Читать книгу: «Лесной мудрец», страница 4

Родственные души

Вот уже третий месяц Вячеслав проводил за мольбертом долгие дни и бессонные ночи в попытке превзойти самого себя. Он поставил перед собой довольно амбициозную цель – написать свою лучшую работу, которая не просто затмит все другие, нет – которая будет несравнима со всеми предыдущими. Долгие часы поиска, абсолютная отрешённость от мира, погруженность в творчество, когда, казалось, он нашёл то самое вдохновение, но в итоге – мучительное недовольство результатом – и ещё один лист летел в дальний угол комнаты.

– Но это же гениально! – восторгались друзья.

– Это никуда не годится! – злился на себя автор.

За 28 лет работы он встречался со многими художниками, перепробовал множество самых разных техник и теперь, казалось, владел каждой из них в совершенстве – так, по всяком случае, о нём говорили. Он был признанным талантом, практически гением своего времени, но всегда сторонился этого звания. И чем больше им восхищались, тем больше он уходил в тень.

– Творческий человек – сложная натура, – пожимали плечами люди и устраивали очередной фуршет в честь его очередной награды, который он в очередной раз пропускал.

Надо сказать, что и награды получать он не любил – ему претила сама обстановка, которая неизменно сопровождала подобные мероприятия – какая-то нарочитая идеальность во всём – от платьев до улыбок. На них всё и всегда было правильно, и именно поэтому, с его точки зрения, ошибочно – там нельзя было найти ничего настоящего. Все премии получал за него один из немногих близких друзей, музыкант, который за годы работы несколько привык к торжествам, хотя тоже их не любил. В газетах писали: «Гению простительны странности, и мы с пониманием относимся к этому», Вячеслав читал это и усмехался – он не нуждался в их прощении. Самой главной его целью было писать картины – творчество занимало всю его жизнь, было самой его жизнью. Критики отмечали «необыкновенную лёгкость», «удивительное сочетание красок», «смелую эклектику техник», журналисты то и дело спрашивали, где он берёт эксклюзивные кисти и краски для своих работ, а коллеги пытались повторить его манеру написания картин. Он не молчал, но и не пускался в объяснения – просто не видел смысла. Иногда одновременно с ним работали сразу несколько художников, но что интересно – все писали, вроде бы, одно и тоже, самые бойкие даже вставали рядом с Вячеславом, повторяя за ним каждый взмах кисти, но в итоге у них получалась просто картина, а у него – запечатлённое мгновение. И в этом мгновении было всё, что окружало их в этот момент – казалось, даже запахи и звуки были сохранены в мельчайших деталях.

– Как Вы это делаете? – в расстроенном восторге восклицали они.

– С удовольствием, – отшучивался художник, не пытаясь больше ничего объяснить. «Всё равно они не поймут», – думал он. И в чём-то был прав.

Поначалу мастер рассказывал, что не стремится отразить все нюансы, а старается почувствовать атмосферу и передать эмоции и ощущения от её созерцания. Но после нескольких вопросов «Как выбрать подходящую технику?» или «Как определить правильное количество краски»? перестал это делать. У него был только один ответ: «Никак. Это надо почувствовать», но он бы вряд ли устроил спрашивающих.

Ему прощались и смелые эксперименты, и отчуждённость, когда он с головой уходил в работу и никого к себе не пускал. Все знали – после затишья художник представит миру новое великолепное творение. Вячеслав ценил такие моменты, потому что именно тогда его наконец все оставляли в покое, и он мог чувствовать мир вокруг. Он мог чувствовать каждую струну своей тонко настроенной души. Он мог чувствовать самого себя…..

*****

Солнце медленно поднималось из-за горизонта, освещая мастерскую золотисто-бархатным светом. Вячеслав открыл глаза – он задремал лишь под утро, обессилев от усталости и изнеможения. Ещё одна бессонная ночь, ещё десяток скомканных листов, ещё несколько выжатых тюбиков краски. «Всё. Я больше не…», – подумал было художник, но прервал мысль, не позволив её закончить. «Творческий кризис. Ничего, бывает, – уговаривал себя мастер, – главное – продолжать работать и сюжет появится сам». Он помолчал немного, и, глядя на разбросанные листы бумаги вокруг, вздохнул: «По крайней мере, хотелось бы в это верить».

Однако с каждым днём былая уверенность таяла всё быстрее. Его замысел – написать идеальный женский портрет – казалось, рассеивался с приходом очередной натурщицы. Их было много: профессиональных моделей и простых любительниц искусства, молодых девушек и умудрённых сединами женщин. Но ни в одной из них не было того, что он искал.

– Ты стал слишком капризен, Слава, – обиженно говорил его знакомый, проводив очередную даму за порог, – я тебе такую дорогую натурщицу привёл – ты на неё даже толком не взглянул.

– А я читаю по глазам.

– Ты хоть успел заметить, как она безукоризненно одевается и держится? – возмущался Эдуард.

– Красоту женщины определяет не дорогой внешний вид, а тот взгляд, который дорогого стоит, – парировал художник.

– С тобой бесполезно разговаривать, – устало вздыхал тот, – ты сам не знаешь, чего хочешь.

– Не знаю, – соглашался Вячеслав. – Но всё равно приведи сюда ту женщину, с которой я смогу написать идеальный портрет.

Эдуард молча разводил руками и, задумчиво нахмурившись, отправлялся домой, снова перебирая в памяти имена знакомых девушек. Он относился к мастеру с огромным уважением и старался помогать ему, как мог, хотя и не всегда понимал его идеи.

…..«Сварю кофе и снова за работу», – подумал Вячеслав, пытаясь стряхнуть с себя сонливость и усталость. Он давно потерял счёт времени и работал неистово, с каким-то отчаянным напором, как будто от этого зависела скорость написания картины. На самом деле она не зависела ни от чего, – и он это знал – только от вдохновения, которое до сих пор не появлялось. Но художник не откладывал кисти, может быть, именно поэтому – процесс занимал его полностью, не позволяя слишком погружаться в размышления о том, почему первый раз в жизни у него не получается сделать то, что он задумал.

Слава стоял посреди мастерской, оглядывая стены, увешанные набросками, эскизами и картинами. Он вспоминал о том, как мальчишкой рисовал всем, что попадалось под руку – карандашом, красками, ручкой, углём, даже зубной пастой. Ему было неважно, на чём – на бумаге, обоях или заборе – главное – рисовать. Тогда взрослые возмущались: «Он так все вещи перепортит. Что вы ему позволяете?!», а родители понимающе улыбались и покупали ещё одну упаковку краски и новый альбом. Они всегда его поддерживали и верили в него – может быть, даже больше, чем он сам – и именно им мастер был обязан тем, чего достиг сейчас. А вот в женщинах он такого понимания не находил.

– С тобой невозможно разговаривать ни о чём, кроме красок! – бросила одна из них, хлопнув дверью.

– Ты проводишь у мольберта больше времени, чем со мной! – ругалась другая. – Выбирай: или мастерская, или я!

И Вячеслав молча уходил к своим картинам, не в силах объяснить, что любит и её, и работу – одинаково сильно, и всё-таки по-разному – ни одна женщина не могла этого понять.

– Может быть, идеальный портрет вообще не может существовать? – раздумывал мастер, потягивая крепкий горячий кофе. – Ведь для того, чтобы его создать, нужна идеальная женщина, а таких, наверное, не бывает…..

– Красивые картины Вы пишете. Чувственные, – раздался с улицы звонкий женский голос.

Художник обернулся. Около окна стояла юная девушка в лёгком бело-голубом платье, с лукошком спелой малины и букетиком полевых цветов в руках. Её светлые волосы струились по загорелым плечам, а ясные глаза излучали какую-то особую мягкость и доброту. Она улыбалась открыто и нежно, и, казалось, что эта улыбка обращена даже не к собеседнику, а сразу ко всему, что её окружало.

– Да, наверное….. То есть, спасибо….. – слегка растерялся Вячеслав, но тут же опомнился. – Присоединитесь ко мне? – спросил он, указывая взглядом на чашку.

– С удовольствием! – отозвалась незнакомка.

Через несколько минут они уже сидели в мастерской, наполненной запахом краски, ароматами кофе, свежих ягод и благоухающих цветов. Девушка разглядывала картины – не с любопытством, присущим её возрасту, а с каким-то глубокомысленным созерцанием, она словно смотрела не на рисунок, а на его сущность. Мастер с удивлением молча наблюдал за ней: было что-то невероятно притягательное в том, как она изучает его творения, и он поймал себя на мысли, что ждёт её комментариев с замиранием сердца, и что это мнение для него почему-то гораздо важнее мнения самого уважаемого критика.

– Интересно, – задумчиво сказала она наконец.

– Что именно? – спросил художник. Он старался казаться спокойным, но его голос предательски подрагивал.

– Вы пишете не картины, а мгновения – за всю свою жизнь я ни разу такого не видела.

– За все 18 лет? – с доброй иронией сказал мастер.

– За 20, – с улыбкой ответила девушка.

– И как же зовут юную ценительницу прекрасного?

– Елена. А Вас?

– Очень приятно. Вячеслав.

– Мне тоже.

Девушка встала с плетёного кресла и подошла к мольберту, где был очередной незаконченный эскиз. Она бросила взгляд на груду скомканных листов в углу комнаты:

– Творческий кризис?

– Да, в некотором роде.

– Это хорошо.

– Что же тут хорошего? – удивился мужчина.

– Есть возможность отдышаться и набраться сил перед чем-то значимым.

– Ты так думаешь?

– Я знаю.

– Ничего, если я буду называть тебя на «ты»?

– Пожалуйста, – улыбнулась Елена.

– А у тебя бывают творческие кризисы?

– Конечно. Они почти у всех бывают.

– И что же ты с ними делаешь? – прищурившись, спросил Вячеслав. «Почему я ищу совета у молоденькой девушки, которая ещё ничего толком не понимает в этой жизни?» – удивлённо думал он.

Елена пожала плечами:

– Ничего. Просто жду.

– Помогает?

– Да.

– И что же мне нужно делать? Тоже подождать?

– Нет, работать, может быть, даже больше, чем раньше.

– Да куда уж большое! – почти возмущённо воскликнул художник, вскочив с кресла. – Ты даже представить себе не можешь, сколько времени я провожу с кисточкой в руках!

Елена улыбнулась:

– Я говорю про работу души.

*****

Несколько минут Вячеслав боролся с собой и своими сомнениями – выпроводить гостью или продолжить разговор? Он смутно понимал, что она права, но не хотел себе в этом признаваться. Ему давно казалось, что в его работах недостаёт чего-то важного, но он боялся даже подумать о том, о чём сказала Елена. Наконец он собрался с духом:

– Почему ты думаешь, что я пишу картины, не вкладывая в них душу?

– Я этого не говорила. Наоборот, Ваши картины очень эмоциональны. Правда, это, в основном, портреты, и почти нет пейзажей. А жаль – в них Ваш талант раскрылся бы по-новому.

– Никогда не умел писать природу – я лучше чувствую людей. Но если ты говоришь, что картины эмоциональные, тогда я тебя не понимаю, – вздохнул художник и устало опустился в кресло, – что же в них не так?

– Вы действительно хотите знать моё мнение? – слегка приподняла брови собеседница.

– Да. Хочу.

– Хорошо. Вы пытаетесь найти красоту или идеал – не знаю, что именно, что-то особенное – в окружающих, а должны искать в себе, как всегда это делали.

– Откуда ты знаешь, как я всегда делал? – удивился Слава.

– Вижу – по Вашим картинам это понятно.

– Это даже не все критики замечают.

– Просто многие из них оценивают вещь, а не смысл, и судят по формальными признакам, а не по своим ощущениям.

– Почему? – заинтересовался мастер.

Девушка пожала плечами:

– Наверное, им так удобнее. Гораздо проще составить список требований и потом только ставить галочку: «подходит/не подходит», чем пытаться почувствовать и понять каждое произведение. К тому же их мнения могут не совпадать, а отстаивать свою точку зрения способен не каждый, потому что не каждый в ней уверен. Кстати, по той же причине для людей так важны громкие должности и «почётные» звания. Хотя, если задуматься – это просто несколько слов, которые они могут ставить рядом со своей фамилией, и которые не всегда используются заслуженно. Но люди относятся к ним с трепетом, даже с подобострастием, потому что эти слова отражают – или должны отражать – мнение общества, мнение большинства. И они признают его как истину, потому что не доверяют себе и своему суждению, да и не у всех оно есть. Немногие имеют свою точку зрения, но ещё меньше тех, кто имеет смелость в этом признаться.

– Где ты нашла такие выводы? – поражённо спросил Вячеслав.

– В своих размышлениях, – ответила Елена.

– Необычные размышления для 20-летней девушки.

Она мягко улыбнулась:

– Возраст измеряется не количеством прожитых лет, а количеством приобретённого и, главное, понятого опыта.

– Тогда, видимо, ты даже старше меня, раз так много понимаешь, – усмехнулся художник.

– Ошибаетесь. Я почти ничего не понимаю.

*****

«В этой девушке есть что-то удивительное, чего я никогда не встречал раньше в людях, – думал Вячеслав после её ухода. – В ней поразительно сочетаются мягкость и решительность, открытость и замкнутость. Елена словно создана из противоречий, и в то же время она – самый гармоничный человек, которого мне доводилось видеть».

Художник размышлял, гуляя по берегу реки и глядя на кристально чистую воду, играющую солнечными бликами. В этот день он не брал в руки кисти. Он не мог сидеть дома, ему просто необходимо было куда-то выйти, чтобы остаться наедине с собой: так бывает после встречи с некоторыми людьми – в душе вдруг появляется нечто необъяснимое, важное и очень хрупкое, что хочется непременно сохранить, потому что мы чувствуем – именно это станет для нас новым источником силы, когда все остальные иссякнут. Именно это поможет нам продолжать идти вперёд и покорять новые вершины. И именно этого нам обычно так не хватает…..

Солнце начинало опускаться за неровный горизонт леса, окрашивая небо в кисельно-сиреневые цвета. Воздух словно замер, вобрав в себя все переливы уходящего дня, и природа застыла в таинственном ожидании ночи. Вячеслав очень любил такие минуты – тогда он особенно тонко ощущал всё, что его окружало, и в звенящей вечерней тишине прислушивался к себе, стараясь уловить каждую новую грань эмоций, которую потом неизменно переносил на холст. Он не знал и не понимал, как это работает, да и не пытался понять – он просто нашёл для себя особое время, когда появляются особые идеи и зарождаются особые чувства…..

Домой он вернулся уже за полночь. Спать ему совершенно не хотелось. Художник вошёл в свою мастерскую, залитую лунным светом и подошёл к мольберту. На нём был всё тот же холст с недописанной картиной. Несколько мгновений Вячеслав смотрел на него в задумчивости, и вдруг резким движением отбросил в сторону. Схватив первый попавшийся белый лист, он начал работать – страстно и увлечённо, не останавливаясь ни на минуту, забыв про всё и полностью погрузившись в творчество. В этом отчаянно счастливом порыве слились воедино все душевные волнения и терзания, бессилие и вдохновение, спокойствие и яркие эмоции, не дававшие ему покоя последние несколько месяцев…..

Когда Вячеслав отложил кисть, за окном уже загорался рассвет. Первые лучи солнца коснулись холста, и только в этот момент он понял, что всё это время даже не осознавал, что именно пишет. Художник отступил на шаг от мольберта и взглянул на картину. Это была летняя гроза.

*****

– Делай, что хочешь, но найди мне её!

– Как я это сделаю, если ты ничего не рассказал мне об этой девушке? – удивлённо возмущался Эдуард.

– Елена. Её зовут Елена.

– Исчерпывающая информация.

– Не издевайся! – раздражённо сказал мастер, но через несколько секунд успокоился. – Извини. Просто я места себе не нахожу.

С того дня прошла уже неделя, но Лена больше не появлялась. Вячеслав ждал её прихода каждый день, бросался к окну при малейшем шорохе, доносившемся с улицы, но девушка так и не пришла.

– Неужели я её чем-то обидел? – мысленно ругал он себя. – Почему она ничего не рассказала про свою жизнь? Самолюбивый эгоист! Я весь день говорил о себе, о живописи, но не задал ни одного вопроса о ней. Где теперь её искать?

А найти Елену стало для него необходимостью. Ему нужно было увидеть её ещё раз, ещё раз с ней поговорить. Зачем, он и сам не знал, но без этой встречи уже не мыслил себя как художника. Его «Летняя гроза» за несколько дней стала самой обсуждаемой картиной, и её фотографии не сходили с первых полос газет. Журналисты теперь не донимали его вопросами, как ему удалось написать новый шедевр – они привыкли, что он ничего не хочет им рассказывать. Но в этот раз он не смог бы им ответить, даже если бы захотел – Вячеслав сам этого не понимал. Может быть, для этого он и искал встречи с Еленой – где-то в глубине души художник надеялся, что она сможет ему это объяснить. И, кажется, он наконец-то нашёл идеальную натурщицу для воплощения своего замысла об идеальном портрете.

– Сдалась тебе эта девушка! Что ты к ней привязался? Влюбился, что ли? – хитро подмигнул Вячеславу Эдуард.

– Дурак! – бросил тот. – Ты ничего не понимаешь!