Читать книгу: «Бусы Мнемозины. Роман-лабиринт»

Шрифт:

ISBN 978-5-0050-1546-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Наталья Белинская

БУСЫ МНЕМОЗИНЫ
Роман-лабиринт

2019

Оглавление

Моим любимым девочкам

Пролог

Память

Все-таки странная это штука – память. По древнегреческим преданиям, ее, как и ремесла, огонь, веру и надежду, подарил людям Прометей. (Ходят слухи, что он же вылепил из глины человека, поэтому всегда испытывал огромную любовь к людям и платил за нее непомерную цену.) Хранительницей же памяти была богиня Мнемозина. В ней воплотилось духовное начало, ее союз с Зевсом дал миру девять муз – покровительниц искусств, именно она наделяет человека возможностью оставаться собой – уникальной личностью и в то же время маленьким звеном в неразрывной цепи его рода, народа, атомом космической гармонии… Мнемозина знает все, что было, и предвидит все, что будет. Однако светильник в ее руке не может осветить весь мир, а смертные пьют воду не только из источника богини памяти, но и из Леты – источника забвения, и в этом иногда заключается великая милость. Но, как показал печальный опыт человечества, люди, полностью лишенные памяти, страшны: они превращаются в рабов, зомби, янычар, манкуртов, и сон их разума рождает чудовищ…

Так что же такое память?

Полустерты той летописи письмена. Не всегда из сего дня реальность видна. За морозным окном жизни будто и нет. Лишь проталинка-память – наружу просвет. Как под пленкой декали таится краса, так и память хранит лица и голоса. Из мозаики выложен яркий узор, хоть фрагменты не встык – между ними зазор. А на дереве жизни побеги растут, но питанье корням дарит памяти пруд. Пруд иль омут? Там призраки прошлого есть. Что поможет спастись – совесть, лесть или месть? А возможно, не омут манит – лабиринт. Жизнь и гибель – вот тайна, что память хранит…

В лабиринте

Жизнь – всегда лабиринт, хотя бы потому, что человеку предоставлено право выбора. А выбор – это борьба, и риск, и поиск. Но особенно опасным этот лабиринт становится тогда, когда происходит наложение, и внутренний зверь, или подсознание, или просто стечение обстоятельств создают гиперлабиринт – как гипертекст, в котором нажатие на любой линк, на любую ссылку может завести куда угодно. В таком добавочном лабиринте человек может попасть не только к Минотавру, но и к Полифему – и сделать своим врагом могущественного Посейдона, и к волшебнице Кирке – и обратиться в свинью, и в сладкий плен к прелестной нимфе Калипсо – и быть вынужденным платить своей свободой, любовью, душой и телом.

Как-то, в далекую домобильниковую эру, она приехала в Москву, и ее пригласили в гости добрые знакомые, жившие в то время в секции Б аспирантского общежития МГУ. Она весь день просидела в Библиотеке иностранной литературы, зарывшись в вожделенные тексты на английском, французском и даже, в азарте, на испанском языках. И, приехав вечером по нужному адресу, машинально направилась в секцию В, потому что именно эта буква является латинским аналогом русской литеры Б.

Нажатие на этот неверный линк тут же привело ее даже не в настоящий лабиринт, а, по ощущениям, в коридоры кафкианского замка. Она блуждала там всего около часа, но даже этого хватило для того, чтобы ощутить полную ирреальность и безнадежность происходящего. В нужной комнате не было ее приятелей, и таких фамилий никто даже не слышал. Она начала просто бродить по всему крылу в надежде найти кого-то из администрации. Но дежурный по этажу, как назло, куда-то отошел, а все, к кому она обращалась с вопросами, подтверждали, что да, такой-то номер находится на этом этаже, но живут там совершенно другие люди. Прекратить поиски, развернуться и уйти она не могла: ведь ее ждали, а телефона у приятелей не было. Правда, можно было позвонить вахтеру, который передаст информацию, но она-то была уверена, что находится именно на их этаже, а вахтер еще не вернулся. А тем временем у окружающих уже возникли некоторые подозрения: кто она – ненормальная? аферистка? девица легкого поведения? Когда встревоженные обитатели крыла В собрались уже вызвать милицию, у кого-то хватило ума спросить, в какой секции находится разыскиваемый ею номер. Она в недоумении ответила, что, естественно, в этой, то есть в Б. Ее с эскортом (под конвоем?) отправили в другое крыло. Там провожатые проверили, правду ли она говорила, подождав, пока ее приятели, которые уже были всерьез обеспокоены ее отсутствием, встретили ее с распростертыми объятиями.

Нельзя сказать, что она была рассеянной. Но иногда случалось: задумавшись, попадала совершенно в другую реальность, и в таком состоянии могла пойти на красный свет светофора, сесть в автобус, везущий в противоположную сторону, или вдруг вынырнуть из своих мыслей – и обнаружить себя в нужном месте, совершенно не помня, как она туда добралась. На шестом десятке лет она внезапно поняла, что ей не всегда хочется выходить из этих лабиринтов сознания, поскольку только там она могла встретить многих любимых, родных людей, которые давно ушли из жизни. Одновременно она отдавала себе отчет в том, что это ловушка, приманка, при помощи которой чудовища, обитающие в запутанных и переплетенных коридорах памяти, притягивают свои жертвы.

Хорошо зная и в какой-то мере разделяя мировоззрение, бытовавшее в античном мире, она чувствовала себя в мифах как дома. Рассказывала студентам-первокурсникам об архитекторе лабиринта, Дедале, художнике и инженере, создателе различных удивительных сооружений, статуй и вещей, в том числе – крыльев, с помощью которых человек мог летать. Говорила, конечно, и о заточенном в лабиринте страшном чудовище с телом человека и головой быка – Минотавре, на съедение которому отправляли самых красивых юношей и девушек, и о подвиге великого героя Тесея, убившего людоеда.

Когда речь заходила о дальнейшем развитии литературы, лабиринт снова возникал на пути: он выходил за рамки античности и охватывал своими щупальцами разные эпохи и страны. На Востоке верили, что только прохождение лабиринта может помочь избавиться от сансары – цикла перерождений – и достичь просветления и бессмертия; на Западе считали, что это способ обретения святого Грааля… Так или иначе, лабиринт, как и другие архетипы, всегда влиял на сознание человечества.

Для себя она представляла это сооружение как одушевленное существо и, в то же время, как вечный путь: в неизвестность, к сути, к гибели… к жизни – только уже иной, к жизни после инициации, жизни после преодоленной смерти. Она сама часто вспоминала то, что случилось с кем-то другим, причем более остро и живо, чем происходившее с ней: это мелькают в полутьме призрачные силуэты тех, кто уже никогда не выйдет на свет. В лабиринте скрывается страшный мутант наших фобий и комплексов, темных сил и животных инстинктов. А в центре паутины ходов – истина: иногда там находится только чудовище, иногда – бог, но движение неизбежно приводит к смертельно опасной схватке, а неподвижность – к несомненной гибели. Можно попробовать распутать узел своего лабиринта. Можно разрубить. А можно погибнуть после укуса змеи, притворившейся клубком его проходов.

Однажды она чуть не осталась в лабиринте небытия. Ее оперировали под наркозом – легким, учитывая слабое сердце, – но по прошествии расчетного времени она не проснулась. Анестезиолог делал все, что мог. А она в это время видела себя в очень глубоком, темном и петлистом колодце, где вокруг нее кружили жуткие крылатые существа, и надо было как-то выкарабкаться наверх, к пятнышку света, и подняться она могла, только упираясь в стенки колодца руками и ногами, срывая ногти, не глядя вниз и не останавливаясь. Потом стенки стали совсем скользкими, и без каната, сброшенного сверху, было не обойтись. Этот канат, тонкий и прочный, материализовался из имени любимого человека. Когда ее все-таки привели в себя, она еще несколько секунд продолжала твердить имя-заклинание, боясь оборвать эту эфемерную связь.

Так бывает и с памятью. Войти в лабиринт подсознания несложно. Гораздо сложнее выбраться из него, вырваться из внутренней тьмы, преодолеть все, что она скрывает. Тесею в этом помогла смотанная в клубок нить влюбленной в него Ариадны, одним концом закрепленная у входа – он же выход – лабиринта. А если на эту нить нанизать бусинки памяти, получатся бусы – длинные, неровные, извивающиеся змеей, скручивающиеся в петли. Бусины – разной величины, цвета и формы, отшлифованные и шероховатые, граненые и колючие, подобранные не по порядку, а как придется. Они утяжеляют нить, но странным образом делают ее прочнее и складываются в узор, в котором можно угадать весь пройденный в лабиринте путь.

Лабиринт: путь первый

Дарья

Ее зовут Дарья, Даша, Даня. Мама звала иногда Наночка (первым словом девочки было не «мама», а «на, на!» – делилась со всеми и всем), Апочка (наверное, от «лапочка» в младенческом произношении) и мадам Коробочка, учитывая присущие ей в детстве солидность, важность и основательность. Но когда родители разговаривали о ней между собой или с кем-то из посторонних, они не признавали никаких уменьшительных имен. Иногда в шутку говорили: Дария-Авария. Наверное, просто так, для рифмы, поскольку по натуре она всегда была человеком мирным и никаких аварийных ситуаций сознательно никому не создавала. Правда, имел место один случай, за который ей до сих пор неловко. Ей было лет 8—9, семья отдыхала на море, остановились в частном доме. Сын хозяев, ее ровесник, с которым они даже знакомы толком не были, пробегая мимо крыльца, попросил попить. Она набрала воды в кружку, но в тот момент, когда мальчик протянул руку, выплеснула воду на него. И родители ее, и даже мальчишка были уверены, что это произошло совершенно нечаянно. Но она-то знает, что не споткнулась и кружка не выскользнула – просто что-то как будто толкнуло под руку… Как будто локтем наткнулась на невидимую стену узкого прохода. Нехорошо получилось.

Или родители видели в ней «аварийность» для нее самой? С детства было так: если уж что-то решила – не передумает. И будет стоять на своем, даже если это точно закончится неприятностями, а так бывало нередко. Кроме того, когда она немного подросла, мать предупреждала: «Если может хоть в чем-то не повезти, то тебе обязательно не повезет, так что имей это в виду». Так оно и получалось. Однако, став взрослой, Дарья поняла, что это не касалось самых важных вещей: когда доходило до вопросов жизни и смерти, ей удивительно везло. Правда, возможно, именно ее «аварийность» была причиной того, что она постоянно попадала в опасные ситуации.

***

Она знала, что производит на окружающих довольно обманчивое впечатление…

В один из самых сложных моментов ее жизни (90-е годы: распад СССР; развод; отъезд детей в другую страну; отсутствие зарплаты; тяжелейшая болезнь матери и необходимость самой находить выход из ситуаций, из которой не всегда можно было выйти даже объединенными усилиями) общие знакомые привели к ней в гости поэта, прозаика и режиссера – человека действительно весьма одаренного, с очень развитой интуицией. Походив по квартире, куда он попал впервые, буквально понюхав и пощупав царящую в ней атмосферу и перекинувшись несколькими фразами с не знакомой ему до тех пор хозяйкой (остальное – на уровне мимики, жестов, взглядов), он сказал:

– Наконец-то я нашел место, где в это сумасшедшее время тепло и спокойно. И я вижу спокойного и безмятежного человека. Ты просто вне общего безумия. Я не хочу отсюда уходить.

А в это время ее существование сводилось к одной мысли: как сделать так, чтобы все ее близкие остались живы, здоровы и благополучны…

(И он действительно не ушел – остался в тот же вечер, и проблем ей это только прибавило, поскольку он оказался алкоголиком со всеми вытекающими из этого печального факта последствиями, но она все равно была благодарна ему – за легкость характера, безалаберность, талант, готовность всегда быть рядом и их удивительные полеты.)

Типичная славянская внешность: русые волосы, широкие темные брови дугой, широко расставленные большие карие глаза с чуть опущенными вниз наружными уголками, высокие скулы, курносый нос, пухлые губы; рост ниже среднего; маленькие, но широкие кисти и ступни. Обычно после первой встречи новые знакомые вспоминали о ней как о милой, мягкой и очень домашней женщине. И тем больше было их удивление, когда оказывалось, что суть этой клуши – упрямство (люди, которые хорошо к ней относятся, предпочитают слово «упорство»), независимость и дефицит инстинкта самосохранения. Как говорится, посеешь характер – пожнешь судьбу. С другой стороны, обстоятельства тоже формируют определенные черты. А может, в своеобразие ее характера внесла свою лепту и смесь кровей – русской, еврейской, украинской, сербской, – и соответствующая генетическая память…

Так вышло, что вся ее жизнь складывалась вопреки. Эта «поперечность» постепенно вросла в нее и иногда очень усложняла жизнь – и ее, и окружающих, но именно благодаря такой неудобной черте характера Дарья осознала, что слова «не могу» чаще всего значат «не хочу». Надо только признаться себе в этом – и тогда что-то обязательно поменяется. У нее выработалась привычка во всех неприятностях винить прежде всего себя. «Но так же невозможно жить!» – ужасалась ее приятельница. Возможно. Особенно когда не растравляешь свои раны, а анализируешь их причины и делаешь выводы на будущее.

Вход

Во благословение плода
Среди туч проклюнется звезда.
Пуповина ниточкой любви
Через плоть и дух протянет швы,
Нитью Ариадны поведет
Из небытия в водоворот
Звуков, красок, ярких, как лубок…

Дальше побежит судьбы клубок,
Вервие в веревку превратит,
Чтоб страховкой на краю обид,
Горя, боли, страха и невзгод
Удержать – на миг, на жизнь, на год…

Сеть событий тканью бытия
Постепенно станет.
Но, кроя,
Даже мойры не разрежут нить
С призрачным названьем «может быть».

Эта паутинка – вечный тяж,
Повседневность тянущий в мираж.
Из нее надежда ткет холсты,
Чтоб шатер раскинуть для мечты,
Вера шелком кроет парашют —
Стропы у него не подведут.

…Жизнь моя – как затяжной прыжок:
В небе мира – маленький стежок.
Для него судьба готова вить
Нить волшебной силы…

Может быть.

***

Ей всегда хотелось побывать в том месте, где она родилась и откуда ее увезли в полугодовалом возрасте. Но, видно, не судьба…

Эта история звучит сегодня уже странно и не очень правдоподобно, хотя случилась на самом деле и представляет собой один из трагикомических поворотов жизни целой страны – очередное ответвление лабиринта, в котором до сих пор блуждают историки.

В конце сороковых годов прошлого века новая партия инженеров-обогатителей готовилась к выпуску из одного из самых крупных горных институтов страны. За несколько недель до вручения дипломов им объявили, что дипломы эти им выдадут, как и полагается, в торжественной обстановке, но не в институте, а прямо на месте будущей работы – Хабаровский край, Магаданская область, бассейн реки Колымы… Правда, угля там было мало, но зато имелись большие месторождения золота, и для работы с этим ценным минеральным сырьем требовались обогатители. А дармовых «трудовых резервов» там хватало: это была зона страшных колымских лагерей…

Конечно, молодым специалистам объяснили, что поездка по распределению – дело совершенно добровольное, но если кто-то не отправится к месту назначения, тот вместо диплома получит волчий билет на всю оставшуюся жизнь и, возможно, окажется на той же Колыме, но уже совсем в другой роли.

Да в конце концов, где наша не пропадала! Главное, что война уже закончилась, и страна восстанавливается небывалыми темпами, и ей действительно нужно золото, и серебро, и олово, и медь, и кто, если не мы?..

И с пересадками, сначала на поездах, а потом на пароходах неунывающая шумная ватага отправилась в самостоятельную, правильную, безусловно полезную жизнь – уж они-то точно сделают ее как надо! И вся огромная страна расстилалась перед ними, и Дальний Восток открывал все свои красоты, и оказалось, что Магадан – это не край света, а Большая земля, культурный центр, где встречаются самые разные люди: русские, якуты, украинцы, эвены, евреи, немцы; а в конечной точке путешествия, поселке Нижний Сеймчан, обитают, временно или постоянно, геологи, рабочие, совхозники, бывшие заключенные… Отсюда до бараков поселка фабрики номер три уже рукой подать.

Климат бодрящий. Как пелось в старой лагерной частушке, «Колыма, Колыма, чудная планета: двенадцать месяцев зима, остальное – лето». Тайга. Полярная ночь. Северное сияние, которое чаще пугает, чем восхищает. Среднегодовая температура – 12°С. Минус 50 зимой – ну, так зима же! Из дому слали посылки с косами репчатого лука – хоть какой-то витамин. Цинга была обычным явлением. В продуктовом магазине с пустыми прилавками стояли большие деревянные бочки с черной икрой, которая надоедала так, что те, кто попадал на Большую землю, всю оставшуюся жизнь смотреть на нее не могли. Водку разметали сразу после завоза, а потом мужики чифирили, и вчерашние студенты, пока не привыкли, шарахались при виде неадекватных людей с безумными глазами, от которых совсем не пахло спиртным.

Вот в тех местах она и родилась через несколько лет, после того, как ее будущая мама съездила в отпуск домой, вышла там замуж и муж ее, как жена декабриста, поехал за молодой женой на приток Колымы – Сеймчан.

Понятие декретного отпуска было весьма относительным, и молодой маме все равно приходилось между кормлениями бегать на свою обогатительную фабрику. А дитя оставалось с… нет, не с няней, а с нянем. Григорий, бывший политзаключенный, за время своего пребывания в лагере потерял семью, селиться в больших городах ему не разрешали – поражение в правах, да и не ждал его там никто. Когда ребенок плакал, усатый нянь клал себе на плечо чистую пеленку, брал девочку на руки и тихонько убаюкивал, а если ей надоедало лежать в одном положении, со словами «сейчас поменяем диспозицию» перекладывал ее на другую сторону, предварительно разместив там пеленку. Через много лет мама говорила подросшей дочке, что не видела ни одной няни, которая обходилась бы с детьми с такой заботой и нежностью. Но сама Даша его не помнила: семья вернулась в Донбасс, когда девочке было полгода.

А вот с датами получилась некоторая неувязочка. Дело в том, что в Магаданской области время на 8 часов обгоняет московское, и по местным меркам ее день рождения выпал на 23 июля, а в свидетельстве записали 22-е – по Москве. Так она и осталась между Раком и Львом, между Водой и Огнем, между Волком и Собакой, и это скрещение взаимоисключающих стихий создало очень противоречивый характер и разрывающий психику внутренний конфликт, с которыми ей предстояло учиться жить. И тип мышления она унаследовала от обоих родителей сразу: ясное, логическое, опирающееся на аргументы – от мамы и ассоциативное, образное, стихийное – от отца. Тяжело человеку выдерживать такое противоборство, а уж окружающим – и подавно…

Первые воспоминания

Удивительно яркая картинка, как моментальный цветной снимок: красивый молодой брюнет с вьющимися волосами, в ярко-желтой шелковой рубашке-апаш, смеется и поднимает меня, совсем маленькую, над головой…

Я помню себя с очень раннего возраста. Моя мама говорила, что это невозможно, но я ей рассказывала то, что ни от кого знать не могла. Например, про эту картинку, которая стоит у меня перед глазами до сих пор. И она с удивлением подтвердила: да, такая рубашка была у моего отца, но на нее случайно попало вишневое варенье, и ее пришлось выбросить, когда мне было меньше года…

А вот еще: большая комната, полутемная, хотя за шторами – яркий летний день; тяжелая старая мебель. Меня за ручку подводят к какой-то старой даме, сидящей в высоком кресле, как на троне, с клюкой вместо скипетра и шалью вместо мантии… До сих пор не знаю точно, кто это. Возможно, бабушка моего отца, о которой мне ничего не известно. А вот о деде его мне рассказывали: серб по национальности, он жил в украинском селе, где его все боялись и называли ведьмаком…

И опять летнее воспоминание. Мне года два. Мы с мамой в гостях в Москве, где живут ее двоюродные братья, красавцы-фронтовики, с семьями. Взрослые разговаривают и смеются в комнате. Я, кругленькая и важная, сижу на балконе. Жарко. Сижу. Жарко. Сижу. Двигаться не хочется, но жарко. Все-таки переваливаюсь через порожек балкона и объясняю свое появление:

– Сидела-сидела, потела-потела…

Новая сценка. Неухоженный, заросший травой и огромными деревьями, очень уютный двор старого дома. Самодельный стол со скамейками, где доминошники «забивают козла». Лавочки, на которых устраивается для общения и проведения досуга остальное население дома. Новость: рыжий Виля вернулся с фестиваля молодежи и студентов! Со всемирного фестиваля! Что такое «фестиваль», я, четырехлетняя, точно не знаю, но представляю себе что-то очень яркое, большое, звонкое и веселое. «Всемирный» – это вообще такое огромное, что как весь земной шар! А вот Виля обыкновенный: длинный, тощий, с копной вьющихся волос цвета новогодней мандаринки, по летнему времени – в трикотажных штанах и голубой майке. Говорят, его отправили в Москву, потому что он героически сражался с фашистами и дошел до Берлина, а ведь когда война закончилась, ему было только 16 лет!

А вот и весна. Мне лет тринадцать. Март. Днем сияет солнышко, а вечером подмораживает. Уже сумерки. Мы с подружкой отпросились у родителей погулять. Я сбегаю с лестницы – легкое пальтишко, вязаная пушистая шапочка, туфельки на маленьком каблучке, тонкие колготки. У подъезда на пару секунд останавливаюсь – так кружит голову холодный, хрустальный, юный аромат весны. Потом бегу к ожидающей меня на углу подруге. Каблучки – цок-цок-цок по озябшему асфальту. Весь мир прозрачно-сиреневый, фонари еще не горят, и я лечу в коконе напряженного ожидания неизвестного счастья…

И снова лето, но уже через год. Просыпаюсь прекрасным июньским утром. Еще не встав, через открытую дверь балкона вижу синее-синее, как на театральных декорациях, небо, пронизанное неосязаемым золотом. Небо такое плотное, что его можно резать ножом и намазывать на хлеб, и лучшего завтрака мне не надо. Снизу синеву перекрывает зелень раскидистых старых деревьев, каждый листик которых расправляется и терпко благоухает под благодатными солнечными лучами. А в самом дверном проеме застыл в воздухе и задумчиво гудит важный оранжево-золотистый шмель – концентрация этого лета…

Но вообще с насекомыми у меня отношения плохие. Вернее, любовь у нас не взаимная: они меня очень любят, особенно комары, я же этой привязанности не разделяю. Как-то, еще в детстве, эти маленькие вампиры искусали меня настолько, что пришлось неделю прикладывать какие-то компрессы и пить таблетки, потому что волдырики от укусов слились в сплошной покров, а под ним образовался гной. На укусы ос, как выяснилось, у меня аллергия. Лет в пятнадцать я не глядя смахнула осу с волос; она тут же справедливо возмутилась и цапнула меня за ладонь. После этого кисть и предплечье распухли настолько, что я через пару дней все-таки пошла в поликлинику. Врач, с интересом сравнивая две мои руки, несколько раз переспросил, не наткнулась ли я на какую-нибудь змею.

А вот зимних картинок у меня почти не сохранилось – возможно, потому, что очень не люблю холод. Мама рассказывала, что когда-то дедушка вез меня на санках и в задумчивости потерял по дороге. Я была закутана в шубу и платки, поэтому падение и лежание на снегу перенесла совершенно спокойно, без всяких звуковых сигналов. К счастью, это было недалеко от дома, и когда деду нужно было поднимать санки по лестнице, он обнаружил пропажу. Однако этого я не помню. А вот как чуть не лишилась глаза, помню, но это уже было классе в пятом-шестом. Оттепель наступила после того, как выпал снег. Растаять он еще не успел, зато снежки получались почти каменной твердости. Вот такой мне и прилетел. До дома дошла почти вслепую. Родственникам пробурчала, что просто что-то попало в глаз, и к врачу идти отказалась. Ничего, залитый кровью белок постепенно вернулся к своему обычному цвету, хотя вижу я левым глазом и теперь хуже, чем правым. Но, возможно, это случайное совпадение.