в школе, сегодня с ним даже не было рюкзака и формы. На нем была повседневная одежда: джинсы и майка.

– Рит, если мы перестанем общаться, этот мир взорвется, – сказал Шестаков с нескрываемым отчаянием, так словно это говорил и не мальчишка вовсе, а взрослый парень. Я стояла напротив него, сжав лямку рюкзака и опустив голову. Меня будто опустошили. Не было ни сил, ни слов, ни даже чувств… Я словно исчезала, оставляя после себя только пепел на мокром асфальте.

– Пусть бы он рухнул скорее, – произнесла я сиплым голосом. Развернулась и без сил поплелась в сторону кабинета.

– Если ты сейчас не остановишься, если не подойдешь ко мне, я клянусь… Я… Я больше никогда к тебе не подойду. Слышишь?

Мне казалось, больнее уже не будет. Мне казалось, я уже столько слез пролила, столько горя испытала. Да и ничего не менялось: что бы я тогда ни сделала, мы все равно не смогли бы быть даже друзьями. Я заставила себя привыкнуть к этой мысли. Но от этой фразы, произнесенной Витей, у меня оборвалось дыхание. Я остановилась, еще крепче сжимая лямки рюкзака. По щекам покатились слезы.

Мне хотелось сказать, что я этого не слышала. Мне хотелось развернуться и побежать к нему, обнять и больше не расставаться.

Еще недавно казалось, что наша дружба будет длиться вечно. Но что такое вечность? Кто вообще сказал, что она существует? Все проходит и все забывается: голоса, улыбки, смех, лица. Его глаза, сияющие в непроглядной тьме, такие же яркие и непостижимые, как звезды на ночном небосклоне. Его задорный и требовательный голос и горячие объятия, в которых можно было согреться даже в самый холодный январский день. Все забывается. И Витя скоро забудет меня.

Мы останемся лишь отголоском воспоминаний. От них останется только пепел.

Не оборачиваясь, я сделала шаг вперед, прочь от него. Затем еще один шаг и еще. В груди было легкое покалывание, но с каждой секундой боль от потери близкого человека, словно наносила удары ровно в цель. Она окутывала, не позволяя сделать вдох. Удар за ударом. Подобно раскаленному кинжалу, который вонзают в жизненно важный орган. Стремительно, не давая возможности увернуться.

Силы медленно покидали меня. По щекам катились горькие слезы. Но я так и не оглянулась. Оставляя позади нечто важное: частичку себя. Моего Витю.

Глава 7 – Рита

Через четыре недели до нас дошли новости: Шестаковы развелись. Папа злорадно хихикнул, мама никак не отреагировала, а я была вне себя от горя. Я не могла перестать думать о том, каково было Вите сейчас, с кем он останется после развода, не уедет ли вообще из города. Последний вариант особенно пугал, но даже если он и уехал бы, это было бы все равно, ведь в любом случае больше никогда не будет нас. Мне все чаще хотелось плакать.

Время шло – порой слишком медленно, а порой оно вовсе останавливалось, и я переставала понимать, какой на дворе месяц, день и сезон.

Закончился четвертый класс, а там пятый с шестым. Папа менялся, и не в лучшую сторону. Я надеялась, что с исчезновением Шестакова он перестанет поднимать на меня руку, но его методы не стали другими. Менялись только причины: четверка по литературе, недоеденный ужин, длина юбки, открытые плечи. Я превращалась в чучело, которое прятало под одеждой свою индивидуальность.

Папа выбросил почти все брюки из моего шкафа, сказав, что девушка не должна носить обтягивающую одежду. Запрещал распущенные волосы или блеск для губ. Маму заставил надеть косынку на голову. Хотя она и так почти погасла – никто не смотрел на нас с ней, а то и вовсе обходили подальше, принимая за неблагополучных.

В школе надо мной посмеивались, называли нищенкой. Я никому ничего не отвечала и просто ждала дня, когда смогу выбросить все эти ненавистные вещи в окно, уехать в другой город и забыть прошлое, как страшный сон. Иногда, конечно, в кромешной теме мелькали лучики света – я встречала Витю. Замечала его в городе, пряталась за деревом и тайно подглядывала. Шестаков к окончанию шестого класса стал очень высоким, да и руки его покрылись рельефными мышцами. Он всегда был в компании: мальчики и девочки – громкие и веселые. Витя улыбался им, а они улыбались ему.

Я с завистью смотрела на Шестакова. Сколько бы ни проходило дней, месяцев и лет, мое сердце продолжало тосковать по нему, тянуться и мечтать о встрече, дружбе и о том обещании друг другу, которое мы больше никогда не сможем исполнить.

А летом у меня появилась первая и единственная подруга – Наташа Краснова. Это произошло совершенно неожиданно. Ее семья переехала в соседний подъезд, отец семейства в первый же день перебрал с алкоголем и кинулся на Наташу. Она выскочила на улицу с разбитой губой и сжатыми кулаками, а я в этот момент шла из магазина, держа в руках пакет с продуктами.

– Ты… в порядке? – спросила я, разглядывая красивую девочку перед собой. Ната была чуть выше меня ростом, но гораздо худее, словно тростинка. Волосы цвета вороньего крыла разлетались на ветру, а мраморно-бледная кожа и большие глаза карамельного отлива привлекали внимание. На ее руках были татуировки в виде лиан, тянувшихся вверх, к плечам. Я так и замерла, разглядывая новую соседку. Она казалась старше своих лет, года на два или три.

– В чем дело? Чего глаза вылупила?

– А… ну… ты просто очень красивая, – выдала я первое, что пришло в голову. В ответ девчонка рассмеялась, но лишь на пару секунд, а потом также резко замолчала и нахмурилась.

– Моя красота не для тебя, а ты на мешок с картошкой похожа.

– Согласна, – кивнула я, усаживаясь на лавку возле своего подъезда. Эти широкие вещи выглядели ужасно, за ними даже не было видно, есть ли у меня талия или грудь. Мне стало смешно.

– Ты чего угораешь? – девчонка развеселилась, подошла ко мне и тоже уселась рядом.

– А что, смеяться – это запретное действие? Или мешок с картошкой может ходить только с тоскливым видом?

– Наташка! – из подъезда выскочила женщина. Она выглядела несуразно: сальные волосы, яркого-красного цвета губы, платье, обтягивающее далеко не худенькую фигуру, в руках у нее было грязное полотенце..

– Пусть только сунется ко мне! Клянусь, я зарежу его! – прошипела Ната.

– Ты и так отцу руку порезала! – возмутилась женщина. И тут я поняла, что это – мама девчонки.

– Пусть спасибо скажет, что я промазала.

– Дрянь, – отмахнулась дама, а затем развернулась и пошла обратно в подъезд.

– Ненавижу отца, – произнесла Наташа. – Но ничего! Я красивая, скоро найду себе крутого парня и брошу этот свинарник.

– Я тоже… – честно призналась, хотя я мечтала не о парне, а лишь о том, чтобы убежать из дома.

– Тогда будем знакомы! Я – Ната, а ты?

И мы подружились вопреки всем законам. Мы были совершенно разными, хоть и одного возраста, но обе страдали от родителей, от которых не могли нигде спрятаться. Я узнала, что татуировки покрывали шрамы на теле Наташи, а она узнала, откуда у меня синяки, и почему я ходила в таких странных нарядах.

Я убеждала ее читать книги и предлагала в будущем вместе поступить в университет. Мне казалось, что из нас вышли бы отличные соседки. Но Ната не планировала учиться, она мечтала о парне: крутом, богатом и сильном, чтобы он поставил на место ее отца-тирана.

– Знаешь, ты должна сходить на свидание! – заявила Краснова однажды в конце восьмого класса. Мы учились в разных школах, но Ната ненавидела почти всех, кроме мальчишек, которые приносили ей вкусности и разные подарки.

– Я? На меня ни один парень не смотрит, ты о чем? – засмеялась я. Мы шли по бульвару. Моя длинная бирюзовая юбка почти волочилась по асфальту, а широкая белая рубашка не позволяла разглядеть даже намека на фигуру; а вот Наташа была в короткой, под самые ягодицы, джинсовой юбке, которая открывала ее худые длинные ногии обтягивающей кофточке малинового цвета. Она одевалась довольно броско, и всегда привлекала к себе внимание.

– У нас с тобой почти один размер. Я дам свое платье и сделаю мейк, как тебе идея? Или ты до конца дней собралась сидеть в клетке со своим чокнутым папаней?

– Я просто хочу… – я резко остановилась, не договорив. Подул легкий ветерок, на вдоль аллеи на деревьях зашелестела листва, шум с проезжей части стих, будто кто-то сверху заглушил громкость.

– Ты чего? – спросила Ната, щелкнув перед моими глазами пальцами.

– Витя… – прошептала я, устремив взгляд вдаль. Там, через дорогу, он стоял рядом с какой-то девчонкой. Они целовались. Его руки касались ее талии, скользили вниз, по пояснице к бедрам. Так нежно и интимно…

– Я чего-то не знаю? Кто этот мальчик? Хорошенький, – усмехнулась Ната, а мне и сказать нечего было. Из глаз покатились слезы. А чего я, собственно, ожидала? Что он будет хранить верность? Да и кому? Серой и мрачной Рите, которой даже дворник не подумает сделать комплимент.

Я закрыла рот ладонью, отводя взгляд. В голове вспыхнули воспоминания из прошлого, из нашего детства. Почему они не пропадают? Почему чувства такие живучие?..

– Ритусь, ты чего? Эй, – Наташа закинула руку мне на плечо и притянула к себе, крепко обнимая. – Ну, хочешь, мы этого парня сделаем твоим? Хочешь? Ты только скажи! Я научу тебя, и он…

– Пойдем домой, Нат? – всхлипнув, сказала я.

– Но ты мне все расскажешь!

– Пойдем, не хочу, чтобы он видел… не хочу его видеть.

* * *

Наташе я все-таки рассказала всю свою грустную историю. Она сразу загорелась идеей восстановить наше общение с Витей, даже навела о нем справки. Оказывается, теперь он был богатым наследником: носил дорогие часы, одевался в хорошую одежду, делал фотки на крутой телефон. Шестаков стал капитаном баскетбольной команды, выезжал на соревнования, ему пророчили светлое будущее в профессиональном спорте.

И да, у него была девушка – Алена Смирнова. Невысокая, яркая, улыбчивая, с копной пшеничных волос, идеальной фигурой и миловидным личиком. Соцсети пестрили их совместными фотографиями, да и статус «встречаемся» вполне однозначно говорил, что надежды у меня нет.

– Швабра! – заключила Ната. – Богатая и пустая швабра. Он с ней переспит и забудет ее.

– Чего? – не поняла я, завистливо разглядывая фотографии. Столько лет сдерживалась, не искала вестей о Вите, жила воспоминаниями, которые грели душу и сердце. А теперь увидела, и словно кипятком обожгло не зажившую рану.

– Ты гораздо красивее, Риточка! Надо просто стянуть с тебя этот дурацкой мешок!

– Я всегда думала, что друзья нужны для того, чтобы говорить правду.

– Ничего себе, – засмеялась неожиданно Ната. – Ты стала дерзить, мне это нравится!

– Кажется, ты заражаешь меня своей стервозностью. Отодвинься, я еще хочу спастись.

– Ладно, – махнула рукой Наташа. – Но мы еще вернемся к этому разговору! Если есть хоть один шанс поймать золотую черепаху, надо его использовать!

– Рыбку, – поправила я. – У Пушкина была рыбка, а не черепаха.

– Да какая, к черту, разница? – вспыхнула Краснова. – Хоть золотое авокадо. Главное, – чтобы парень твоей мечты любил и хотел тебя, а не какую-то пустую фифу.

Я засмеялась. Не стала возражать, да и идею с захватом парня мечты все же пришлось отложить. Попросту на это не было ни сил, ни времени. Мама неожиданно забеременела. Вот уж чего-чего, а пополнения в семье я не ожидала никак. Не с нашим бюджетом, да и не с папиными методами воспитания.

Что будет ждать маленького ребенка в этом месте? Хорошо ли будет ему…

Наверное, надо было рассказать матери про отца. Но я не смогла. Когда я увидела их вместе, – как они улыбались друг другу, с какой радостью папа трогал живот мамы, – приняла решение – молчать. Как тут скажешь, что твой муж – тиран, постоянно бьющий собственную дочь?

Беременность, правда, протекала не очень хорошо. Маме пришлось уйти в декрет преждевременно, а отцу – наоборот, перестать просиживать штаны на диване. Он устроился охранником в какую-то крупную фирму в дорогом элитном офисе и, наконец-то перестал сидеть дома, хотя я не была уверена, надолго ли его хватит на этой работе. Синяки перестали появляться у меня на теле, и в какой-то момент я даже забыла те уроки силы и жестокость, сверкавшую в глазах отца.

Думала, праздник пришел и на мою улицу. Однако когда мать положили на сохранение, отел снова стал прежним. Кто-то на работе испортил ему настроение, суп, который он сам же и забыл поставить в холодильник, прокис, носки порвались; ну, и под руку подвернулась я. Опять был ремень, снова крики и извинения. После пришлось покупать обезболивающие таблетки и два дня сидеть дома, натираясь мазями, потому что, откровенно говоря, чувствовала я себя ужасно.

Наташа позвонила мне, и, пока папа поехал забирать маму из больницы, заглянула в гости. Она опешила, увидев отметины на моем теле.

– Дьявол! – крикнула она, сжав кулаки. – Зарезать его мало! Как же бесят эти мужики! Уроды! – подруга то и дело сыпала ругательствами, а я думала только о том, чтобы мама ничего не заметила Ей нельзя было волноваться. Пусть бы никогда не узнала, каким жестоким бывает ее муж.

– Однажды мир рухнет, – сказала я, вспоминая слова Вити.

Каждый раз, когда отец бил меня, я думала о нем: о его теплой улыбке и нежном голосе, о глупых шутках и глазах, в которых словно плескался целый океан. Только мысли о Вите помогали не сломиться, продолжать верить в лучшее, в то, что дождь не будет вечным.

Летом мама родила мальчика. Его назвали Матвей. Матюша. Самое безобидное и невинное существо на всем свете. А через неделю мы узнали, что у Моти слабое сердце. Скорее всего, через год ему придется делать операцию, на которую у нас не было денег, и которые вряд ли могли появиться в ближайшем будущем. Оставалось надеяться только на квоту, и мы молились, чтобы случилось чудо. Хотя я помнила – верить в чудеса чревато разочарованием и болью. Надежда может ранить больнее, чем ее отсутствие.