Читать книгу: «Гуманитарий – не порок», страница 2
– Лучше ты извинись перед мамой. Фигни ей всякой наговорил, и нормально, да?
– Знаешь, катись-ка ты со своей Авдеевой…
Я грубо оттолкнул Ваню в сторону. Тот не устоял на ногах и упал на группу девчонок-семиклашек. Те завизжали, а мне стало смешно. Хотя Ване, скорее всего, было больно.
«Ну и пускай, сам напросился. Не жалко, – подумал я. – Язык-помело».
***
Облупленные бледно-желтые стены и грязный кафель. Скамейки, на которых кучкуются плачущие дети и их несчастные родственники – мамы, бабушки, папы. Мигающие лампочки над дверями, длинная очередь в регистратуру. И вездесущий вопрос: «Кто последний?».
Я уже и забыл, как ненавижу поликлиники. Всю эту суматоху и заразных сопляков. И поиски карточки. Врачи всегда требуют карточку. А ее нет. Ни в регистратуре, ни у педиатра – нигде! А потом, спустя неделю, выясняется, что ее стащил окулист. Или хирург. Или дерматолог. Короче тот, к кому ты точно не ходил и идти не собирался.
В этот раз все было так же – у половины учеников потерялись карточки. У меня тоже. Но ее быстро нашли. У кардиолога, которого я никогда не посещал: зачем посещать, если жалоб нет? Только ради прогула уроков. Сегодня как раз был такой день – диспансеризация.
Мне повезло: ждать в очереди не пришлось. Меня вызвали первым. Пока я гадал, куда делать карточка, из кабинета высунулся врач и прокричал: «Цокарев!». И одноклассники зашумели: «Какой из?». «Цокарев Ян Алексеевич!».
Я даже куртку сдать в гардероб не успел: там вся школа столпилась – и ученики, и учителя, а врач поторапливал. И я побросал портфель и верхнюю одежду на скамейку, как ошалелый заскочил в кабинет.
Там было темно. Горел лишь монитор компьютера и экран УЗИ. Я сразу вспомнил прошедший вечер: как я валялся на кровати, пока Ваня создавал сайт. И мне вдруг стало немного стыдно. Совсем чуть-чуть. Ваня так-то сам виноват, что растрепал об утреннем споре Авдеевой. Но не надо было его толкать – это уже перебор. Но Ваня сам спровоцировал! Заикнулся о маме, когда Авдеева рядом. Будто назло.
– Пеленка есть? – спросил врач, садясь за монитор.
Голос у него был пугающий – басистый, глухой. Внешность я как-то не приметил – торопился, и времени разглядывать врача не было. Высокий, темноволосый, с усами. И все, пожалуй.
– Пеленка…? – растерялся я. – Нет. Нам сказали, что выдадут.
– А перестраховаться? – спросил врач и, не дожидаясь ответа, сказал: Бери одноразовую, раздевайся по пояс и ложись.
Он достал из общей стопки карточек самую тоненькую, с красным корешком, наспех пролистал ее.
– Почти не болеешь, я смотрю?
– Угу, – промычал я, озираясь по сторонам. – У меня иммунитет хороший…
Я и сам не до конца врубился, что ляпнул. С иммунитетом у меня дела обстоят так себе: каждую весну и осень я подхватываю простуду. Кашель, насморк, температура под 39. Но я к этому быстро привык. И смирился. Да, приятного мало, зато не гастрит и не менингит, как у некоторых особо «везучих» одноклассников.
Я «по-тяжелому» никогда не болел. Это мамино выражение – «по-тяжелому». Она его сама придумала, когда я жаловался на сильный насморк.
«Ты поправишься, солнышко, потерпи. Многие детки болеют по-тяжелому – им ставят уколы, капельницы. Даже делают операции! А ты у нас крепенький. Тебе повезло», – сказала она.
Мне тогда было двенадцать, и я давно все понимал. И то, что даже самые лучшие доктора и лекарства иногда не в силах побороть болезнь. И то, что простуда – пустяк по сравнению с раком. Ну как после смерти бабушки я мог не понять? А маме все казалось, что я наивный маленький мальчик.
– Коробка с пеленками за кушеткой, на стуле, – подсказал врач.
– Угу.
Я чувствовал себя полным дураком: уже подросток, а пеленку сам найти не могу – подсказывать надо. Стою истуканом и «угукаю». Потому что из башки все нормальные слова вылетели. Только «угу» осталось.
Из-за волнения это все, поведение такое. А как не волноваться, если подгоняют? Да, там в коридоре толпа народу. Да, ждет. Меня ждет. И что теперь? Я же не ракета!
Я аккуратно расстелил пеленку, снял свитер с футболкой, лег. Даже через ткань холодная кушетка неприятно покалывала кожу.
Я не люблю холод. Но родился, как назло, в городе, где зима длится по полгода, а лето заглядывает всего на месяц-два.
– Сердце когда-нибудь болело?
На всех аппаратах УЗИ есть подставки со специальными приборами. Эти приборы врачи мажут гелем и возят по твоему телу, глядя в монитор. И на мониторе видно, здоровый ты или не очень.
– Нет.
– Раньше проверялся?
– Нет.
– Хорошо. Посмотрим тебя трансдьюсером, – сказал врач.
Так вот как называется прибор – трансдьюсер. Фиг выговоришь!
Я дернулся, словно ужаленный, когда трансдьюсер коснулся груди. Ледяной, скользкий…
Зато сердце прикольно шумит. Если это сердце, конечно. Врач двигает трансдьюсер вправо-влево, а из монитора доносится что-то вроде «ш-ш-ш-у-х!». И картинка подсвечивается красным. Или синим. Должно быть, кровь. Но почему синяя? Я не знал.
УЗИ длилось долго. Дольше, чем когда мне проверяли почки и щитовидку. Врач просил меня то дышать, то не дышать – прямо как в «Леопольде», то повернуться набок. Я чуть не заснул! Уже глаза закрыл, но тут врач скомандовал:
– Одевайся!
Он что-то писал в моей карточке, периодически поглядывая на компьютер. Нет бы сказать, все ли нормально, есть ли проблемы – зачем резину тянуть? Все врачи до него мне сразу говорили, что да как.
– Иди на ЭКГ. Третий этаж, тридцать третий кабинет. Заключение тебе принесут.
– На ЭКГ? – удивленно переспросил я, натягивая свитер. – Мне учительница сказала, что к окулисту.
– А пойдешь на ЭКГ, – отрезал врач.
Он даже не смотрел на меня. Но смотрел в монитор, на снимок УЗИ. Так сосредоточенно, будто хотел прожечь экран взглядом.
ЭКГ – что это? Знакомое слово. Ване ЭКГ совсем недавно делали.
Я взялся за ручку двери, уже потянул на себя, чтобы выйти, но в последний момент передумал.
Я всегда стеснялся задавать вопросы. Любые. Но сейчас осмелился. Недомолвки доктора меня напрягали. Экран монитора напрягал. Сам кабинет словно стал меньше. И духота. Мне было душно.
– С сердцем все в порядке? – осторожно спросил я.
– Нет, – сказал врач.
Глава третья
Я надеялся на другой ответ. Но я мог бы догадаться. Когда с пациентом все хорошо, врачи не молчат. Однажды родители водили нас с Ваней к ортопеду. После осмотра ортопед сказал Ване: «Здоров как бык. Осанка идеальная, плоскостопия нет», а мне: «Иди, посиди с братом в коридорчике». От мамы я потом узнал, что у меня, оказывается, сколиоз! Почему врач сам мне не сообщил? И так постоянно. Что родители, что врачи носятся со мной как с мелюзгой. Сильнее оберегают только Ваню. А он и рад, глупый. Маменькин сынок.
В коридоре Вани не было. А жаль – я хотел спросить у него, что такое ЭКГ. Зато там сидели мои одноклассники. Не все. Примерно половина. И еще половина от класса Вани. И обе этих половины встретили меня злобными взглядами.
«Ты че там так долго?».
«Куда ты поперся? Окулист в другой стороне!».
«Ян, а почему ты Ваню утром толкнул?».
«Какая у него рожа недовольная».
Кудахчут как куры и петухи! Не их дело, почему я такой мрачный. Они б сами-то как себя чувствовали, если бы им сказали: «Ой, у тебя сердце барахлит!»?
Я гордился собой. Любой другой на моем месте уже плакал бы или проклинал судьбу. Я, конечно, из-за сердца огорчился, но не сильно. Папа говорит: «Почти все можно исправить». Так и есть. Таблетки, процедуры – и ты выздоровеешь. А заодно и освобождение от физ-ры получишь. На две недели или даже на месяц. Ну разве не красота? Главное, все рекомендации выполнять. У мамы, вон, тоже небольшая проблемка с сердцем – пролапс клапана. Безобидная аномалия. А у папы хронический гастрит. И ничего, живут же.
Третий этаж, тридцать третий кабинет. Три тройки. Хорошо хоть не «666»! А то я бы точно уверовал в судьбу и знаки. Сначала толкование из сонника: «видеть список имен во сне – к известию о смерти», затем ссора с мамой и братом, потом неудачный поход к врачу (и это еще мягко сказано!). Не день, а дребедень.
– Кто последний в тридцать третий кабинет? – спросил я, садясь на скамейку напротив двери с надписью «ЭКГ».
Кроме меня у кабинета ждали еще три человека. Снова тройка! Девушки. На вид лет тринадцать-четырнадцать. Не из моей школы – слишком симпатичные. В моей школе симпатичных семиклашек нет. Чего стоит одна Авдеева! И ладно бы она была просто страшненькой, так она ведь еще и неухоженная.
Оказалось, что на ЭКГ идет только одна из девушек. Остальные сидят с ней за компанию. «Мы поддержка», – сказали они.
Я кивнул, а про себя подумал, что эти девчонки – врушки и торчат в поликлинике ради прогула уроков. А еще они по-дурацки хихикали и обсуждали какую-то чушь. Так что к тому времени, когда из кабинета вышел человек, я уже успел их возненавидеть.
– До свидания, Верочка!
– До свидания!
Авдеева. Надо же, кого ветром принесло. Точнее, вынесло. Из кабинета. Волосы растрепаны, сарафан сзади задран, и видно пухлые ляжки. Девчонки хихикают, а Авдеева прет себе спокойно к скамейке.
– Привет, Ян!
Девочки посмотрели на меня с недоумением. Типа: «Ты че, с ней общаешься?». И мне стало чертовски стыдно.
– Поправь сарафан, – сквозь зубы процедил я. – Задницей сверкаешь.
Авдеева покраснела и поспешно одернула ткань. И тут девчонки засмеялись в голос. Со стороны это, может, и выглядело забавно, но в том-то и дело, что я не был зрителем. Я был причиной хохота! Три симпатичные девушки смеялись надо мной!
– Авдеева, тебе чего надо?
– Ты на ЭКГ? – спросила та, присаживаясь рядом.
Над кабинетом мелькнула лампочка, и одна из девушек – та, что хохотала громче всех, зашла внутрь. Я облегченно выдохнул: заводилы нет, значит, оставшиеся две скоро угомонятся.
– Ты на ЭКГ? – повторила Авдеева. – Ян? Я что, со стенкой разговариваю?
– Нет, блин, к окулисту, – съязвил я.
Какая же она тупая! И приставучая. Еще бы они с Ваней не сдружились – два сапога пара. Назойливые мухи. Жужжат над ухом, жужжат. Пока не прихлопнешь, не замолкнут.
– У тебя на УЗИ что-то нашли, да? – догадалась Авдеева.
– Слушай, отвали, а? Иди к своему Ване, – огрызнулся я, сжимая кулаки.
Авдеева довела меня до трясучки. Кто она мне, чтобы такое спрашивать? Подруга? Сестра? Нет. Вот и пусть катится.
Я еле сдержался, чтобы не сказать ей кое-что совсем уж обидное. Про вес. Девчонки ведь так комплексуют из-за веса. Это у них больная тема. И какой бы мерзкой девчонка не была, называть ее жирной – фигово. Не по-мужски это. Но Авдеева так и напрашивалась.
– Не психуй. Это для сердца вредно.
– Иди отсюда, я сказал!
– К тебе по-доброму, а ты хамишь. Всем хамишь, Ян. Даже маме. Так ведь нельзя. А еще удивляешься, почему у тебя друзей нет.
Я задохнулся от возмущения: это Авдеева-то мне про друзей говорит? Да у нее самой только Ваня, и все! Больше с ней никто знаться не хочет – ни парни, ни девчонки. И с чего она вдруг взяла, что я одиночка? У меня есть друзья. По переписке. В моем родном городе нормальных ребят раз-два и обчелся – попробуй найди. А в других городах интересных людей уйма.
Авдеева слышит звон, да не знает, где он. Если Ванька сказал, что «у Яна нет друзей» (так все и было, сто пудов!), значит, это правда. Все-таки не зря я его в школе толкнул – за свои слова надо отвечать. Ваня еще легко отделался.
– Гуляй, корова, – прошипел я, прожигая взглядом удаляющуюся прочь Авдееву.
Она вряд ли услышала. А даже если и услышала, плевать – сама напросилась, чтобы ее обозвали. Сморозила чушь и свалила. Я даже ответить ей не успел.
Девушки, которые до этого смеялись надо мной, теперь таращились на меня как на полоумного. И все из-за Авдеевой. Ноги ее больше в нашей квартире не будет.
– Следующий!
Из кабинета выскочила девчонка-заводила. Хорошо, что ее не было, пока мы с Авдеевой ругались. Иначе точно бы брякнула: «Нашли, где ссориться. Это общественное место, если вы не знали!». Заводили, они такие – вечно суют свой нос куда не надо.
– У меня аритмия, – весело сообщила девочка своим подружкам.
Лица у тех вытянулись. Да и у меня, по правде говоря, тоже. Никто не понял, чего это она аритмии радуется. Но тут девчонка добавила: «Мне освобождение от физ-ры дали», и все сразу стало ясно. У меня даже приподнялось настроение. Может, и мне справку дадут?
– Фамилия? – спросила врач, когда я зашел в кабинет.
Полная женщина лет пятидесяти. В белом халате и с короткой стрижкой. Типичная такая нянечка из детского сада. Ну, или медсестра. На врача не похожа.
– Цокарев.
– Ты записан?
Она тоже копошилась в бумажках. Все врачи копошатся. А людей лечить когда?
– Нет. Меня к вам с УЗИ направили.
– У тебя диспансеризация?
– Угу.
– И нашли какое-то отклонение?
– Угу.
– Какое?
– Не знаю. Мне не сказали, – пожал плечами я.
– А карточка твоя где?
– В кабинете УЗИ.
– Ладно, – врач оставила бумажки и скрылась за ширмой. – Стели пеленку, раздевайся, ложись.
Все по старой схеме. В кабинете «ЭКГ», к счастью, было светло, и я быстро нашел коробку с пеленками. Она стояла рядом с ширмой, на тумбочке.
Ширма была большой, полностью огораживала кушетку от остального кабинета – девчонки могут не волноваться, что кто-то их полуголыми увидит. Неловко им, должно быть, на УЗИ. Там ведь ширмы нет. Заходи и пялься на здоровье!
Рядом с кушеткой стоял аппарат. С монитором, но не как на УЗИ. Здесь монитор маленький, и под ним кнопки. Что-то типа клавиатуры. А еще присоски. К аппарату приделаны присоски. Я вспомнил, как Ваня рассказывал про них.
«Мне к груди прицепили электроды. Потом сняли, заставили тридцать раз присесть. Потом снова прицепили», – его слова.
Но меня приседать не заставляли. Попрыскали на живот и грудь раствором хлорида натрия, подсоединили к запястьям и голеням зажимы, прицепили электроды (куда ж без них!).
– Лежи и не двигайся. Расслабься. Подумай о чем-нибудь приятном.
Врач попалась добрая, все мне объяснила. И про хлорид натрия, и про зажимы. Что хлорид натрия – это обычная поваренная соль, и вреда от него не будет; что от зажимов не останется следов; что переживать о сердце не надо – даже если и есть какое-то отклонение, его легко вылечить, ведь я еще молодой, и мой организм со всем справится.
И я успокоился. Врач ведь не с пустого места так говорит! Сколько она уже в поликлинике работает? Лет пятнадцать-двадцать, не меньше. Я точно не первый, кто к ней от УЗИста приходит. У дедушки, вон, всю жизнь сердце здоровое было, а потом раз – и инфаркт! И еще один. И операция, от которой он так и не оправился. Но дедушка был стареньким, а я молодой.
– По ЭКГ у тебя все отлично. Ритм правильный.
– А?
Я решил, что мне послышалось. УЗИ делали целую вечность, а тут и минуты не прошло, и уже закончили?
– Сердце бьется в ритм. Отклонений нет.
Врач показала мне данные с аппарата – длинный лист бумаги в красную клеточку, на котором была изображена кривая. Я видел такие в фильмах. Кривые, то есть – не листы. По ним доктора отслеживали состояние пациента. Если пациент умирал, прямая становилась кривой, раздавался писк. «Пульса нет. Мы его потеряли», и все дела.
Зачем люди идут в кардиологи? Сердце лечить – такая морока! УЗИ показывает одно, ЭКГ – другое. А у меня еще и жалоб нет. Всю жизнь скакал, прыгал, бегал, и сердце не болело. И тут на тебе – отклонение! Мама с папой, если узнают, переживать будут. Мама, наверное, даже заплачет. Или нет… Когда Ваня руку сломал, она над ним целый день ревела. Но это Ваня, родительская гордость. Они в него ресурсы вложили – отправили на платный кружок по шахматам – и не прогадали: теперь у Ваньки целая папка грамот. А меня отдали на греко-римскую борьбу. Мне там не нравилось, и каждый поход на тренировку заканчивался истерикой. Приведет меня папа в зал, а я ору как резаный. «И это в пять лет!», – причитала мама. Она все с Ваней сравнивала, но Ваня с малолетства тихим был. И смышленым. И ласковым. Неудивительно, что он любимчик. Но меня тоже любят, только чуточку поменьше. Из-за моего характера. Но характер ведь не выбирают, правда?
«Сказать или не сказать?», – гадал я, спускаясь с третьего этажа на второй.
Следующим врачом был окулист. А после окулиста меня ждало еще несколько кабинетов. Заключение УЗИ мне так и не принесли. Забыли, что ли? Зато с ЭКГ бумажку дали. И кому ее показывать? Кардиологу? К нему меня никто не направил. Хотя должны были. Когда у Вани в крови какую-то пакость нашли, его мигом к инфекционисту отослали. Инфекционист назначил антибиотик, и все – Ваня снова здоров. И с освобождением от физ-ры. А мне даже освобождения не написали.
Почти весь класс уже закончил с окулистом. Коридор был пуст, но в кабинете еще сидела девчонка. Она была задирой. Вечно подкалывала: «Цокарев – гений химии!».
– Я снаружи подожду, – я захлопнул дверь так же быстро, как и открыл.
– Подожди! – крикнул мне врач. – Зайди-ка сюда.
«Везет» же на такие ситуации! Где не надо, очередь. Где надо, очереди нет. Мало мне в школе этой выскочки? Сейчас я разволнуюсь, как обычно, и она разболтает всему классу, какой Цокарев «стесняшка».
– Ты Ян Цокарев?
Врач был в очках, но щурился как крот. Слепой окулист – забавные у судьбы шутки. Типа, как хромой ортопед. Или как аллерголог-астматик.
– Угу.
– Забери справку от УЗИста, – врач протянул мне заключение.
Я прошмыгнул в кабинет, взял бумажку и тут же ретировался. Даже «спасибо» не сказал. И про девчонку забыл: уже пофиг было, что она про меня наплетет. Главное – узнать, какой диагноз.
