Читать книгу: «Взгляд в прошлое. Великая Победа над фашизмом», страница 3
Находка
Пошли мы как-то с другом за грибами —
Как раз опята вылезли на свет…
Но, видно, здесь ходили перед нами —
Одни обрезки, ну а шляпок нет.
Но мы – упрямы. Злость взяла к тому же,
И не угас в душе ещё кураж.
Мы продирались час, свалились в лужу —
И вдруг упёрлись в рухнувший блиндаж…
Опушка заросла давно калиной,
На бруствере – орешник и ольха.
И только комья серо-бурой глины
Под сапогами рушатся слегка.
Скат почернел, совсем прогнил местами;
И нары, мхом укрытые, видны;
И брёвна, обелённые ветрами,
Торчат, как будто зубья той войны…
А лужа та – не лужа, а воронка.
И вон ещё одна невдалеке…
А рядом лес – от птичьих трелей звонкий —
Берёзками спускается к реке…
И мы спустились. Омута колечки,
Чуть топкие, в осоке берега.
Мы выпили – за тех, кто лес и речку
Оборонял от лютого врага…
Возвращение
Приходит пора – вспоминаем родные деревни мы:
И крик петуха, и мычанье на зорьке коров.
Там в землю врастали корнями мы вместе
с деревьями —
Потом выдирались, оставив родимый свой кров…
Мы не замечали, что комья земли осыпаются —
И ветер уносит их с пылью чужих городов…
Приходит пора – в нас по дому тоска просыпается,
Где крик петуха, и мычанье на зорьке коров…
А дом обветшал. И уж нет ни отца и ни матери.
И в шрамах Душа. Да и сам ты совсем не здоров.
Сидишь на крыльце – как чужой богомолец
на паперти.
И нет петухов. И не слышно мычанья коров…
Татьяна Аржакова
г. Москва
Новобранцев стрелковая рота
Там, где люди приветливы, речи просты,
Деревенька сопит под горою…
Старый дед у завалинки скинет костыль —
Незабвенную память героя.
Сколько их под Москвой – кто хромой, кто кривой,
Уцелевших в родимой сторонке!
Да, спасибо судьбе, – в этот год роковой
Получали одни похоронки.
Сорок первый прошит и насквозь, и всерьёз,
Перепаханы танками нивы,
Оттого и грустинка у русских берёз,
И плакучи, как матери ивы.
Вспомнит старый солдат, слеповато сморгнёт, —
Слёзы к празднику – милое дело, —
Как ложились на снег, как трещал пулемёт,
И безусая рота редела,
Как топились снега от горячих сердец,
Белых ангелов целые стаи!..
Мы сегодня помянем всех, слышишь, отец! —
Троекратно, сцепившись перстами.
Будет так же струиться малиновый звон,
Растворяться в российских широтах.
Вознесла тут кресты с материнских икон
Новобранцев стрелковая рота.
Медсестричка
Я помню смешные косички
и рыжую челку вразлет.
Родная моя медсестричка
опять умирать не даёт.
Задорно звучит Рио – Рита,
И шёпот братишка, держись!..
И пол медсанбата небритых
Уже ангажируют жизнь.
И нет уже взглядов потухших,
и раны уже не свербят,
Ликуют мальчишечьи души,
Смешливые души ребят.
А рядом две тонких косички
И рыжая чёлка вразлет —
Родная моя медсестричка
Подолгу грустить не даёт.
Я помню заснеженный Одер,
Печальней не знаю реки,
Ее окровавленный орден,
запястие тонкой руки.
Смешные отбросив косички
и рыжую чёлку вразлет…
Родная моя медсестричка
Опять мне уснуть не даёт.
День Победы
Мне не надо ни хлеба, ни зрелищ,
Лишь бы Мир отдохнул от войны,
Пусть на месте землянок и стрельбищ
Салютуют соцветия весны!
Пусть вздохнут фронтовые дороги
От слепого надрыва свинца —
Пуля-дура, но лучше бы дрогнул
Каждый мускул в жестоких сердцах!
Сколько их безымянных курганов, —
Боль земли – неистертая дрожь…
Ветеранам – залечивать раны,
Только где то лекарство возьмешь?
Не обнять уж ни сына, ни мужа,
Дочерям сарафанов не шить.
Стонут раны в убийственной стуже
На просторах горячей души.
Не забыть – соскоблить, не отвергнуть —
Наша боль и саднит, и роднит!..
Под копьем извивается скверна,
Что Георгий впечатал в гранит!
День Победы – беды окончанье!
Слезы радости – их и несем,
Как на первое в жизни свиданье
В благодарном поклоне за все!
Юрий Бадтиев
г. Владикавказ, Республика Северная Осетия
Вдовий сон
Вдовам Великой Отечественной войны
Первое июля, сорок первый год…
Маленький сынуля спать нам не даёт…
Старшим снятся грёзы, чуть открыты рты,
Тихо мои слёзы осушаешь ты…
Ты сказал три слова: «Жди меня – вернусь»!
Снова я и снова с той поры молюсь.
Где же ты споткнулся, где же ты упал?
Ты в словах вернулся: «Без вести пропал».
Три проклятых слова, как я их боюсь!
Снова я и снова с той поры молюсь.
Годы забелили голову мою,
Душу иссушили, плачу – не пою…
Выдержала муки, вынесла напасть,
Сыновья и внуки не дают упасть…
Бросишь ты с портрета взгляд свой озорной, —
Я теплом согрета, милый мой, родной!
И тогда, как прежде, снова я молюсь,
Снова я в надежде, что тебя дождусь…
И на сон грядущий, и когда проснусь,
Вижу взгляд зовущий: «Жди меня – вернусь»!
Дело под Москвой
(слова песни)
Было в сорок первом дело под Москвой.
Лопались деревья лютою зимой.
От мороза злого все спасенья ждут,
Фрицы за рекою, а Иваны тут…
Припев: Эх! Сибирский мороз,
Вышел позабавиться,
Отморозил Фрицу нос,
А Иван куражится!
Тут приходит Жуков, смелый генерал,
– Что сидите сиднем? – весело сказал, —
Кровушку по жилам надо разогнать,
С Фрицем в догонялки надо поиграть!
Припев: Эх! Сибирский мороз,
Вышел позабавиться,
Отморозил Фрицу нос,
А Иван куражится!
Фрицам для сугреву дали огоньку,
А потом рванули через ту реку!
Снегу по колено, а мы всё бегом,
Кровушка кипела, дым валил столбом!
Припев: Эх! Сибирский мороз,
Вышел позабавиться,
Отморозил Фрицу нос,
А Иван куражится!
Эх, и разогрелись, братцы, мы тогда,
От Москвы прогнали наглого врага!
Генерал немецкий Гитлеру донёс,
Лютый, мол, у русских генерал Мороз.
Припев: Эх! Сибирский мороз,
Вышел позабавиться,
Отморозил Фрицу нос,
А Иван куражится!
«Боевая подруга»
(слова песни)
Герою Социалистического Труда, танкисту-разведчику, старшине, Кокаеву Саламгери Алихановичу, ветерану Великой Отечественной войны посвящается
Я пришёл к тебе, Тридцатьчетвёрка,
Остальной экипаж не собрать…
И не будет дымиться махорка,
И не будет гармошка играть.
Припев: Помню, воет свинцовая вьюга
И болванки стучат по броне…
Видно, мне, «Боевая подруга»,
Никогда не забыть о войне
Да и ты уж не фыркнешь мотором,
Напрягая свой панцирь стальной,
Не помчишься по грозным просторам
Сквозь бушующий вал огневой.
Припев: Помню, воет свинцовая вьюга
И болванки стучат по броне…
Видно, мне, «Боевая подруга»,
Никогда не забыть о войне
Нас жестоко война исхлестала,
Воскресали с тобой мы не раз.
Нынче снова я у пьедестала,
И роса набежала на глаз…
Припев: Помню, воет свинцовая вьюга
И болванки стучат по броне…
Видно, мне, «Боевая подруга»,
Никогда не забыть о войне
Ты прости старика – ветерана,
Это память мне сердце щемит,
Это ноет проклятая рана,
Это прошлое кровоточит…
Припев: Помню, воет свинцовая вьюга
И болванки стучат по броне…
Видно, мне, «Боевая подруга»,
Никогда не забыть о войне
Заслон
Светлой памяти моего отцакапитана Бадтиева Салама Захаровича
Спит под обелиском капитан Салам…
Я в поклоне низком волю дал слезам.
Прах отца, комбата сорок лет искал,
Чтоб исполнить свято древний ритуал.
Ритуал остался со времён алан:
Павший доставлялся с поля брани в стан.
Воина останки в дом несли родной,
Окропить горянки жгучею слезой.
Я припал к могиле, сдерживая стон.
Страшной вражьей силе здесь стоял заслон!
Был тот бой неравных и расклад суров:
Горсточки отважных с полчищем врагов.
Полегли танкисты в сотый день войны
На земле лесистой у села Рахны.
С командиром вместе двадцать два бойца
Вот на этом месте бились до конца!
Братская могила боевых друзей,
Неземная сила в святости твоей!
Не посмев тревожить сон богатырей,
Я не стал корёжить клад святых костей…
Так ушёл в приданье древний ритуал,
Я же на прощанье горсть землицы взял.
Я на ней у дома дерево взрастил,
Через тень разлома тропку проложил.
Летнею порою молодой дубок
Шепчется со мною: «Как дела, сынок?»
Я к коре шершавой прикоснусь рукой
И отвечу браво: «Хорошо, родной!»
Иван Белогорохов
г. Москва
Змей Мидгарда
Генрих Шкловер обожал охоту. В детстве они с отцом часто ходили на зайца и лису зимой. Лето и осень – это утки и куропатки. Последние вылетали прямо из-под ног, когда идешь по полю и спугиваешь всю стаю. А что самое главное в охоте? Сидеть в засаде и ждать. Как он это не любил тогда, в эпоху детства, но зато сейчас разведчик благодарил отца за жизненные уроки. А химика за тот парфюм, что превращал человека в мире собачьих запахов в призрака. Овчарки обходили его позицию в трех метрах и ни разу ни гавкнули. А вот ему открылась довольно интересная картина. Шкловер пожалел, что не взял кинокамеру. Правда в такой видимости и с двадцатью минутами свободной пленки видеохроника трехчасовой операции не будет смотреться эффектно.
Началось все с банального железнодорожного состава. Обычный поезд привлек внимание любителя охоты, когда некоторые вагоны самостоятельно начали съезжать с рельсов, отстыковываясь от основного состава. У каждого такого вагона имелись гусеницы как у тяжелого танка. Да и габариты вагонов впечатляли. Каждый вагон-ячейка был шести метров в длину, семи метров в ширину и почти четыре метра в высоту. Но больше всего интерес вызывала головная часть отделившегося состава – она обладала настоящей системой буров, каждый диаметром в полтора метра. Обособленные вагоны-ячейки продолжали движение по земле, соединяясь друг с другом в определенной последовательности. Стыковочные места нового состава тут же отделывались складным металлическим коробом и тщательно проваривались. Шкловер не обращал внимания ни на затекшие ноги, ни на моросивший дождь, когда военные инженеры Вермахта на его глазах собрали настоящий сухопутный поезд на гусеницах и с буровыми головками на главной ячейке. Место сборки ничем особенным не выделялось. О строительстве метро в районе Кёнигсберга никаких разговоров не шло. Иллюзии закончились, когда рядовые солдаты начали грузить в вагоны ящики с патронами и боеприпасами. Генрих безошибочно узнал маркировку. Профессия разведчика обязывала быть компетентным в данных вопросах. Кроме того, борт подземохода принимал не одну порцию мин различного назначения. Подземный поезд мог с такими запасами возвести оборонительную линию укреплений от небольшой армии как пехотной, так и танковой. Орудийные отсеки не гнушались пополняться и банальными пулемётами крупного калибра. Шкловер понятия не имел, куда из Кенигсберга этот состав отправится и какая у него цель.
«Эх, – сокрушался Генрих, – сейчас бы троечку гранат „эм-двадцать четыре“ да по ящичкам с незагруженными боеприпасами! Одна моя жизнь и это стальное чудовище превратиться в груду обломков. Но гранат с собой нет. Их не так просто проносить под одеждой даже в военное время».
Командовал процессом сборки гусеничного поезда майор СС. Высокий широкоплечий блондин с лицом настоящего арийца. Шкловера немного передернуло при мысли о возможной схватке с таким силачом.
– Никому не таращиться, – распоряжался майор, поигрывая пистолетом, – а спокойно выполнять задачу. Фюрер получит подземное оружие, способное преодолеть любые линии фронта и доставить бомбы с десантом в любые города. Конечно, при условии, что прототип Мидгардского змея проведет свой первый проход под землей без всяких эксцессов.
Солдаты и военные инженеры сновали рядом с Мидгардским змеем точно рабочие муравьи.
– Напоминаю, – продолжил майор, – всех вас здесь нет, и если кто-нибудь особо болтливый откроет рот, то его будут ждать палачи Гестапо. Предупреждение касается всех присутствующих! И даже меня! – ариец приставил в фуражке пистолет, не скрывая серьезность произнесенных слов. – Если я предам Фюрера, то разрешаю выбить себе мозги!
– У нас есть новости, гер майор, – особый смельчак в форме инженерных войск решил вступить с арийцем в беседу. – Торпеды класса «фафнир» и снаряды типа «мьелнер» прибудут послезавтра.
– И чем же это вы объясняете? – наклонив голову чуть набок, поинтересовался майор.
– Их производили в другом месте, – ответил инженер. – Новый состав идет к нам на всех парах. Расчетное время прибытия передали по радиограмме.
– И что я должен сделать теперь, – офицер перешел на крик, но под дождем, да еще и под вечер это смотрелось скорее комично, чем устрашающе.
– Мы должны собрать экипировку Мидгарского змея полностью, согласно документам конструктора Риттера. – Инженеру было нечего терять. Он выполнял свою работу. Застрелят его, автоматически эти же фразы выскажет другой. А боевая машина от этого не шибко-то и поедет.
Майор приставил дуло пистолета к губам инженера, но нажимать на курок не стал. В конце концов, что он будет делать с подземной боевой машиной без основных боеприпасов.
– А что с подземными перископовыми торпедами для проведения разведки? – осклабился офицер. – Их, надеюсь, доставят в срок?!
– Орудие класса «альберик» прибудет вместе с остальным боекомплектом, – отрапортовал немец.
– Хорошо! – майор убрал оружие в кобуру и задрал голову, подставляя лицо струям холодного дождя.
– Майор, – инженер еще не закончил с рапортами, но эти сводки должны были понравиться командиру операции.
Офицер СС не произнес ни слова в ответ, но посмотрел на подчиненного так, словно готов был съесть его целиком вместо ужина.
– Мы своевременно управились со сборкой гусеничного состава и опередили план-график на девятнадцать часов.
Военный инженер хотел услышать похвалу. Их учили собирать и чинить военную технику в условиях непрерывного боя. И сейчас его отделению удалось собрать единственный прототип нового оружия в полевых условиях с опережением даже самых пессимистичных прогнозов.
– Исчезни! – грозно рыкнул майор, радуясь в душе, как экипаж под его личным руководством поведет в реальный бой первую в мире субтеррину – подземную боевую лодку, способную также перемещаться по суше и под водой на небольших глубинах. – «Мидгардский змей, боевая субтеррина! И она целиком в моей власти!»
– Проверить все системы гусеничного хода и закопать машину на полкорпуса в грунт! – отдал срочный приказ ариец. – И навести маскировку от возможной авиаразведки. Мы ведем войну со всем миром, если вы еще не в курсе! Вермахт через год построит дюжину таких же машин в случае успеха операции. И я не допущу срыва столь грандиозных планов командования.
Генрих протер глаза, увидев, как огромный гусеничный поезд сам себя зарывает в плотный грунт. Двигатели машины работали ровно и без сбоев, а от их тихого урчания так и хотелось заснуть.
«Значит, эту штуку зовут Мидгардским змеем, – переваривал увиденное и услышанное Шкловер. – Майор назвал этот гусеничный поезд субтерриной. Типа субмарина, только подземная. И на нее установят специально сконструированное под нее оружие. Дела! Если этот змей уедет отсюда под землю, то Советской армии придется очень непросто».
Советский разведчик умел многое. Годы жестокой учебы вложили в неказистого на вид человека массу полезной информации и снабдили дюжиной таких навыков, о которых мало кто знает. Но ему одному со стальным исполином было не справиться. Шкловеру требовалась помощь, и он знал, где ее взять.
– Гер Болингер?
Андрей долго привыкал к этой фамилии. В отличие от остальных ему повезло больше, имя менять не пришлось. К нему приближалась худощавая высокая блондинка лет пятидесяти.
– Фрау Гертер, – поприветствовал координатора секции Андрей, – чем могу быть полезным?
– Имматериальный мир в концепции классической философии, – Фрида Гертер, дотошная до мелочей и преданный член СС, открыла конференционный сборник на тезисах Андрея. – Интересная у вас тема, гер Болингер. И я впервые вижу вас в Кенигсберге. Это странно. Подобные работы должны представляться в Берлине, а не на затворках.
– Далеко не все современные философы поддерживают мои взгляды, – честно признался Андрей, – а нарываться на открытую полемику пока что не очень хочется. Да и город интересный. Богатая история, старинные замки и я никогда здесь не был. Ученых как магнитом тащит на все новое и неоткрытое, пусть даже непознанное касается отчасти их собственного мира и окружения.
– А как вы не попали на фронт? – Тонкие губы, накрашенные вызывающе яркой помадой, смотрелись комично на немного приплюснутом лице и в комбинации с лисьим взглядом прищуренных серо-голубых глаз. Такой собеседник лгал легче, чем говорил правду, а с чинами из СС при подобных разговорах следовало проявлять повышенную осторожность. – Я бы не допустила потери столь мужественного кандидата для нашей пехоты.
– Увы, – с сочувствием ответил Болингер, – мне по возрасту уже за сорок, да и боли в коленях отправят меня в медсанчасть после первого же марш-броска. Вот и приходиться трудиться не ногами, а умом, отстаивая честь немецкой науки на международных конференциях.
– Зато у вас прекрасный язык, – получить похвалу фрау Гертер удавалось немногим. Курируя гуманитарные секции, представитель СС с удовольствием использовала все преимущества должностного положения, чтобы показать иному профессору его место в грядущем мировом порядке. К философу с окраин придраться оказалось непросто. – Я не слышу ни единого звука от швабских диалектов.
– Благодарю, фрау Гертер, – Андрей чуть склонил голову набок, выражая благодарность за лестные фразы.
– Вы знаете, кто я по иной стихии? – заговорщицки подмигнула дама.
Андрей знал. Это все знали. Как правило, о представителях СС в научных кругах ходили определенные слухи. Основные советы – меньше подробностей, фразы строить как на допросе и не вынашивать никаких иллюзий от предлагаемых благ.
Фрида поняла реакцию Болингера без лишних слов. Ее все боялись, но градация страха у каждого имела свои границы. Приезжий философ поражал даму тем, что абсолютно ее не боялся. Ученого выдавали глаза. Да, не арийские. Чистой зелени мало. Скорее серо-зеленые и с волосами каштанового цвета с примесью хны не очень сочетались. Возраст Болингера был сорок два, рост насчитывал скромные метр шестьдесят семь, зато в плечах он мог спокойно обнять полтора арийца. Данные об ученом офицер СС получила из наведенных запросов. Пробелов не обнаружилось, и в этом Андрею повезло.
– Я через неделю буду в Берлине, – продолжила Фрида, – и первым делом я отправлю отзыв о ваших работах в секретариат Аненербе.
– Благодарю, фрау Гертер, – Андрей чувствовал себя так, будто ему только что предложили выбор между небом и землей, а он парил где-то в пустоте.
– До встречи, гер Болингер.
Когда координатор ушла, Андрей посмотрел на часы. Хронометр показывал час дня. Времени оставалось не так уж и много. Подумать только, представитель СС предложила советскому разведчику вступить в ряды Аненербе! Если кому-то об этом рассказать, засмеют и никто не поверит ни единому слову.
Франц Альвисио не верил ничему. Работа была такая – бегать по улочкам с карандашом и откидным блокнотом, записывая всякую ерундовую мелочь. А уже потом, за столиком со штруделем и чаем обмозговывалась будущая статья в газету. Подумать только, выпускник филологического факультета бегал по пыльным городкам и писал второсортные заметки. Да, штаб выбрал его для сбора информации за языковые знания. Английский, французский, немецкий и итальянский – на этих языках Франц говорил также легко, как и на родном русском. Поэтому он отлично знал цену новостей из второсортных газет. Да, в разделе объявлений сутки назад приглянулся один текстик. Кто-то на окраине Кенигсберга собирал агентов. Причем шифровка так и кричала о срочном сборе. Зачем, почему и кто – этого в три строчки не зашифруешь. Небольшой животик, осенняя погода и склонность к обильному потоотделению превращала грядущую прогулку в настоящий кошмар. Настроение агента из плохого могло вот-вот превратиться в очень плохое.
Злобная жирная муха попыталась сесть на недоеденный пирог с яблоком и корицей, но Альвисио никак не мог забыть уроки по самообороне за время пребывания на чужбине. Свернув газету в плотную трубочку, Франц со всей силы ударил по мухе. Попал! Насекомое со шлепком встретило газетную атаку и, пролетев чуть-чуть дистанции, смачно врезалось во что-то твердое и большое.
– Ваши документы! – прорычали сверху.
Франц поднял глаза. Из-под запотевших очков на него смотрел человек-гора в полицейской униформе. Каждая ладонь размером с лопату, плечи как у греческого колосса. А плотный плащ серого цвета и фуражка превращали гиганта в ходячий танк.
Альвисио покрепче стиснул газету и со всей силы треснул ей полицая в живот.
– Свали, – сквозь зубы прошипел Франц.
Полицейский пододвинул свободный стул и сел рядом.
– Будешь пирожки? – мягким тоном поинтересовался репортер. – Они здесь вкусные.
Офицер поправил фуражку и улыбнулся уголком губ:
– Ну, вот почему именно тебя я вижу яснее всего среди многоликой толпы?
– Я популярный, – признался репортер.
– Ты нервный, – поправил друга офицер. – Похоже, осенняя погода вносит определенные коррективы в твое поведение. Не находишь?
– Просто мне не нравится этот общий сбор.
Франц познакомился с Вальтером десять лет назад. Тогда Володька продержался на ринге один против троих целых десять минут. Дело было в небольшой воинской части в Шкотово, Альвисио проходил там курс молодого бойца, а Вову командировали из Биробиджана. Дальний Восток для гиганта был как испытание. И нынешний полицейский не любил вспоминать о суровых месяцах проверки на прочность. Зато сейчас он мог спокойно гулять среди немецких патрулей, ничего не опасаясь. И далеко не униформа гарантировала ему безопасность. Четыре человека для Вальтера в драке не представляли никаких проблем при любом раскладе и в любом окружении. Про него в Шкотово ходили мифы, будто он с медведем в борьбе сходился и ничего, выжил. Только слухам будущий разведчик не верил, а вот глазам доверял. Вальтер действительно был полон сюрпризов, и под грозной внешностью дремала неудержимая мощь русского богатыря. Альвисио сразу стало теплее, и погода показалась не такой уж и серой, да и день немного налаживался. Все-таки правду говорят: когда друг рядом, беда сама стороной обойдет.
– Ну, человек нас собирает проверенный, – неожиданно выдал богатырь.
– Ты что, его знаешь? – переспросил Франц.
– Немного, – как бы ни чесался язык, и кто бы ни спрашивал о товарищах по ремеслу, разведчик никогда не выдаст всю правду. Хотя, про Генриха сам богатырь тоже знал немного.
– Друзья, как здорово, что мы сегодня здесь встретились, – рука разведчика потянулась за бутылкой. – А Кёнигсбергский коньяк в позднюю осень подходит как нельзя лучше для подобных встреч. Присоединяйтесь!
– Выкинь сейчас же этот шнапс! – Альвисио схватил офицерскую кружку и вылил содержимое в камин. Огонь жадно взвился, пожирая качественный спирт. – Нашел время для празднования!
– Нервы-нервы, Франц. – Болингер аккуратно положил газету на стул. В городе все было спокойно, а фронтовые новости для советского агента были кошмарнее день ото дня. Для человека, имевшего отношение к научному миру, содержание плотных страниц не давало ни единой основы для оптимистичных прогнозов. Гитлеру удается теснить Красную армию, но его планы все чаще срываются контрнаступлениями, да и грядущая зима совсем не в пользу немцев. Что-то в душе философа подсказывало о переменах в лучшую сторону, нужно было только их дождаться.
– Тоже заметил, – Франц злорадно ухмыльнулся, но комкать газету и кидать в огонь не стал. – У группы Вертера ушло больше года на наше внедрение. Даже в полицию проникли. В каком ты звании, Вальтер? Еще полгода и ты – подполковник, а согласно указу Гиммлера все старшие офицеры полиции порядка, начиная с подполковника, получают дополнительные аналогичные звания СС. Ты понимаешь, куда тебе откроется доступ? Сведения с фронтов, офицерские рауты, важные персоны и все их грехи, а также документы о перспективных разработках – центр получит все это с минимальным риском провала. Вот это наша работа, наша цена и посильные задачи. Легенды, имена, места – мы потеряем все, чтобы совершить мальчишескую выходку.
– Мальчишескую выходку? – переспросил Андрей.
– А что? – Немного выговорившись, Франц Альвисио плюхнулся в старинное кресло. Корреспондент его уровня на фронт не допускался. Пока. Да новости оттуда итак шли плотным потоком, а вот незатейливые заметки о замечательных людях Германии содержали иногда очень даже ценную информацию. Да, Кёнигсберг был странный город. Вроде многое проходит рядом, а иной раз тишь. Кроме исторических замков и связанных с ними преданиях, город мало чем мог заинтересовать разведчика. Удивительно, что он вообще сюда попал, хотя редактор выплатил неплохой аванс за небольшую заметку о местных достопримечательностях.
– Поезда взрывал мой отец, за что и был застрелен. А мать осталась со мной и сестренкой. И я еще раз скажу, наша работа – незаметно прийти в самый центр нацистской ставки, достать стратегически важные сведения и также незаметно удалиться, не оставив ни следа. А товарищ предлагает пустить под откос какой-то поезд с большим числом вагонов.
– А если это правда? – тон Болингера стал серьезным. – Генрих видел достаточно танков и их гусениц для столь дилетантской ошибки. Гусеничный поезд, способный перевозить бомбы под землей, не оставляя никаких следов.
– Таких машин до конца следующего года Вермахт построит еще дюжину, – Генрих не любил шуток. Профессия разведчика требовала серьезности, а масса фальшивых улыбок навсегда заставила его забыть, что значит улыбнуться как Георгий Ершов, уроженец Ростовской области. Вот и сейчас ситуация вырисовывалась настолько странной, что невольно хотелось рассмеяться. И впрямь – подземный поезд на гусеницах. Как еще нацисты не додумались запустить его в воздух. Похожие проекты имелись у англичан, но там над землей мог подниматься танк, и то на небольшую высоту.
– В случае, – вставил слово Вальтер, – если намеченный перегон прототипа увенчается успехом.
– И тогда для Советской армии оружейные заводы Германии создадут непреодолимую проблему на всех фронтах, – Андрей покинул насиженное место и подошел к старому шкафу. За досками вишневого цвета и запыленным стеклом располагался тайник. Нет, золота и бриллиантом там не было. Разведчики в подобном мало нуждались. А вот парочка экспонатов стрелкового оружия и гранат там лежали, дожидаясь часа «икс». Агенту никогда не приходила мысль о личности людей, принесших сюда запасы. Пистолет приносил один, гранаты – другой, а третий собирал все вместе и делал закладку. – Мы не должны допустить этого и сорвем первый путь подземного поезда.
– Змей Мидгарда! – Оживился Генрих. – Я вспомнил, как офицер произнес это мифическое имя. Подземный поезд называется Змей Мидгарда.
– И мы должны отрубить змею голову, – Вальтер педантично поправил ворот мундира. Почти подполковник полиции порядка, а идет взрывать поезд. Как нехорошо, но от Владимира из Костромы другого и не ждали, отправляя в тыл врага.
Трое против одного – расклад не в пользу голоса разума. Францу идея о диверсии не нравилась ни на сантиметр, но без него товарищи могли потерпеть неудачу, а как выразился Болингер – провал недопустим никак.
– И что у вас есть в качестве плана? – сдался Альвисио. – Когда этот змей уезжает отсюда?
– Через шесть часов, – ответил Шкловер, – то есть сегодня в двадцать один ноль-ноль оружие нового образца отправится на первый бой с нашей армией.
– Заминировать предполагаемый маршрут подземного поезда, роющего тоннель, задача не из легких, – Болингер полез в тайник. – В любом случае нужно попасть на борт змея и подорвать загруженные в него боеприпасы. Других вариантов особо не вижу. Центр получит информацию по завершению операции. Иначе у нас просто не будет времени.
– Я с вами, – Франц нервно почесал седеющие виски. Это помогало разведчику привести мысли в порядок. Да, сегодня он дал волю эмоциям. Непростительная для его уровня ошибка, но сейчас он среди друзей, а где еще как не среди своих расслабляться? Он тоже человек, ему не чужд ни страх, ни гнев, ни боль. Здороваться и кивать тем, чьи войска сжигают твой родной город, сложное дело. На такой работе съедешь с катушек очень быстро. – Есть идея, как попасть на поезд?
Генрих в прошлый раз слышал про погрузку тяжелых мин и разведывательных торпед. Шкловер ни разу не видел торпеду для наземного поезда. Да, данный вид вооружений применяли во флоте. У подлодок это было главное средство поражения вражеских лодок и кораблей. Но у Мидгарского змея на борту имелся особый отсек с оборудованием для наружной разведки. Именно из-за задержки с доставкой торпед у агентов появились эти пара дней для встреч и координации действий.
Длина поезда была не больше четырехсот метров. Три отсека-ячейки приходились на топливные баки. Причем дизельное топливо предназначалось не гусеницам и не бурам. Если такую махину обслуживать целиком по правилам, то на одно подземное путешествие мог уйти целый нефтяной танкер. К тому же природу моторов выдавал звук. Генрих приходилось копаться внутри тракторов. Да, сравнивать столь разные по классам агрегаты нельзя, но все же дизельный двигатель от электродвигателя разведчик мог отличить по звукам.
Электромоторам нужен ток. А получить ток в условиях полной изоляции мог только генератор. Анализ субтеррины, сделанный на основе наблюдений разведчика показывал, что буровые установки и гусеницы по периметру приводились в действие за счет электричества, а электричество получалось благодаря системе топливных генераторов. А если были генераторы, то для них состав имел отсеки с топливом. На них и нужно было сосредоточить внимание. Взрыв горючего отрезал бы Мидгардскому змею туловище почти на одну треть. Плюс ко всему подземный взрыв провоцировал обвал грунта, что превращало гигантскую машину в подземную гробницу. Только сделать все нужно было, пока субтеррина находилась на малой глубине. Иначе разведчики сами погибали вместе с машиной.
Вальтер насчитал тридцать человек экипажа. Все солдаты регулярной армии. Также на борт предполагалось взять четырех инженеров.
Остальной коллектив механиков майор хладнокровно приказал расстрелять как ненужных свидетелей. И это было логично для СС. Они не щадили никого, даже своих солдат. Погрузка боеприпасов подошла к концу, когда разведчики прибыли на место стоянки субтеррины. Генрих сокрушался, что не успел рассмотреть боеприпасы и вооружение нового образца. Никто не давал гарантий, что новые виды снарядов и торпед не поступят на флот.
Франц уже не спорил и не обижался. В руках пистолет-пулемет Шпагина с парочкой магазинов к нему, любимый Вальтером парабеллум приятно грел внутренний карман куртки. Оставалось ждать приказа к атаке. Болингер прихватил парочку тридцать восьмых пистолетов. Советское оружие его рука любила больше, но на вражеской территории легче всего было разжиться местными образцами вооружения. К тому же пара одинаковых пистолетов как нельзя лучше подходила для боя в помещении. Полицейский предпочитал автоматическую винтовку «эф-гэ сорок два». Оружие разрабатывалось специально для десантных групп и позволяло вести как непрерывный огонь, так и стрельбу одиночными снарядами, но самое главное преимущество сорок второй винтовки – режим снайперского оружия. Именно на это и был сделан расчет.
