Читать книгу: «Быть Человеком», страница 9

– А как же. И мы были не бесталанны. – Ответил Максим, выкладывая продукты на стол.

– Пора обедать, художники! Предлагаю это сделать в саду. – Надя посмотрела на Максима и Влада умоляющим взглядом.

– Конечно, в саду. – Кивнул Влад – Не в саду, я, пожалуй, отказался бы отобедать.

Когда голод и тревоги были вытеснены сэндвичами, салатами, жаренным на костре хлебом и развеяны тёплым, пахнущим зеленью ветром, все притихли. День переливался в вечер алыми волнами света, растекаясь по небу, листьям, травинкам, воздуху. Надя сидела, положив локти на стол и подперев ладошками лицо. Она смотрела на прозрачный пар, дрожащий над поверхностью чайной чашки немигающими слегка прищуренными глазами, как будто хотела увидеть что-то в замысловатой игре бесконечно меняющегося облачка.

Взгляд Максима скользил по верхушкам деревьев, горящих алым светом, будто свечи. В листве их разговаривали птицы.

– "Нам нужен Иисус, здесь, на земле; и я знаю, что он к нам идёт, а мы должны идти ему навстречу, взявшись за руки, помогая друг другу. Путь будет нелёгким, но, я верю в нашу светлую встречу!" – Почему-то вспомнилось ему. – Красивая утопия, вечные надежды на спасителя человечества. Однако, на трещотке невозможно сыграть Моцарта. – Мысленно произнёс он и посмотрел на Надю. Взгляд его осторожно заскользил по её каштановым локонам, выбившимся из узелка волос на затылке, как цветы из букета, рассыпавшимся по хрупким плечам. Он коснулся ямочек у её рта и удивился, что не замечал их раньше. Чайное облачко кружилось в волшебном танце, а Надя, будто смотрела сквозь него. Максим захотел заглянуть в её глаза, чтобы увидеть отражение того, чему она улыбалась, но вдруг тревога коснулась его сердца. Он повернул голову в сторону, где сидел Влад, и встретился с его пристальным взглядом. Поняв, что молодой человек наблюдал за ним, Максим покраснел и отвернулся.

– Устал я что-то. – Сказал Влад вялым бесцветным голосом. – Пойду спать. Незабываемых снов вам, друзья! – Он встал из-за стола и пошатнулся.

– Я провожу. Вам пора принять лекарства. – Поспешила ему на помощь Надя. – И вам пора отдохнуть. – Обратилась она к Максиму. – Я вернусь и наведу здесь порядок.

– Спокойной ночи. Я всё сделаю сам. – Пробубнил Максим, убирая посуду со стола и поглядывая исподлобья на уходящих. – Чем это я так расстроен? – Сказал он себе мысленно. – О работе, Максим Максимыч следует думать. О работе! Завтра утром в институт, дел накопилось уйма, а вы в облаках витаете.

Оказавшись один в маленькой уютной детской, Максим сел на небольшой кожаный диван и огляделся. На него смотрели игрушечные медведи, обезьяны, зайцы и будто спрашивали: Ты кто и зачем?

– Зачем? – Повторил он. – Я и не знаю, зачем.

Вопросы закружились в его голове:

Почему я поверил совершенно незнакомому человеку?

Почему я не обратился в полицию?

Что делать дальше?

Что значит всё, что со мной происходит?

Максим не находил ответов и не понимал себя. Он вытащил из бокового кармана револьвер и положил его под подушку и в это мгновение, ещё не разжав пальцы вокруг его холодной рукоятки, отчётливо представил, как давит указательным пальцем на курок, как кусок свинца летит и через мгновение входит легко, как в масло, в чью-то грудь, пронзает сердце; как оно, вздрогнув, трепещет в агонии, как стрелка времени, бежавшая до сих пор по кругу чьей-то жизни, остановившись, ещё покачивается раз, другой, третий и останавливается навсегда.

– Что за чушь!? Что за душещипательные картины? Я сделаю это, если будет необходимо. Добро в этом мире – меньшее из двух зол в данной точке пространства, в заданной системе координат.

Он подставил стул под ноги, пожелал спокойной ночи всему игрушечному зоопарку, опустил голову на подушку и погрузился в неспокойный чуткий сон. Не известно, сколько времени он провёл в блуждании между забытьём и бодрствованием. Вдруг совсем рядом раздался скрип, словно кто-то присел на старый расшатанный стул. Максим вздрогнул, открыл глаза и в шагах двух от себя увидел фигуру сидящего человека. Рука Максима скользнула под подушку, пальцы сжали рукоятку оружия, указательный – опустился на спусковой крючок. Через мгновение ветер, прыгнувший в раскрытое окно, приподнял лёгкую занавеску и лунный свет, хлынувший в образовавшуюся щель, осветил сидящего. Это был старик. Длинные седые пряди волос его были в беспорядке рассыпаны по слабым узким плечам, белая косматая борода закрывала большую часть лица и тела. Худые, костлявые руки лежали на коленях, подрагивая. Однако, всё это было как-то неясно, нечётко, второстепенно и казалось лишь обрамлением чего-то более важного. Приглядевшись, Максим испытал волнение, подобное тому, какое испытывает человек, поднявшийся на горную вершину и смотрящий вниз с головокружительной высоты. Под густыми нависшими бровями пронзительным светом блеснули глаза старика, и он вспомнил их.

– Кто вы? – Спросил Максим, чувствуя, что взгляд гостя тяготит его.

– Я? Я это ты. – Ответил старец каким-то глухим, словно издалека голосом. – Ещё я тот, с кем ты разговаривал, когда судьба посылала тебе испытания, кто тебе не давал покоя, о котором ты так мечтал. Ты, как и большинство людей строил стену, чтобы закрыться ею от себя, от мира, в котором живёшь, а я её раскачивал. Она однажды рухнет. То, что было скрыто за ней, чуть не убьёт тебя. Однако, ты выживешь, выкарабкаешься из-под развалин и больше не будешь строить стен. Я пришёл, чтобы сказать тебе об этом.

Сумерки в комнате начали бледнеть, и в глаза Максима вдруг брызнул яркий свет. Он зажмурился. За окном еле слышно свистнула птица. Ей ответила другая. Третья застрекотала, громко, призывно и, тишина треснула. Бисер звуков зазвенел, рассыпаясь и искрясь. Максим открыл глаза и осмотрелся. Игрушечные медведи, обезьяны, зайцы с интересом смотрели на него, словно спрашивая: что случилось?

– Галлюциноз. Так, по-моему, это называется. – Максим потёр виски, пытаясь успокоить бегущее, спотыкающееся сердце. – Так хочется проснуться в своей кровати. Хочется работать. Хочется жить, как прежде, но с каждым днём всё, что было до, всё более и более ломается, а, что будет после – неизвестно. Но, зачем мне это надо: сражения с ветряными мельницами? Я не Дон Кихот. – Он посмотрел на часы. – Пора в институт, Максим Максимыч. Хватит ныть.

Глава XVIII

Этой ночью Надя, убаюканная шёпотом кузнечиков, тихими шагами настенных часов и мыслями о том, что всё, наконец, налаживается, спала так крепко, как давно не удавалось.

Однако, Владу не спалось. Он не раз обходил комнату, приютившую его этой ночью, не раз прикасался ко всем её обитателям: к кружевным занавескам на окне, к лепесткам бегонии на подоконнике, к вазе на столе, к кисточкам на скатерти. Его руки скользили по ситцевой простыне на кровати, по узорам на пухлых подушках. Всё здесь казалось ему знакомым, но не цветом, не формой, а теплом, которое излучали эти незатейливые вещи; таким теплом, которое водится только в счастливых домах. Его сердце помнило это тепло и многие годы тосковало по нему украдкой, а сейчас и радовало себя, и мучило воспоминаниями. Небо за окном уже светлело, когда Влад, совершенно обессилив, присел на кровать.

– Вот и надышался. – Прошептал он. – На всю предстоящую вечность надышался.

Он опустил голову на подушку, закрыл глаза и увидел себя, таким, каким помнил по старым фотографиям – худеньким, светловолосым, задумчивым мальчиком. Он рисовал солнце. В правой руке его была кисть, в левой – многоцветная палитра. Нарисованное солнце было похоже на жёлтую астру, длинные пушистые лепестки которой тянулись по синему небу к земле, к большому человеку и маленькому рядом с ним. Где-то играла музыка. Её звуки становились всё громче, всё ближе и, наконец, коснувшись грани между сном и явью, разбили её. Влад открыл глаза и огляделся. Свет, ещё мгновение назад сиявший в его глазах, потух.

– Время не кинолента, обратно не прокрутить, – сказал он с горькой усмешкой, – но, что это за дивные звуки?!

Влад поднялся с постели, оделся и вышел из комнаты, двигаясь навстречу музыке. В конце тускло освещённого коридора сиял дверной проём. Влад вошёл в него и оказался в просторной, залитой солнечным светом комнате. Надя сидела за роялем. Её пальцы скользили по клавишам с нежной любовью. Увидев Влада, она улыбнулась и, как девочка, подбежала к нему и взяла его руки в свои ладони.

– Как вы спали?

– Это было чудесно. – Сказал Влад, глядя в сторону рояля. – Что вы играли?

– Так, утренние фантазии.

– Сыграйте ещё.

– Непременно, Влад. Я ещё не раз сыграю вам, но сейчас пора завтракать и принимать лекарства.

Надя потянула Влада за руку, направляясь к выходу. Он, не хотя, повиновался.

После завтрака они вышли в сад. Сияющая прозрачность воздуха, высокое небо, близость девушки, как вино, закружили голову Владу. Он покачнулся.

– Осторожно. Давайте присядем. – Надя посмотрела на него с тревогой.

Они сели на скамейку под старой липой. Влад улыбнулся, вспомнив свой сон, и огляделся. Лопухи вытягивали свои головы из-под травы. Вокруг завивались какие-то пёстрые колокольчики.

– Как симпатична здесь жизнь. В этом краю не о чем сожалеть, стыдно печалиться. Здесь невозможно быть несчастливым. Во всяком случае, так мне кажется сейчас. А ещё мне кажется, что это уже было со мной когда-то, где-то. Может быть, в другой жизни?

– И будет, Влад. Так будет всегда. А теперь мы будем сажать цветы. Как вы на это смотрите?

– Положительно. – Влад тряхнул головой, пытаясь освободиться от волнения, охватившего его.

Они подошли к клумбе.

– Я купила цветочную рассаду, фиалки.

Надя опустилась на колени, взяла совок, сделала им углубление в земле и протянула руки. – Дайте мне, пожалуйста, сиреневую.

Влад взял осторожно двумя руками цветок и протянул его девушке. Надя обхватила руки Влада с фиалкой и опустила их в лунку. Её волосы коснулись его щеки. Запах их горячей волной захлестнул его сердце. Оно забилось так часто, что Влад вновь почувствовал головокружение.

– Не думал я, что сажать цветы так сложно. – Пожалуй, я отдохну. – Он прилёг на траву. – Чем я только не занимался с девушками, но фиалки сажать не приходилось, – Продолжил он, прикрывая иронией своё смущение, – так что опыта в посадке цветов – никакого.

– Не беда. Я справлюсь. Цветок, который вы посадили, будет в центре клумбы. Остальные я рассажу сама. – Сказала Надя, будто не замечая тона Влада. – Я очень люблю цветы. Мне кажется, что в них – любовь… – Она замолчала, вдруг смутившись, но тут же продолжила. – Да, любовь всех когда-то живших людей. Я знаю, что вы не любите этого слова, но для меня оно очень много значит.

– Ну, да! А зло, должно быть, прорастает мухоморами и поганками. Выходит, Надя, я с вами тут любовь развожу? То есть, рассаживаю. – Влад с многозначительным видом поднял брови. – До чего же я докатился! У меня – ощущение, что мы с вами играем в куклы. Но самое страшное не это. Самое страшное, что мне это нравится. – Влад замолчал. Насмешливое выражение его лица сменилось задумчивостью. – Вы помните мой дом? – Спросил он вдруг, приподнявшись, опираясь на руку и устремив на Надю потускневшие глаза. – Мы вместе с ним однажды потеряли самых близких людей. Мы осиротели, сломались, но мир вокруг нас оставался прежним. Он веселился, смеялся, оглушал своим смехом. Мне тогда он показался прогулочным катером, украшенным гирляндами огней, переполненным пассажирами, которые ели, пили, веселились, любили; а между тем, кто-то падал за борт, кому-то помогали это сделать. Однако, ничто не омрачало общего веселья. Ещё я увидел себя среди этих пассажиров и понял, что мне с ними больше не по пути. Что было дальше, вы знаете. Я жил только воспоминаниями. – Влад снова лёг на землю. – Не удивляйтесь, что меня вдруг потянуло на откровения. Сегодня – особенный день. Мне, пожалуй, надо исповедоваться перед кем-то. Кроме вас – больше не кому. По завещанию деда я унаследовал небольшой капитал, а ещё рукопись. О ней рассказал мне отец, но, где была спрятана тетрадь, не знал даже он. Мать какое-то время опекала меня. Я получил хорошее образование. История с рукописью пугала и влекла меня одновременно. Потому, возможно, я увлёкся биологией. И в школе, и в институте достиг больших успехов в изучении этой науки. Но в какой-то момент я стал чувствовать постоянное присутствие кого-то за моей спиной. Сначала я думал, что это – плод моего воображения, но, обнаружив однажды случайно у себя в доме подслушивающие устройство, я понял, что мои подозрения были ненапрасные. И вот тогда, возможно, сказались пережитые в детстве потрясения, а, возможно, я попросту оказался трусом, но меня стал преследовать страх. Моя и без того надломленная жизнь, сломалась окончательно. Ночью меня мучили кошмары, я стал раздражителен, боялся выходить на улицу, потому, естественно, перестал посещать институт. А дальше. Дальше было ещё веселее. Один мой знакомый, узнав о моих проблемах, посоветовал мне заменитель счастья! Мне тогда было двадцать четыре года, и я не знал, как жить дальше. Знакомый мой не обманул меня. Я действительно на какое-то время позабыл о том, что я хронический неудачник. Но «счастливым» я почувствовал себя позже. Сначала после трёх лет непрерывного приёма рекомендованного мне лекарства от невезения, я влез по уши в это дерьмо. Сначала был только кайф. Затем вслед за кайфом стали приходить кошмары. Страшная пытка, придуманная людьми. Представьте. Адская боль кромсает вас изнутри, режет на куски, и вы, чтобы заглушить эту боль, впиваетесь зубами в собственное тело, грызёте ненавистную, мучающую вас плоть. Лечение практически не помогало мне. Я тогда пытался найти спасение в книгах. Я буквально глотал их, как умирающий от голода зверь – добычу, которая не могла его насытить, потому что не имела ничего в пользу жизни. До сих пор я был уверен, что весь мир дан мне в награду. Мне казалось, что я и он были всегда. Я помнил себя раскалывающим острым камнем крепкую скорлупу ореха. Я видел себя летящим меж звёздами. Нет, я не был мечтателем и фантазёром. Я даже не думал о том, что только что наговорил вам. Я чувствовал это, как руки свои, как сердце. И, как собственное тело, я не делил этот мир на «со мной» и «без меня». Но тогда вдруг всё сломалось и рассыпалось, превратившись в пыль. Меня больше не было. Я сам себе, прошлый, стал чужим. Я понял, что жизнь – чья-то злая шутка, как та наживка на крючке для рыбы. Её заглатываешь, радуясь подарку, а чья-то крепкая рука, выдирает её из тебя со всем твоим нутром. – Влад с тревогой посмотрел на Надю. – Простите. Я вас не напугал?

– Нет. Я хочу знать всё о вас. Вы столько пережили, столько поняли и потому чувствуете и понимаете так глубоко, как дано немногим. Вы мудрый человек и очень сильный, и я надеюсь многому у вас научиться. Говорите! – Надя тряхнула головой, и каштановые локоны, выбившиеся из узелка волос, упали на её смеющееся лицо.

Влад поднял брови. Глаза его улыбались. – Оценки, конечно, незаслуженные, но всё равно, приятно. – А знаете, я сейчас увидел вас маленькой большеглазой девочкой с двумя косичками. А вы представьте меня белобрысым молодым человеком лет пяти. Жаль, что мы не встретились в этом белоснежном возрасте. Я показал бы вам мои игрушки – целый зоопарк из плюшевых медведей, бархатных зайцев, лисиц, белок; резиновых черепах и крокодилов. А ещё города из лего и многое другое, такое же симпатичное. Родители никогда не покупали мне ни стрел, ни шпаг, ни пистолетов, ни оловянных солдатиков. Я никогда не играл в войну, быть может, потому не пользовался уважением у моих мужественных сверстников. Я нигде и никогда не был "своим парнем". Меня это мучило сначала, но потом я привык. Мы все приходим в этот мир, никому не желая зла, и рисуем в своих первых рисунках лишь небо, солнце, цветы; но потом, взрослея, дорисовываем меж ними друзей и врагов. «Почему мы теряем ангельское?» – Так вы сказали однажды. Действительно, почему?

Тут Надя подняла голову и подставило лицо тёплому солнечному свету, струящемуся сквозь зелёные кружева листвы.

– Как вы думаете, для чего восходит солнце? – Тихо спросила она.

Влад посмотрел на неё пристальным долгим взглядом, словно пытаясь понять, что значил для неё этот вопрос.

– Во-первых, – произнёс он, наконец, с улыбкой, – хоть это и прозвучит банально, чтобы не сломались часы, однажды кем-то заведённые. Каждый винтик в этом мире должен работать ровно столько, сколько ему отведено быть.

– А во-вторых? – С нетерпением спросила Надя, устремив на Влада серьёзный, полный задумчивого внимания взгляд.

– Во-вторых. – Влад сделал паузу, словно подбирая слова. – Во-вторых, думаю, чтобы рассказать нам правду о нас. Каждому человеку – рассказать правду о нём. Это не всегда – приятный разговор, но необходимый. В этом я уверен. Ведь кто-то должен говорить правду в этом мире!

– Как это верно. – Тихо сказала Надя. – Как это верно! – Повторила она уже громче. – Чтобы рассказать правду о нас. Чтобы я… – Она почему-то смутилась.

– Чтобы вы улыбались ему. – Помог ей Влад, глядя на девушку тепло и бережно. – И ещё. – Он убрал со лба светлую прядь волос, и Наде показалось, что в его голубых глазах засияло солнце. – Я думал над вашими словами о Христе, и вот, что надумал. Люди оплакивают Иисуса, распятого более двух тысяч лет назад, но человеческий мир продолжает распинать его в каждом родившемся ребёнке. Однако, я верю; нет, я знаю, что вы спасёте его в подаренном вам судьбой малыше, что… – В этот момент звук подъехавшей машины прервал его. – А вот и Максим. – Влад встал и подал руку Наде.

Глава XIX

В этот день Егор находился в состоянии невероятного подъёма. Сознание, что он, рискуя, спасает жизнь своих друзей, щекотало нервы. Он ощущал себя почти Джеймсом Бондом. Изменились его взгляд, походка, интонации. Подчинённые и друзья смотрели на него с недоумением, спрашивали, не случилось ли чего, но герой наш лишь многозначительно улыбался. Исчезли все достопримечательности его яркой персоны: весёлость, словоохотливость, исключительный аппетит. Егор был неразговорчив и очень сосредоточен, настолько сосредоточен, что всем, кто смотрел на его лицо, казалось, что он перемножал в голове шестизначные цифры. Он был готов ко всему. Вероятно, потому, когда к нему по дороге на стоянку машин преградили путь двое мужчин очень крепкого телосложения, он совсем не удивился.

– Есть разговор. – Сказал один из крепышей с неандертальским лицом. – Садись в машину. Покатаемся.

Вид говорящего убедил Егора в том, что сопротивление бесполезно, и он покорно направился вслед за ним. Шествие замыкал второй атлет – темнокожий верзила. Он был на голову выше своего коллеги, казалось, что от каждого шага этого гиганта содрогалась земля. Неандерталец сел за руль. Гигант приземлился рядом с Егором. Он положил левую руку на его плечо, правой рукой извлёк из кармана куртки нож и стал крутить им перед лицом Егора.

– Где Надежда? – Спросил он низким хриплым голосом. – Только, без трёпа. Я это не люблю. А то я отрежу тебе язык. Сначала. А затем всё остальное. Понял?

Осознав ещё раз бесполезность сопротивления, а также непредсказуемость его новых знакомых, Егор почувствовал такой бурный приток энергии, какой он испытывал очень давно, быть может, в юности, когда бывало, влюблялся с первого взгляда, а в его душе в этот момент проснулся великий актёр. Глаза его округлились, губы задрожали, он тяжело и шумно задышал.

– Господа. – Прошептал Егор. – Вас должно быть наняла моя жена. Она во всех моих знакомых женщинах видит любовниц. Клянусь, Надежда Белик – лишь коллега по работе.

– Где она?! – Заорал темнокожий и приставил нож к горлу Егора. – Мне – всё равно, с кем ты спишь! Идиот! Где девка?! Повторяю – без трёпа!

– Ох! – Застонал Егор.

– Ну! Скотина! Говори! А не то, я порежу тебя на куски!

– Я… Я видел её последний раз неделю назад. Навещал в госпитале. Но это была совсем безобидная встреча. Совсем. Поверьте!

– Ты, хряк волосатый! – Захрипел монстр и стал давить на клинок. Из-под острия по шее Егора потекла тонкая струйка крови.

И тут вдруг раздался клокочущий звук низкой тональности, очень знакомый и очень откровенный. Затем салон машины наполнился трудным для восприятия запахом.

– Фууу! – Что там у вас? – Раздражённо произнёс неандерталец и поспешно открыл окно.

– Мне бы – по нужде. – Простонал Егор. – Аах! Мочи нет терпеть!

– ..!!! – Нецензурно выразился темнокожий и тоже открыл окно. – Останови машину! – Крикнул он своему напарнику.

– Слушай внимательно, толстая свинья! – Сверля Егора чёрными, как уголь, глазами, прохрипел темнокожий – Я бы тебя кончил сейчас с превеликим удовольствием, но мне нужна твоя подружка! И ты её найдёшь. Я уверен, а, чтобы ты поспешил, твоя семья пока поживёт у нас, но знай! Долго ждать я не люблю. Даю тебе два дня. Если через два дня девку не отыщешь, я твою семью… А Наденьке передай, что мне рукопись нужна. Очень! Пусть захватит! Возьми вот номер телефона. – Верзила вытащил из кармана нечто, похожее на визитную карточку и вложил её в руку Егора. – Как всё закончишь – позвони. Понял, гад?! – Заорал он.

– Да. – Прошептал Егор. Лицо его выражало величайшее напряжение. Вдруг, в глазах появилось выражение ужаса. – Ой! – выдохнул Егор. – Мне бы – по нужде.

– Ааа! – Завопил темнокожий. Он с трудом, уперевшись левым локтем в живот Егора, открыл боковую дверь с его стороны и стал выталкивать его из салона машины. – Пошёл! Пошёл!!! Превратил машину в сортир! Да, помни, что я тебе сказал! – крикнул он, когда Егор оказался на улице. – Чёрт! Не машина, а газовая камера. Подышу свежим воздухом. – Он вышел из машины и с отвращением посмотрел вслед удаляющемуся Егору.

Егор же в это время стремительно двигался вдоль шоссе. Так стремительно он не носил своё тело уже, наверное, лет пятнадцать. Зайдя за угол здания, он обернулся и, не увидев ничего подозрительного, вытащил из кармана телефон и набрал номер жены. Однако, ему никто не ответил. Впервые за этот день Егор испытал чувство страха. Он, не раздумывая позвонил Максиму и пересказал всё пережитое.

Глава XX

– Что это? Что за криминальные страсти, как в дешёвом боевике? – Думал Максим, всё более разгоняясь по трассе в направлении Глендела. – Я не имел права вовлекать в эту историю семью Егора. Должен был предвидеть последствия. Но как? Всё произошло слишком неожиданно. К тому же я не органы правопорядка и не служба спасения. Я этому не учился. Каждый должен заниматься своим делом. – Неприязнь к Владу вновь напомнила о себе. – Правдоискатель, одержимый бредовой идеей изменить мир! – С сарказмом произнёс он вслух. – Мир не переиначить, он будет идти своей дорогой, а каждый человек должен идти своей.

– Не обманывай себя. – Прозвучало где-то так неожиданно, что Максим вздрогнул. – «Я тот, кто говорил с тобой, когда судьба приносила тебе испытания.» – Вдруг вспомнились ему слова, услышанные минувшей ночью, а невидимый собеседник продолжал. – Человек всегда часть, и никогда – единица. Он крошечная деталь гигантской мозаики, и есть лишь два пути вписаться в общую композицию: подпилить собственные грани, дабы чувствовать себя комфортно в предназначенном судьбой «гнезде», либо попытаться откорректировать конструкцию, подогнав под собственное «Я». Тот, кому не удалось ни то, ни другое, обречён вылететь из общего сюжета.

Когда стена, которую ты так старательно возводишь между собой и миром людей, рухнет, ты увидишь, что все мы узники и тюремщики одновременно, мы самоубийцы, мечтающие о вечной жизни, мы звери, скулящие о любви между кровавыми трапезами. Мы искренние лицемеры. Мы парадокс парадоксов. Мы абракадабра, понять которую можно, лишь лишившись рассудка.

Максим тряхнул головой, решив, что погружается в сон. – Только этого не хватало: уснуть за рулём.

Он попытался максимально сосредоточиться на дороге: пристально всматривался в дорожные знаки, встречные автомобили и старался запомнить. Он был на чеку и безжалостно выдёргивал всякую случайно залетевшую мысль, желающую укорениться в его мозгу. Максим представлял её этаким сорняком, который он хватал за дерзкий чуб и казнил. Он так увлёкся этим процессом, что не заметил, как оказался у дома, который покинул ещё недавно утром.

– Я всё улажу. – Сказал Влад, выслушав его. – Как связаться с этими господами? Они дали телефонный номер?

Максим вытащил из кармана блокнот, вырвал из него листок и передал его Владу.

– Мне необходимо несколько минут. – Произнёс тот вялым голосом и направился к дому тяжёлой, шаркающей походкой. Он вновь был похож на старика.

– Господи. – Прошептала Надя. – Что же делать?

– Рукопись надо отдать. Другого выхода нет. – Максим взял Надю за руку. – Вам лучше вернуться в свою комнату. В саду небезопасно.

Уже спустя пятнадцать минут автомобиль Максима стремительно мчался в направлении Кливленда, где на окраине города должен был состояться обмен жены и детей Егора на рукопись. По просьбе Влада была сделана остановка в местечке Хост. Молодой человек вошёл в старое, заброшенное здание и вернулся минут через десять с портфелем. Устроившись на своём месте рядом с Максимом, он с облегчением вздохнул. – Подарок я купил! Осталось передать его имениннику. – Затем Влад вытащил из портфеля блокнот и ручку и что-то торопливо начал писать. Периодически он останавливался и с отрешённым видом смотрел в боковое окно. Временами задумчивое выражение сменяла улыбка и тогда лицо его преображалось, как выцветшая чёрно-белая фотография под действием красок и мастерства художника.

– Какое замечательное небо сегодня! – Произнёс он, наконец, каким-то особенно радостным голосом. – Или небо похорошело, или я изменился в лучшую сторону?.. Ещё минут десять, и будем на месте.

– Может быть, всё-таки стоит обратиться в полицию? – Спросил Максим.

– Вас смутили мои мысли о небе? – С насмешкой спросил Влад. – Напрасно. Просто осуществился коварный план Нади. Я почувствовал вкус жизни. Но это никак не помешает мне завершить партию в начатой игре. Всё будет хорошо! Даже лучше, чем вы думаете. Зло будет наказано. Ваш господь, Надя, разрешает наказывать зло?

– Не шутите так. – Тихо ответила она.

– Я понял и постараюсь всё сделать быстро и безболезненно для зла. А, вот мы и приехали! – Влад открыл боковое окно. – Какое прекрасное место для интимных встреч! Никого и ничего, как в моей жизни. – Он взглянул на часы. – Ещё пять минут. Продолжаем разговор, как говорил великий Карлсон, который живёт на крыше. – Он посмотрел на Максима. Однако, тот молчал. – Никто не хочет говорить, а меня, представьте, прямо распирает от желания поболтать. К чему бы это? Итак. На днях мне не спалось. О чём только я не думал: о том, что дому моему, наверное, очень одиноко без меня; о том, что давно не поливал деревья в саду, которые посадил когда-то с дедом и отцом; о том. – Влад замолчал, но спустя несколько секунд продолжил. – О том, что Надя очень красива, а Максим имеет гораздо больше шансов понравиться ей, чем я.

Максим кашлянул и провёл правой рукой по макушке, а Влад продолжал. – Небо в окне сначала было в горошек, а потом начало розоветь; и всё в комнате словно наливалось розовым соком, и я вместе со всем, вероятно, тоже наливался и розовел. Почему я так решил? Потому что в голову мою стали приходить странные мысли. Я вдруг понял, что всё так хреново в человеческом мире не потому, что люди плохи, а потому, что они не ведают, что творят. Правда, до меня это уже сказал Иисус на кресте, но в тот момент я как-то забыл этот факт. Люди не ведают, что творят, – сказал я себе, – как и подавляющая часть Вселенной и всего земного, как водоросли, лишайники, как мохо-, рако-, пауко– и человекообразные. Не ведают, как и То, что сотворило всё это сообщество «Не знающих что». Я так явно всё это представил, так явственно осознал, что сразу всех и простил, и пожалел. Но всё это – не про вас. Потому что вы, я верю, ведаете или стремитесь ведать, то есть мыслить, понимать, знать. И это следующее моё откровение. Ну, а теперь – резюме. – Влад протянул руку Максиму. – Благодарю вас за то, что однажды завернули в моё одинокое жилище. Существование таких людей, как вы в нашем мире, доказывает, что всё – не так безнадёжно, как порой кажется.

– Спасибо. – Максим ответил рукопожатием, пристально глядя в его глаза.

Правая половина лица Влада судорожно дёрнулась. Он отвёл взгляд.

С минуту молодой человек молчал, как будто решаясь на что-то. Наконец, он повернулся к Наде.

– Вы выиграли наше пари! Я открыл для себя, что жизнь бывает местами даже очень симпатична, а люди – милейшие создания, пока не роятся, не стадятся, не собираются в стаи. «Z» – Ваше. Однако, признаюсь, в том виде, в котором вы изъяли его у меня, оно не опасно. Это лишь промежуточный продукт, одна из ступеней в моём эксперименте. И всё таки, я советую вам его похоронить. Закопайте метра на два в землю, без надгробий и памятников, без опознавательных знаков, чтобы никогда не найти. Пусть живёт этот мир, если он вам так дорог. Правда, «Z» – не единственная и не самая страшная угроза его жизни.

– Подъехала машина. – Сказал Максим.

На расстоянии примерно ста метров, на открытом пространстве пустыря остановился чёрный «Мерседес».

– Пора. – Влад положил в карман боковой дверцы машины связку ключей. – Это – от моего дома. Заглядывайте туда, неизвестно, сколько и куда я буду путешествовать в этом мерсе.

– Влад. – Произнесла Надя, но молодой человек перебил её.

– Удачи Вам! – Он поспешно открыл дверь и вышел из машины.

– Влад! – Крикнула Надя, но тот даже не обернулся. – Он не вернётся. – Надя посмотрела на Максима умоляющим взглядом. – Пожалуйста, остановите его.

– Это невозможно. –Жёстко прервал её Максим. – Всё ли правильно я делаю? – Этот вопрос, как топор, вонзился в его сознание, разрубив его на "за" и "против". Сердце замерло, а потом сорвалось и побежало, сотрясая землю, толкая болью в виски.

Влад шагал уверенно, так, как давно уже не мог ходить; как будто какая-то невидимая сила поддерживала его. Когда до «Мерседеса» оставалось метров десять, он остановился и взглянул на небо. Из машины вышли двое мужчин. Один из них открыл заднюю боковую дверь и выпустил женщину и двух мальчиков. Влад махнул им рукой в сторону машины Максима. Женщина с детьми побежали. Молодой человек стоял до тех пор, пока не убедился, что жена и дети Егора в безопасности. Затем он в сопровождении двоих подошёл к «Мерседесу». Один из них грубо втолкнул Влада в салон. Машина сорвалась с места и, быстро набирая скорость, стала стремительно удаляться. Спустя минуты три раздался оглушительный взрыв. Максим сидел неподвижно. Ничто не изменилось в его лице. Он знал, что это произойдёт, как нечто неотвратимое, непоправимое, как приговор себе самому.