Читать книгу: «Взгляд в прошлое. Великая Победа над фашизмом», страница 5
«Я был на войне не безусым юнцом…»
Я был на войне не безусым юнцом,
Ещё не женатым, и не был отцом.
Как все, с облегченьем сползал я в окоп,
Вжимался, вжимался всем телом в сугроб.
Ползёт страх липучий змеёй по спине.
И, кажется, мир полыхает в огне.
Но снова и снова под пули, вперед
В атаку сержант поднимает наш взвод.
Вокруг взрыв за взрывом – потерян слух.
Набатом в висках – не вернусь, не вернусь!
Увижу ли снова родимую мать,
Смогу ли её ещё раз я обнять?
Растёт груда тел на буром снегу.
Встаю в полный рост, и кричу, и бегу,
Стреляю – я должен врага победить.
Как хочется жить! Как хочется жить!
Будь милостив, Боже, прошу я тебя,
Родятся три дочери пусть у меня!
«Клянись, и так будет – послышалось мне,
«Останешься жить ты на этой войне».
Валерий Богушев
г. Воронеж
Последний подвиг Ивана Солодова
Ивану Солодову, который вырос на станции Графская, Воронежской области, было всего двадцать, когда началась Великая Отечественная война. Он только что закончил Киевское артиллерийское училище, получил звание младший лейтенант и назначение в часть, расположенную в городе Бердичев в 150 км на юго-запад от Киева. На вооружении батареи, которой он командовал, было три пушки.
«Ваня, когда был мальчиком, любил бороться. Рос крепким, широкоплечим, окончил семилетку в Графской с отличием и еще три года ездил на поезде в Воронеж за 40 с лишним километров, чтобы окончить 10 класс, – рассказывала Александра Арсентьевна Шугурова, одна из сестер Ивана. – Маленькая двухэтажная школа располагалась недалеко от Технологического института на спуске к реке. Мама каждый день давала Ване на дорогу 5 копеек, и он всегда на 2 копейки привозил мне какой-нибудь пирожок или конфеты.
В Первомайском парке, мимо которого лежал путь от вокзала в школу, располагался цирк шапито, и там часто выступал Иван Поддубный. Ваня его видел, даже подходил побеседовать, и тот обещал поучить приемам борьбы. Иван окончил на отлично десятилетку и задумал продолжить обучение в Киевском артиллерийском училище. Все три года мы каждый год приезжали к нему в Киев проведать.
22 июня 1941 года по радио объявили: война. От Вани никаких вестей. Было очень тревожно…»
Согласно военным хроникам, 7 июля 1941 года немецкие танки ворвались в Бердичев, а 8 июля город был занят полностью. Всю ночь батарея Ивана Солодова отстреливалась, пока не закончились снаряды, потом стреляли из пистолетов и винтовок, но закончились и патроны. Четверо оставшихся в живых красноармейцев попали в плен. Несколько немцев с автоматами дали им лопаты и велели рыть яму.
Иван своим тихо сказал:
– Следите за мной и делайте то, что я. Бежать к лесу «по-заячьи».
Когда дорыли до половины, Иван попросил:
– Курт, дай закурить, – хотя сам не курил никогда.
Немец понимающе улыбнулся, зажал автомат между колен и полез за папиросами. Русский офицер свалил его ударом лопаты по голове, перепрыгнул через яму и бросился к лесу. За ним побежали остальные. Двоих настигли пули, а Ване с товарищем удалось уйти от погони. Передвигались только ночью. В одной деревне постучали в избу, вышел дед. Обменяли у него военную форму на гражданскую одежду. Лесом три дня шли.
«…Мы сидим завтракаем, открывается дверь, входит Ваня с незнакомым парнем, оба в гражданской одежде, – продолжала воспоминания о брате Александра Арсентьевна. – Мать бросилась к ним…
В тот же вечер Ваня с товарищем отправился в Тамбов в военкомат. Там с ними разобрались, выдали форму и разрешили на один день съездить домой.
Вернулся в новой шинели. Сохранилась фотография, где он стоит с сестрой Фаиной и ее подругой, которая ему очень нравилась».
На следующее утро Иван уехал на фронт. И вскоре от него стали приходить письма. Его повысили в звании. Одна жительница Графской встретила его под Сталинградом, когда тот возвращался с сибирского завода с колонной новых пушек. Она рассказала, что ему предлагали остаться на военном заводе, в тылу, но он не согласился.
Отец молодого офицера Арсентий Никанорович, хотя и не подлежал мобилизации по возрасту, тоже ушел на фронт – добровольцем. Попал в железнодорожные войска, прошел всю войну и встретил Победу в столице Австрии Вене.
Сохранилось письмо сына к отцу, датированное 20 декабря 1942 года, где есть такие строки:
«Здравствуй, дорогой мой папочка, шлю я тебе сыновский поцелуй и желаю дальнейших успехов в нашей общей победе над врагом… На фронте нахожусь с 1-го августа, уже пятый месяц пошел. Нахожусь на самом главном участке фронта, куда устремлены все взоры и все внимание, должен понять. Выдержал все напоры. Прошлый год хуже получилось, чем в этом. Командовать правительство доверило большим подразделением. Я принял это с честью и, думаю, оправдаю доверие. Награжден орденом „Красная Звезда“. Ну а в остальном все по-старому. Приезжай, папа ко мне, вместе воевать лучше будем… С гвардейским приветом и поздравляю с новым 43 годом».
А вот что написала о боевых делах Ивана Солодова фронтовая газета:
«Среди небольшого леса, покрытого первым инеем, расположены замаскированные орудия одного нашего артиллерийского подразделения. Это они своими мощными и точными огненными налетами наводят страх и ужас на немецких захватчиков.
Сейчас у орудий большое оживление, артиллеристы по данным разведки готовят фрицам очередную порцию советских «гостинцев».
Гвардейцы охвачены наступательным порывом, как и все воины нашего фронта.
Артиллеристы гвардии старшего лейтенанта Солодова И. А. своими боевыми действиями уже заслужили среди защитников Сталинграда широкую известность как мастера меткого огня…
Прибыв на огневую позицию, тов. Солодов организует связь со стрелковым подразделением и устанавливает тщательное наблюдение за противником.
Достаточно сообщить на батареи ориентиры, у которых появился противник, и батареи сразу накроют его смертоносным огнем.
Гвардии старшему лейтенанту Солодову стало известно, что из цеха №14 и №15 одного из заводов Сталинграда ведет огонь вражеская пушка, рядом строчит станковый пулемет.
Огонь противника не дает возможности нашей пехоте продвигаться вперед. Тов. Солодов выдвинулся на наблюдательный пункт, в район сосредоточения нашей пехоты, скорректировал огонь от хорошо пристрелянного репера, сосредоточил огонь к первому орудию и огневым налетом в 30 снарядов поднял в воздух вражескую пушку, станковый пулемет вместе с прислугой.
Этим же налетом он уничтожил дзот противника.
Наше пехотное подразделение быстро заняло дом, закрепившись в нем, и продолжало теснить противника.
– Чтобы метко разить врага, — говорит тов. Солодов, — надо терпеливо за ним наблюдать, неустанно вести разведку…
О своих боевых делах он рассказывает весьма скромно…
За доблесть и мужество, проявленные в боях с немецко-фашистскими захватчиками, старший лейтенант Солодов награжден орденом «Красной Звезды».
Представляет несомненный интерес написанный аккуратным почерком наградной лист, в котором перечислены боевые заслуги молодого офицера:
«В боях за социалистический город Сталинград, командуя и управляя артиллерийским огнем дивизиона, гвардии старший лейтенант Солодов неоднократно отбивал атаки пехоты противника, вызывая огонь всего дивизиона на свой командный пункт, находящийся на правом берегу р. Волга. Например:
16.11.42 г. пехота противника атаковала командный пункт три раза и была отбита благодаря личному мужеству и отваге, выразившейся в открытии артогня на себя.
17.11. 42 г. пехота противника предприняла 5 атак, которые были отбиты с большими потерями для противника, а именно: рассеяно и уничтожено до двух взводов пехоты, уничтожено две минометных батареи и подавлен огонь артбатареи. Достоин правительственной награды ордена «Красное знамя».
Гвардии майор Кулак».
Согласно военным летописям, 19 ноября 1942 года началось историческое контрнаступление советских войск под Сталинградом. Войска Сталинградского (командующий А.И.Еременко), Донского (командующий К.К.Рокоссовский) и Юго-Западного (командующий Н.Ф.Ватутин) фронтов окружили 22 вражеские дивизии общей численностью 330 тыс. человек. В декабре на Среднем Дону были разгромлены итало-немецкие войска, пытавшиеся извне прорвать котел и помочь окруженным.
На завершающем этапе контрнаступления войска Донского фронта провели успешную операцию по ликвидации окруженной группировки врага. Командование 6-й германской армии во главе с генерал-фельдмаршалом Ф. Паулюсом сдалось в плен. Под Сталинградом армии фашистского блока потеряли до 1,5 млн. человек, четверть всех сил, действовавших тогда на Восточном фронте. Красная Армия потеряла более 2 млн. человек. Победа под Сталинградом сыграла важную роль в коренном переломе в Великой Отечественной и второй мировой войне.
Помимо ордена, Иван был награжден медалью «За оборону Сталинграда» и получил еще один «кубик» – стал гвардии капитаном.
После разгрома немцев под Сталинградом линия фронта откатилась на запад, и артиллерийский дивизион гвардии капитана Солодова оказался в непосредственной близости к старинному русскому городу Дмитровску, что на Орловщине. Немцы успели создать на подступах к городу мощный оборонительный рубеж.
Седьмого августа 1943 года дмитровцев разбудила артиллерийская канонада в южной части района. Битва за город длилась пять суток и с каждым днем принимала все более ожесточенный характер.
Гвардии капитан Солодов огнем своего дивизиона подавил огонь трех артбатарей противника, уничтожил 8 огневых точек, одну минометную батарею противника.
Следуя все время в боевых порядках пехоты, быстро реагировал на появляющиеся цели, огнем расчищая путь пехоте. Огнем уничтожил до 60 человек солдат и офицеров противника. За участие в прорыве обороны противника и взятии города Дмитровск наш земляк был награжден орденом Отечественной войны II степени
Осенью 1943 году дороги войны привели Ивана Солодова в Белоруссию. Командованием была поставлена задача выбить немцев из села Терюха Гомельской области. Он написал домой: «Мама, ты за меня не волнуйся, не переживай. Я здесь как штык. Сижу на прорыве. Погибну, но прорву…»
Как потом рассказывали местные жители, во время боя 4 октября, капитан Солодов, забравшись с биноклем на высокое дерево, корректировал огонь наших батарей сначала по немецкой артиллерии, затем по пехоте. Прицельным огнем был уничтожен вражеский дзот, устроенный в здании одной из местных церквей, сдерживавший атаку наших бойцов.
Отступая, немцы заметили «высотный» «командный пункт». Они послали лазутчика, который взорвал себя под деревом. Осколками гранаты Иван Солодов был ранен в живот и упал с дерева. Хозяева близлежащего дома перенесли смертельно раненого офицера, обеспечившего прорыв наших войск, в свое жилище, где он дожил только до рассвета.
Потом по адресу, найденному в кармане гимнастерки написали письмо в Графскую…
Через год после Победы родители Арсентий Никанорович и Евдокия Пантелеевна ездили в белорусское село на могилу сына.
В 1952 году Арсентий Никанорович посетил музей Обороны Москвы, где ему разыскали и дали почитать книгу Николая Крылова «Гвардия, рожденная в боях». В этой книге есть рассказ о навсегда оставшемся молодым гвардейце со станции Графская и интервью с ним незадолго перед последним боем…
К Графской вплотную подступает заповедный лес. Высокие сосны, устремленные кронами к небу, возможно, помнят Ивана Солодова. Помнит его и дом по улице генерала Лохматикова, где он вырос, откуда ушел на фронт.
О боевых подвигах тех, кто сражался за Родину, должны знать современники. Знать, гордиться, помнить…
Георгий Бойко
г. Москва
Директива
Войны дороги по Смоленщине
Ведут в поля, что под Москвой…
И вот шестнадцать строчек женщине!
И треугольник фронтовой
Поэтом был отправлен в Чистополь
(там у него жена и дочь)…
Письмо дошло и вслух прочитано…
В землянке коротая ночь,
Писал он, что мечтает встретиться,
Что от любви ему тепло…
В простых словах о чувствах трепетных…
Ему так нА сердце легло.
Писал не по заданию,
Не думал об издании…
Чуть позже встреча с композитором,
Не то чтоб вовсе невзначай…
Взгляд на поэта выразительный…
– Давай, Алёша, выручай!
Мне песню написать поручено…
Ты в жанре песенном ретив!
И предложение озвучено:
– С тебя слова, с меня мотив!
Какая может быть реакция?
Сказать собрату не в укор
– Гляди! Вокруг кипит редакция!
Я не поэт, я военкор!
На просьбу чересчур настырную
Завзятый будто бы игрок,
Он вынул картою козырною
Листок, на нём шестнадцать строк,
На первый взгляд не песенных…
– Дерзай! Промолвил весело…
Неделю композитор мучился!
Бумаги нотной вороха
Извёл…
Но в результате музыка
Легла на музыку стиха!
Да так легла, что ясно сразу же:
Всё получилось! Песня есть!
О перспективах самых радужных
Доходит до поэта весть,
Что песне этой, пусть не плановой,
Очаровать удастся всех,
А голос Лидии Руслановой
Надёжно закрепит успех…
В газетах ноты напечатаны,
Запела песню вся страна!
Поэту нет причин печалиться…
Вдруг оказалась – есть одна!
ПахнУло огненной геенною!
Меж прочих аббревиатур,
Жизнь отравляющих военную,
Словечко странное – «главпур»…
Прочли стихи под лупою,
И с директивой глупою:
– Напоминать бойцу не сметь,
Что рядом притаилась смерть!
Итог: учтя заслуги прошлые,
(он в доску свой за столько лет),
Поэту дан совет непрошенный —
Переписать один куплет…
В ответ: стихи уродовать
Не стану даже пробовать!
– Ах так?! Своё ты ценишь «творчество»?!
Всей вашей братии среди
Найдётся кто-то посговорчивей…
У нас поэтов пруд пруди
Писать куплеты новые
С добротною основою…
Но с директивой близорукою
Цензуре-дуре невдогад,
Что песня эта станет мукою
Концертных фронтовых бригад…
Поют не то, что велено,
На практике проверено!
Бойцом на фронте честность ценится,
Всё остальное не в чести…
Придётся самозваным цензорам
Руками только развести!
Едва ли естество строптивое
Уразумеет голова
С невыполнимой директивою
Из песни выкинуть слова…
Какие всё же олухи
Все эти «идеологи»!
Ион Деген. Восемь строчек
Мой товарищ, в смертельной агонии
Не зови понапрасну друзей.
Дай-ка лучше согрею ладони я
Над дымящейся кровью твоей.
Ты не плачь, не стони, ты не маленький,
Ты не ранен, ты просто убит.
Дай на память сниму с тебя валенки.
Нам ещё наступать предстоит.
Ион Деген. Декабрь 1944 г.
Услышал и запомнил сразу…
Как результат и тут, и там
Вся эта вредная зараза…
Ищи-свищи по всем фронтам
Кто автор строчек неказистых!
Боль головная особистов!
Политруков зубная боль!
Таким поэтам счёт на тыщи!
Ну как средь них его отыщешь?!
А доложить наверх изволь!
Но если текст не видел даже,
Чего тогда начальству скажешь?!
Про телеграф беспроводной?!
Что восемь строчек безыскусных
Передаются только устно
У командиров за спиной?!
Что автор строк погиб, по слухам?!
Земля ему пусть будет пухом!
И дело надобно закрыть!
Не любо, стало быть, не слушай!
Прикинься, заложило уши!
Короче, поумерим прыть!
В достатке есть «Василий Тёркин»,
Хранят в кармане гимнастёрки
Слова молитвы – «Жди меня!»…
Притом особенно отрадно,
Что восемь строчек преотвратных
Забудут, не пройдёт и дня…
В стихах и песнях многократно
Иным представят подвиг ратный,
Всех очернителей кляня…
* * *
Пускай забвение пророчат!
А всё же в памяти должны
Остаться восемь честных строчек,
Вошедших в летопись войны!
Невидимый фронт
Шлёт донесение накануне —
Если не в мае, тогда в июне!
– Дезинформация, снова-здорово!
До рокового двадцать второго
Не достучаться к ним, не пробиться…
Слушать никто не желал «провидца»!
Двадцать второго вдруг стало ясно, —
Не доверяли ему напрасно…
Ну и теперь за промашку эту
Могут кого-то призвать к ответу!
Даром, что он отработал честно, —
Нужно ему поскорей исчезнуть,
Чтобы не вспомнили даже имя…
Лучше руками убрать чужими!
Прочь конспирации все основы! —
Консул советский в роли связного…
А самураи куда как зорко
Бдят, с кем общается этот Зорге…
– Что-то не ладно… – поймут немедля,
Туже и туже сжимают петлю…
Но напоследок, эфир пронзая,
В Центр шифрограммою от Рамзая —
Весть, что японцы в войну не вступят…
Воду толочь неуместно в ступе, —
Если источник разведал точно,
Двадцать дивизий дальневосточных
(Пусть на востоке фронт оголится!)
Мчатся на запад спасать столицу…
Но у Победы другие «отцы».
Сделано дело, и в воду концы…
Будет в июне двадцать второе,
Вспомним героя,
Вспомним героя!
Владимир Бордюгов
Люберецкий р-н, Московская область
На Сталинградский фронт
Памяти отца —
Дмитрия Е. Бордюгова
Состав шёл медленно на запад,
Степь отдыхала от жары.
Лишь сполохи вдали да запах
Домов сгоревших и травы
Напоминали – фронт так близко…
В бессмертье катится вагон…
А тучи грозовые низко —
Шёл в неизбежность эшелон.
В дощатых стареньких вагонах,
Хоть ночь, почти никто не спал.
Курил старлей на перегонах,
Дремал якут… Сержант писал,
Что тишина здесь, как в Сибири,
И также жарко, ведь – июль,
Что, мол, проехал пол России,
Но слышал только звон кастрюль.
А ты – пиши, не беспокойся,
О детях помни, о родне,
Что скоро утро, и проснёмся —
Чайку` заварим в тишине…
…И поначалу еле слышны,
Шмелиным воем, всё сильней,
Заходы «Мессеров» зависших,
Ответ зенитных батарей,
Разрывы, пламя, крики, стоны,
Команды, что нельзя понять…
Мгновенья, дни, недели, годы —
Всё сжалось! Как легко отнять
Всех, кого женщины взрастили,
Над кем ночами мать дрожит,
Кого мгновенно погубили,
Кому ещё бы жить да жить…
…И безвозвратные потери,
И похоронки шлются в тыл,
И горе вновь стучится в двери,
Без доброй вести мир постыл…
…Шрам от тяжёлого раненья,
Госпиталя, и вновь – на фронт.
Удачей жив – жди направленья…
Пройти всё… знать бы наперёд…
Я среди них. 1941
Памяти Владимира Е. Бордюгова
1912—1941
Я среди них, ещё не в форме,
В футболке белой, со значком…
Не думали о «хлебной норме»
Музейный Питер и Главком.
Ещё не мерил пульс обстрелов,
Сердец биенье метроном,
И засыпал дворец растрелльев
В руках атлантов, невесом.
Ещё работали фонтаны,
Самсон разверз у зверя пасть,
И кровь ещё не пролилась
Под Марса звучные фанфары…
Стою на «Невском пятачке» я,
Ещё в футболке, со значком…
В чехлах стволы, спит батарея,
И я со смертью не знаком…
Прохоровка
«Мой товарищ, в смертельной агонии
Не зови понапрасну друзей.
Дай-ка лучше согрею ладони я
Над дымящейся кровью твоей…»
Ион Деген
Кто прошёл
свой самый первый бой
И как` выжил, —
сам не даст ответа.
Догорал
гвардейский прорывной
Батальон
на перекрёстке лета.
Над бронёй
(пробитой «скорлупой»),
Остывая медленно
от пекла,
Вились вихри
в пляске огневой
Моего,
ещё живого,
пепла…
Старшине
Достал табачку, а вокруг – тишина.
Умолкла кукушка, лишь – эхо…
…Я струсил в бою, но прикрыл старшина
В то страшное жаркое лето.
Учили штыком бить да шашкой рубить,
А смерть шла грохочущим танком!
Не дал от позора мне заживо сгнить
И силу вернул, как подранку.
В статуте медальном заслуга не в счёт,
Что, в сущности, спас ты солдата
От пули своих же, больнее что бьёт
Эсэсовского автомата.
А после Смоленск был, Москва, вновь – Смоленск,
И первые наши медали,
Днепровской волны окровавленной всплеск
Мы ртами с тобою хватали.
Как долго мы шли, а за нами земля
В дыму зарастала крестами…
…Я – жив, над тобою винтовки палят,
Да каска обнята цветами.
На куцем обрывке простого сукна
О чём-то шептались медали.
Им звякнуть бы, крикнуть: «Вставай, старшина!
Но… голос они потеряли…
Повезло
Выпил много, считал – напьюсь,
Только зря всё, не захмелел.
Я вернулся домой, на Русь,
Повезло мне, лишь охромел.
Повезло, что под Курском «Тигр»
Недостаточно меток был,
Что кровавый Днепровский «пир»
Не накрыл меня, лишь умыл.
Повезло, что не я, – другой —
С пулей на`сквозь дорогой в ад —
Тот, что пленом зовут. Дугой
Изогнёшься… и смерти рад.
Повезло мне, что лишь меня
Оттолкнуло взрывной волной,
А того, у кого семья,
Смерть аукнула за спиной.
Не вини меня, мать, жена,
Что принёс… да не ту я весть.
Я бы принял ещё огня,
Чтоб не видеть их слёз вовек.
За Победу, за нас, за Русь! —
Выпить каждый из нас хотел…
Выпил много, считал – напьюсь,
Только зря всё, не захмелел.
Мы помним
Есть место, где спокойствие навечно,
Лишь шелест листьев, светоч образов,
Да гомон птичьих стай звучит беспечно,
И слабый звук замедленных шагов.
Здесь испытаешь странность ощущенья:
Тоску о том, что было и ушло,
И чувство близких душ соединенья,
Живых и тех, что время унесло.
Здесь прошлого слышны порывы, ветры,
Здесь хочешь встать, поклясться, замереть,
Сказать: «Мы здесь! Нас разделяют метры,
Мы рядом, чтобы души ваши греть».
Мы помним потому, что просто… помним.
Приходим не для отпущения грехов.
Мы вашим духом души здесь наполним,
Но неоплатных не вернуть долгов.
От вереницы туй, зелёных вечно,
Ложатся мягко тени на гранит…
И гомон птичий слышится беспечный,
И чёрный камень память, скорбь хранит.
Виктор Брылов
г. Видное, Московская область
Красные флаги
Опять Сергей скандалил с мастером:
– Я не буду больше здесь работать! Все руки порвал. Хочу туфли шить, как дядя Филипп, он меня к себе берет. У меня на туфли способности, вы же знаете… А валенки подшивать я не буду больше… Вы же обещали.
– Да, обещал, и я сдержу слово. Но сейчас, видишь, какие морозы стоят, фронту зимняя обувь нужна. Бригаде нашей их полвагона отремонтировать надо. Посмотри, Павел работает, а руки у него не здоровее твоих, да еще и осколком фашистским пораненные, —оправдывался мастер перед молодым сапожником.
– Все равно я не буду больше здесь работать, —упрямо твердил Сергей, и сел за верстак, перед которым висел яркий плакат: женщины-работницы изготавливают снаряды, внизу призыв «Все для фронта, все для победы! «Сергей смотрел на этот плакат, как на что-то уже привычное… И вот сейчас он уставился на этот плакат, и вспомнил дни, когда он ещё не работал в артели, вспомнил, как дома на столе дымились щи из кислой капусты, забеленные молоком, и мать, боясь уронить хотя бы крошку, разрезала на равные части горбушку черного хлеба. Сергей сидел рядом с пятилетним братишкой, который в правой руке держал деревянную ложку, а левую протягивал матери, ожидая свою порцию хлеба. Сергей же терпеливо ждал, когда мать сама положит около него небольшой кусочек, которого не хватало даже, чтобы доесть щи. Потом они ели чуть забеленную молоком картошку, но уже без хлеба. О хлебе все время думалось… А Витька Дорофеев показывал всем ребятам только что полученную продуктовую карточку, ведь он работал в артели, и ему доставалось хлеба, конечно, больше, чем Сергею, как иждивенцу. И вот теперь Сергей работает во фронтовой бригаде Павла – старшего брата Витьки, и тоже получает рабочую, хлебную карточку. Сергей работал проворно и аккуратно, потому и приглянулся старику-туфельщику.
Успокоившись, Сергей поднял с пола серый валяный сапог, осмотрел его кругом, и, пощупав толщину подошвы, начал подбирать к нему пару. Подошвы выкраивались из негодных для ремонта валенок. Взяв сапог и зажав его между колен, Сергей принялся править об оселок сапожный нож. Правил его он медленно, представляя мысленно, что именно в этих валенках какой-нибудь боец ходил по завьюженным дорогам, кидался в атаку и, очевидно не раз, по ним было видно. Вот сейчас Сергей положит на подошвы валенок хорошие стельки, пришьет их, и кто-то из воинов пойдет в них в бой. И будут другие бойцы бежать за своим командиром и за знаменосцем, и над их головой будет развеваться красное полковое знамя. С этими мыслями Сергей ловко полоснул острым ножом, зажатый между колен серый валенок, который развернулся и стал вдруг красным флагом. Пропитанный изнутри алой кровью, не успевшей ещё потемнеть, валенок напоминал красный флаг. Сергей замер, сердце его зашлось. В это мгновение крикнуть бы, но рука только крепче сжала нож. На другой день мастер привел новичка, и ему, Сергею, разрешили перейти к Филиппу-туфельщику. Сергей, на удивление мастера, наотрез отказался. Перед его глазами ярко горели половинки разрезанного, окровавленного валенка, которые казались ему красными флагами.
