Читать книгу: «Прощённая», страница 2

Глава 4

Её зовут Влада. Мою хозяйку. Теперь у меня есть хозяйка.

В магазине одежды, куда она меня привезла, консультантки чуть ли не облизывают её, и обращаются исключительно по имени отчеству. «Влада Сергеевна, Ваш кофе», «Влада Сергеевна, как проходит поездка Вашего жениха?», «Влада Сергеевна, новая коллекция поступит послезавтра. Вам обязательно она придётся по вкусу».

Мой джинсовый комбинезон, который я покупала себе с первой зарплаты прошлым летом, полетел в мусорное ведро. Я стояла за плечом хозяйки, и украдкой поглядывала на своё отражение в одном из украшенных витиеватой золотой рамой зеркал.

Пальцы так и тянулись одёрнуть короткое белое платье, которое бесстыже обтягивало тело. Серебристая молния спереди, ровной линией идущая от края юбки до самой груди, намеренно была устроена дизайнером так, что не застёгивалась до конца. И с этим разрезом, в котором выставлялась напоказ ложбинка, я ощущала себя легкодоступной и совершенно неправильной, себе не соответствующей. Коленки подгибались в красных туфельках на высоком каблуке. И непривычно позвенькивали украшения: тесный серебряный браслет с цепочками на запястье, и длинные серьги в ушах.

Я бросила взгляд на табло кассы, где зелёные цифры показали сумму. В руках блондинки мелькнула платиновая карточка, украшенная стразами. В первый раз вижу такую карточку. В первый раз вижу такую сумму. Мамочки, моя годовая зарплата.

Мы едем по той же дороге, на которой случилось несчастье. Место его смерти я узнаю сразу. На обочине сверкают малюсенькие обломки пластика. А на искривлённой сосне пухлый венок.

Я зажмуриваюсь, и снова вижу его тело, упавшее на асфальт. Словно он был неживым, когда его сбивала машина. Манекеном, а не той напористой грудой мышц, которая пугала меня своей силой и мощью.

За лесом Влада включает поворотник, мягко въезжает на свежий чёрный асфальт. И уже через минуту перед нами появляется круглобокая арка, перечёркнутая полосатым шлагбаумом.

Дома здесь невероятные. Я такие только в фильмах видела. С причудливыми башнями, пяти- и шестиэтажные, с помпезными колоннами и периллами полукруглых балконов. С мраморными статуями за прозрачными решётками высоких заборов.

На одном из участков мелькнул настоящий фонтан. На другом к дому вела широкая аллея из цветной плитки, а вдоль неё каштаны павия. А на лужайке третьего был настоящий топиарий: цветочную клумбу, пышную от сине-сиреневых соцветий, обступали кустарники в виде слонов и жирафов, которые будто пришли на водопой.

Влада остановилась перед резными воротами, которые стали медленно открываться, словно невидимые швейцары учтиво придерживали их створки.

Дом скрывался за цветущими липами. Бабочки порхали у роскошных крон, напиваясь нектаром. В машине запахло подслащённым чаем и свежескошенной травой. Под колёсами зашуршал гравий.

– Так, – Влада остановила машину и повернула ко мне голову. – Макияж и укладка были бы лишними, – скользнула взглядом по моему лицу и волосам. – А вот это надо убрать, – её пальцы зацепили мою золотую цепочку с маленьким крестиком. Я перехватила её запястье, и она встретила меня таким возмущённым взглядом, что ладони сами соскользнули обратно на колени.

Блондинка стащила с меня цепочку со словами:

– Заберёшь через месяц. Когда хозяин дома с тобой наиграется.

Убрала в свою сумочку-клатч. Достала помаду, и намазала новым слоем на свои губы, смотрясь в зеркало. Снова уставилась на меня.

– Пожалуй, тебе подойдёт. Иди-ка сюда, – притянула меня за подбородок. Губ коснулась прохлада красного цвета. – Отлично, – Влада улыбнулась. – В меру бесстыже.

Я сглотнула. У меня уже не осталось сомнений, какие услуги я должна буду выполнять для некоего Ильи. Только если он живёт в таком шикарном доме, что ему стоит заиметь десяток таких, как я, даже лучше?

– Первое, что ты должна будешь сделать, когда увидишь его, – блондинка хищно улыбается, – молча подойти, встать на колени, и поцеловать его руку. Поняла? Уж больно хорошо ты смотришься на коленях. Ему понравится. Поняла, спрашиваю?

Быстро киваю.

Это действительно происходит со мной?

Я выхожу из машины, и передо мной предстаёт дом во всей красе. Мне приходится запрокинуть голову, чтобы охватить взглядом всю высоту этого четырёхэтажного красавца. Словно я подошла к айсбергу. Такое впечатление производит эта махина из белых стен и многочисленных, в виде разных геометрических фигур окон. Стёкла переливаются как грани льда на солнце. А необычная шершавая поверхность стен издали кажется пушистой как снег. Балконы, выступы, украшенные лепниной, ответвления от основного здания, полукруглые и квадратные. Все они будто вытекали, замерзали, и снова плавились.

ЕГО дом. Словно выточен из глыбы льда. Каким жёстким человеком нужно быть, чтобы заработать на такое? Каким придирчивым и строгим, чтобы подопечные сработали так идеально? И какие предпочтения иметь? Мне начинает казаться, что хозяин дома сам холоднее льда. И я снова чувствую, как немеют пальцы, и мурашки бегут по коже.

Я считаю ступени, пока мы поднимаемся по полукруглой лестнице. За стеклянной дверью с двумя створками прячется холл, уставленный мебелью из тёмного дерева. К своему стыду я отмечаю, что не знаю названий и половины этих причудливых в своей форме лавочек и шкафчиков.

– Ты что делаешь? – Влада уставилась на мои босые ноги.

– Ра-разуваюсь.

– Я тебе зачем туфли эти купила? Чтобы ты перед ним босиком предстала. Ты должна произвести соответствующее впечатление. Я ему не уборщицу дарю, в конце концов. Надела обратно, быстро.

Я послушно обуваюсь. И хозяйка ведёт меня сквозь арки до белого кожаного дивана перед огромным полукруглым окном. В комнате так светло, что я щурюсь.

– Сиди и жди здесь, – звук её каблуков постепенно удаляется, и только когда стихает совсем, я облегчённо выдыхаю.

Ужасно хочется позвонить маме. И Катьке. Но хозяйка сказала, что выдаст мне мой рюкзак с вещами и телефоном только после знакомства. А ещё мне нужно как-то поговорить насчёт завтра. Я любым способом должна попасть на похороны Антона. И поговорить с его мамой. И сказать что-то ему… на прощание.

Сижу уже пятнадцать минут. Высокие напольные часы толкают стрелки на «ровно час», и раздаётся будоражащий гул. Я невольно вздрагиваю. А потом поднимаюсь, и начинаю ходить взад-вперёд.

У меня мерзкое ощущение, что за мной наблюдают. Из-за какого-нибудь уголка сада сквозь это огромное окно, или через узенькое отверстие в зрачке на массивном портрете седовласого мужчины, или у них тут повсюду камеры…

Делаю несколько шагов по коридору в противоположной стороне от того, куда ушла Влада. Он изгибается полукругом. С одной стороны глухая стена, увешанная картинами. Над каждой маленькая лампочка, как в настоящих галереях, и под пейзажами размашистые и узкие, красивые и странные подписи художников. Закрадывается мысль, что всё это какие-то дорогущие подлинники. С другой стороны узкой дуги коридора вытянутые окна. За ними бесконечный цветущий сад. Я сама не замечаю, как иду всё дальше, перебирая взглядом кустарник за кустарником, и с удивлением обнаруживая, что не все из них мне знакомы.

И в итоге добираюсь до конца коридора. Я слышу шорох за глухой деревянной дверью. Трогаю ручку. Она поддаётся легко. И дверь распахивается.

То, что я вижу за ней, вынуждает меня затаить дыхание.

Глава 5

– Нельзя так делать! – я заявляю это настолько громко и безапелляционно, что сама не узнаю свой голос.

Эхо рассекает нежные очертания роз в распахнутом и светлом пространстве оранжереи. И заставляет молодого человека в фартуке замереть с секатором в руках. Острые лезвия почти замкнулись, ужасая меня своей близостью к тонкому стеблю.

– Нет-нет-нет, – я решительно подхожу. – Убери немедленно. Разве ты не видишь, здесь молодые листья. Бутон появится позже. Не трогай.

Касаюсь его пальцев на ручках огромного секатора, и становится так тепло. Оно растекается от самых кончиков под ногтями и ныряет с плеч к животу.

Сглатываю. Молодой человек стоит и разглядывает моё лицо. Его пальцы по-прежнему угрожающе сжимают секатор, и не слушаются меня.

Говорю тихо:

– Отдайте, пожалуйста.

– А ты знаешь, что нужно делать?

Его голос спокойный, размеренный. В нём есть какой-то особенный ритм. Как шорох звеньев толстой и тяжёлой цепи, которая круг за кругом обвязывает твоё запястье. Поначалу, каким-то неведомым образом, ты совершенно её не ощущаешь. До тех пор, пока он не дёрнет, и металл не вдавится в твою кожу. Причиняя боль и наслаждение одновременно. Наслаждение от того, что ты принадлежишь ему.

Отпускает оранжевые ручки, и отходит в сторону.

Я рассматриваю куст розы, и меня это немного отвлекает.

– Здесь есть слепые побеги. Но то, что ты хотел убрать, к ним не относится. А вот тут, – я раздвигаю листья, и отрезаю, – и тут, – ещё один щелчок, – теперь всё может измениться. Из пазухи появится боковой побег. А уже из него сформируется бутон.

– Она слишком давно спит. Я и решил, что так будет правильно. Убрать всё, на чём нет бутонов.

– Ты начинающий, что ли? – я поворачиваю к нему голову.

Он стоит, облокотившись поясницей на одну из тумб. Его белые, голые от плеч руки, упираются в каменную поверхность, и рельефы мышц и жилок сами напоминают что-то каменное. Идеально-гладкое и приятное на своих возвышенностях. И прохладное во впадинах. Длинные пальцы как лапы паука нависли на ребре столика. Между петлёй тёмно-синего садового фартука и узкой полоской белой майки чёрный виток татуировки. Мой взгляд ползёт по его трапецевидной мышце к шее, мощной, с выпуклым и аккуратным кадыком.

Но только я поднимаю глаза на его лицо, как тут же опускаю голову. От вида его усмехающихся губ, острых скул, и особенно глаз, над которыми низко посаженные, густые, вразлёт брови, в груди поднимается настоящий торнадо. Хочется сбежать и спрятаться от этих внимательных, серых, как капля дождя на белом шёлке, глаз. И никогда больше не встречать такое выражение лица: как будто он наперёд меня знает, чего я хочу.

– Я совсем без опыта, если честно, – хмыкает он.

– Значит, хозяину дома просто нравятся неопытные, какой бы сферы это не касалось, – бормочу я. – А кухарка здесь тоже без опыта?

– Хозяин предпочитает не экспериментировать в том, что касается еды.

Я прохожусь вдоль каменной столешницы, уставленной красными бенгальскими розами. Присаживаюсь у вазона с карминными полиантовыми.

– Здесь нужно убрать листья с пятнами. И поливать аккуратнее. Чтобы капли не попадали. А ещё хотя бы иногда проветривать помещение.

Голову вполоборота. Он подошёл бесшумно. Стоит за моей спиной.

– Убери. Ненужное. Только надень фартук. Иначе испортишь своё идеальное белое платье.

Я поднимаю глаза. Смотрю на него снизу вверх. Слышу, как его пальцы развязывают узел фартука.

– Позволь, я тебе помогу, – его голос льётся, впитываясь в мою кожу вместе с жаркой влагой воздуха в этом помещении.

Встаю. Он осторожно, не касаясь меня, накидывает на мою голову петлю. Тепло его рук рядом с моими предплечьями заставляет глубоко вдохнуть. От этого мужчины пахнет горячим морским песком, и обветренной корой дерева, одиноко стоящего на отшибе леса.

Делает крепкий узел на моей пояснице.

Я снова вниз. Осторожно пробираясь между стеблями розы, подцепляю заражённые листья, и острый секатор беспощадно откусывает их от растения.

Мужчина садится рядом на корточки. Его колени в голубых джинсах чуть разведены. Локти лежат на бёдрах. Кисти скрещены. Я краем глаза вижу, как он цепляет ногтем безымянного пальца подушечку большого. Будто ищет вопрос.

– Ты… – бросаю взгляд выше его глаз. – Ты часто общаешься с… хозяином?

– Очень. Я хорошо его знаю.

– Он… жестокий человек?

Расхохотался.

Так хрипло, громко и искренне, что я оцепенела. Как будто спросила какую-то глупость.

– У него свои тараканы. Из-за тёмного прошлого, – трогает свой выпуклый подбородок с узкой расщелиной указательным пальцем. – Но если ему об этом прошлом не напоминать, вполне себе адекватный.

– Он похож на Владу? По характеру, я имею в виду.

– А ты ей друг или враг?

– Скорее, второе. То есть, она считает меня врагом.

– Тогда тебе следует знать, что они друг за друга порвут любого. И если ты не понравилась ей, то вряд ли понравишься ему.

Я судорожно сглатываю. Поднимаюсь. Он вслед за мной. Его сосредоточенный взгляд опаляет и облизывает, как языки пламени.

– Не волнуйся так, – улыбается одними губами. – Ведь ты всегда можешь уйти, разве нет? Тебя ведь не в плен взяли?

Я откашливаюсь. Кладу секатор на узкий стеклянный столик рядом с отрезанными листьями. Оглядываю искусственные лампы над цветами. Говорю, стараясь улыбнуться:

– Ещё здесь слишком светло. Стоит убавлять освещение, даже вечером. А сейчас достаточно и солнечного света.

Он подходит к щитку на стене. Круглая кнопка из розового пластика исчезает под его рукой.

– Так? – спрашивает он.

Водит по кругу подушечкой среднего пальца. Методично и медленно. Пока в оранжерее не гаснут все лампы.

Пронзительный вопль блондинки заставляет меня вздрогнуть.

– Алиса! – снова кричит она.

Я спешно развязываю узел фартука и бегу по коридору. Ноги на каблуках плохо слушаются. Выскакиваю в залу, где должна была оставаться. Влада стоит в самом центре, уперев руки в бока. Не одна.

Рядом с ней мужчина. Высокий. Лет тридцати пяти. В таком идеальном чёрном костюме, что становится неловко за сам факт своего существования.

Его тёмные волосы, наверняка очень жёсткие на ощупь, короткие и густые, причёсаны ко лбу. Подчистую выбритые щёки и крупный волевой подбородок. Губы тонкие, плотно сжатые, под стать образу сурового и немногословного человека. Глаза тёмные, карие, близко посаженные. Сосредоточенные на мне.

Воротник сорочки слепит белизной. Левая рука убрана в карман брюк. На запястье золотые часы с крупным циферблатом. Правая рука свободно повисает вдоль тела.

Я вспоминаю, что должна сделать. Подхожу. Опускаюсь перед ним на колени. Похолодевшими пальцами подталкиваю к себе его ладонь. Тянусь. И прикасаюсь губами к тёплой смуглой коже. От неё пахнет сладким вином и яблочным вареньем.

– Ты совсем сдурела?! – Влада подлетает ко мне и отвешивает пощёчину.

Никогда в жизни. Никто. Меня. Не бил.

Я даже в детстве ни с кем ни разу не дралась.

От удара становится так обидно. Щёку щиплет. Будто узкой веткой со всего размаху получила.

– Извини, котик, – сладким, как сироп, голосом щебечет она. – Эта идиотка приняла тебя за Илью.

– Значит, ты и есть та самая воровка.

Голос-цепи за моей спиной. Я оборачиваюсь. Смотрю через плечо. Ладонь медленно сползает с горящей щеки на пол.

Теперь цепи начинают стягиваться. Только не рывком. Медленно. На шее. Оставляя мне всё меньше свободы, чтобы дышать.

Молодой человек, которого я приняла за садовника, стоит, склонив голову немного набок. Его холодные глаза довольно сощурены.

– А ты права, сестрёнка, – его губы растягиваются в улыбке. – Она на неё очень похожа.

– На кого… я похожа? – полушёпотом спрашиваю я.

– Ты уже и так задала мне много вопросов. Теперь настала моя очередь. Спрашивать с тебя, – Илья отворачивается и идёт к тому коридору, в котором некогда исчезла Влада, оставив меня одну. – Лад, попроси, пожалуйста, Малику отвести Алису в крайнюю комнату на четвёртом этаже. Я буду там через двадцать минут.

Глава 6

Малика, светловолосая женщина за пятьдесят, отвела меня на четвёртый этаж. Её сурово поджатые губы и наморщенный лоб совсем не вдохновляли на попытку к диалогу. И я шла за её низкой фигурой молча. Тем более, после случившегося, мне лучше сначала как следует оценивать обстановку, чтобы опять кого-нибудь с кем-нибудь не перепутать.

Щека до сих пор побаливала. Очень некрасиво получилось. Представляю, в какой ярости была Влада, пока я стояла на коленях перед её женихом и целовала его руку. Но ещё больше меня смутило, каким взглядом смотрел на меня он.

Когда последняя ступень осталась позади, я бросила взгляд на встретивший нас обильно залитым солнечным светом холл. И отметила, что в доме, оказывается, есть лифт. Широкий, как грузовой.

А ещё, в противоположной стороне от того коридора, в который прошла Малика, была металлическая дверь со щитком домофона. Если я правильно представила, сколько места за ней скрывается, то это удивительно – этаж над целым крылом здания, и под замком. Что за сокровища они там хранят? Что прячут?

«Крайняя комната» оказалась тёмным помещением без окон. Но роскошно обставленная. Здесь была широкая круглая кровать, которых я вживую никогда не видела. Атласные подушки тёмно-бордового цвета лежали как у её кованого изголовья, так и на плюшевом шоколадно-малахитовом диване. Рядом стоял низкий журнальный стол, с изящным бронзовым основанием, а под стеклянной поверхностью на белых волнах песка лежали красно-оранжевые лобстеры в россыпях камней, ракушек и морских звёзд. На столешнице блюдо с витиеватыми стенками и волнистыми гранями держало фрукты.

Вздрогнула, когда дверь за мной закрыли.

Я осталась здесь одна. И звук ключа в замочной скважине пронзил осознанием, что меня заперли.

Постояла ещё несколько секунд, пытаясь унять нарастающую в пальцах и плечах дрожь. Паника стала перекрывать горло. Я бросилась к двери, и дёрнула ручку. Толкнула. Нет. Я заперта. И теперь должна ждать, когда он придёт.

Сняла туфли, чтобы лучше чувствовать под ногами твердь пола. Честно говоря, в голову стали закрадываться мысли о том, чтобы сбежать. Попытаться выскочить в дверь, когда он войдёт. Только как я смогу оттолкнуть этого крепкого мужчину? Может, ударить его? Тем же блюдом? Встать сбоку от двери, и напасть неожиданно. Пытаюсь поднять тяжёлую вазу для фруктов, и в запястья сразу же отдаёт боль.

Плохая идея. Да и куда мне бежать? Они знают, где я живу. И, что самое ужасное, знают, где живёт моя мама. Ещё более беззащитная, чем я. Вспоминаю тех мужчин в нашей квартирке. Они были как два огромных медведя, напирающие волосатыми лапами на кукольный домик. Трогали всё липкими пальцами. Крушили. И могли сделать столько плохого, если бы я не согласилась быть сейчас здесь.

Какая же я была дура. Сомневалась, что стоит подарить Антону свою невинность. Он ухаживал за мной так красиво. Дарил цветы. Возил в институт. Водил на прогулки. Смешил байками и шутками. Познакомил со своим другом. Представил маме. Ждал, пока я решусь. Хотел устроить нам романтическую ночь в прекрасном домике с видом на озеро.

Он бы любил меня. А теперь меня просто… трахнет какой-то человек, о котором я не знаю ничего, кроме его имени. И того, что он совершенно не умеет обращаться с цветами.

А ведь на секунду, там, в оранжерее, я подумала, что он сможет защитить меня. Что он станет моим другом. И вступится, если со мной будут здесь плохо обращаться.

А они будут. И он – самый главный источник предстоящей мне боли. Не только физической.

Ключ вращается в замке. Я жадно вдыхаю. Вскакиваю с дивана.

Илья входит бесшумно. Не смотрит на меня. Поворачивается широкой спиной, запирая дверь уже изнутри.

Он в плотно обтягивающей массивные лопатки чёрной футболке. И свободных спортивных штанах того же цвета. Свободных, но недостаточно, чтобы не прилегать так плотно к выпуклости ниже его живота. А мне даже отсюда видно, насколько она огромная.

Я с дрожью слежу за его жилистой рукой, убирающей ключ в карман. И с трудом сглатываю.

Можно было и не закрывать. Мне всё рано никто не поможет.

– Ты знаешь, что за воровство отрубали руки? – от его голоса подгибаются коленки. – В Эмиратах, например, – делает ко мне шаг, оказываясь в зоне света от низкой люстры. Я рефлекторно отступаю, упираюсь ногой в мягкий диван. И, не выдерживая его жёсткого взгляда, опускаю голову.– И до сих пор практикуют это наказание в некоторых странах. Нельзя брать чужого.

– Я ничего не…

– Разве я разрешил тебе разговаривать?

Мотаю головой.

Он расстёгивает ремень часов. Гладит их чёрную кожу длинными гибкими пальцами. Говорит размеренно, как недовольный учитель с нерадивой ученицей:

– Я хочу перевоспитать тебя. Пока ещё есть возможность. Тебе только девятнадцать. И не поздно встать на правильный путь. Ты больше не будешь воровать. И больше не будешь никого обманывать.

Идёт ко мне.

Об стол звенит циферблат его часов. Илья выдвигает ящичек из-под стекла, и в его руках появляется нож. С тонкой ручкой и узким лезвием.

Во рту пересыхает.

Он зажимает между пальцами кончик шнурка от своих штанов, одним надрезом убирает узел. Вытаскивает, наматывая чёрную верёвку на кулак.

Нож исчезает в ящике. Илья обходит стол, приближаясь ко мне неминуемо.

Я вгрызаюсь в собственные щёки.

Подходит очень близко. Закрывает своей широкой фигурой всё вокруг. Одна чернота его футболки, которую мягко трогает моё осторожное дыхание. К такой мощной грудной клетке хочется прижаться, и не бояться ничего. За такой может быть только очень сильное и выносливое сердце, которое будет биться долго. И пока оно бьётся, ничего не будет угрожать. Но всё наоборот, когда хозяин этого сердца – твой враг.

Его пальцы на моих запястьях. Отводят за спину мои руки. Он становится вплотную. Так, что моя грудь прижимается к его телу.

Больше не могу дышать спокойно. Вдох получается похожим на всхлип. От Ильи пахнет мыльной водой с ноткой можжевельника. Его размеренный ритм дыхания влияет на биение моего сердца. Неожиданным образом. Делая его ровным, как ход часов.

Мои запястья связаны. Мне пока не больно. Но я теперь окончательно обезоружена.

– Я хочу, чтобы ты… – он отходит от меня на полшага. – Посмотри мне в глаза.

Поднимаю взгляд. Его серые радужки чуть потемнели. И в самых зрачках заиграл неприятный блеск. Такой лихорадочно-безумный. Отлично дополняющий линию его губ, ползущую в ухмылку.

– Я хочу, чтобы ты представила, какого это – делать то, что тебя просят, без рук.

Он опускается на диван. Его ноги широко раздвинуты.

Нет. Пожалуйста. Только не это.

Приоткрывает губы, и голос его впервые звучит ласково:

– Поработай ртом.