Читать книгу: «Не Птица»

Шрифт:

ISBN 978-5-0051-9813-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Рояль в кустах

сезоны отличаются лишь цветом
болото консистенцией гнилья
заранее написано либретто
для жаб и мух и даже соловья

и до оскомин вымучен оркестр
слеп дирижер глухие скрипачи
балконы аплодируют гротескно
в надушенный платок партер «апчхи»

галёрка пародирует суфлёра
в прыжке пытаясь сцену разглядеть
сражается в подмышках флёр-а-флёра
мазок с привычкой пагубной потеть

наполовину пуст флакон тройного
наполовину полон малый град
актёр изображавший полового
хотел бы «кушать подано» сыграть

но роль предается по наследству
и в первый ряд не продают билет
и на афишах если приглядеться
одни и те же рожи много лет

прилипли тени в промежутках света
с заученною фразой на устах
наивно ищут лишнего билета
и ждут рояля белого а кустах

а пианист пропивший все бекары
упрямо тычет пальцем в до диез
в свои шестнадцать лет он слишком старый
чтоб проявлять к афишам интерес

берет рюкзак заученной дорогой
в покупок неизбежности процесс
хлеб молоко замешкавшись немного
горошек в банке мятой – для принцесс

Зима зима

зима зима
и пауза в словах
многозначительна снегов холодность
на улице во мне и в моих снах
исходников расходных безысходность

снуют по мерзлым веткам воробьи
чирикают о всякой канители
и как-то глупо думать о ту би
ту би или не ту ну в самом деле

зима зима паскудная пора
да ерунда сезонная подробность
обычный лед в обычности ведра
пришедшего от времени в негодность
и тут уж хоть крути хоть не крути
но и весной того что не успели
нам не успеть растает снег ручьи
домоют что не вымели метели

зима.. зима..
спокойна как мертвец
меланхоличность дров и непригодность
ни черных древ ни пастбищ для овец
ни вычурных лошадок иноходность
я разбиваю взгляд до глубины
зимующей пытаясь доглядеться
осколками зрачков в глаза зимы
она мне лед прикладывает к сердцу

и замирает весь круговорот
я из ледышек складываю слово
направо слева и наоборот
одно и то же пошло бестолково.
ушла б в запой да толку от него
еще сильней раскачивает кресло
я б умерла но только до того
как началось сознательное детство

Я танцую

я пахну табаком и онанизмом
в прожилках лист нательных эпиграмм
а голуби расселись по карнизам
напрасно – ничего я им не дам

в морозы открываю настежь окна
примерзла дверь давно остыла печь
мне непонятны выдержки блокнота
мне тишина мила постыла речь

я не пускала корни мне не надо
воды земли любимых и друзей
букеты ненавижу с шоколадом
и вечно срущих наглых сизарей

мышей и крыс болтающих молчащих
худых и толстых сложных и простых
чем дальше в лес тем меньше настоящих
и чем роднее тем больней под дых

чем глубже рана тем сильней желание
расковырять чтобы увидеть дно
и как ни странно для Него желанная
и говорит любимая давно

когда в глазах любовь зрачки сжигает
когда внутри разорвано в клочки
и места нет живого от нагаек
и кто-то там в тебе орет – молчи

нет разницы в погоде настроении
зашкалена привычная шкала
и ненавидишь тень и отражение
и жжется многолетняя зола

с трудом дается каждое движение
не то чтоб больно, просто ни к чему
и на себя ты смотришь с сожалением
а на других не смотришь

почему
вот именно тогда, почти у края
тебя хватают как слепых щенят
и тычут мордой в то чего не знают
при этом омерзительно пи*дят

закройте рот и уберите руки
их не отмыть коль тронете меня
идите нах*й я танцую вуги
понятно вам – танцую буги я.

Колыбельная в облаках

дело было вчера я топтала сугроб
в направлении мне непонятном
вдоль дороги засыпанной под потолок
в окончании дня суррогатном

до автобуса пять или десять минут
как назло зажигалку забыла
вдохи колкие холодом легкие мнут
потерпеть или до магазина

и пошла километра четыре всего
да хоть десять была бы причина
то ли бог то ли черт подогнал мне его
вдруг такси и помятый мужчина

говорит: Вам куда? говорит: Довезу
и в глаза ни гу-гу мим безлицый
на переднее и понесла ерунду
просто чтоб тишиной не давиться

то да сё ни о чём как живу как дела
взор в дорогу и слушал вполуха
едкий снег прилипал злился дворник стекла
«завируха зима завируха»
из охрипших динамиков сжёг болтовню
я притихла как птичка на ветке
а он хмыкнул в усы неулыбчиво: ну
что ж ты так приуныла-то детка?

и меня понесло ни с того ни с сего
монотонно и беспогранично
о себе и о Нём он сказал: ничего
не стесняйся я – парень привычный

и мне стало как будто немного теплей
то ли минус упал или просто
начинался период тоски фонарей
на дороге ведущей к погосту

и когда я ему как холодный ушат
расплескала по полу всю душу
он кивнул: в бардачке где-то спички лежат
а на заднем валялась подушка
покури и давай не боись засыпай
я тебя покружу-покатаю
может я умерла, может это все рай?
засмущался: откуда я знаю

он возил меня долго и как на руках
я качалась в ухабах дорожных
и какой-то мужчина другой в облаках
колыбельную пел мне… возможно

Не птица

Не птица, потерянное перо,
крыла, стертого до костей,
улыбка растерянная пьеро,
мозоли от костылей.

Не угли. Заветренная зола
залитых водами пепелищ,
на утро отложенные тела,
недвижимость туловищ

А руки хватаются пустоты,
забиты взгляды заподлицо,
с кем-то опять переход на «ТЫ»
стирает мое лицо.

Когда-нибудь закончатся слова

когда-нибудь закончатся слова
и диктор перестанет громко топать
помнется морда и обвиснет попа
и к проводам подключат провода

и будет дождь в ладоши хохотать
а может снег лениво по колену
и говорят наступит благодать
и ничего не нужно будет делать

а я так думаю что буду просто спать
не видеть снов ни добрых ни кошмарных
и будет мне на все и всех нас рать
в пустотах необъятно унитарных

Рисунок танца

вот догоришь
и закоптишь и ну
оглядывать пространство
и тишину
рисунка танца
и нот написанную тишь

и станешь видеть темноту
яснее солнечных улыбок
когда распятия ошибок
учить не смогут ничему

когда огонь застывший в лед
не согревает а пугает
не соловьи а попугаи
и весь в занозах неба свод

когда рассвет на полупальцах
когда закат в полушпагат
поймешь никто не виноват
и неприкаянность скитальцев
ничто иное как возврат
к тому что мы забыть не смели
но помнить было ни к чему
ни дождь ни вечную луну
ни взбудораженность капели
ни первый крик последний вдох
и нищету себя познанья
изломами существованья
и тем что выдохнуть не смог

Дыхание твое

Дыхание твое и снег и дождь и ветер
и листовой галдеж и шепоток волны
в часах песочных стук песчинок все на свете
на этом а на том нет ничего лишь ты.

а я пытаюсь здесь себе построить замки
смочив песок водой с руки стекает грязь
скажи мне мой родной когда наступит завтра
и есть ли у тебя какая-нибудь связь

скажи я напишу любой язык освоив
а хочешь промолчу тебе всю свою боль
а хочешь я умру чтоб снова было двое
я жить могу лишь там где быть смогу с тобой

Вот стою на берегу

вот стою на берегу руки вскинула
и глазами стерегу эту зиму я
и как сосны за обрыв вниз макушками
и как оспы и как стыд от веснушчатых
рук беленых волосков густо выросших
глаз зеленых и сосков чувства вынувших
от растерянности до сумасшествия
все отмереется от и до если я
стану быстрой как вода родниковая
или выстрел или пыль под подковами
буду слушать только стук непослушного
и не думать сколько вьюг мне откружено
и не стынуть на ветру если холодно
и не знать когда умру поздно скоро ли
и не складывать к ногам если заживо
и не кланяться богам чтобы зажило
вот стою на берегу руки вскинула
я не зиму стерегу а любимого.

И толк не в том

снеси кому-нибудь яйцо
рябая курица на полке
и толк не в том, что мало толку
а что подлец заподлицо

ногтем когтем булавкой ли
подковырнуть в прореху время
и стремно ногу мимо стремя
треног стреноженность ой ли

когда попутчик в паруса
да не за выгуленность вовсе
когда их семь всего не восемь
и быть не может вечной осень
и не разбавлена роса

немытостью чужих подошв
и запах не узнал дурного
а ты – небеспредельность дома
и безысходность ну и что ж

упругость волн зубной песок
цепных реакций обостренье
кому вершки кому коренья
а у березы кровь не сок

и еле- еле за сухарь
заплесневелостью краюхи
заманивает сыпь от вьюги
заветренных от оспы харь

а ты стоишь как идиот
хлопками век смущен краснеешь
бежишь как будто не успеешь
ты не вписаться в поворот

неряшливо и не умыто
сгорает берег от стыда
закатом на обломках льда
выплескивая неба свиток

отчаянье напополам
и зубоскалишься чему-то
беззубо пошло и разуто
то ночи выдохнув мазут то
рассвета выхлестав сто грамм

тебе орет в ушной заход
а ты не слушаешь не видишь
ни солнца ни затяжек кипиш
ни бешеный круговорот

Три-четыре

перешагну черту и полечу
полета направление неважно
зато лечу туда куда хочу
размахивая крыльями отважно

я как большой бумажный самолет
и в нашем классе вынули оконца
и беспилотный празднует пилот
вторичность восходящего несолнца

в объятьях парт отдраенных под ноль
готовят фарш для общей кулебяки
на три-четыре истины глаголь
сложив в портфель каляки и маляки

здесь сквознякам не место не с родни
они забитым выдохам пространства
идет урок и плещется «родник»
в поилках коридорного школярства

и маются на почве бытовой
позапозавчерашние детишки
шинкуют сухари бензопилой
и каждый первый оказался лишним

а я лечу косички теребя
одной рукой другой ласкаю клитор
от вас ушла уйти бы от себя
но мне не выпить более чем литр

и кто бы мог подумать

и кто бы мог подумать что зима
заявится вот так без разрешенья
а у меня пустые закрома
мне сданного в аренду помещенья

зачем плачу пожизненный оброк
когда в пыли и кафель и посуда
и что обидно не известен срок
открыта дата мол живи покуда

какие суки эти палачи
горазд на выдумки потусторонний гений
а мы толчемся у его печи
объедками чиихто объедений

красуемся глядимся в зеркала
кривые но у всех глаза закрыты
а в печке лишь холодная зола
и с детства нам разбитое корыто
пророчил добрый Саша, рыбакам
по неводу по морю-океяну
и в красный угол почести богам
и пуговку к дырявому карману

мы волны за загривок и орем
ну где ты сука рыбка золотая
на токовищах скачем глухарем
и на подножку дряхлого трамвая
пытаемся на полном на ходу
но клоун за рулем не лыком шитый
ладошками прикрыв сковороду
в огонь не плюйся и на пар не шикай

Хэппи энд

будет дом шататься как пьяница
на подстанциях грохнут свет
разливая счастье по пятницам
каракатицы хеппи энд (!)

вот и все мне добавить нечего
я в молчании золотом
бог ау все кричала нет его
пустошь чертова за углом
колесом через поле млечное
не богаты ли молоком (?)
а у дудочки покалеченной
голос ластится наждаком

жмутся жмурятся искры бывшие
превращаются в снегопад
мне так муторно но молчишь и ты
что же делать и виноват
кто (?) наивное вопрошание
риторическое ничто
нечто вынет самокопание
в бессознательном а потом
засмакует как стадо жвачное
зацелует себя в хламье
разлетаются одуванчиком
птички, птенчики… а не то…

без вина а до смерти пьяная
без вины а до красных щек
Салтыкова читать с Кабановым
go-go а что еще (?)

Первый месяц зимы

Первый месяц зимы несмышленый и тычется носом
колким снежным смешным и еще не открыты глаза
Заморожены сны и под шапки запрятаны косы
реже стали визжать у меня за спиной тормоза

Я горячечность лба прижимаю к холодным окошкам
и дышу на стекло и рисую какую-то чушь
пересохшим губам растянуться в улыбку не можно
я потом как-нибудь за все зимние дни улыбнусь

когда снова весна перережет у моря все вены
и захлещет струя через край захлебнувшись собой
от ума без ума постоянством до слез переменным
полыхнет полынья растекаясь по жизни другой.

первый месяц зимы полюбить бы тебя как младенца
разве ты виноват в том что кто-то когда-то ведь нет
ну а сны – только сны никуда от себя мне не деться
не вписаться в формат полумер полувер полубед

Последний узел

Мне на здоровье жаловалась осень
А что я ей скажу – она умрет
Не ждущие ответ в глазах вопросы
Глотает окончания жует
Жужжащие нещадно шепелявит
Сточила зубы выплакала взгляд
Подохнет – закопаю на поляне
Под павший и пропавший листопад

Снег закружит поднимутся вороны
Галдеж такой что вынута душа
то не простой галдеж а похоронный
и я сутулясь прибавляю шаг

и как то враз состарились осины
и ветер стих не чокаясь хлебнул
дешевой браги старой древесины
и до весны забился балагур
ручей в нору из ледяного грунта
глаза застыли выдохлись шаги
вдруг побледневшего испуганного утра
под взглядом лютым ледяной карги

и под ногами так и будет плакать
пока нога не выдавит слезу
безвольный снег и превратится в слякоть
а я последний узел завяжу.

снег – он бывший дождь

и как-то пережить бы предсугробный мрак
и как-то переплыть замерзшие моря
и чем-нибудь прикрыть душевный мой бардак
и как-то разлюбить и не влюбляться зря

немного подождать засыплет до трубы
до слюдяных окон до мельниц ветряных
до пальцев ломоты прокушенной губы
вчерашнее «болит» в сегодняшних смешных
полосках на руках белесых и немых
где кожа молода и больше нет корост
и научиться бы в обход не напрямик
еще не усложнять того который прост

и не бежать с шарфом в буран к снеговику
и не включать цветам ни Баха и ни свет
и бросить бы курить в затяг и набегу
и сделать наконец кому-нибудь минет.

а снег он бывший дождь и он не виноват
ни в перемене мест ни в перемене лет
он хрупкий как стекло боится он лопат
рыдает не скрипит под натиском штиблет

порезан до костей полозьями и вот
уродливы рубцы никем не сшитых ран
но как мне пережить и старый новый год
и предсугробный мрак и затяжной буран.