Читать книгу: «Напарница вампира», страница 4

– В книгах тебя запишут под номером, так у нас принято. А для дела дадут новое имя. Потом и его сменишь, не привыкай слишком сильно. Всё поняла? Спрашивай, сейчас есть возможность.

Я покачала головой: после известия о собственной смерти впала в какое-то оцепенение. Потом встрепенулась, указала на сундук.

– Если я… Если госпожа Кик… Если меня… – нужные слова не шли на язык, не выталкивались сквозь непослушные губы, но вампир понял и так.

– Ты умерла, не оставив наследников, – буднично пояснил он. – Твоё имущество переходит к казне, чтобы быть проданным старьёвщику. Пока можешь пользоваться, но позже всё придётся отдать, взамен принесут новое. Да, кстати, о деньгах. Твоя хозяйка уверяла, что платила тебе десять филлеров⁵ в неделю. – Я протестующе вскинулась: и здесь соврала, ведьма старая! – Молчи, я знаю, что всего пять, но ведь ещё еда, кров и одежда. Молчи, я сказал! Знаю, одежда не ахти, и работала ты больше, чем следует в твоём возрасте – молчи! Здесь будешь получать тридцать филлеров в неделю.

Я ахнула. Тридцать филлеров в неделю – это же почти полторы кроны⁶ в месяц, я таких денег сроду в руках не держала! Вампир засмеялся.

– Но проживание за свой счёт пойдёт.

Я погрустнела. Жильё нынче дорого, да и еда недёшево обходится, и ещё наряды из своего кармана оплачивать… Госпожа Кик жадная-то жадная, а, как у меня платье, накидка или обувь износится, запирала лавку на ключ и вела меня к старьёвщику. На руки деньги не давала: знаю, мол, купишь что подороже, а потом будешь врать, будто плоше не было! Теперь придётся самой себя обеспечивать, немного денег с полутора крон останется…

– Но! – пригрозил указательным пальцем вампир. – Пока здесь живёшь, из жалования за кров и еду не вычтут и одежда бесплатно – взамен твоей пойдёт. А как работать станешь – будут тебе ещё к жалованию командировочные, да ещё то, что по «легенде» заработаешь, у тебя никто отбирать не станет. Не помрёшь, моя дорогая, с голоду.

От этих расчётов я слегка растерялась и только и могла, что качать головой. Разговор о деньгах заставил снова почувствовать себя живой: мёртвые жалованья не получают, в деньгах на одежду и кров не нуждаются. Но детали поставили в тупик: «легенда», «командировочные» – таких понятий не было в моей первой жизни.

– Да, пока не забыл. К коронеру юноша подходил, говорил, будто он твой жених. Не помнишь такого?

Я не ответила; злой тон вампира заставил меня напрячься. На что он опять сердится?

– Просил, нельзя ли ему что-нибудь из твоих вещей на память, – продолжал не-мёртвый. Я невольно насторожилась. На память ли – или хотел продать подороже? – Ему отказали: всё твоё имущество принадлежит государству. Но, если ты хочешь – напиши письмо, попрощайся, скажем ему: мол, нашли при разборе вещей. И подарок какой-нибудь оставишь. Ну, как?

Я задумалась, но после решительно оказалась. Что хорошего будет от этого письма?

– Это будет несложно организовать, – настаивал вампир. – Напиши, будто давно собиралась, старую дату поставишь, в любви признаешься… Поверь, такая память долго ещё будет дорога.

– Я никогда ему не писала, мы не были помолвлены, – пояснила я. – Он не может ничего ждать от меня – живой или мёртвой.

– Ну и что? Какая разница сейчас, когда вы больше не увидитесь? Напиши, от тебя не убудет.

Я подумала ещё, но снова отказалась.

– Нет, не стоит.

– Вот и хорошо, – неожиданно улыбнулся не-мёртвый, будто и не он меня уговаривал. – Новую жизнь лучше не начинать с писем с того света. А ты, Ами, сегодня рождаешься заново. И прошлую жизнь свою забудешь, и жениха своего забудь, и имя прежнее тоже. Поняла?

Он погладил меня по голове, сорвал ночной чепец и взъерошил убранные перед сном волосы; двигался вампир так быстро, что я не успела заслониться.

– До завтра, милая моя девочка.

Поцеловал в лоб, заставив покраснеть и спрягать лицо в ладонях. Когда я отважилась поднять взгляд, вампира в комнате не было.

Рассказ второй. Полный провал

Этот дом ли, этот край?

Эй, приятель, отвечай!

Долог вечер, труден шаг,

Нешто я попал впросак?

Быть не может ни во что!

Нешто мёртвое зерно

Пало в землю у межи?

Уличи меня во лжи,

Вскрой предательский зарок,

Безразличья оберёг,

Загляни-ка в глубину,

Чёрную души нору…

Неужели всё зазря?

Карты пали, не щадя

Чёрной мастью алых губ.

Неудавшийся супруг,

Опереточный злодей,

Будь ты проклят меж людей!

Жажду мести схороня,

В дом другой отправлюсь я.

Где ты, враг мой? Кто ты, враг?

Нет души – плачу и так.

Нет судьбы и к чёрту долг!

Голос совести умолк…

Тени…

Тени…

Блеск…

Клинок…

Бейся, бейся между строк⁷!

Мораль этой истории, я думаю, состоит в том, что нехорошо забывать близких в нужде и вспоминать только при дележе наследства. И нехорошо, узнав из завещания дядюшки о существовании бедной родственницы, лгать ей о размере унаследованной суммы. Быть жадными и лживыми плохо, потом вам это аукнется – такая мораль этой поучительной истории, которая случилась совсем ещё недавно в одном почтенном семействе богатых землевладельцев.

Почтенное семейство Таспов сообща вело прибыльное дело, содержало богатые животноводческие фермы, тут же перерабатывали молоко, шерсть и мясо и торговали по всей стране. Чужих в дело не брали, все браки заключались исключительно с учётом интересов семьи. Невесть откуда взявшиеся родственники – не имеющие представления о делах, не воспитанные в идеалах семейной солидарности и преданности – нужны были им примерно так же, как вампиру осиновый кол. Проще говоря, почтенные землевладельцы панически боялись, что новообретённая племянница решит забрать из дела свою долю, тем самым чудовищно подкосив хрупкое равновесие.

Таспы были довольно знатной семьёй, владевшей своим обширным поместьем ещё до Тринадцатилетней войны, намертво разругавшей нас с восточными соседями в позапрошлом веке. Эта война и последовавший за ним «худой мир» значительно уменьшили благосостояние семейства, привыкшего вывозить с востока корма и удобрения для своих ферм и выгодно сбывать туда шерсть. За двести лет в нашей стране так и не сумели удовлетворить взыскательные вкусы Таспов ни в области поставок, ни в области покупок некоторых товаров, и все двести лет в определённых кругах упорно ходили слухи о сотрудничестве почтенного семейства с контрабандистами, самая опасная организация которых раскинула свою сеть по всем восьми странам континента. Слухи имели под собой надёжное логическое обоснование: пошлины, устанавливаемые на перевозку товаров с востока к нам и обратно – а также на сам проезд людей и пересылку почты – могли разорить любого поставщика. Или хотя бы заставить чудовищно взвинтить цены. Однако семейство процветало, а доказательств преступного характера их деятельности всё не было.

Нельзя сказать, что эти слухи совершенно не мешали почтенным Таспам. Не считая унизительности самого факта подобных сплетен, такие разговоры год за годом закрывали перед молодыми перспективными Таспами политическую карьеру. Давно пора было изменить королевские законы, защищающие устаревшие методы ведения хозяйства и мешающие прогрессивным предпринимателям получать прибыль, но все прогрессивные семейства предпочитали сначала её действительно получить, а только потом легализовать, что порождало глубокое недоверие политических кругов.

Итак, было богатое семейство, жёстко замкнутое на себе и своём прибыльном поместье, и был в ней старый дядюшка – как положено таким дядюшкам, большой чудак и весельчак. Ведь ничем иным, как желанием поиздеваться над любящими родственниками, не объяснить, что на старости лет он аннулировал предыдущее своё завещание, внезапно вспомнив о существовании молодой барышни Аманды Рофан, которая приходилась правнучкой его двоюродной сестры, в своё время весьма романтично заключившей неодобряемый семьёй брак. Седьмая вода на киселе, а поди ж ты, отдавать ей дядюшкину долю – одну четверть лучшей сукновальной мельницы!

Что было делать? Девчонка жила круглой сиротой, отец погиб давным-давно, а недавно умерла и мать, не оставившая дочери никакого состояния. Девушка сама зарабатывала на жизнь тапёршей, а также давая дешёвые уроки музыки не слишком богатым дамам. Наведённые справки показали, что смерть матери, хотя и ввергла барышню Рофан в глубокое отчаяние, решила многие финансовые проблемы: несчастная женщина под конец жизни не могла ничем обеспечить своё проживание, и барышня отказывала себе в последнем, лишь бы устроить получше мать.

Словом, трогательная история, способная заставить прослезиться даже камень: у камня ведь никто не отбирает сукновальную мельницу! Таспы были добрыми людьми, по-своему даже благородными, но друг друга и деньги они любили больше, чем всё остальное человечество. Проще всего было преодолеть себя и попросту забыть о бедной родственнице, но выбранный дядюшкой нотариус настаивал на уведомлении наследницы и грозился разыскать её сам, если несчастная девушка не нужна семейству. Таспы дали немалую взятку, уговорив нотариуса не беспокоиться, и поспешили известить Аманду без посторонней помощи.

Чрезвычайно милое письмо содержало родственный привет, туманную ссылку на дядюшку и сожаления по поводу давней оторванности девушки от семьи. О деньгах упомянули мельком, чрезвычайно преуменьшив и дав понять, что на полученное наследство толком и не проживёшь. И пригласили барышню Рофан вернуться в родственные объятья, переехать жить в поместье Таспов на севере страны.

Аманда не заставила просить себя дважды. Унизительность наёмного труда для молодой девицы её происхождения была барышней глубоко прочувствована на собственном – весьма горьком! – опыте, да и какой девушке не хочется оказаться под защитой и опекой близких людей? Аманда приехала всего через неделю после получения ею родственного послания, практически не задержавшись на сборы и окончание текущих дел. С собой Аманда привезла огромный сундук, в котором помещались все пожитки – её и нанятой после смерти матери девушки, которая служила не то камеристкой, не то компаньонкой. Кати – так звали девушку – была несколькими годами старше нанимательницы, одевалась строго, ещё строже держала себя и постепенно стала играть при Аманде роль не то старшей сестры, не то гувернантки. Ей цены не было, когда требовалось избавиться от вконец изношенного платья, выручив при этом хоть какие-то деньги, приобрести необходимый предмет обихода за наименьшую из возможных сумму и договориться в гостинице о комнате и обеде. Чудовищных размеров уродливый сундук был ею привезён с какой-то распродажи перед самой поездкой, а собственный маленький сундучок удачно сбыт, чтобы выгадать побольше денег на дорогу для двоих: любящие родственники не подумали прислать за Амандой экипаж, слугу или хотя бы крону-другую для оплаты дилижанса и ночлега в гостиницах.

Появление бедной родственницы в сопровождении компаньонки совершенно не порадовало Таспов. Советчица и помощница, с её здравым смыслом и острым умом могла весьма и весьма разрушить все выстроенные вокруг племянницы планы. Однако вслух Таспы ничего не сказали. Радушно приняв девушек, они зачитали Аманде завещание дядюшки – совершенно точно, с обилием юридических терминов. А после перевели – ясно дав понять, что девушке полагается доход с мельницы в размере около пятидесяти крон в год. Для знатной барышни сумма была совершенно нищенская, хотя, говоря строго, прежде Аманда едва зарабатывала тридцать крон в год. Но родственники и слышать не хотели о том, чтобы новообретённая племянница жила самостоятельно. Теперь у них есть возможность достойно обеспечить её жизнь и даже заключить весьма выгодный брак.

Эта идея глубоко шокировала Аманду, но ей поторопились расписать перспективы предстоящего союза. Чудеснейший человек, богатый и добрый, молодую жену окружит заботой и любовью, будет содержать и ни в чём не откажет. К тому же вложит в семейное дело солидную часть своего немалого капитала, что, при нынешних налогах, нельзя сбрасывать со счетов. К этой теме возвращались не раз и не два – и за ужином в день приезда, и на следующий день за утренним кофе, и за завтраком, и за полуденным чаем, и за обедом, и когда все собрались в малой гостиной для общей беседы, и снова за ужином. А после ужина Аманду пригласил в библиотеку глава семейства для серьёзного разговора. Таспам, естественно, не трудно содержать племянницу до конца её жизни. Но она взрослая девушка, и вряд ли захочет сидеть на шее у родственников после того, как уже несколько лет содержала себя. От этой беседы Аманда выбежала из библиотеки в слезах, проплакала всю ночь, а на утро сообщила уважаемому дядюшке, что глубоко понимает свой долг перед родственниками, перед семьёй и семейным делом, ценит проявленную заботу и готова соединить свою жизнь с выбранным роднёй женихом. Таспы вздохнули с облегчением. Теперь оставалось только устранить путающуюся под ногами служанку, которую с трудом сумели отвлечь от нанимательницы вчерашним вечером.

Особа, прислуживающая наивной Аманде, разительно отличалась от своей барышни – если бы кому-нибудь пришло бы в голову их сравнивать. В первую очередь девушку характеризовали практический ум, деловая смётка и чувство долга. А также умение видеть свою выгоду там, где менее проницательные не разглядели бы ничего. На предложение покинуть дом после получения достаточно солидной для удовлетворения её аппетитов суммы Кати спокойно отвечала, что связана контрактом и честным словом оставаться с барышней до тех пор, пока та не перестанет нуждаться в её помощи. Старший Тасп хорошо понял намёк и принялся торговаться, однако чувство собственного достоинства служанка ценила не меньше, чем деньги. С трудом её удалось уломать на сорок крон отступного – немыслимая сумма! – и пребывание в поместье Таспов лишь до дня бракосочетания барышни, а пока барышню с семьёй не ссорить и всячески на выбранном для неё родственниками пути поддерживать. Но бездельничать Кати не привыкла и, добившись письменного обещания выплатить ей сорок крон, попросила, чтобы в доме её держали за такую же прислугу, как и всех – иначе, мол, при обязанностях камеристки барышни ей будет нечего делать целыми днями, а Дьявол, как известно, ищет незанятые руки.

Такое рвение и позабавило, и насторожило Таспов, и целую неделю они наблюдали за каждым шагом служанки, добровольно взявшей на себя две работы. Однако ни они, ни более проницательная в таких вопросах прислуга, не заметили ничего подозрительного. Кати была неизменна спокойна, приветлива с равными, почтительна с высшими и совершенно незаметна в форменном платье горничной. Постепенно Таспы расслабились и начали выпускать девушку из вида, как не видели они и других горничных в своём поместье. Аманда – хоть и не сразу – перестала дичиться родных, смотреть на них с опасением задеть чужие чувства или вызвать неудовольствие старших. Она увлечённо музицировала, занимаясь каждый день по нескольку часов, и немало образовывала свой ум в обширной дядюшкиной библиотеке. С другой молодёжью в доме девушка общалась крайне редко: хоть и дядюшки с тётушками принимали племянницу по-родственному, кузины не могли забыть недавнего положения Аманды, а кузены все разъехались кто по делам, кто по гостям, кто на учёбу. Детей в поместье на то время не было.

Через неделю жених прислал с оказией медальон со своим портретом (провезённый злостной контрабандой, дабы избежать пошлин), и кузины несколько оттаяли в разговорах с родственницей, чтобы иметь возможность рассмотреть портрет и вволю посплетничать об оригинале. Партия была завидная, на лицо жених был если и не хорош собой, то, во всяком случае, и не дурен, и вовсе не так стар, как опасалась Аманда в первые дни. Был он преуспевающим банкиром, и после свадьбы должен был положить на имя своей жены капитал в двадцать пять тысяч марок⁸, из них пятнадцать будут пущены в дело, а десять составят содержание Аманды и её детей. Кузины даже позавидовали, что никто не подумал сосватать такого кавалера им. Но что они? У них, при всём чванстве, не было четверти сукновальной мельницы, а у Аманды была – впрочем, барышни об этом обстоятельстве не знали.

Одна беда – жених был иностранец.

Причёсывая свою госпожу перед утренним кофе, Кати так прокомментировала это обстоятельство:

– Иностранец? С востока, что ли, из Остриха? Банкир? Да, барышня, хорошую вы себе партию составите. У них ведь не как у нас – хоть и отсталая страна, а банкиры навроде крупнейшей знати, ну, как у нас помещики. И то говорить, земля плохонькая, кто ж на такой чего вырастит? Нестарый да добрый, и богатый к тому же – какого вам ещё мужа надобно? Одно только важно – чтобы не скупой был. Хуже нет, когда мужчина скуп, хоть в петлю с таким полезай!

– Служила я как-то у острийцев, – продолжила она после недолгого молчания. – Ничего господа, щедрые, приветливые, свободные дни назначали и в воскресенье погулять. Беда только была – чуть вечером задержишься, сразу крик. Они же у себя на вампирах помешанные, а те аккурат с вечера появляются. Ну, а для острийцев-то хуже нет, чем когда вампир укусит. И злились, понятное дело. Ушла я от них, рекомендацию взяла и ушла, сил моих не было… Да вы её видели, рекомендацию эту, я же почти сразу к вам работать поступила.

Не всё в этом рассказе было понятным Аманде (как и слугам, услышавшим его позднее), и Кати не преминула дать необходимые пояснения: и кто такие вампиры, и как они кусаются, и чем это опасно – всё со слов бывших хозяев. Эти истории так распалили воображение слушателей, что и Аманде, и горничным несколько ночей подряд снились кошмары – за что Кати получила тяжёлый выговор от экономки, предпочитавшей, чтобы девушки не «забивали себе головы всякой чепухой, которой в действительности не существует». Самих Таспов эта история не насторожила.

***

Должна сказать, что должность ни горничной, ни даже камеристки не была для меня предметом честолюбивых мечтаний. После работы в лавке это было падением в низшие классы общества. Но мой напарник грубо заявил: «Хочешь жить – умей вертеться», – и велел не привередничать. Поскольку в преподанное им понятие дисциплины входило жёсткое правило «приказы напарника не обсуждаются», пришлось смириться. Поначалу мне казалось, что чужое имя сидит на мне так же плохо, как и полагающаяся по новому моему положению одежда, но постепенно я привыкла и к тому, и к другому, сменив несколько хозяев (в том числе поработав и на семью острийцев) и вполне усвоив свои обязанности. Нынешняя моя нанимательница вызывала у меня смешанные чувства: восхищение и уважение пополам с жалостью и даже презрением. Молодая, нежная, изящная и утончённая барышня благородного происхождения, она умудрялась самую плохонькую одежду носить так, что не заметна была ни грубость ткани, ни вульгарность фасона. Моя барышня прочла, наверное, сотни тысяч книг – и не дешёвеньких бульварных романов, а книг серьёзных, поучительных, способных немало дать и уму, и сердцу. Она могла поддержать разговор на, как мне казалось, любую тему, от самой банальной до самой сложной. Ей ничего не стоило совершенно точно исполнить услышанную мельком мелодию или вышить сложнейший узор на диванной подушке. По сравнению с ней я была грубой и неотёсанной девицей, с самыми примитивными интересами и познаниями. Чтение моё никогда не было особенно полезным для умственного и нравственного развития, а после случившегося со мной несчастья я и вовсе его забросила. Играть на фортепиано, петь, вышивать, поддерживать высокоинтеллектуальные беседы – всего этого я не умела. Зато каждый раз, когда в гостинице нам подавали счёт, моя хозяйка всплескивала своими изящными руками, и беспомощно обращала на меня полный грусти взгляд своих прекрасных глаз. Что касается меня, то я не испытывала затруднений с тем, чтобы разобраться с гостиничной прислугой, поторговаться с извозчиком и прочее в таком духе. Меня нельзя было запутать потоком правильных слов, к тому же напарник заставил меня научиться разбираться в юридическом языке, так что доверчивая благодарность моей барышни по отношению к любящим родственникам заставила меня проникнуться презрением к наивной, пусть и хорошо образованной, дурочке. Не будучи такой умной и тонкой, как она, я могла дословно повторить однажды услышанный или прочитанный текст, составить полное описание человека, экипажа или здания, если у меня будет возможность смотреть на них хотя бы четверть секунды, могла по стуку колёс определить направление движения – находясь внутри экипажа, – и степень нагруженности повозки, находясь снаружи. Я могла определить любую ткань только на ощупь, с закрытыми глазами отличала серебро от железа, снимала восковые слепки с любого замка (что сильно облегчает подбор ключей), без особенных трудностей подделывала почерка и в случае необходимости могла с грехом пополам спуститься из окна по самодельной верёвочной лестнице. Но, говоря откровенно, это не было моей заслугой; всему меня научил напарник и, вспоминая о той цене, которой мне досталось образование, я каждый раз непроизвольно касалась неоднократно прокушенной шеи. Вампир не лгал, он мог передать любой навык своей жертве, но ему стоило предупредить, что обещанное обучение будет настолько мучительным. Не раз и не два после этого я просыпалась в холодном поту, заново пережив во сне болезненный укол, чудовищное ощущение, с которым кровь по капле покидала моё тело, наслаждение, которое при этом испытывал не-мёртвый, и ощущая, как заполняют разум знания, которые он переливал в этот момент в моё сознание. Не то, чтобы напарник вовсе не пытался учить меня по-человечески, обычными методами, которыми учатся другие наши коллеги, но, объяснив суть на словах, он очень быстро терял терпение и «закреплял» знание своим способом. По его словам, нам мучительно не хватало времени для того, чтобы ждать, пока я полностью освою преподанное.

В тот вечер, когда моя нанимательница принимала важнейшее решение в своей жизни, я выполняла её приказ «сжечь этот кошмарный сундук». Точнее, хотя барышня и велела мне его уничтожить – чтобы забыть о позорном времени нищеты, – я тайком переправила полезную вещь в соседний город. Когда нам – мне и напарнику – придётся выбираться отсюда, я под другим именем приобрету этот сундук заново, и вывезу вампира, как довезла его почти до самого поместья Таспов. Надо сказать, что скрытый провоз вампира действует на нервы почище общения с ним ночью. Всю дорогу не-мёртвый по совету начальства учился бороться с дневным оцепенением, и я то и дело вздрагивала, слушая, как вампир ворочается в тайном отделении сундука. К счастью, барышня ни разу ничего не заметила, не то у нашей «легенды», как вампир называл выдуманную историю жизни, были бы большие проблемы. Впрочем, важность таких упражнений признавала и я: мало ли куда нас может занести судьба и очередное задание, возможно, мне понадобится его защита, совет или помощь днём – что тогда делать? На пятый день путешествия напарник, кстати, достиг значительных результатов, сумев изнутри открыть и тут же закрыть при появлении гостиничной горничной тайное отделение сундука – а после проспал без движения почти двое суток. Пока немного, но мы не теряли надежды на то, что однажды он достигнет полноценной дневной подвижности.

После того, как Таспы перестали следить за каждым моим шагом, я обошла весь дом, под видом уборки обыскала тайные и вполне открытые уголки, также не забыла снять слепки практически со всех замков, чтобы к ним можно было подобрать ключи: шпилька, к моему огорчению, выручает далеко не всегда. Мне даже удалось тайком передать слепки слесарю и в самое короткое время получить ключи от всех замков, так что теперь я могла передвигаться по усадьбе Таспов как у себя дома. Когда все мои основные – и тайные – обязанности были переделаны, я немного расслабилась, и возвращения исчезнувшего по прибытию на место напарника ждала почти спокойно – насколько спокойно можно ожидать встречи с чудовищем из ночных кошмаров.

Вампира не было три недели, к концу которых я уже начала изрядно нервничать, уж не случилось ли с ним чего. Всё это время он должен был обустраиваться, осматриваться и тщательно изучать работу принадлежащих Таспам ферм, мельниц и прочего имущества. Но вот он появился – как и все предыдущие встречи, одетый нарочито-небрежно (что очень шло к его внешности и манере двигаться), дождался, пока я переоденусь ко сну, и только после этого дал о себе знать деликатным постукиванием по стеклу. Сколько времени напарник незамеченным просидел снаружи на подоконнике – об этом я старалась не думать. Пришлось вставать, идти к окну, откидывать щеколду и делать приглашающий жест – без этого нелепого ритуала вампир наотрез оказывался входить в помещение, даже если днём его туда вносили в сундуке, а вечером он выпрыгивал в окно. Разумно объяснить свои требования он был не в состоянии, на каждый вопрос недовольно бурчал «так надо» и переводил разговор на другую тему.

– Не помешал? – спросил вампир, дождавшись, когда я усядусь обратно на кровать и запоздало закутаюсь в одеяло.

Мне оставалось только покачать головой, скрывая за ставшим привычным смущением вздох облегчения. Всё-таки пришёл, всё-таки с ним ничего не случилось. Всё-таки не бросил!

Бросит он, как же… Привязался – всю жизнь не отвяжешься. Вслух я сказала только:

– Нет, конечно, я тебя ждала, и давно. Разве ты можешь мне помешать?

– Ну, мало ли, – ухмыльнулся не-мёртвый. – Достала?

Я кивнула и молча показала, где спрятала ключи. Привлекать к себе внимание разговором в неурочный час, так же как и рыться в вещах, отбросив скрывающее меня от жадных взглядов напарника одеяло, не было ни малейшего желания. Напарник проказливо улыбнулся.

– А в целом как ты можешь суммировать свои впечатления, Кати?

Я вздрогнула, услышав из его уст это чужое и чуждое мне имя. Потом открыла рот, намериваясь отвечать, и тут же закрыла. Опасливо покосилась на дверь, потом умоляюще – на напарника. Подробный рассказ займёт всю ночь, а короткий…

– Я тебя слушаю, – неумолимо напомнил вампир.

Я вздохнула, нимало не-мёртвого этим не разжалобив, и приступила к рассказу. Обобщать и суммировать у меня пока ещё выходит плохо, возможно, вся беда в том, что этому не научишь ни личным примером, ни вампирическим внушением. Финансовое положение Таспов, отношения в семье и, отдельно – отношение каждого из родственников к Аманде Рофан. Дата приезда жениха Аманды, сколько с ним приедет слуг, и где их всех собираются разместить. Расположение комнат, количество тайников и сейфов, в том числе кодовых, к которым мне не удалось подобрать ключ, распорядок дня, привычки хозяина, привычки слуг, кто когда уходит спать и в котором часу поднимается, а также кто в семье, по словам прислуги и по моим наблюдением, отвечает за какую часть семейного дела. На середине рассказа я изрядно сорвала голос, перенапрягшись от длительного шёпота, а в глазах вампира заинтересованный блеск сменился голодным.

– Ты безнадёжна, Кати, – подытожил он добытую мной информацию, когда я полностью выдохлась. – Безнадёжна. Я начинаю жалеть, что за тебя поручился. Куда это годится? Никакой самостоятельности! Никого анализа! Как я, по-твоему, должен разбираться во всей этой белиберде?

Я умоляюще прижала палец к губам, но вампир и не думал понижать голос. Он подробно высказывал своё нелестное мнение о проделанной мной работе, начисто игнорируя все достижения и смакуя малейшую ошибку. Я зябко куталась в одеяло: осенней ночью более чем прохладно, из окна сквозило холодом, а комнаты для прислуги отапливались слишком уж скупо. Молча ждала, пока вампиру не надоест витийствовать. Слишком хорошо знала, к каким выводам намерен прийти мой напарник, и как мало я могу воспрепятствовать тому, что сейчас произойдёт. Не-мёртвый даже из вежливости не пытался скрывать голодный взгляд, который упирался в закрытое одеялом горло. Все похвалы и советы будут произнесены потом, равно как и чуть виноватое обещание не «злоупотреблять» моей кровью и больше не смотреть на меня как на сытное блюдо. Я сжала кулаки. Это надо пережить, это не так уж и страшно. Даже в чём-то полезно, пожалуй. Полезно, конечно же. Да, вот только для кого?

Как же я его ненавижу…

– Кати! – возмущённо перебил сам себя вампир. – Ты меня слушаешь?!

– Нет, – честно призналась я, зная, насколько бесполезно обманывать не-мёртвого. – Зачем? Ты и так всё решил, что я могу изменить?

– Дурочка, – засмеялся напарник, внезапно оказываясь рядом со мной. – Не смотри на меня так, ничего я тебе сегодня не сделаю. Я ведь обещал!

– В прошлый раз тоже обещал, – самым невежливым шёпотом проворчала я.

– На этот раз серьёзно. Не то время, глупышка.

Я хотела потребовать объяснений, но тут скрип старой двери заставил меня застыть на месте.

Вампир толкнул меня, опрокидывая на кровать, и дёрнул одеяло – так быстро, что к тому моменту, когда дверь полностью отворилась, я лежала, укутанная, как будто никто ко мне и не являлся этой ночью.

– Не спишь, Кати, деточка? – с фальшивой ласковостью обратилась ко мне излишне бдительная, как оказалось, экономка Таспов.

Я сонно уставилась на неё и помотала головой.

– Ещё нет, госпожа Прош. А вы?

– Не спится. Бессонница замучила, дай, думаю, прогуляюсь… – Серые глаза экономки привычно обшарили комнату, в которой никого, кроме нас двоих, не было. – Услышала голоса, решила заглянуть… проверить.

Последнее слово было произнесено с недвусмысленным нажимом; госпожа Прош и не думала скрывать свои подозрения.

– Голоса?! – недоумённо и даже обиженно переспросила я. – Отсюда?! Но… Госпожа Прош, я вас не понимаю! Какие голоса, о чём вы! Я же одна была!

– Вот именно, – подтвердила экономка, сверля меня раздражённым взглядом. Мой рассеянный, недоумевающий и чуть-чуть испуганный вид заставил женщину несколько усомниться в своей правоте. – Не голоса, – пояснила она. – Голос. Мужской голос.

– Мужской голос?! – в ужасе воскликнула я. – Я ничего не слышала. Как?.. Откуда?..

– Мне показалось, он доносился отсюда, – пояснила экономка. – Или из окна. – Её взгляд метнулся к приоткрытым ставням. – Ты, наверное, крепко заснула от свежего воздуха, и ничего не слышала…

– М-может быть, – растерянно согласилась я с высказанным предположением. – Но…

– Меня это беспокоит, – всё с той же плохо замаскированной в голосе интонацией угрозы произнесла госпожа Прош. – Нам лучше посмотреть, не прячется ли там кто и закрыть окно. Вдруг это домушник или, – тут она лукаво улыбнулась, – вампир.

«Или любовник» – хмуро докончила я про себя. Но послушно поднялась с кровати. Выкинуть меня из дому за постыдное поведение, не уплатив даже положенного жалованья – ну, как упустить такую возможность! Впрочем, обвинение в том, что я приваживаю воров, тоже устроило бы и экономку, и хозяев дома. Госпожа Прош неплотно прикрыла за собой дверь, прошествовала к окну и высунулась оттуда едва ли не по пояс.