Читать книгу: «Сильванские луны», страница 26
– Нет, – сказал он, не слыша своих слов. – Этого не может быть.
Наверное, именно так это и бывает. На тебя всей своей тяжестью рушится небо, и ты из последних сил цепляешься за своё «не может быть», как будто если ты произнесёшь это достаточно твёрдо, всё снова станет хорошо. Как будто что-то изменится от силы твоего нежелания верить.
Лунолис смотрел на него своими ночными, звёздными глазами.
‘но это есть. я видел сам… видел его. там, среди пепла.’
И тут до Лексия дошло.
Кто ещё стал бы выполнять жестокие приказы чокнутой королевы? Только степняки, у которых другое понятие о том, что хорошо и что плохо… И человек с сердцем, которое не чувствует.
– Господи, – произнёс он в ужасе.
Мысли путались. Рад – его Рад – самоубийца-генрих – бессердечный слуга Регины Оттийской…
Это было всё равно что услышать, что он погиб в бою. Слова были другими, но говорили то же: его больше нет и никогда не будет.
Лексий попытался было ухватиться за последнюю соломинку: Лис лжёт. Лжёт, перепутал, оговорился, и это всё неправда, это чей-то другой лучший друг сделал с собой непоправимое и ужасное, это-… Вот только не верить призрачному зверю не получалось. Помнишь? Он указал вам, где искать пропавшую царевну. Если он говорит, значит, он знает.
‘чем я тебя расстроил?’
В огорчённом нездешнем голосе звенело искреннее непонимание. Ох, пушистик, святая простота, ты, кажется, и в самом деле мыслишь не так, как люди…
– Ты не виноват, – сказал Лексий и вспомнил Ладу. Это его чёртово проклятие: всё летит к чертям, и никто не виноват. Просто зима, просто война, просто так получилось, никто ведь не в ответе за то, как получается…
Когда он вернулся в лагерь, ему словно сделали укол анестезии. Сердце чувствовало то же, что окоченевшие на морозе пальцы – как будто было не его.
Никто из его друзей ни о чём его не спросил. Может быть, просто не заметили, потому что у каждого хватало своей усталости, своей боли и своих невзгод… Тем более что внешне Лексий продолжал функционировать почти как всегда – наверное, по инерции. У него никогда никто не умирал. Ни бабушки с дедушками, ни любимые собаки… Один только Бран, но тогда Лексий чувствовал, что у многих других куда больше права на горе, чем у него. Не близкого, не друга, просто одного ученика из тысячи, к тому же не самого лучшего…
А здесь был Рад. Его Рад, с которым они были знакомы полжизни… который напоминал себе и другим, что любая боль проходит. Господи, он ведь всегда был таким сильным. До чего же страшно, когда тот, кто казался сильнее тебя, сдаётся первым…
Однажды Лексию довелось побывать в выпотрошенной степняками деревне.
Это было первое разорённое селение на пути западной части армии – та уже зашла достаточно далеко на восток, где и бесчинствовали новые Регинины воины. Словно издеваясь, степняки нанесли очередной удар прямо под носом превосходящей, но неуклюжей и неповоротливой силы. Боя, естественно, не навязывали – и не ждали, когда им навяжут: сильванские конные попытались было их догнать, но какое там…
Одной сотне приказали отстать, чтобы помочь: кто-нибудь мог остаться под обломками сгоревших домов. Четверо неразлучных волшебников отправились с ней. Пока экатон строил своих людей на подступах к свежему пепелищу и отдавал приказы, Лексий с остальными, не дожидаясь, направились в деревню посмотреть, есть ли там вообще кого спасать.
Они наткнулись на первые трупы, даже не доходя до домов. Тела чернели на взрытом копытами снегу, как брёвна – по крайней мере, Лексий предпочитал думать о них именно так. Он сам пока не бывал в бою, но успел повидать поля сражений, так что от вида мёртвых людей падать в обморок уже не тянуло – если смотреть издали. Вся штука была в том, чтобы особо не приглядываться. И стараться не думать. Вот и сейчас он велел себе сосредоточиться на дороге перед собой… Пока одна из тёмных фигур слева от него не застонала.
Айду, живой! Лексий рывком обернулся к нему – и отшатнулся, как обожжённый, разглядев на плоском лице узкие полузакрытые глаза. Степняк лежал навзничь со стрелой в боку – не боевой, в армии пользовались другими, а с такими обычно ходят на охоту… Ох. Выходит, здесь не хотели сдаваться без боя…
Они разделились на пары – Ларс с Элиасом входили в деревню с другого края, так что Лексий в растерянности посмотрел на Тарни… и замер. Танирэ, не отрываясь, глядел на лежащего, и Лексий ожидал увидеть на его тонком, усталом лице ненависть, отвращение, ужас… что угодно, но только не это.
Не сострадание.
Здешние врачи не давали ничего похожего на клятву Гиппократа, но некоторые в ней и не нуждались.
Лексий вдруг почувствовал то же самое, что чувствовал там, на озере. Перед ним умирал человек. Сильванин, оттиец, степняк, который наверняка убил бы их, если бы мог – неважно. Почему-то именно сейчас совершенно неважно.
Лексий быстро огляделся, чтобы убедиться, что никто не видит.
– Послушай, – окликнул он, – если ты хочешь ему помочь, то давай. Я никому не расскажу.
Тарни закусил губу и покачал головой.
– Я не могу, – глухо сказал он, не глядя на него. – Присяга не даст. Содействие врагу и всё такое – это тебе не шутки…
Он зло тряхнул волосами и вздёрнул подбородок.
– Идём. Хватит глазеть.
Сотня сильван плюс четыре волшебника до ночи разбирали завалы и ворошили пепел. К счастью, это место только казалось вымершим – кое-кто уцелел. Пока самые храбрые отвлекали степняков отчаянной и обречённой попыткой дать им отпор, часть селян успела убежать в примыкающий к краю деревни лесок; видя, что бояться больше нечего, они вышли и помогали искать выживших. Маги с их умением слушать здорово облегчали работу – можно было зря не ворочать обгорелые брёвна там, где под ними точно не было никого, кто ещё дышит. Лексий отыскал под рухнувшей стеной вход в погреб, в котором пряталась целая семья. Степняки, которые ненавидели даже лес, закрывающий небо, не сунулись за беглецами под землю, но погреб завалило наглухо, и они ни за что бы не выбрались сами. Ничего, их откопали, целыми и невредимыми. Очень многим, увы, повезло меньше…
Обожжённые и задохнувшиеся от дыма, разрубленные саблями степняков, иссечённые бичами, попавшие под копыта коней, погребённые под обломками собственных домов. Лексий усилием воли заставил себя не считать погибших. Мёртвыми занимался не он, он искал ещё живых, иногда помогал относить их в наспех поставленные палатки врачей… и старался не смотреть в лица. Потому что иначе ему некуда было деться от вопроса, почему три года назад вместо бесполезной шпаги, годной разве что для шутовских дуэлей, он не взял в руки справочник по анатомии. Чтобы тоже научиться спасать. Чтобы не быть сегодня таким убийственно, кошмарно бесполезным.
Лексий не помнил, когда он в последний раз чувствовал себя настолько беспомощным.
Вечером экатоны отдали приказ разжигать костры и готовить ужин. Все, кого можно было найти, кажется, были найдены, и те, кто остался от целой когда-то деревни, собралось на её окраине. Эти люди лишились семей, припасов, крыши над головой, защищающей от серой и злой зимы. Их нужно было хотя бы накормить.
Интересно, думал ли хоть кто-нибудь из них о том, как быть дальше? О том, что сейчас время остановилось, но завтра наступит новое утро, и, раз уж ты выжил, жизнь пойдёт дальше, и её волей-неволей придётся жить. Искать, где поселиться заново, думать, как дотянуть до весны и до мира…
Тарни вынырнул из вечерней темноты и подошёл погреться к костру. Трое его друзей уже были там.
– Как ты? – без предисловий спросил Ларс.
– Жить буду, – устало отозвался Жеребёнок и улыбнулся. Где только силы нашёл…
В костре уютно трещали остатки чьего-то дома, пахло мирным, кухонным дымом. Где-то неподалёку рыдали в голос – кажется, даже не в один. Лексий так устал, что смог подумать только: немудрено.
Никто из них не заметил, откуда взялась эта женщина. Она просто появилась из ночной темноты, а когда Тарни обернулся, наотмашь ударила его по лицу – с такой силой, что он едва устоял на ногах.
Она ударила бы снова, если бы Ларс и Лексий, не сговариваясь, не оттащили её, схватив под руки. Элиас заслонил держащегося за щёку Тарни плечом.
– Ты обещал, что с ним всё будет хорошо! – задыхаясь от ненависти, выкрикнула женщина. Неверные тени от костра искажали её лицо, пряча истинный возраст, тёмные волосы в беспорядке падали на грудь. – Он умер! Умер! Т-только что, у меня на руках, он умер, ты слышишь?!..
Танирэ прижал ладонь к белым губам.
– Ваш сын? – выговорил он, узнавая. – Нет, стойте, не может быть, он же-… Ох, Айду, он, наверное-… Проклятье!..
Женщина сверкнула глазами – так, что было видно даже в темноте.
– Зачем? – выдохнула она с болью. – Зачем было врать? Если бы ты не дал мне надежду!..
Тарни отступил на шаг и отвернулся. На его бледном лице ярко пылал след от пощёчины.
– Отпустите её, – негромко сказал он далёким, чужим голосом. – Вы что, не слышали? У неё только что умер ребёнок.
Лексий и Ларс переглянулись с сомнением, но подчинились. Женщина покачнулась, словно собираясь упасть ничком, закрыла лицо руками и с рыданиями бросилась прочь.
Когда она опрометью, с головой нырнула во тьму и исчезла, на какой-то миг стало очень тихо.
Не глядя на друзей, Танирэ поднял руки и принялся развязывать шнурок, стягивающий его волосы.
– Я что-то упустил, – тихо сказал он; тряхнул головой, и его пушистая светлая грива рассыпалась по плечам. – Слишком торопился и что-то недолечил, потому что не заметил. Всего-то и нужно было, что послушать ещё раз. Это заняло бы минуту. Вот только мне никуда не деться от мысли о том, что у кого-то этой минуты нет. Что, пока я сомневаюсь, рядом умирают…
Он говорил отрешённо, не им – в пустоту, а красивые, как у девушки, руки машинально скручивали золотистые волосы в жгут, чтобы снова завязать их хвостом. Некоторые вещи делаешь по инерции, просто потому, что привык. Потому, что иногда тебе нужен хоть какой-то якорь, чтобы вообще остаться в здравом уме…
– Я знаю, что всёх на свете не вылечить, – сказал Тарни. – Но не могу же я просто сказать себе: «ты сделал хоть что-то, хватит с них» и успокоиться. Клянусь, я намерен продолжать до са́мой-… пока могу. Я… знаю, что давно уже умер бы, если бы вы со мной не делились, хотя, пропасть побери, вам не кажется нечестным, что ни один из вас ни разу не спросил моего согласия?..
Ошеломлённые и подавленные, они слушали его молча. Жеребёнок покончил с причёской, провёл рукой по лицу.
– Но это всё слишком… просто слишком. Мне… сто тысяч раз говорили, что будет трудно… но я и представить себе не мог, насколько. Я н-не подписывался на войну и безумие. Я больше не-… Я так-… – он стиснул зубы и зябко обхватил себя руками. – Я просто мечтаю проснуться в школе и обнаружить, что через полчаса Бран ждёт меня на проверку по физике, к которой я не готов. Чтобы… всего этого не было. Просто не было. Я больше так не могу.
Что они трое могли ему сказать? Что вообще можно было сказать, чтобы стало легче? У них не было ни слов утешения, ни сил, чтобы утешать, и мир вокруг них был бесконечно пустым и холодным.
Так и не взглянув на остальных, Тарни тряхнул головой и пошёл прочь. Никто из старших не попытался его догнать. Они просто постояли ещё немножко и тоже разошлись – молча и поодиночке.
Лексий сбежал от костров, света и людей в безмолвие зимней ночи. Ветер гнал позёмку по гребням сугробов, открытое небо наваливалось безысходно чёрной громадой. Он зажмурился и запрокинул голову. Когда же всё это кончится…
– Ки-Рин!
Элиас стоял у него за спиной, поодаль, и не пытался подойти ближе.
– Не вздумай сломаться, – сказал он очень серьёзно. – Я знаю, паршиво, и, помяни моё слово, дальше будет только хуже, но ты всё равно не вздумай, слышишь?
Наверное, он был прав. Наверное, впереди и в самом деле не ждало ничего хорошего.
Лексий сделал глубокий вдох и выдохнул. Ты точно не доберёшься до конца этой войны, если не будешь сильным. Возьми себя в руки. Или хотя бы возьми руку, которую протягивает тебе этот человек.
Лексий заставил себя усмехнуться.
– Ещё чего! – фыркнул он. – Нет уж, только после тебя!
Элиас улыбнулся, щуря кошачьи глаза.
– Ну, в таком случае я за тебя спокоен.
Так или иначе, из этой игры им всё равно было не выйти.
Глава пятая: Тот берег
Половины сильванской армии почти успели объединиться, когда оттийцы спутали им все планы.
Шли первые декады весны – то, что на Земле было бы концом марта. Реки рано вскрылись, под копытами коней хлюпала снежная каша, и все знали, что, чем бы ни кончилась эта война, конец не за горами. Отступать ещё глубже сильване не хотели: Урсул оказался бы опасно близко. Оставалось только объединить силы и принять решающий бой – в конце концов, в глубине души каждый понимал, что ради него всё и затевалось. Стратеги Клавдия уже выбрали для битвы удобное место – поле у местечка под названием Партала. По расчётам, у сильван должно было хватить времени как следует закрепиться на удобных позициях. Регина не проводила дополнительных призывов; с подкреплениями, прибывшими из Оттии, её армия всё ещё превосходила сильванскую числом, но не настолько, чтобы из-за этого стоило отчаиваться. Никто не мог бы поручиться за исход этого сражения. Будущее качалось на весах мастерства стратегов, усталости бойцов, капризов весенней погоды – удачи, которая могла улыбнуться и одним, и другим…
А потом оттийцы, взявшиеся решительно ниоткуда, налетели на западное крыло сильванской армии, когда то снималось с ночёвки. Враг застал их врасплох, и потери были велики до смешного – по крайней мере, об этом говорили со всех сторон, и приходилось верить. Лексий ничего не видел своими глазами: в то утро он находился при тысяче хильена Каллио, бывшей далеко от других и примчавшейся на место только после того, как первая волна боя схлынула, и наступило затишье. Всю дорогу до поля битвы у Лексия в голове колотилась только одна мысль: как, пропасть побери, как это произошло?! Сильванские стратеги учли всё, что можно и что нельзя – так как же, ради всего святого, они умудрились проглядеть, что оттийцы на самом деле вдвое ближе, чем они думали?! Ведь не может же целая чёртова армия незаметно подкрасться к тебе по кустикам…
Если только у кого-то в ней не хватит сил её спрятать.
Как выяснилось, так оно и было. Это явно было дело рук волшебника, и врага в самом деле не замечали, пока он не оказался совсем близко, да и разведка какое-то время приносила неверные сведения. Кто-то фыркнул: «Так что же это, все сторожевые разъезды поголовно предали? Эпидемия какая-то!». Ему объяснили: нет, люди были заколдованы. Причём так искусно, что никто из сильванских магов не услышал подвоха до тех пор, пока этой ночью многие разведчики вдруг разом не сошли с ума – магия всегда берёт за шутки с человеческим разумом свою цену… Вот только для озарений было уже слишком поздно.
По пути Лексий ещё не осознавал, какой катастрофой обернулось для сильван это утро, не предвещавшее дурного. Факты ударили обухом по затылку: западное крыло оказалось здорово прорежено и разбросано в беспорядке, а ведь оттийцы не отступили насовсем – просто отошли, чтобы перестроиться и атаковать снова. Восточное крыло всё ещё было отсюда в дне пути и никак не успевало помочь.
Если бы плохие новости на этом и кончались.
Клавдий. Его величество Клавдий был тяжело ранен, если только вообще не убит – слухи, перепуганными птицами носящиеся из уст в уста, никак не могли найти общего знаменателя. Не то чтобы это было так важно прямо сейчас. Жив царь или уже нет, армия осталась без командующего, и, видят боги, она была в беде.
Конечно, Клавдия защищали в бою его волшебники, но чародеи Регины – вернее, один конкретный её чародей – вскрывали любой магический щит, как консервную банку. Вообще, судя по рассказам, в этом бою Гвидо Локки наконец сполна показал, на что способен…
А ещё поговаривали, что там, на поле битвы, видели Амалию Иллеш. Что это из-за неё Клавдий пришёл в такое бешенство, что сам бросился в драку. Те, кто не видел её своими глазами, не верили – какого чёрта женщине, тем более такой, делать посреди крови, грязи и смерти? Вам всем, наверное, почудилось со страху…
Вот только Лексий знал, что не почудилось.
Догадка, посетившая его ещё на Вороньем кряже, как-то незаметно превратилась в уверенность. Этот человек не может без неё колдовать. Он готов был дать руку на отсечение, что господин Локки не способен даже на самое крошечное колдовство, если царевны нет рядом.
Вот только чем это знание могло помочь? Разлучить этих двоих теперь было ничуть проще, чем силой желания сдвинуть гору.
В остатках сильванского лагеря, который с утра не успели свернуть, царил хаос – ржали кони, кричали друг на друга люди, взгляд всюду натыкался на раненых. Лексий, отставший от Каллио, остановил свою лошадь и спешился, отчаянно пытаясь понять, что делать и куда бежать ему самому. Самым умным было бы получить от кого-нибудь какие-нибудь распоряжения, вот только волшебниками формально командовал всё тот же Клавдий. Вот чёрт…
– Лексий!..
Голос Тарни звучал посреди всего этого так неуместно, что Лексий даже не сразу его узнал. Юноша стоял у входа в большую палатку – без плаща, с закатанными до самого локтя рукавами рубашки. Лексий хотел было подойти, но Танирэ сам подбежал к нему и взял его лошадь за повод.
– Как хорошо, что ты здесь, – сказал он. – Послушай, ты куда-нибудь очень спешишь?
Именно странная обыденность этого вопроса почему-то заставила Лексия осознать, что у Тарни нет ни кровинки в лице.
– Танирэ, что случилось? – нахмурился он. Айду, ну и сказанул! Как будто ты сам не знаешь, что здесь случилось…
Жеребёнок вздохнул, провёл пятернёй по волосам, убирая за ухо выбившиеся из хвоста пряди, и вдруг ни с того ни с сего спросил:
– Ты знаешь сказку про Ту́рина и Тру́ди?
Определённо, этот разговор с самого начала пошёл не туда.
– Нет, – опешив, признался Лексий.
Не глядя на него, Тарни задумчиво погладил поводящую боками лошадь по носу с белым пятном.
– Нам в Шелби её часто рассказывали в детстве. Это история о том, как мальчик и бездомная девочка-сиротка пытались победить злого колдуна. Не спрашивай меня, почему этим не могли заняться взрослые, я не знаю. Но меня всегда занимало другое… Ужасно странное. Само собой, там было длинное путешествие с кучей разных приключений, всё как положено… и в один прекрасный момент эти дети набрели на колодец, который мог исполнить желание… но только одно.
Он замолчал и пристально посмотрел на Лексия.
– Зато любое. Понимаешь? Они могли пожелать, чтобы этот колдун сгинул. Они могли хотя бы пожелать переместиться в его жуткий замок, до которого им было ещё идти и идти… Но вместо этого Турин попросил для Труди пару хороших башмаков, потому что на дворе стояла осень, а она бегала босиком. Эта проклятая сказка с самого детства не даёт мне покоя. Я до сих пор хожу и думаю: что это было – прекрасное благородство или чудовищная глупость? И где вообще кончается одно и начинается другое? И неужели «моё» правда значит больше, чем «важное»? Мораль, конечно, наверняка в том, что нужно заботиться о ближних и всё такое, но, видит небо, история получилась совсем не об этом…
Тарни вдруг сам оборвал себя на полуслове и рассмеялся звенящим, каким-то лихорадочным смехом.
– Ты, наверное, понять не можешь, к чему это я, – сказал он. – Про́пасть, клянусь, я и сам не понимаю. Я уже не помню, когда в последний раз спал дольше двух часов за ночь. По-моему, прошлой осенью…
– Тарни-… – начал было Лексий, но тот перебил:
– Видишь вон ту палатку? – он кивком указал себе за спину. – Он там. Клавдий.
На мгновение Лексий позабыл дышать.
– Что с ним? – наконец выговорил он. – Он правда серьёзно ранен?
– Смертельно, – просто ответил Тарни. – Не смотри на меня так! Я могу его спасти. За этим меня и позвали. Вот только…
Жеребёнок умолк и быстро оглянулся – словно проверить, не услышит ли кто-то лишнего.
– Лексий, – сказал он твёрдо, – как ты думаешь, если его величество… погибнет на войне, то Эдвину там, в Урсуле, хватит ума попросить у Регины мира?
Лексий почувствовал, как земля ухнула у него из-под ног.
Эта зима перемолола их всех. Разумный монарх отказался мириться со слишком сильным врагом, сказочный принц стал железным генрихом – и вот теперь самый кроткий, самый светлый юноша из всех, кого ты знаешь, задумал убить своего царя. Это было последней каплей. Последней соломинкой, способной свалить не то что верблюда – целый караван.
– Айду, ты сам послушай, что ты говоришь!.. – выдохнул он. – Вспомни хотя бы о присяге, она ведь тебя убьёт!..
Тарни кивнул.
– Да. Я знаю. Но я почти уверен, что успею. И меня никто не остановит, потому что волшебникам верят. Когда они опомнятся, будет уже поздно, – уголок его губ дрогнул, словно он хотел усмехнуться и не смог. – На самом деле, по сути, колдовать нет необходимости. Я мог бы просто дать ему умереть, но так будет верней… и ему не придётся страдать слишком долго.
Лексий постарался собраться с мыслями. Не смог.
– Послушай, тебе вообще довелось убить хоть кого-нибудь на этой войне? – уточнил он.
Танирэ закусил губу и покачал головой.
– Я ненавижу саму мысль о том, чтобы лишать жизни, – признался он. – Но, клянусь, я не вижу другого способа остановить это безумие! Если ничего не сделать, умрут ещё тысячи. Один – не такая уж и большая цена… и двое тоже. К тому же, – он слабо улыбнулся, – мне ведь потом уже будет всё равно…
Господи боже, какие же черти все эти годы прятались в этом омуте?
Лексий глубоко вдохнул и взял руки Тарни в свои. Не столько затем, чтобы поддержать и утешить, сколько потому, что ему вдруг стало страшно от мысли, что́ этот парень сейчас может натворить, если его руки будут свободны.
Танирэ смотрел на него снизу вверх; его глаза были тёмными до черноты, очень серьёзными и совершенно разумными. Лексию было бы легче, пойми он, что Тарни просто сошёл с ума. А что? Раз уж весь мир свихнулся, чем мы хуже?
– А теперь послушай меня, – сказал он, стараясь совладать с голосом. – Ты хотел знать, что я обо всём этом думаю, верно? Так вот, неужели ты правда веришь, что Эдвин помирится с женщиной, отнявшей у него сестру и отца? И что после… красноречивых ответов Клавдия Регина пожелает ещё раз заговорить о мире? И, самое главное, пропасть побери… – он перевёл дыхание и твёрдо закончил, – честное слово, старый Иллеш не сто́ит такого человека, как ты. Я не согласен на то, чтобы ты умирал. Слишком неравный обмен.
Танирэ хотел было ответить, но из палатки позади него вдруг высунулась чья-то голова.
– Господин Уту! – встревоженно и как будто виновато окликнул человек. – Я прошу прощения, но не могли бы вы-…
Лексий отчётливо различил, как Тарни сделал глубокий-глубокий вдох.
– Я иду, иду! – откликнулся он раздражённым и властным голосом, которого Лексий никогда от него не слышал. – Не торопите меня! Вы ведь не хотите, чтобы я допустил ошибку, правда?
Он на секунду задержал взгляд на лице Лексия, словно говоря «прости, ты видишь, мне пора», улыбнулся ему и, с коротким благодарным пожатием высвободив руки, поспешил в палатку.
Лексий остался стоять неподвижно, глядя ему вслед. Никто в этой армии никогда не пытался называть его самого «господином».
Танирэ позвали к умирающему монарху. «Волшебникам верят»… Ох, господи – Айду – кто-нибудь, Жеребёнок, что с тобой будет?..
– Ки-Рин!
Он вздрогнул, словно разбуженный. Элиас, как всегда, выглядел насмешливым и уверенным в себе, но Лексий сквозь рукав услышал свежую повязку у него на плече, и сердце почему-то стукнуло тяжелее обычного. Всё-таки дорвался до драки, дикий кот…
– Как всегда, пережидал опасность в сторонке? – хмыкнул братец. – Зря. Пропустил всё веселье. Ну да наплевать, ещё наверстаешь. Бежим подслушивать на военном совете! Не знаю, как ты, а я лично хочу знать, насколько глубоко мы увязли…
Командование собралось в рощице на краю лагеря. Народу было порядочно: к стратегам присоединились и хильены, которым хотелось наконец получить внятные приказы. Когда два приблудных волшебника затесались в толпу, никто ничего им не сказал – нашивки магов служили как пропуска. Лексий разглядел над чужими головами знакомую рыжую макушку, и они с Элиасом пробрались к Ларсу, поприветствовавшему их молчаливой улыбкой.
Люди полукольцом стояли вокруг замшелого ствола поваленного дуба, на котором, совершенно не по-официальному, сидел главный стратег Магнус Крей. Лексий не был знаком с ним лично, но им доводилось встречаться, и вот что он давно заметил: рыжебородое лицо было совсем другим, но чем-то Крей очень напоминал Брана. Наверное, тем, что выглядел так, будто привык не спать ради дела, и ещё глазами, по которым было сразу видно: человек перед тобой никогда не рвался к власти, но раз уж она попала к нему в руки, он удержит. От этого взгляда становилось спокойнее…
Но, пожалуй, только самую капельку.
Лексий слушал разговоры всех этих умных взрослых людей и постепенно убеждался: на самом деле, никто понятия не имеет, что делать. До сего дня всё шло по плану, но теперь планы пришлось менять, и быстро. Идеи выдвигались только затем, чтобы не молчать. Что, если в обход неспособного помешать Клавдия попросить Регину о перемирии? Но такие полномочия по сильванским законам были у одного только царя. Попытаться продержаться до подхода восточного крыла армии? Увы, даже завзятый оптимист должен был признать: ему не успеть. Самым дурацким была неопределённость Клавдиевой судьбы. Выживет ли он? Стоит ли ждать его приказов – или решать всё равно в итоге придётся самим? Пропасть! Проклятые оттийцы! Да ещё и этот регинин волшебник, зачем-то явивший на поле боя видение её высочества Амалии, которое здорово взбудоражило даже тех, кто сам её не видел…
Когда вокруг заговорили о царевне, Лексий наконец не выдержал. К чёрту сомнения. О таком не молчат.
– Если мне будет дозволено сказать, – произнёс он без лишних предисловий, отчётливо и громко, – без её высочества этот волшебник бессилен!
Прочие голоса разом смолкли, и все с удивлением воззрились на него. Даже на лицах Элиаса и Ларса было написано непонимание.
Главный стратег нашёл его взглядом.
– Назовитесь, – велел он.
Лексий набрал воздуха в грудь, чувствуя на себе десятки взглядов.
– Лексий ки-Рин. Я участвовал в поисках её высочества в Соляной пустыне, – и безбожно их провалил, но, пожалуйста, давайте не будем об этом; он заставил себя успокоиться и продолжить. – Уже тогда у меня появилось подозрение, что похититель черпает свои силы именно из жертвы. Сегодня оно подтвердилось. Её высочество слишком ценная пленница. Я не думаю, что Регина позволила бы вытащить её на поле боя, если бы это не было необходимо.
Крей задержал внимательный взгляд у него на лице, и Лексий вдруг впервые задумался, не стоило ли ему рассказать об этом гораздо раньше.
– Будьте добры, дайте мне пройти!
Голос Тарни звучал отнюдь не как просьба, и мужчины, командующие тысячами других людей, послушно расступились, давая ему дорогу. Жеребёнок уверенно направился к дубу, и – Лексий только потом осознал этот момент – главный стратег Крей встал ему навстречу.
– Что там? – просто спросил он, и в уточнениях никто не нуждался.
Лексий знал ответ заранее. Жизнь царя не могла волновать его меньше – он просто был безумно рад видеть Тарни живым. Слава богу… Слава богам. Ты выбрал правильно, честное слово, он тебя не стоил…
– Жить будет, – сказал Тарни, и Лексий кожей почувствовал пронёсшийся над собранием вздох облегчения. – Но вряд ли встанет раньше завтрашнего вечера, – он повысил голос, бесстрастно перекрывая поднявшийся было ропот. – Ничего не могу поделать! Не я создал человеческое тело таким нелепым!
Крей медленно обвёл расшумевшихся подчинённых спокойным тяжёлым взглядом, и постепенно те замолчали без окрика. Тишина, повисшая над рощей, была немым вопросом: «и что же дальше?».
– Я надеюсь, всё помнят, что по уставу в… отсутствие его величества армией командую я? – ровно и внятно произнёс главный стратег.
Он выждал, давая несогласным возможность высказаться. Никто не проронил ни звука.
– Вот и хорошо, – подытожил командир. – Мы отступаем за Флёд.
Это была подножка не хуже утренних вестей.
Сразу с нескольких сторон раздалось явно вырвавшееся против воли: «Что?!», «Безумие!», «Невозможно!», но Крей невозмутимо продолжил:
– Встретимся с восточным крылом на том берегу. Если волшебники свяжутся с ними немедленно, они смогут перейти реку у Флака.
Нет, в самом деле, он это серьёзно? Лезть в реку? Сейчас?
– Послушайте, Крей, – возразил один из стратегов, – может быть, восточное крыло и сможет переправиться через Флёд под Флаком – но мы-то?! Снега́ тают, там сейчас, должно быть, по горло воды!
– Я посылал проверить, – спокойно отозвался Крей, – уровень воды довольно низок. Наверное, выше по течению образовался затор. Легко не будет, но мы пройдём.
– Да плевать на воду! – послышалось откуда-то сбоку. – Там же рукой подать до Урсула! Подставлять столицу под удар?!..
– Господа маги могут построить переправу! – невпопад выдал кто-то.
– Быстро не получится, – нахмурившись, предупредил Ларс.
– Знаю, – кивнул главный стратег. – А времени нет. Господа, боюсь, нам всем придётся промочить ноги, – он оглядел собравшихся и, как показалось Лексию, сдержал вздох. – Я осознаю, во что нам обойдётся этот манёвр, но я хочу, чтобы все здесь понимали: сейчас, именно в эту минуту, нам остаётся только отступать. Если мы немедленно не окажемся вне досягаемости оттийской армии, продолжения войны вообще может не случиться. Нас сметут, а восточное крыло в одиночку не выстоит в решающем сражении. Я уверен, что королева Регина никуда не торопится. Она не погонит своих людей за нами следом до тех пор, пока не обустроит переправы. У нас будет несколько часов, чтобы собраться с силами. Лучшего выхода я не вижу. Если кто-то может его предложить, ради всего святого, мы все с радостью выслушаем.
Ответом было молчание. Приказ придавил их всех, как камень, не оставив сил ни спорить, ни думать. Неужели правда – отходить за Флёд? Это всё точно происходит на самом деле?..
Когда Лексий впервые увидел реку, ему на ум пришёл поэт. Нет, не Твардовский, хотя это, наверное, было бы логичнее всего, а Бродский. Потому что, глядя на мутный серый поток, с ворчанием и ропотом несущий ветки и прочий мусор, Лексий смог подумать только одно: как же так вышло? Ведь он ничего особенно не просил у судьбы и не желал никому дурного. Он просто пошёл с другом на концерт, вот и всё! Даже смешно: останься он дома и посвяти вечер примерной учёбе, ничего этого не случилось бы…
