Читать книгу: «Сильванские луны», страница 29
– Зачем? – ки-Рин пожал плечами. – Сам же слышишь, спасать никого вроде не надо. Отдыхай, пришелец. Завтра оба ещё набегаемся.
Он ушёл, и Лексий остался в ночи один.
Ларс и Тарни не возвращались – похоже, им было о чём поговорить, а может, они тоже пошли разведать, что творится внизу. На самом деле, прямо сейчас Лексий был даже рад немного помолчать. Усталость действительно брала своё, и ему было хорошо просто оттого, что вокруг тепло, и прямо сейчас можно никуда не идти. Мысли притихли, страхи и сожаления до поры до времени осели на дно…
Он не знал, сколько времени прошло до того, как он заметил знакомый свет, не похожий на свет огня.
– Привет, – сказал Лексий.
Робко, как и всегда, Лунолис приблизился к нему из теней.
‘привет.’
Почти без удивления Лексий понял, что рад его видеть.
– Ты был прав, – сказал он просто для того, чтобы сказать хоть что-то. – Там, в пустыне. О том, что домой я, кажется, уже не вернусь.
Слова Ларса эхом отдались в голове: ни в Леокадии, ни в Урсуле уже не сомневаются в том, за кем будет победа. И, в конце концов, Элиас был прав. Мечтать можно о чём угодно, но сколько в каждом из них ещё осталось жизни?
‘разве?’
Лис подошёл ближе и сел у его ног.
‘любовь здесь. братья здесь… почему дом не здесь?’
Он задал этот вопрос таким невинным, таким серьёзным тоном, что Лексий неожиднно спросил себя: а правда, почему?
– Но этот мир мне чужой, – напомнил он.
‘ты бы не стал воевать за чужое.’
Лунный зверь склонил голову, обернул пушистые хвосты вокруг лап.
‘я знаю… знаю, что чувствуешь. я родился не здесь… далеко. но не всегда остаёшься там, где родился. не это важно.’
И Лексию показалось, что он его понял.
– Ты скучаешь по своей хозяйке?
Сколько одиночества могло поместиться в этих бездонных синих глазах? Сколько никому не нужной любви? Сколько тоски, отвергнутой преданности, воспоминаний о том, чего больше нет?
‘всё ещё помню её запах. чую её во сне. как будто здесь. как будто совсем рядом…’
Лексий искал слова и ответил не сразу.
– Ты знаешь, – наконец сказал он, – там, откуда я родом, есть книга… один из героев которой ужасно похож на тебя… и в ней говорится, что, когда даёшь себя приручить, потом случается и плакать.
‘да. правда.’
Какое-то время они сидели в тишине и слушали треск костра. А потом Лунолис ни с того ни с сего сказал:
‘дай мне свой камень.’
Лексий не сразу сообразил, о чём он. Ах да, медальон…
‘да. его. не бойся. всего на минуту…’
И зачем Лису вдруг понадобилась эта вещица? Лексий пожал плечами, но послушно снял шнурок и надел его на подставленную лисью шею. Стоило медальону коснуться золотисто-белой шёрстки, как светлые прожилки в камне засветились мягким светом – и снова погасли.
‘готово… возьми.’
Всё ещё ничего не понимая, Лексий подчинился.
‘завтра колдуй без опаски. когда… если… исчерпаешь себя, он поможет. силы, которую я передал, хватит на долгую жизнь…’
Лексий застыл. Он не был уверен, что не ослышался. Что правильно понял.
Этот двухвостый призрак подарил ему возможность не выгореть. Дойти до своего предела – и выжить. Это не защищало от оттийских мечей, но…
Ох, боги.
– Но как же ты сам?.. – выдохнул он.
‘мне не жалко. в нас жизни хватит на тысячи людских… не убудет. ты слышишь. ты отвечаешь… не исчезай. хочу, чтобы ты остался.’
Вот ведь как оно бывает.
Лексий проглотил вставший в горле ком.
– Что я могу для тебя сделать? – спросил он. – Или… дать взамен?
Лунолис поднял голову и заглянул ему в лицо.
‘тепло. можно мне? не нужно много. чуть-чуть… только капельку тепла. ничего больше…’
Лексий ки-Рин, когда ты успел дать себя приручить? Почему тебе хочется заплакать над чужой болью?..
Тепло. Немножко тепла… Лексий задумался, как его отдать, и сообразил: обнять. Горло вдруг сдавило, когда он вспомнил, кого обнимал ещё так недавно. Человека, не выдержавшего груза боли. Девушку, у которой только брал, ничего не давая взамен…
– Забирай хоть всё, – горько улыбнулся он. – Кажется, оно всё равно никому уже больше не пригодится…
Он раскрыл объятия, и, встав на дыбки, Лунолис положил передние лапы ему на грудь, а голову – на плечо. Это было как… обнимать большую призрачную собаку, добрую и тёплую, когда ты всё время немного боишься, что, если сожмёшь её слишком сильно, руки пройдут насквозь. Ощущения были непривычными и непонятными, но, странное дело, пока Лунолис щекотал ему щёку своей шерстью, Лексий чувствовал себя… хорошо. Наверное, вот это и называют миром в душе…
‘неправда,’ сказал Лис. ‘тебя любят сильнее, чем ты думаешь. пусть даже кольца на сердце. пусть даже палец без кольца…’
– Лексий!..
Это был Элиас, и он был не один.
Лексий вздрогнул и выпустил Лунолиса из объятий. Тот бросил быстрый взгляд в сторону звука – и пропал, словно его и не было.
Второй ки-Рин ввалился в круг света, обнимая за талию… девушку. Ростом почти с него, тощая, с узким бледным лицом и серовато-русыми волосами, подстриженными короче, чем у иного мальчишки с Земли… Лексий никогда её не видел, но узнал сразу.
Бывают ли вообще такие чудеса? Когда говоришь о своём самом большом желании – и оно сбывается, хотя казалось невозможным? Но как иначе можно было объяснить тот факт, что в объятиях у Элиаса была его Луиза?
Ошеломлённый, Лексий встал им навстречу.
– Там-… прибыл обоз из Урсула… – выдохнул Элиас, – и ты… тебя… – он зажмурился и сжал переносицу пальцами, – боги, я-…
Диагноз не вызывал особых вопросов: парень был совершенно не в себе от счастья. Похоже, он пытался сообщить что-то важное, но находился слишком не здесь, чтобы внятно облечь свою весть в слова.
– Про́пасть, ты ж мой оратор! – Луиза закатила глаза. – Пусти, я сама.
Она отпихнула Элиаса локтем в грудь и, уперев руки в бока, встала перед его обескураженным другом.
– Ты Лексий ки-Рин? – осведомилась она без предисловий.
Лексий растерянно кивнул.
– Ну так слушай: тебя там ищет какая-то девица. Мы ехали вместе, и она всю дорогу от города ревела в три ручья. Понятия не имею, кто она такая, но лучше поди к ней, пока вся округа не превратилась в болото, – она повернулась к Элиасу. – Ну всё? Теперь твоя совесть спокойна? Можем мы наконец пойти куда-то, где никого нет?
Лексий уже не слышал, что он ей ответил. Он точно знал, что́ это за девица. Сердце понеслось галопом, и почему-то подумалось: сейчас проснусь…
Элиас и его дама едва ли заметили его невежливость, когда, не прощаясь, он бросился прочь. Им было не до него, и их можно было понять. Лексию тоже вдруг разом стало не до них.
В лагере суетливо разгружали вытянувшуюся вдоль его края вереницу повозок. Лексий увидел ту, кого искал, издали, потому что знал, куда смотреть. Она стояла, прижав руки к груди, одинокая и потерянная среди этих мужчин и лошадей, ящиков, мешков, теней, мечущихся туда-сюда…
– Лада!.. – крикнул Лексий.
Они побежали друг другу навстречу. Едва ли выглядело красиво, жизнь – не фильм, где возможен эффектный кадр, но, честное слово, ничто на свете сейчас не значило меньше. Лексий прижал Ладу к груди и почувствовал себя так, словно всей этой зимы не было. Просто не было, и всё. Он забыл, из-за чего они расстались, забыл, что не хотел больше о ней вспоминать. Лада дрожала, как перепуганный зайчонок, и, закрыв глаза, Лексий слушал своё заходящееся сердце, не верящее, боящееся поверить своему счастью…
– Я знаю, ужасно глупо было сюда приезжать, – Лада подняла заплаканные глаза; её лицо опухло от слёз, но, пропасть побери, это было самое прекрасное лицо на свете. – Но я д-должна была… должна была тебя увидеть…
Думал ли ты когда-нибудь, что у тебя появится человек, который последует за тобой и в столицу чужой страны, и на войну, где страшно даже самым сильным?
– Я так рад, что ты здесь, – выдохнул Лексий.
– Лексий, прости меня, – всхлипнула Лада. – За… всё, вообще за всё, и… за то, что тогда случилось, я… я тогда всё испортила, я знаю, я ужасная, но я-… я-…
Лексий обнял её ещё крепче.
– Тшшш, – шепнул он, – ты ни в чём – ты слышишь меня? – ни в чём не виновата. Всё хорошо. Всё хорошо… Ничего этого не было. Давай просто забудем, и всё.
Лада шмыгнула носом, отстранилась и огляделась кругом.
– Как у вас тут всё… – сказала она, пытаясь улыбнуться. – К-как будто в «Знамение власти» попала… – она снова устремила взгляд Лексию в лицо. – А правда, что уже завтра… всё решится?
– Наверное, – сказал Лексий. – Так говорят.
Лада опустила голову, и из её глаз хлынули новые реки слёз.
– Так страшно, – выговорила она. – А что, если я больше тебя не увижу? Что, если ты-… если я-… из невесты – сразу вдовой… – её голос прервался; она закусила губу, покачала головой, словно чего-то не понимала, старалась, но никак не могла понять. – Айду, зачем вы все вообще затеяли этот кошмар? Зачем люди воюют? Вот ты – ты ведь здесь ради чего-то… Ради чего?
Она спросила, и Лексий не сразу нашёл слова, чтобы ответить… потому что ответ стоял прямо перед ним.
Всё вдруг разом стало так понятно и просто.
Ради тебя, дурочка. Ради твоих родителей и их гостеприимного дома, на порог которого я, может быть, больше не ступлю. Ради Халогаландов, которые всё ещё меня помнят и сажают тюльпаны в саду. Ради деревни, по которой Тарни до сих пор скучает, хотя его место не в ней… Ради матери моего брата там, в Гелльсе, из-за которого всё и началось. Ради того, чтобы те, кто бежал, могли вернуться в Урсул. Домой.
Раньше ему казалось, что он попал на эту войну случайно. Что его самого она не касается. Но это было неправдой. Эта война с самого начала была его войной. Просто жемчуг и стекло иногда так похожи.
– За нами Урсул, – сказал он мягко.
Урсул не был просто столицей. Он был городом, который приютил тебя, когда ты потерялся и не знал, куда идти. Городом, где ты нашёл друзей. Городом, где признавался в любви и предлагал руку и сердце. Там похоронен твой любимый учитель; там ты, сам, по собственной доброй воле, давал присягу стране, которая стала твоей страной. Не Родиной, потому что Родина в этой жизни может быть только одна, но… домом. Тем самым домом, который ты так искал… Тем самым домом, куда ты не вернёшься, потому что ты уже там.
Лексий взял Ладу за руки.
– На следующий Айдун, когда вы будете петь благодарственный гимн, передавай богине моё «спасибо». Как там? За всё, что случилось и не случилось… и особенно за тебя. Не знаю, кем и где я бы сейчас был, если бы не ты…
Лада сжала его пальцы, высвободила руки и сняла что-то с шеи.
– Лексий, – сказала она странно ломким голосом, – это то самое… Оно твоё. Я хочу, чтобы оно снова было у тебя. Можешь даже не надевать на палец, пусть просто…
Это было кольцо. До боли знакомое ему кольцо на тонкой золотой цепочке. Лексий склонился к ней, и Лада надела его ему на шею. Потом она обняла его так крепко, как только могла. Лексий прижал её к себе; он был так счастлив, что ему было от этого больно.
Где-то сбоку от них заржала лошадь, что-то упало, кто-то отозвался на это потоком брани. Некоторые повозки уже разгрузили почти до конца. Освободившись, они наверняка повернут обратно в Урсул. Можно держать пари, никому не хочется слишком долго торчать у врага под носом…
Лада проследила за его взглядом.
– Это наш, – сказала она безжизненно, кивнув на одного из возниц, который как раз запрягал лошадь. – Ну, который согласился довезти… меня и ещё двоих. Мы договорились, что я и обратно тоже с ним. Он вроде хороший, а других я боюсь…
Лексий ничего не ответил.
Что он должен был сделать? Удержать её? До утра морозить в военном лагере, полном чужих людей? Затащить в сырую холодную палатку? Ни за что. Об этом не могло быть и речи.
– Я лучше пойду, – тихо сказала Лада, и её губы были совсем белыми. – Не могу так. Т-только больнее…
Лексий кивнул.
Долгие проводы – лишние слёзы.
Он притянул её к себе, крепко обнял, шумно вдохнул запах её волос. Выпустил.
Пожалела ли она, что вообще приехала?
– Обещай, что вернёшься ко мне, – попросила Лада. – Или нет, стой, не обещай ничего, я знаю, я не имею права тебя просить, это ведь… никто ведь не знает, что завтра будет, и…
Лексий поднёс к губам её маленькую, холодную руку.
– Я постараюсь, – ответил он.
Лада шмыгнула носом.
– Я так люблю тебя, – сказала она.
– И я тебя. Ты и представить себе не можешь, как.
Она встала на цыпочки и поцеловала его долгим поцелуем, мокрым и солёным от слёз. Отстранилась, в последний раз пристальным, долгим взглядом посмотрела ему в глаза – и, порывисто развернувшись, побежала прочь. И ни разу не оглянулась.
Лексий смотрел ей вслед и думал: правильно ли он поступил? Что, если это и впрямь их последняя встреча? Что, если-..?
Нет. Об этом он думать не станет.
Он вдохнул, выдохнул и пошёл назад к их костру.
На окраине лагеря Лексий чуть было не стал третиьм лишним, лишь чудом успев притормозить у угла палатки, за которой ссорились Элиас и Луиза. К счастью, они его не заметили. Луиза что-то говорила, запальчиво и зло, а когда второй ки-Рин ответил – с размаху ударила его ладонью по лицу; резко развернулась, хотела было уйти, но Элиас удержал её за руку. Лу рванула её раз, другой – он не выпустил, и тогда она вдруг сдалась и упала ему в объятия, пряча лицо у него на груди. Элиас обнял её, мужественно и крепко, словно хотел и мог укрыть её от ночи и от войны, защитить её от всего на свете…
Лексий улыбнулся и зашагал дальше.
Костёр на холме почти погас, но Лексий подбросил в тлеющие угли дров, и скоро по ним снова весело заплясало пламя. Он просто сидел у огня и думал о разном – честное слово, сегодня ему было о чём подумать. Спать не хотелось, усталость вообще как рукой сняло – уж не после Лунолисовых ли объятий? Или, может, Тарни был прав, и скоро второе дыхание сполна потребует своей платы…
Время текло мимо, как тихая, тихая река. Клонились к западу туманные луны…
Какое-то – неведомое – время спустя Элиас приземлился рядом с ним на бревно.
– Ну как ты? – осведомился Лексий. Мог бы и не спрашивать, потому что блеск в глазах второго ки-Рина без шуток делал ночь чуточку светлее.
– Видел бы ты, как она меня приложила! – совершенно счастливый, Элиас потёр щёку. – И знаешь, что она сказала? Что если мне взбредёт в голову погибнуть завтра, то она выучится на волшебницу, воскресит меня и убьёт снова! – он блаженно вздохнул. – Как думаешь, ведь это значит, что она всё-таки меня любит?..
– На свадьбу позовёшь? – улыбнулся Лексий.
Элиас рассмеялся.
– Посмотрим, – пообещал он. – Как будешь себя вести…
Чуть позже к ним присоединился Ларс, потом пришёл и Тарни, какой-то совершенно потерянный и почему-то с распущенными волосами, которые тут же принялся приводить в порядок. Они не разговаривали, но молчание не было тягостным –самое главное уже было сказано, и теперь хорошо было просто побыть вместе. Посидеть рядом, вот и всё.
Где-то там, в сумерках, шумел Флёд. Песок ночи струился в нижнюю колбу часов, и недалеко было до рассвета.
Глава седьмая: Книжные дети
Сильван подняли ещё до восхода солнца.
Когда в лагере протрубили сбор, Тарни вздрогнул, словно разбуженный. Волшебники у догоревшего костра молча переглянулись, и каждый понял: пора. Ночь, которая прятала их под крылом, кончилась. Начался новый день, и нужно было идти.
Никто из них сегодня не спал, но Лексий так и не почувствовал усталости. Ларс встал и потянулся, такой же спокойный, как когда-то перед присягой. У поднявшегося Тарни на лице была написана решимость; Элиас хмурился, и это, наверное, было понятно. Каково это – идти навстречу возможной смерти, когда у тебя вдруг появляется что терять?..
Впрочем, об этом Лексий мог бы спросить у себя самого.
Землянин, не вернувшийся домой. Сильванин, который уже дома…
Они спустились с холма все вместе. У подножия Тарни остановился, словно хотел сказать ещё что-то, но передумал; посмотрел на остальных долгим, неподвижным взглядом тёмных глаз, закусил губу – и без прощаний убежал искать главного стратега. Лексий немного постоял, глядя ему вслед. Удачи, Жеребёнок. Пожалуйста, ты только не становись героем посмертно…
Рассвет был сумеречным и серым. Обложенное тяжёлыми тучами небо давило на плечи. Те из магов, которым предстояло пойти прямо в бой, вместе с тысячей обычных воинов сегодня были под началом хильена Ренваля. Оба ки-Рина попали в одну и ту же сотню к экатону Вири, Ларс – в другую. От мысли о том, чтобы расстаться прямо сейчас, начинало противно ныть сердце, но кто ты такой, чтобы оспаривать приказы?..
Всё должно было случиться на ровном участке земли, окружённом холмами. Человеческое ухо уже не могло различить отсюда реку, но Лексий слышал её как волшебник, и от этого звука у него по спине до сих пор бежали зябкие мурашки. Сильване выстраивались в боевой порядок, и, пока они это делали, можно было сквозь светлеющие сумерки поглазеть на оттийцев, занятых тем же самым на другом краю поля. С ночи заметно похолодало, и крепчающий ветер развевал их знамёна. Множество знамён. Как ни крути, одно дело говорить о численности врага на словах и совсем другое – увидеть своими глазами…
– Ого, – глубокомысленно высказался Лексий.
Люди Ренваля ждали, пока пройдут другие части, и у него хватало времени проникнуться масштабом. Может быть, дело было просто в том, что он ещё ни разу не участвовал в настоящем сражении, но от увиденного ему стало… неуютно.
– Да брось, – хмыкнул Элиас, – все эти люди вообще не должны тебя тревожить. Они – не твоя забота.
Он был прав. Задачей тысячи Ренваля были вражеские волшебники. Лексий не знал, сколько их; если слухи правдивы, и всё, что есть у королевы – это её личные маги, то вряд ли слишком много. Другое дело, что Лексий имел весьма смутное представление и о том, сколько в строю осталось способных на колдовство сильван…
Разговор как-то не клеился. Лексий молчал и смотрел туда, где над строем конных среди бело-голубого моря оттийских флагов реяли знамёна степняков. Знать бы, кто сегодня ведёт их в бой… Он поймал себя на том, что тщетно пытается рассмотреть – расслышать – там, в первых рядах, знакомую фигуру. Рада, генриха, неважно. Само собой, не нашёл. Какой прок от командира, который не может отдавать приказы…
Его рука сама, без разрешения, коснулась кармана, нащупала сквозь ткань кольцо. Лексий старался запретить себе вспоминать о том, что обрёк человека, который был его другом, на участь не говорить и не понимать. На вечное одиночество в этом мире, на жизнь безумца… Лексий стиснул зубы и сжал пальцы в кулак. Ничего. Он генрих. Ему уже всё равно. Ему уже всё равно…
В роще на холме, словно издеваясь, гомонили дождавшиеся весны птицы.
Ларс запрокинул голову и прислушался.
– Снег пойдёт, – сказал он в пустоту.
Лексий был бы рад снегу. Пускай он превратится в мерзкую слякоть, которая сейчас хлюпает под ногами, но, Айду, честное слово, снег лучше, чем дождь…
– Я тебя умоляю, – фыркнул Элиас, – нашёл время для светских бесед! Может, ещё о поэзии поговорим?
– Давайте, – Ларс лукаво взглянул на Лексия. – Например, об Аль-Асаде…
Этот парень был неисправим.
Улыбка Ларса на миг угасла.
– Моя сотня сейчас пойдёт, – сказал он. – Мне пора.
Он посмотрел на друзей и улыбнулся снова, так же ярко, как и всегда.
– Удачи, мальчики. Будьте хорошими храбрыми сильванами, чтобы мне не пришлось за вас краснеть, хорошо? Встретимся, когда всё это закончится.
Ладно. Как скажете, господин Халогаланд.
Когда они остались вдвоём, Элиас неожиданно серьёзно спросил:
– Боишься?
Лексий как следует обдумал вопрос. Боится ли он? А что изменится от его страха? В конце концов, теперь, когда всё зашло так далеко, варианта у него только два – сражаться или бежать. И он точно знал, что бежать он не хочет.
Это было похоже на утро перед экзаменом. В Питере, в школе у Брана – неважно, некоторые вещи не меняются. Ночью тебя трясёт, а утром ты чувствуешь себя так, словно готов принять всё, что не в силах изменить.
Боюсь ли я? Да. Только не смерти – поражения. Оттийцев в Урсуле. Того, что вечером пойду искать вас и пойму, что вас нет…
– Не очень, – сказал он честно. – А ты?
Элиас усмехнулся.
– Уж точно не больше тебя!
Так смешно. Наверное, что-нибудь в этом духе книжные герои могли бы сказать друг другу за пару страниц до кульминации, решающей, будет ли у этой истории счастливый конец.
Нет, правда, разве фэнтази часто не кончается именно так? Финальной битвой, от которой зависит судьба всё. И хорошие парни обычно побеждают, хотя поначалу в это трудно поверить. Популярная литература любит хэппи-энды… Лексий в тысячный раз пожалел о том, что не читал фантастики. Айду, Рад, как же тебя не хватает, уж ты-то мигом разъяснил бы, что кому причитается по законам жанра и стоит ли главному герою бояться за свою шкуру…
Только знать бы ещё, кто из нас главный герой – ты или я. Наверное, читатели любят таких, как ты – красивых, храбрых, честных… запутавшихся и сломанных, но не позволяющих никому решать за себя. Ты здорово смотрелся бы на обложке. А из меня, может быть, вышел бы годный второстепенный персонаж…
– Ки-Рин? – окликнул Элиас.
– Чего тебе? – рассеянно отозвался Лексий.
– Постарайся сегодня не умереть, – он вздохнул, – … пожалуйста.
Кажется, это было первое «пожалуйста», которое Лексий услышал от него за эти три года.
Он вдруг отчётливо ощутил вес амулета, который давно перестал замечать. Ничего не обещай. Эта штука не защитит тебя ни от стали, ни от чар. И… нечего чувствовать себя виноватым за то, что тебе дали шанс, которого нет у твоих друзей. Ты об этом не просил, а подарки не возвращают.
Лексий пожал плечами.
– Я ведь собираюсь прийти к тебе на свадьбу, забыл?
Он не сумел не вздрогнуть, когда оттийцы протрубили атаку. Так странно: иногда ты готовишься к чему-то и, кажется, уже совсем готов, но когда всё случается – оно всё равно случается «вдруг»…
Ладно. Хорошо. Соберись, маг. Пришло время делать свою работу.
Лексий раз за разом напоминал себе: две вооружённых толпы под разными флагами тебя сейчас не интересуют. Пусть большие ребята играют друг с другом, им есть чем заняться, а твоя цель – волшебники. В данный конкретный момент – эти, у подножия вон того холма, на который указало начальство… Лексий хорошо слышал их отсюда: трое магов и их охрана, сколько именно – пока непонятно, но несколько десятков. Вон, видно даже отсюда: стоят полукругом, готовые к обороне… Расчёт Регины был ясен: волшебники могут защитить себя сами, но у них есть дела поважнее, и им нельзя распыляться. Ничего. Сильване тоже надеются не только на свои мечи…
Экатон Вири дал своей сотне приказ атаковать охрану – бесхитростно, в лоб, не столько в надежде на настоящую победу, сколько затем, чтобы отвлечь. Ки-Ринам в это время полагалось действовать на своё усмотрение. Они двое решили не разделяться – хотя бы потому, что так можно было вместе произносить заклинания, которые одному могли оказаться не под силу. Начало казалось простым донельзя: невидимыми подобраться к магам, позаботившись о том, чтобы тебя не услышали раньше времени… Немного удачи – и первый из троих не должен был стать проблемой. А дальше…
Дальше оставалось только одно – действовать по обстоятельствам.
Пока они пробирались к своей цели, Лексию казалось, что стук сердца выдаст его с головой. Страх не был паникой, мешающей соображать – хороший волшебник умеет держать себя в руках, – но, честное слово, он не генрих, и так уж вышло, что это был его первый бой. Клавдий допустил ошибку, слишком долго не пуская магов в драку – опыт сейчас бы не помешал…
Люди Регины самозабвенно дрались с ударившими по ним сильванами. Один из волшебников отвлёкся, чтобы помочь своим; двое других, казалось, не обращали на близкий лязг мечей никакого внимания. Бран бы одобрил… Интересно, что они там колдуют? Какое задание дала им их королева?
Лексий остановился, чтобы прислушаться. Разумеется, на всех троих была волшебная защита. Про́пасть, вот бы вызнать у кого-нибудь их заклинание! Оно явно куда удобнее, чем его собственное – то самое, что работает только до тех пор, пока ты, как дурак, раз за разом его повторяешь… Впрочем, этот механизм тоже придумали не просто так: защитные чары трудоёмки, если окружить себя ими слишком надолго, сам не заметишь, как выгоришь. Значит, эти ребята защищаются не сами. Могла ли Регина попросить братца-волшебника позаботиться о других? Хорошо бы так – если этот Гвидо Локки колдует над множеством целей, он не может сосредоточиться на всех разом. Его приоритеты наверняка он сам, Амалия и, может, его венценосная сестра, а рядовые волшебники – дело десятое… И сильванам это очень на руку. Эту броню не пробьёшь в лоб, но в ней неизбежно должны быть слабые места. Если только как следует поискать…
Да. Вот оно.
Оттийский маг вздрогнул, когда с него сняли невидимый доспех. Умнее всего было бы просто произнести защитное заклинание снова, но, к счастью, он поступил как обычный человек: рефлекторно попытался найти, откуда бьют. На это Лексий и рассчитывал. Теперь важно было не упустить момент. Зная, что через пару секунд его точно расслышат, Лексий шагнул вперёд, обнажая меч…
И замер.
Растерянно озираясь, волшебник повернулся к нему – и оказался волшебницей.
Мужская одежда обманывала, но, в самом деле, какой дурой нужно быть, чтобы сунуться в бой в юбке? Лицо – чёрт с ним, у Тарни тоже лицо девочки, вот только вблизи вдруг стало очень ясно, что и тело у неё женское. Люди такие смешные существа – до последнего не видят то, чего не ожидают увидеть…
Лексий оторопел настолько, что на миг забыл, зачем он здесь. Меч вдруг стал неподъёмно тяжёлым. Ещё секунду назад его задача казалась вполне понятной, хоть и мерзкой донельзя, но… женщина? Убить женщину? Айду, о таком его не предупреждали, он-…
Элиас, бесшумно возникший рядом, ударил волшебницу рукоятью меча в висок. Девица обмякла, даже не пикнув, и хлюпнула в грязь.
– Да что с тобой такое? – зло бросил Элиас. – Вспомнил, как мама учила, что девочек бить нельзя?
Чёрт побери, Лексий и сам знал всё, что Элиас мог бы ему сказать. Да, эта женщина была врагом. Да, она сама убила бы его, не задумываясь, и штука тут лишь в том, кто оказался быстрее. Вот только…
Вот только сейчас было не время препираться, потому что их заметили.
Это было неизбежно: убить одну из волшебников было всё равно что зазвонить в колокол. Воины были слишком заняты битвой, но двое её коллег, конечно, услышали. Лексий приготовился отражать атаку волшебством, но вместо этого осознал, что с них с Элиасом сняли чары, делающие их незаметными для других. Да, верно – зачем тратить на пришельцев свои драгоценные силы, если можно указать на них охране и подождать, пока парни в кольчугах со всем разберутся?..
Ни капельки не напуганный, Элиас хмыкнул и уверенно поднял меч. Лексий выдохнул и крепче сжал рукоять своего. Тише, маг. Самое худшее, что ты сейчас можешь сделать – это запаниковать. Что с того, что ты, как Тарни, ещё никогда никого не убивал своими руками? Это война. И… в конце концов, всё когда-то случается в первый раз.
Кажется, это было то самое, о чём пел Высоцкий. Когда ты наконец должен лицом к лицу встретиться с тем, о чём раньше читал только в книгах. Когда бой – настоящий, и смерть в нём настоящая… и всё, что тебе остаётся – это понять, из чего ты сделан. Разобраться, трус ты или избранник судьбы.
Когда первый противник попытался пронзить его мечом, Лексий даже удивился, что смог отразить удар. На самом деле, самым главным было не задумываться. Весьма живые и совершенно не настроенные погибать люди имели мало общего с соломенными чучелами для тренировок, но Лексий вдруг выяснил, что два года фехтования с Элиасом не прошли даром: тело запомнило. Всё, что он мог делать – это ему не мешать. Кажется, ему удалось кого-то ранить, возможно, некоторых даже тяжело; противников всё равно было слишком много, чтобы перевести дух и осознать, насколько хорошо у тебя получается. Время от времени кто-то из оттийцев ни с того ни с сего падал как подкошенный, и это значило, что Элиас всё-таки был чертовски хорош, если посреди всего этого он умудрялся ещё и колдовать – сам Лексий дышать-то едва успевал. Его не хватало даже на то, чтобы вспомнить слова защитных чар. Слишком быстро, слишком шумно, слишком-…
А потом он поскользнулся на талом снегу, потерял равновесие и открылся для удара.
Его противник замахнулся рубящим движением – Лексий успел отстранённо подумать, что ему предстоит ни много ни мало расстаться с головой, что ж, ладно, это хотя бы будет эффектно, кровь фонтаном и все дела… В следующую секунду у самых его глаз сверкнул чей-то клинок, заскрежетала остановленная сталь, и Элиас, отразивший удар, вонзил свой собственный меч оттийцу в грудь.
– Я же говорил, что ты никогда не научишься, – выдохнул он.
Новый враг, не заставивший себя ждать, помешал Лексию ответить, но ему очень хотелось сказать: «Знаешь, ты бы лучше дрался, а не болтал»…
Вот только он опоздал со своими советами.
Всё случилось так быстро. Так ошеломляюще быстро. Наверное, всё самое страшное в жизни происходит за секунды. Рушится в один миг, а ты остаёшься стоять среди развалин, кашляя от пыли.
Пока Элиас был занят парой оттийцев перед собой, третий нанёс ему удар в спину.
Лексий обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как он упал. Без стона, без крика – единственным, что Лексий ещё услышал в разом онемевшем мире, были судорожный выдох и звук, с которым клинок вытаскивают из тела, а оно, простояв ещё мгновение, безвольно падает, уже ни на что не годное…
Мёртв. Это было как удар сердца в висках: мёртв. Лексий почувствовал, что не может дышать. Пускай врача из него так и не вышло, будь у него хотя бы минута чужой жизни, он мог бы попытаться – и только мёртвым не поможешь уже ничем. Айду. Господи. Господи…
Лексий не услышал, закричал ли он сам. На мгновение ему показалось, что он тонет. Что это его убили.
Это было как кошмарный сон… Нет. Это было как жестокое пробуждение, когда наконец осознаёшь, что кошмар не кончится с рассветом. Никакие песни, никакие книги о войне не готовили его к такому. К такому вообще нельзя быть готовым.
Если бы он мог посмотреть на себя со стороны, он бы ужаснулся. Тому, как боль заставляет жаждать сделать больно другим. Тому, как горе, которое парализует, выбивая воздух из лёгких, может в следующий миг придать тебе сил, которых ты за собой не знал.
Меч, испачканный кровью Элиаса, полетел на землю – вместе с отрубленной рукой. Разлучённый с ней бывший владелец не успел даже выругаться, когда Лексий распорол ему живот. Подумать только, а ведь совсем недавно ты сомневался, что сможешь убить человека. Доводы рассудка и морали, сомнения, этика – всё враз куда-то делось. Наверное, потом они вернутся, ты успокоишься, и осознаешь, что творил, и никогда больше не сможешь уснуть. Но здесь и сейчас Лексий не колебался. Видит небо, эти люди напросились сами.
