Читать книгу: «Seattle Overdrive», страница 2

***

Всё шло своим чередом: я искал временную работу, и каждый раз заканчивался провалом. С места бармена меня уволили за драку с посетителем; со склада канцтоваров – за воровство ручек. Примерно через пару недель после той вечеринки я, Джейк, Ричард и Алан поехали смотреть мотокросс. Кстати говоря, я так и не позвонил Мишель, – может, стеснялся, может, просто забывал, но всё ещё планировал это сделать, вот только песня для неё всё не сочинялась. Ну да ладно, короче, пришли мы, опоздав на двадцать минут, – шоу уже началось. Байки взмывали в воздух, делая невероятные финты, трюки, перевороты и тому подобное. Удивительно было – как они не боятся? Казалось, всего одна ошибка – и парень в пластмассовой скорлупе превратится в призрачного гонщика. Все эти шлемы и наколенники – просто иллюзия защиты, может, это и не так, я мало в этом понимаю.

Действо происходило за городом, на дорогу ушёл не один час. Всюду был песок – его здесь когда-то выкапывали, оставив громадные песочные кратеры и навалы. Помимо байков в шоу участвовали квадроциклы, и прочая весьма шумная техника. В опасной близости от трассы были сколочены лавки, столы и прочие предметы для отдыха. Из специально оборудованных машин играла музыка, был организован бар с прохладительными напитками и алкогольными коктейлями. Мы уселись в тени под навесом, явно желавшим обрушиться в любой момент. Солнце неумолимо светило, не давая разглядеть ни одного трюка очередного сорвиголовы.

Я надел тёмные очки. Джейк подошёл с охапкой банок холодного пива, мы расхватали по одной и начали наблюдать. Иногда люди падали, но травм никто не получал, – как я понял, это норма подобных мероприятий. Даже в такое время я думал о своём, в основном о неудачах на работе, – скорее, это были закономерности, если начистоту. Родители перестали давать денег, им казалось, что от них мне только хуже, тратить с пользой я не умел. И, конечно, я думал о Мишель и своей ещё не написанной песне для неё. Зря пообещал, придётся исполнять, а мне стеснительно, чтоб её.

– Слушайте, парни, как думаете, – спросил я, почувствовав лёгкое смущение, – если я придумаю песню и спою для Мишель, это будет не слишком сопливо? В смысле, не банально? А то как в дурацком романтическом фильме. Не люблю так это всё… Пообещал просто, теперь не знаю, что делать.

– Тебе она нравится? Мишель замороченная какая-то, будто вылезла из фильма Тима Бёртона². Понятия не имею, как она к этому отнесётся, – сказал Рич.

– Пока не знаю… вроде как нравится… – сказал я по возможности холодно.

– Да придумай и спой, что такого особенного. Хотя, конечно, дьявольски сопливо, – хихикнув, сказал Джейк.

– Алан, ты как думаешь? – спросил я.

– Чего?.. О чём?..

Алан тупо смотрел на трассу, даже не слушая разговора.

– Да ничего, не парься, – прыснул я, и ещё больше запутался – хорошая идея или таки нет?

Разговор не слишком ладился, и мы просто смотрели шоу, я задумался о желаниях каждого из нас. Джейк мечтал быть на месте тех ненормальных ребят; Алан мечтал просто о деньгах, насколько я знаю, о размеренной жизни; Рич хотел успеха и публики, но точно не мог определить инструмент достижения цели. Я хотел стать музыкантом; мне не нужны яхты, феррари по цвету на каждый день недели, виллы и самолёты.

Возможность – вот в чём суть. Одно дело, если у тебя нет крутой машины, но ты можешь купить её так же легко, как хот-дог. Совсем другое, если у тебя её нет и, скорее всего, никогда не будет. В обоих случаях ты пешеход, но случаи эти уж очень разные. Круто вести себя как бездомный хиппарь просто потому, что ты так хочешь, а не из-за того, что приходится. Большой успех может оправдать почти любые виды маргинального поведения: он алкоголик, но отличный художник; он наркоман, но гениальный музыкант; он шизофреник, но гениальный писатель. В таких случаях суммы положительных и отрицательных черт возносят больше, чем сумму только положительных. «Да будет хвала саморазрушителям!» – вскрикну я. Чем больше эпатажа и глупости при наличии гениальности, тем больше любви и внимания: философия очень одиноких вечных детей выглядит примерно так. Я это понимаю, но другой философии у меня нет. Не я первый, не я последний.

Мне тогда казалось, что успех есть эссенция жизни. Мы ещё успевали всё реализовать, хотя уже чувствовали давление времени. Слишком часто скатываюсь в эту тему, постараюсь избегать её впредь. Чёрт бы её побрал.

Chapter 2
Eyes Of A Dreamer

Прошло около полугода после нашей поездки на мотокросс. Мои навыки росли: пальцы были быстры, голос срывался с лирического тенора на истерику в один момент – я безустанно тренировался. В мыслях было только одно – музыка, ритмы. Слова крутились в голове, сплетаясь с новорождёнными мотивами, и не давали покоя, всё постороннее слетало с этой чёртовой карусели. Я собрал какую-никакую группу и назвал ее Jerash – в честь города на севере Иордании, который был разрушен землетрясением, но был воздвигнут вновь. Тут шла параллель с рок-музыкой, которая явно потеряла былую вездесущность, мне от этого было действительно больно; я видел, как она умирает, и хотел успеть побывать на вершине ниспадающей гранж-революции, несущей погибель рок-н-роллу. Время психоделического рока³ давно прошло, а гранжа⁴ – как раз уходило. Бывали времена, когда на пике популярности The Rolling Stones⁵ женщины падали в обморок на концертах и мочились в штаны.

Сейчас всё это начинает неумолимо затухать, происходит смешение стилей, но ничего нового не изобретается. По крайней мере, после нулевых. Кто знает, может случится ещё что-то особенное, ведь скорое начало нового тысячелетия сулит много перемен, – но всё же, кажется, что гранж-революция была последней. Короче говоря, у нас была непосильная задача – напомнить о рок-н-ролле, сделать что-то новое и успеть отхватить кусок той остаточной истерии. Подозреваю, что это невозможно, но попробовать стоит, терять особо нечего, – а если говорить совсем уж откровенно – это невозможно абсолютно точно. Идти в тупик, делая вид, что это не так – моё кредо. Ну и к чёрту.

В группе состояли: я, как ритм-гитарист и вокалист; Джейк был соло-гитаристом, играл он лучше меня, но петь не умел, да и не хотел. Рич был басистом, играл на клавишных инструментах, а также разбирался в мастеринге и во всех этих сложных и страшных словах; у него было много аппаратуры и у единственного из нас – музыкальное образование оно нам сильно пригождалось. Это был редкий случай, когда человек вспоминал злого преподавателя по фортепиано и его линейку-хлесталку на своих пальцах добрым словом. Алан слыл барабанщиком: учился сам под нашим давлением – ибо другого барабанщика не нашлось, поэтому получалось не очень круто, но получалось.

Музыка вообще странная вещь: всего лишь набор звуков в определённом порядке, но этот набор может творить великие вещи. Одна мелодия заставит радоваться, другая – грустить. С одной песней шли в бой, с другой предавались земле. Одна композиция спасёт жизнь, другая может её забрать. Не конкретный аудиоряд, конечно, имеет такое воздействие, а скорее культура и точка сборки, которую он предлагает. Может, музыка, которую мы слушаем, – отражение нас самих: поэтому она и столь разнообразна? Или мы становимся отражением нашей музыки, как всего остального окружения? Сложно сказать определённо, да и мне плевать, если начистоту.

Как-то вечером я начал сочинять песню для Мишель: выходило неплохо – текст простой, не слишком замысловатый, но, думаю, как раз подходящий. Просидев в одиночестве пару часов, я уложил на лист ноты и слова, которые собирался воспроизвести в нужный момент.

Я, наконец, начал снимать захудалую квартиру, нашёл работёнку в магазине строительных товаров пару месяцев назад… Поганая работа, но зато не сильно напрягающая. Моему отцу предложили работу в другом городе, это было очень плохо. Только всё стало понемногу налаживаться, мечта собиралась в путь без развилок и поворотов. Нельзя было уезжать, но я не знал, как сказать, что намерен остаться – разговор предстоял непростой.

Слава богу, поток мыслей перебил звонок в дверь: пришла вся моя горе-команда с несколькими паками пива «Гиннес». Ещё с ними была Линда и… угадайте кто? Мишель, которую они якобы встретили по дороге. Я был явно не в форме для встречи: в рваных джинсах, кофте на молнии на два размера больше; с грязными волосами, как будто прошлую ночь провёл на газетах в парке. Хоть я и нелицеприятно выглядел, зато был энергичен и весел, был рад видеть Мишель, даже очень.

– Мар, привет, как дела? Вид у тебя не очень, потрёпанный, мягко говоря…

– Привет, Мишель. Нормальный у меня вид – но всяко хуже, чем твой, – сострил я.

– Спасибо, если это комплимент.

– Да, он.

Я сел на ковёр, закурил сигарету и включил музыку, а конкретно – The Who⁶. Следом все тоже расположились на полу:

– Слушай, Мар, ты придумал хоть пару песен? Пора первый альбом клепать. Время идёт – надо что-то делать, – сказал Рич, отхлебнув пива.

– Кое-что набросал… Пару текстов, пару мелодий, материал есть, – ответил я.

Материала было и правда много: кучи черновиков и демо-версий на демо-версии, только из-за проблем с собранностью всё это превращалось в кипящую кучу мусора. Не зря когда-то мне прописывали риталин, чтобы я мог хоть как-то сосредоточиться. Я его, бывает, и сейчас принимаю, но уже не по рекомендации врача. Можно сказать, что этот препарат и стал мостиком к более сильнодействующим веществам. Не очень радужная картина получается, когда понимаешь, откуда пошло твоё пристрастие к разным пилюлям. Спасибо старому дядьке в белом халате.

– Ты мне песню обещал, не забыл? Я всё помню, – сказала Мишель.

– Не забыл, уже есть.

– Так давай! Я же сказала, что не отвертишься.

– Не-не, не сейчас. Не хочется.

– Давай-давай, вон инструмент в углу стоит, – влез в разговор Рич. Кретин. Алану и Джейку было до лампочки, они говорили о своём.

– Да хватит вам, чёрт бы вас побрал!

– Давай!

– Ладно-ладно. Идите к чёрту, – сказал я обречённо.

Мишель наивно смотрела на меня, не моргая, – видно было, что она ожидает чего-то особенного: от этого становилось не очень уютно, я не знал, смогу ли я оправдать ожидания. Я всегда хотел известности, но не любил публики – она меня смущала – мне было тяжело с собой справиться и собраться. Однако мне хотелось прятаться от папарацци, натягивать бейсболку на глаза, находясь в общественных местах, делать вид «как я от этого всего устал». Хотел читать небылицы из газет про себя за завтраком, делать плохие вещи во славу себе и своей известности, и прикончить себя, не дожив до тридцати пяти, – так бывает, когда имеешь всё, но остаёшься подростком, тем же парнем с улицы. Вот такая несуразица. Как сказал один человек: «Найди то, что любишь, и пусть это убьёт тебя»⁷.

Боже, опять я об этом…

– Хорошо, слушайте, демоны.

Я подстроил гитару, покрутив колки. Прокашлялся и начал:

– Там – там – пам – пам.

Я уже не помню ту песню, ей-богу, найти бы черновики, но думаю, всё это тщетно. А жаль. Сейчас она бы мне показалась диким бредом. Как и вся эта ситуация. Как и все ситуации до сих пор.

Все… самое сложное выступление в жизни: один на один – уж слишком интимно и близко. Мишель смотрит на меня, её глаза блестят, излучают радость и лёгкое смущение. Все мне похлопали – секунд пять – вроде понравилось.

– Нормально, мужик, мы должны добавить в альбом эту песню, ты не против? Не то чтобы мне очень понравилось, чисто для количества, – сказал Алан, валяясь на полу в позе сытого моржа.

– Можно, конечно, почему бы и нет. Мог бы и соврать, сказать, что она блестящая.

– Спасибо, Марлон, мне очень понравилось, лучший подарок для меня, серьёзно, – наконец прокомментировала Мишель.

– Я старался, Мишель, – сказал я, не слишком обрадованный вынужденным исполнением.

– Ты молодец.

Я снова включил музыку, и вечер пошёл в привычное русло. Снова закурил сигарету; подумал о разговоре с отцом, стал проигрывать в голове варианты развития событий – что ответить, что он может сказать. Ничего толком в голову не приходило – в смысле, ничего путного – только хуже становилось. Я решил поддаться общей волне – раствориться в сейчас, а это очень тяжело, почти невозможно, это сводит с ума: время замедляется, множество деталей открывается взору. Если честно, в состоянии «сейчас» мне удавалось пробыть не более двадцати минут за раз, может, год или два в своей жизни я и прожил по-настоящему, в остальном жизнь – просто автоматика, рефлексы. Пустые оболочки передвигаются по улицам, и я вместе с ними, такой же манекен. Кем-то отлитый кусок пластика. Но это нормально, стараться быть необычным вообще моветон. Но не об этом.

– Мар, ты чего загнался! – крикнул, пытаясь напугать, Джейк и бросил в меня пробкой – попал в щёку.

– А?.. Что?.. Ничего… просто задумался. Слушайте – может, пиццу закажем? Есть охота – ужас.

– Заказывай, чё. Я за, – сказал Рич.

– Сейчас… а сколько?

– Я думаю, стоит взять две, ведь нас много, – рассудила Мишель.

– Всякую дрянь едите. Это же яд форменный, – сказала Линда очень гордым голосом – как обычно. В шутку или нет – непонятно.

– Твои речи – это яд, а не пицца, – неожиданный заход от Рича.

– Чёрт, Рич, помолчал бы, говнюк.

– Да, не груби тут, – в шутку грозно сказал Джейк.

– Да пошли вы.

Мишель, Алан и Рич вышли на улицу проветриться. Остался я, Джейк и Линда. Наконец стало чуть тише.

– Джейк, ты работу нашёл? Приоделся, смотрю. Глядишь, и долг отдашь мне когда-нибудь? – спросил я.

Он, к слову, так и не вернул мне деньги, которые я ему одолжил полгода назад.

– Да… работу, мать твою за ногу.

– Работник месяца на криминальном поприще, – вставила неодобрительно Линда.

– Что? В каком смысле? Бабулю свою ограбил?

– Твою мамашу. Магазинчик одного араба… только не говори никому.

– Эм-м… ясно. А зачем? Всё так плохо? Не верится, что в этом была такая уж нужда, – поинтересовался я.

– Просто так…

– Что значит просто так? Решил в тюрьму угодить? Странно, что тебя ещё ни разу не сцапали – ты прямо ловкач. Ха!

– Нравится мне. Нравится быть гадёнышем. Ощущать это всё – понимаешь? Делать, что нельзя, переступать запреты назло. Деньги не главное, хотя это неплохое дополнение.

– Вот не осёл ли, а Мар? – спросила Линда, чуть не плача.

– Не знаю даже. В принципе я понял, что он имеет в виду. Даже не знаю… Как отнестись к этому? Что-то тут есть. Но всё равно советую бросить этого Чарльза Мэнсона⁸.

– Ну ты и… – не успел договорить Джейк.

Все вернулись, разговор был окончен… Я взял банку «Гиннеса», откупорил её и решил пойти постоять на балконе. Не было такого уж настроения участвовать в разговорах; вообще, надоели вечные посиделки у меня дома. Я закурил сигарету и просто смотрел вдаль. Бывает такое, что как будто отключаешься. Почему так происходит? Интересно… сатори на несколько секунд. Приятно стать ничем хотя бы ненадолго: не мыслить, не хотеть. Однако реальность коварно подкрадывается сзади и тут же пытается изнасиловать с особой жестокостью. Эх, стресс явно ударяет мне по мозгам. Мой любимый, выдуманный стресс. Я хотя бы это признаю, правда?

Снова из пучины мыслей меня выловил голос:

– Марлон, ты чего тут делаешь? – спросила Мишель тихо, с небольшой хрипотцой, – мне понравилось.

– Просто стою, курю. Сбегаю на сторону – как обычно… – сказал я, пытаясь оправдать нездоровую тягу к уединённости в неподходящее для этого время.

– Зря мы пришли без приглашения?

– Нет-нет, я не против. Просто нужна пятиминутная передышка. Улыбаться и делать весёлый вид – сложная работа, знаешь ли.

– Да, знаю… Что делал, пока мы не заявились? – спросила Мишель ещё тише и загадочней.

Она приблизилась к моей спине слева, пытаясь безуспешно заглянуть мне в глаза. Я немного напрягся – не знал, что делать. Обычно я спокоен, обычно мне до лампочки – но не с ней.

– Песню сочинял, которую обещал, прямо перед вашим приходом. Вовремя. Что тут скажешь, – ответил я, безнадёжно делая вид, что ничего странного не происходит.

Я почувствовал, как она прислонилась щекой к моему плечу. Меня смутила ещё больше эта неожиданность. Что я за тряпка… Я крутой! Я рокер!.. Нет!

– Я тебе нравлюсь? А, Мар?

– Ну… да… думаю, – и зачем я это сказал? – это очевидно.

– Хорошо…

– Эмм… это всё? Хорошо? – сказал я, нахмурив брови и усмехнувшись.

– А что я должна тебе сказать, дорогуша?

– Должна – ничего. Просто обычно, когда спрашивают о симпатии, предполагается взаимность, – отчеканил я, как с листа: уж больно было интересно вступить в эту игру.

– Я – нет, – ответила эта змея.

– Мы оба знаем, что ты не случайно встретила Рича, Алана и прочих. Скорее всего, вы с Линдой сговорились. Такая идиотская тинейджерская игра, – начал я было напирать. Не самое умное, что можно было сказать.

Гав-гав…

– Опять всю романтику портишь, Мар, у тебя в этом талант.

– Ладно, извини, – промолвил я, опомнившись.

Мишель обошла меня и встала напротив. Пристально посмотрела в глаза.

– Что ты будешь делать? – спросила она, хлопая ресницами. В её взгляде отражалась театральная наивность, невозможно было разгадать, насколько Мишель настоящая.

– Не понял, то есть?

– Ну что?

Гав-гав…

– Ты ненормальная, мне нравится…

– Опять мимо, Мар…

Она медленно приблизилась вплотную; прислонилась ко мне, извиваясь словно змея. Это был демон, он похищал мою душу с помощью изощрённой магии.

Гав-гав…

Сущая чёрная мамба – в хорошем смысле. Поцелуй был горячий и мокрый, её язык начал сновать туда-сюда, как выброшенная на берег рыба. Целоваться она совсем не умела, но мне понравилось – её поцелуй как-никак. Хоть… Хоть… Э…

Прошу прощения, отвлекусь на секунду…

– Луис! Заткни своего тупорылого пса! Или я его навсегда заткну, осел ты чёртов! Три часа ночи, мать твою!

– Пошёл ты, чучело патлатое! Да всем насрать на тебя! Ублюдок! Я убью тебя!

Так, на чём я остановился? Надо окно закрыть.

Где мои сигареты…

…Хоть мне и казалось, что она меня сейчас съест.

– Ладно, Мар, я пошла ко всем.

– Давай…

И что всё это значит? Она ненормальная, странная – мне это нравится. Весь остальной вечер мы делали вид, что ничего не произошло: сидели, пили пиво, разговаривали, строили планы. Вечер прошёл отлично; после того, как все ушли, я лёг спать, думал о Мишель, и о том, что между нами произошло. Ну как спать – скорее это было жалким подобием сна.

***

На следующий день после работы я пошёл к родителям и сестре в гости. Я про неё ещё не говорил: маленький бесёнок шести лет, комок беспокойства, я её очень любил, моя маленькая Инна – курносое чудо и кошачий фанат. Пришёл я, значит, к часам семи. Мы уселись ужинать – стол был что надо, много домашней еды: салаты, мясо, рыба. Большой минус жизни в одиночку – питаешься непонятно чем: на завтрак кофе с сигаретой, на обед кофе с сигаретой, на ужин обычно кофе с сигаретой. Уже через неделю меня начала мучить изжога, почти постоянно.

Так вот…

Всё начиналось вполне себе неплохо: Инна бегала по дому с куском мяса в руках, ей никто не мешал быть маленькой дикаркой. Чарльз, мой отец, походил на босса мафии, излучавшего силу жёстких решений. Моя мать Джоан, бывшая хиппи, ныне принявшая новую реальность под многолетним отцовским давлением, носила ретро, вела себя в стиле ретро, думала тоже в стиле ретро. Как-то всё официально, меня это насторожило, и тут я вспомнил о предстоящем разговоре – про переезд в другой город – и всё понял. Как я вообще мог про это забыть? Пока все думали, как начать этот диалог, я принялся уминать всё, что видел, без разбора – совсем оголодал. Через несколько минут поднял голову и оглянулся, все смотрели на меня, как будто я только что съел соседского кота; я взял салфетку, аккуратно вытер рот и руки, начал есть более прилично и сдержанно; все сделали вид, что ничего не было. Забавно, наверное, это выглядело.

– Слушай, Марлон, дорогой, помнишь, мы тебе говорили о переезде? Что ты об этом думаешь? С чего начнёшь на новом месте? – спросила Джоан.

– Пожалуйста, можете ехать. Я лучше тут останусь, – пробурчал я с набитым ртом.

– Марлон, не дерзи, – сказал отец, крепко сжимая вилку.

– Нет-нет, ты не подумай… Я не хотел грубить, я имел в виду, что вам действительно нужно ехать – там тебе и платить больше будут. А мне нет смысла уезжать – у меня тут всё, – попытался я сказать что-то умное.

– Марлон, мы должны быть вместе. Что ты тут будешь делать? Палец сосать на ужин, жить в коробке из-под холодильника? – говорила Джоан уже слезливым голосом.

Инна, почуяв неладное, исчезла в глубине родительского дома – умная козявка.

– Я снимаю квартиру, мне на себя хватает. Ужинать буду собственным запахом, ничего получше я не смогу придумать, – сделал я блестящее саркастическое замечание. Ну да.

– А дальше что? У тебя ни образования, ни связей – мы мало чем можем помочь, к сожалению, – процедил Чарльз.

– У меня есть план…

– Какой у тебя план? Какой план?.. Ты же ещё ребёнок, ты сейчас себе всё испортишь… Вот поедешь с нами, пойдёшь учиться снова куда-нибудь.

– Вот так всегда: говорите, что я ребёнок, а требуете взрослых поступков. Я не хочу никуда поступать – я не вижу смысла в этом. Кругом надменные люди, которым ты что-то должен, старые маразматики, которых нужно бояться – небожители среди людей, чёрт подери – а мне всё равно, они для меня никто, и поэтому они мне проходу не дают. Я просто хочу чувствовать себя хорошо, не более того…

Что я вообще за ахинею нёс тогда?

А может, и нет. Или да?

Надо в винный заглянуть…

– Ты понимаешь, что говоришь вообще?! Кто они? Идиот… дурак! – выкрикнул отец, показательно ударив по столу, – как иначе.

– Всё! Хватит… Ещё месяц времени есть подумать, а сейчас давайте спокойно посидим как семья, – сказала Джоан, поняв, что разговор всё равно зайдёт в тупик из ругани и недопонимания.

Остаток вечера мы просидели, изредка задавая друг другу банальные вопросы, меня это устраивало. В общем, мне нравилось: тепло, вкусная еда, семья, детёныш бегает вокруг стола. Но… но… но… это был не мой дом – я его уже потерял, а нового не нашёл. Несмотря ни на что, я чувствовал себя лучше, чем обычно. Моё было только моим: две пары штанов, две кофты, заплесневевший сыр в холодильнике, ковбойская шляпа, пара маек и гитара – круто. Перед уходом я заглянул в комнату Инны, она сидела на полу и рисовала что-то цветными карандашами.

– Привет, братик. Почему ты не с нами живёшь, я скучаю.

– Так получилось. Когда вырастешь и будешь взрослой, у тебя тоже будет свой отдельный дом. Будешь гулять допоздна, есть конфеты сколько влезет. Всё такое.

– А ты уже взрослый?

– Наверное… сравнительно. Где-то между тобой и отцом.

– А где твой дом? – спросила Инна, распахнув глазки.

– Не знаю, не здесь. Нарисуй мне рисунок, Инночка, и я пойду уже.

– Хорошо, сейчас.

Я вышел из комнаты, позвонил заказать такси, после пошёл попрощаться со всеми. Я хотел дождаться машины на улице – курить хотелось жутко. Перед тем как выйти, я снова заглянул к Инне – она как раз закончила рисунок на клочке бумаги: на нём была нарисована машинка, тучка и солнце сверху. Машинка ехала перпендикулярно вверх. Есть ли символы в таких вещах? Маловероятно… хотя… Я взял рисунок и заложил его в паспорт, поцеловал Инну в макушку и, наконец, вышел из дома. Пошёл слабый дождь – самое время, а то было слишком жарко и душно: много людей – много напрягов. Я достал сигарету, зажёг её и крепко затянулся, выдохнул дым, запрокинув голову, чтобы ощутить прохладные капли дождя на лице, было чертовски приятно. Свежий воздух, смешавшись с сигаретным дымом, вырвался изо рта, затем из носа и сразу, подхваченный ветерком, растворился в вечерних сумерках. Вдалеке я увидел фары моего такси – жёлтый «форд». Я быстро докурил, сел внутрь и уехал прочь.