Читать книгу: «Кабинет психолога. «Хроника кабинета психолога»», страница 3

Прочитав «Сто лет одиночества», я провела тонкую параллель между героями Маркеса и семьёй одноклассницы: не стало одного человека – вымер весь род. Несколько поколений держатся на одном человеке. Род сначала вымер духовно, нравственно, именно нравственно они начали катиться в пропасть. Но почему? Ведь всю свою сознательную жизнь они жили в чистоте и заботе, так почему порядок во всём не стал частью их самих? Возможно, в их доме всё держалось на озлобленности и страхе. Они все были очень одиноки, каждый – сам по себе. Бабка всё везла на себе и держала в своих руках на злости, пока были силы, а когда она ослабла – единственная дочь выкинула её в окно (в прямом смысле). Их жизнь была неправильной – в доме была чистота, но никогда не было духовного порядка. Одноклассница была сама по себе хорошая девочка, но она всегда жила оглядкой, всего боялась… Не было у неё своего мнения – отняли в детстве, не было и характера: вот как важно иметь характер, чтобы быть личностью. Сколько я её помню, она никогда не была личностью, не дали.

Но вернёмся в школу. Через три года Валентина Семёновна выпустила нас в четвёртый класс и началась средняя школа – это был ужас. Если начальная школа была для меня идеалом, когда не задаёшь вопрос «зачем», то средняя школа была наказанием, сущей каторгой. В основном я была предоставлена сама себе: со мной никто не делал домашнее задание, никто не ждал дома, и редкий учитель в школе был мне интересен. К тому же в девять-десять лет я поняла суть семейного положения: ощутила всю тяжесть развода родителей, у меня началась депрессия – меня ничего не радовало.

Единственная из учителей – Нина Александровна, которая преподавала английский, – обратила на меня внимание: однажды после урока попросила меня остаться в классе и поинтересовалась, почему я не смеюсь, когда смеётся весь класс. Я ответила, что мне совсем не смешно, не хотела ничего объяснять. Она посмотрела на меня и ничего не сказала. Уверена: англичанка поняла, что у меня это очень глубоко. Я не смеялась несколько лет и всегда ждала отца, но он приезжал всё реже и реже.

Развод родителей испортил мой характер, я быстро повзрослела и озлобилась, часто была со многими на грани порчи отношений. Меня никто не учил тому, что такое хорошо и что такое плохо. Ребёнку, как в менеджменте, необходимо планировать его время, ставить задачи, фиксировать цели, контролировать, объяснять, давать обратную связь (хвалить-ругать). Это позволит скорректировать характер и воспитать отношения с миром и с самим собой. Но одно о себе могу сказать точно, характер у меня был всегда.

Ужас того времени заключался в том, что мне было плохо дома, но в школе было ещё хуже. Несмотря на свою нелюбовь к школе, я принимала активное участие во всех школьных мероприятиях, чтобы как-то занять себя: была пионервожатой, собирала металлолом, макулатуру. Меня награждали грамотами, были даже медальки. Посещала многие кружки и секции, часто их меняла, потому что быстро пропадал интерес.

В школе была удивительная учительница истории – Елена Карловна. Её урок всегда был для меня полётом фантазии: мы представляли себя то феодалами, то рабами, то царями… Я с большим удовольствием погружалась в историю и однажды сказала Елене Карловне, что у неё потрясающая фантазия. Учительница засмеялась и после этого разговора стала называть меня «моя фантазия». При встрече с мамой спрашивала: «Как там моя фантазия поживает?», даже спустя много лет после того, как я покинула школу.

В школе я придумала себе мир, в котором наша семья была в полном составе, и мы жили счастливо. Эта иллюзия спасала меня. Я рассказывала всем, как нам хорошо с мамой и папой, как весело и плодотворно мы проводим время. Но моя мама рассказала классной руководительнице, что отец ушёл от нас. Эта «классная» была из серии людей, от которых, если встретишь на улице, хочется отвернуться, стать незаметной. Она высмеивала всё, издевалась над нами. На её уроках я чувствовала себя ничтожеством…

Однажды она сказала при всём классе: «Что ты врёшь про отца, я всё знаю! Он давно не живёт с вами…» Это было сказано с такой злостью и удовольствием от того, что вывела меня на чистую воду, что я горько заплакала. Моя печаль была очень горькой: я не врала – это был мой мир. Эта старая учительница была ужасом моей школьной жизни. Она преподавала русский язык и литературу. Казалось бы, литература – такой предмет, который должен был её воспитать, сделать интересной, доброй, благородной, но… этого не случилось. Ни одного произведения, изучаемого на её уроках, не могу припомнить, как интересное открытие. В восьмом классе она наорала на Валерку Деева, а тот просто сказал ей: «Пошла на…..!» и вышел из класса. Одномоментно аудиторию накрыла страшная тишина, классная стала заикаться, но не нашла слов, чтобы ему ответить: поняла, что перегнула палку. Ни один из нас не сказал бы так в силу воспитания и страха перед ней. Прежде всего – страха, в котором она нас держала. Эта была старая бабка, всё её тело было морщинистое, руки тряслись, когда она тыкала своим кривым пальцем, указывая на кого-либо.

После общения с этой «учительницей» я научилась чувствовать человека в плане эмоционального комфорта рядом с ним. Я чётко ощущаю, КАКОВО мне рядом с человеком и нахожу причины этих состояний, почему мне хорошо или почему некомфортно. Привычной пыткой для «классной», которая обожала называть нас «тепличными цветочками», было публично, с издёвкой спрашивать у меня с подругой, «из какого мы модного зала вышли?!» В этот момент меня подмывало ответить в том роде, что, мол, тебя уж точно даже в коридор никто не пустят, не то что в модный зал, но я, конечно же, отмалчивалась. В ярость её приводили украшения на девочках, например, колечко на пальце. Тогда она трясла своим крючковатым пальцем, указывая на свое кольцо и упрекая, что та или иная девица надела кольцо «шишре» (именно так она говорила), чем у неё.

Однажды своему клиенту я сказала: «Я бы не хотела иметь такого друга, как ты. Рядом с тобой некомфортно». Позже он отметил, что я обидела его, но цели обидеть у меня не было, и я объяснила причину. Он провёл большую работу над собой, и теперь вспоминаю о нём с улыбкой на лице и радостью. Его зовут Дмитрием.

Ко мне на приём приходит много клиентов с историями, похожими на мою. Конфликт в семье, развод родителей люди несут тяжёлым грузом через всю свою жизнь. В детстве большинство детей придумывают свой мир и живут в нём – так легче выжить, не озлобиться и жить надеждой и мечтой. Если ребёнка заслуженно или незаслуженно обижать, каждый раз после говоря: «Прости, я больше не буду», он обязательно будет прощать и верить, что всё будет хорошо. Ребёнок уверен, если взрослый сказал, значит, так и есть. Но эту непоколебимую веру в лучшее легко разрушить, продолжая обижать и обманывать. Один из моих клиентов, который провёл своё детство и юность на море, рассказал, что его отец был горьким пьяницей, обижал жену и старую мать, у которой силой отнимал всю пенсию, чтобы купить спиртное. Ребёнком он не мог оказать отцу сопротивления и тогда придумал красивую легенду: всем рассказывал о подвигах отца – капитана дальнего плавания, в красивой морской форме покоряющего океаны с преданной командой моряков. В своих мечтах встречал отца-героя на высоком берегу вместе с мамой из дальнего рейса. В своём придуманном мире мой клиент любил отца и гордился им. Идеализировав своего недостойного родителя, он спасся, – стал замечательным отцом и хорошим мужем.

Но в своем воображаемом мире я не придумывала никому рангов, просто представляла, как нам хорошо от того, что мы вместе. В то время мой дядька работал в рыбоохране, и часто по выходным мы ездили на катере рыбоохраны куда-нибудь в дальний лес по грибы-ягоды. Тогда я всем рассказывала, как управляла штурвалом катера, что было правдой. С десяти лет я управляла автомобилем, обычно на загородной дороге. Бывало, при выезде из города нас обгоняла машина – все, как полагается: отец за рулём, мой скучающий одноклассник – на заднем сиденьи, я же в то время уже вовсю рулила по жизни.

Сейчас у меня есть «милый друг», ему уже за восемьдесят. У него есть семья: хорошая жена, дочь, рождённая, когда ему было шестьдесят. Он на пенсии и много пишет, изредка мы встречаемся за чашкой кофе. Недавно он прочёл свою новую работу «Рапсодия в эфире». «Милый друг» читает мне свои опусы по телефону. Когда он закончил чтение, я спросила его: «Вы очень одиноки?»

– Да, – ответил он, – я никому не нужен. Все мои друзья покинули этот мир, а дома каждый сам по себе.

«Милый друг» живёт в виртуальном мире, круглые сутки просиживая в интернете. Сначала он придумал себе человека, с которым они нужны друг другу, а потом нашел Её в Сети. Теперь посвящает ей стихи и ревностно «заботится» о ней. Он также напридумывал о ней всё до мельчайших деталей, как и я в своих детских мечтах, в том своём мире, где мама или отец заботливо укрывают меня тёплым одеялом и желают спокойной ночи. Мир грёз моих клиентов, их рассказы об одиночестве с раннего детства и мир моего «милого друга», где он накрывает свою подругу пледом, носит ей кофе в постель, ждёт встречи, ворчит, что она много работает и мало отдыхает, – это тот самый мир иллюзий, в который можно погрузиться в абсолютно любом возрасте, потому что он… спасает.

Знаете, как выглядит ещё одно одиночество мегаполиса? Лично видела. У него кто-то был раньше. Близкий ли, далекий, но был! Как вариант – родители, супруг, работа… Но в какой-то момент не стало. Оно живет за закрытой дверью год, два, можно сказать, пролезает в замочную скважину, чтобы выйти из квартиры незамеченным, но наступает момент, когда обессиленный и истощённый открывает дверь настежь. Соседи спрашивают: «Что случилось?»

Одиночество отвечает: «Меня ограбили…» Выясняется, что в «замочную скважину» пролезла «белочка», белая горячка: в квартире хаос, спит, как собачка на коврике на полу, стоять на ногах нет сил, одолели болезни, отсутствие еды… Соседей просит купить алкоголь и табак, при этом с деньгами у него все хорошо. Рассказывает приметы грабителей и указывает пальцем на кресло, рассказывая, что в нём сидит ещё тот… в маске… шерстяной… Соседи вызывают скорую, его увозят в больницу нормализовать состояние. И всё, соседи становятся врагами. Чуть позже он умирает за закрытой дверью, и соседи реагируют на запах, который становится невыносим…

Безмерно мало надо человеку —

Вода и хлеб,

Трава и снег.

И знать, что где-то

Ждёт…

Точно такой же человек.

(автор неизвестен)

***

Отец познакомил меня со своей женщиной. Какое-то время я скрывала наше знакомство от мамы: не хотела обижать, но всё открылось. Мама ругалась. У неё тоже были мужчины, и она стала редким гостем в доме на окраине, приходила только переночевать. Я хотела, чтобы она была счастлива, но, возвращаясь из школы домой, боялась переступить порог своего одиночества.

В этом доме у меня накопилось много страхов. Я мучительно ждала выходных, чтобы уйти к бабушке. Она была для меня спасательным кругом – окружила заботой, вниманием, контролировала в учёбе. Вплоть до четвёртого класса вестником обо мне у неё была «сорока», которую я всюду искала. У меня не возникало сомнений, что «сорока» прилетает к ней и всё-всё рассказывает: про оценки, поведение в школе… Чуть повзрослев, поняла, что «сорокой» была мама, которая сообщала всё по телефону.

С раннего детства время перед сном стало для меня особенным: накрываясь одеялом, мечтала – это был мой мир… Мечты стали традицией, особым ритуалом. И сейчас, перед тем как заснуть, я просматриваю, как на киноплёнке, сюжеты своих фантазий.

В детстве велосипед был сказочной мечтой: оказавшись в постели, я думала только о велосипеде, представляла, какой он красивый, как мчусь, чувствую скорость и ветер…

Также был период, когда я хотела умереть, только понарошку, чтобы мама обратила на меня внимание. Представляла себе, как лежу в гробу посреди нашей большой комнаты, а мама сидит рядом и плачет. На улице ночь, в комнате горит свет, и только мы вдвоём. В финале я должна была ожить, обязательно, а мама – обрадоваться. Мне было себя очень жалко, я чувствовала себя одинокой и никому не нужной. Со временем чувство жалости прошло, и на любой удар судьбы не вопрошаю, как один из моих клиентов: «За что? Почему именно я?!» – у меня нет особого отношения к себе. А одиночество стало моим спутником.

Один мой клиент в двенадцать лет пережил экзистенциональный (острый) опыт собственной смерти: представил, как его закапывают в могилу. В результате этого переживания потерял смысл в жизни: «Зачем всё это, если меня закопают?!» Собственные похороны длятся больше двадцати лет: он методично закапывает себя и отношения с близкими людьми. Мужчине тридцати пяти лет, но не способный принимать волевые решения в жизни: второй брак развалился, уволили с работы…

…Всё детство я занималась спортом на любительском уровне и, бывало, выигрывала на городских соревнованиях по лыжам. В шестом классе у нас была красивая игра в баскетбол – лучшая игра в моей жизни. Команда девочек нашего класса в школьном турнире заняла первое место. Лидерами в команде были мы с Леной, спортсменкой-разрядницей, остальные девочки были на площадке для количества. Лена жила в другом районе, далеко от школы, и в окне между уроками мы обычно шли ко мне – пообедать. Мне нравилось с ней жарить картошку. Мы готовили, ели, возвращались на занятия. В школе мы практически не общались, только здоровались, у нас сложились скорее деловые и приятельские отношения.

…Недавно Лена мне написала: «Наташка, знаешь, одно из моих очень уютно-тепло-кайфовых воспоминаний-состояний есть благодаря тебе и с тобой напополам. Это было в конце зимы или очень ранней весной, где-то в 4-м классе, точно не помню. Мы с тобой с умеренного морозца у тебя дома болтаем и едим невероятно вкусные яблоки, очень похожие на джонатан, но мельче и более густого вкуса. Как было ХОРОШО! Спасибо тебе. Это не единственное, но почему-то самое любимое».

Так вот: про яблоки ничего не помню, а вот жареная картошка в её компании была потрясающей!

…В городской газете печатали результаты прошедших соревнований, и моя фамилия иногда появлялась в списке победителей. Бабушка была счастлива, когда соседи приносили ей свежую газету и читали обо мне. Посмаковав в компании соседей мой успех, она убирала газету в сундук. Радость бабушки была моей мотивацией стараться во всём.

В выходной день, укладываясь спать на перине и прижимаясь к ней, я думала: «Только не умирай!» Где-то глубоко внутри меня был страх, что она может умереть ночью, когда мы вместе. Утром я просыпалась от запаха блинов, доносящегося с кухни, – в воскресенье мы завтракали горячими блинчиками. Во второй половине дня бабушка провожала меня домой. Мы ходили одним и тем же маршрутом: читали молитву и заходили в кафе купить пирожные.

В понедельник начиналась моя школьная повинность. Был у нас тогда предмет – атеизм, на котором моя любимая учительница истории Елена Карловна рассказала о том, как старушки становятся жертвами обмана священников. Бабушек заманивают в церковь и обманом выманивают у них деньги. В советское время было обесценивание церкви и хула на Бога. После этого заявления учительницы я сказала бабушке, что Бога нет, а есть обман. Она посмотрела таким добрым взглядом, будто сам Бог в ту минуту смотрел мне в глаза. Улыбнувшись, воскликнула: «Что ты говоришь такое, доченька!» Пришлось отвернуться, нечего было ответить, и после этого атеизм для меня больше не существовал. В трудную минуту я прошу Бога помочь мне и верю, что каждому воздастся по заслугам. К сожалению, вспоминаю о Боге чаще в трудный момент, когда плохо.

Моя младшая сестра оказалась моей ношей – ежедневной обязанностью было забирать её из детского сада. Мама работала, отцу было не до нас. Детский сад находился далеко, нужно было ездить на автобусе. Привязка ко времени автобуса и потраченное на это время лишили меня возможности заниматься на постоянной основе в спортивной школе. Бывало, что мама не оставляла денег на автобус, и тогда я занимала у соседки Инны Степановны. Были у меня и срывы, когда я не ехала за сестрой, – это было протестом, я очень уставала от этой обязанности.

Сестру воспитывала по-спартански, часто обижала, но при всей моей тирании она всегда заступалась за меня, когда мне доставалось от мамы. Она была моим хвостиком, видела мой подростковый образ жизни изнутри и никогда не рассказывала, где мы были, что делали, сколько сигарет выкурили. И уж точно ей было не скучно со мной: придя в школу, она время от времени обнаруживала в портфеле поварёшку, толкушку или пустую бутылку.

Долгие годы я не переставала ждать отца. Он уехал жить в Томск и всё реже стал приезжать к нам. Мы месяцами не разговаривали, не виделись. Зайчик перестал передавать гостинцы. Дело дошло до того, что, когда он приехал через два-три месяца своего отсутствия, мы холодно встретились (раньше всегда обнимала, целовала), а в этот раз ушла заниматься своими делами. Отец был чем-то недоволен и сказал мне об этом, на что я ответила: «Можешь не приезжать сюда!» Он посмотрел на меня грустным взглядом и ничего не сказал. Так я поняла, что перестала его ждать. После этой встречи его нужность, точнее, наша нужность друг другу, покинула меня окончательно.

Всё случилось само собой – я перестала обращаться к нему за помощью, поняв, что мужчина может уйти от женщины, но уйти от своих детей – это уже предательство. Наш отец ушёл от нас: сестра абсолютно равнодушна к нему. Её можно понять – он не вырастил в ней и малого корня тёплых чувств в свой адрес. У меня этот корень был – он вырастил его, но потом – отрубил…

В этом отношении бабушка была моей нерушимой основой: ей я была нужна при любых обстоятельствах. Она была против развода родителей, отчаянно ругала отца за то, что он бросил своих детей и не приняла его вторую жену. Теперь, когда ко мне приходят замужние/женатые клиенты и говорят о том, что их любовники дарят дорогие подарки их родителям, я не понимаю этого. Как родители могут поддерживать блуд своих детей? Моя бабушка выкинула бы подарок любовника за порог, каким бы дорогим он ни был.

…С мамой у меня всегда были непростые отношения, с отцом мы были близки. Я была папина дочь. Мама никогда не говорила, что любит меня, бывало, унижала и делала это публично. Меня это очень обижало. Я никогда не рассказывала ей о том, что творится в моей душе, и она не знает ни одного моего секрета. Мы можем говорить о ком и о чем угодно, но только не о нас. Я всегда знала, что за моей спиной никто не стоит в отличие от соседки-одноклассницы. Мама дала мне понять это ещё в детстве: если я с кем-то дралась, это были мои проблемы. Но при этом она всегда заботилась обо мне – делала завтрак, обязательно размешивала сахар в стакане и очень тонко мазала масло на хлеб. Не люблю толстый слой масла, иначе я просто не хотела есть этот бутерброд.

Я не любила наш дом на окраине, потому что он был пустым и холодным, когда отец покинул его. Но в то же время, когда я уезжала в летний лагерь, очень скучала именно по маме. Мне слышался её голос, я спешила вернуться к ней.

Уже давно мама переехали из дома в квартиру в центре города, а в доме теперь живёт моя сестра. Дом надрос ещё одним этажом, там есть все удобства: баня и джакузи, но моё отношение к нему не изменилось. Меня не тянет в этот дом.

Несколько лет назад, приехав в гости к маме, я снова, как и в детстве, услышала упрёки в свой адрес, мы поругались. Перед этим она накормила меня вкусным завтраком в постели. Но после перепалки я решила: всё, хватит, ухожу, не нужно мне ничего, настолько было обидно. Собрав вещи, для себя я решила, что не хочу находиться и в этой квартире. Собиралась улететь в Москву и отправилась покупать билет на самолёт, тогда ещё не было приложений, билеты продавались в кассах. На улице я подумала, что эту дверь нельзя закрывать. Именно эту дверь нельзя закрывать за собой никогда.

Я вернулась домой, мама плакала, вечер был безмолвным. Именно тогда мы выстроили отношения с ней: больше я не слышала обидных слов в свой адрес. Она обижала меня словесно, но не бросила и не предала. Узел проблем может затягиваться, но я не стану жить в напряжении и терпеть неуважительное отношение.

Уже давно я поняла проблему нашей семьи, и не только нашей: члены семьи не уважают друг друга. Более того, обесценивают заслуги, поступки, высмеивают перед посторонними людьми…

Уважение – это чувство высшего порядка, оно несёт в себе культуру признания достоинств личности. На мой взгляд, уважение не нужно заслуживать, оно должно быть по умолчанию, а не по заслугам. Уважение состоит из доброты, признания, веры… Любому приятно, когда к нему относятся с уважением. Я мгновенно считываю человека в плане его отношения к людям. И вопрос «Ты меня уважаешь?!» имеет место в любом обществе.

Когда начинается обесценивание – это звоночек отсутствия чувства уважения. Значит, и любовь покинет эту семью.

Однажды я сказала приятельнице, что она – хороший человек, но ей не знакомо чувство уважения к людям. На что она искренне спросила: «А что такое уважение?» Другая ситуация: пожилая женщина сказала молодой особе в гостях у своего сына: «Ты не уважаешь меня». Молодая особа спросила: «А за что я должна вас уважать?!»

Другое дело, когда человека перестают уважать по ряду причин, но изначально каждый заслуживает уважения. Это чувство становится редким у современного общества.

С раннего детства я подрабатывала. Летом разносила почту, как когда-то моя мама, разве что без коня. Работала горничной в гостинице, носила передачи в больнице…

У меня был велосипед «Подросток», но мечтала я о «Салюте» – тогда это была самая лучшая модель. Стоил он 100 рублей – по тем временам зарплата взрослого человека. Мама к тому времени работала в гостинице на другом конце города и предложила ездить к ней на работу после школы: она будет собирать в номерах пустые бутылки, а я буду их сдавать – так и заработаю себе на велосипед. Почти всю зиму я ездила в гостиницу на автобусе с пересадкой, брала двадцать бутылок и везла их в приёмный пункт, сдавала и получала один рубль.

Заработав рублей тридцать, мама пошутила надо мной, сказала: «По радио объявили, что три года не будет лета, будет стоять зима!» Тогда я верила, что по радио говорили только правду. Я очень расстроилась, ведь первое, что пришло в голову – это потеря смысла, потому что лето для меня – велосипед. Когда мне удалось заработать семьдесят пять рублей, пожилой горничной стало завидно, что бутылки не ей достаются, и мой заработок прекратился.

В первый день летних каникул, когда пришло время покупать велосипед, мне не хватало двадцати пяти рублей. Мне было десять лет, и это была моя проблема. Бабушка не открыла сундук и не достала нужную сумму. Отца не было в городе. Недостающую сумму дала моя тётка, она же – моя крёстная. Я купила себе велосипед и была очень счастлива. Мой «Салют» тысячу раз оправдал себя, прослужил несколько лет, но в старших классах я потеряла к нему интерес – тогда уже захотела мотоцикл и машину. И это стало моей мечтой.

Я сидела за рулём автомобиля, когда ноги ещё не доставали до педалей. Сначала у отца на коленках, а потом сама. Автомобиль «Жигули» первой модели, «копейка», собранный экспериментально для советского автопрома в Италии, в нашем городке у одного из первых появился у моего родного дядьки. Я же купила свою первую машину в двадцать один год. Мы познакомились с начальником ГАИ нашего города. Он спросил меня, чьих я буду, имея в виду мой род, и, услышав фамилию, поинтересовался, кто мне Петро? Узнав, что мой родной дядька, рассказал, что в 70-е годы, во времена, когда сам он был рядовым инспектором, Петро выезжал в город на своей «копейке», и инспекторы специально останавливали его, чтобы посмотреть на машину. Машина дядьки Пети всегда была в идеальном состоянии, в детстве я часто ездила на ней. Когда он приезжал к нам в гости, на обратном пути мы большой оравой девчонок садились в салон, и он нас катал.

А с начальником ГАИ города мы стали приятелями. Это был замечательный госавтоинспектор – в 2006 году он погиб. Герой России. Светлая память Вячеславу Александровичу Ячменёву.

Про дядю Петю бабушка рассказала жуткую историю, которую помню до сих пор. Жили они тогда в деревне, куда её сослали. Петя был ребенком, но копал котлован под строительство здания вместе со взрослыми. Наравне с десятком мужиков работала и женщина (ее имя я забыла), маленький Петенька старался, копал и раскопал грязную тряпочку, поднял её вверх и громко спросил: «Кто потерял красную тряпочку?» Мужики начали громко смеяться, острить и коситься на женщину. Та бросила лопату, поднялась наверх и ушла в неизвестном направлении. Кругом была тайга, женщина так и не вернулась домой. Больше её никто никогда не видел… Она не смогла пережить позор, тряпочкой оказалась прокладка, которой пользуются женщины в критические дни. Чувство стыда у людей того времени было сильнее инстинкта самосохранения…

В седьмом классе меня как будто кто-то включил, так однажды выразился мой клиент, – именно кто-то «включил», раздался щелчок над головой. И всё, началась новая жизнь. Я окончательно оправилась от ухода отца, отказалась от велосипеда и начала радоваться жизни. У меня появились друзья-товарищи, мы сблизились с модной одноклассницей, с которой ранее приятельствовали: ярко наряжались и ходили на дискотеки. Однажды я перебрала с эксцентричностью, и мама порвала на мне джинсы, которые были расписаны по моде, а ей это показалось неприличным.

В нашу школу набрали новый класс – 7Г, это были другие люди, их перевели из другой школы. Нам казалось, что они вообще из другого мира. Мы смотрели на них, как на инопланетян. Они кардинально отличались от нашего потока семиклассников. Это были хиппи. У девочек – начёсы на голове, яркий макияж, модная одежда, а пацаны в основном лохматые коротышки. Сначала мы смеялись над ними и говорили «фу…», «просто так на Г не назовут». Но прошло совсем немного времени, и все самые яркие хиппи класса «Г» стали моими подругами. Мне было интересно с ними, среди них была Лена Буквецкая по кличке Буква, с которой мы дружим по сей день.

В подростковом возрасте меня привлекало всё, что отличалось от нормы. Одноклассники наскучили со своими правилами хороших манер и бантами. Мне хотелось быть смешной, плохой, даже немного наивной дурочкой, и в какие-то моменты я усиливала это состояние сознательно. Таким образом привлекала к себе внимание, по-другому не умела. Несмотря на то, что меня тянуло в крайности, рядом со мной всегда были хорошие друзья, приятели.

Однажды двоюродная сестра, которая была постарше меня, спросила: «Если бы я не была твоей сестрой, ты бы со мной дружила?», я ответила: «Нет». Это правда. Тогда Света обиделась на меня, но сейчас бы я ответила: «Конечно».

В восьмом классе я встречалась с парнем, его отец был директором пивзавода. В те времена Колпашевский пивзавод славился на Томскую, Новосибирскую, Кемеровскую области. Пивоваром был немец, он варил отменное пиво. Мы начали выпивать, покуривать. Мама наказывала меня за то, что я курю. Мне доставалось от неё всё чаще и чаще… Учуяв запах табака, она быстро ликвидировала мою коллекцию сигарет, а их был не один десяток пачек. Думаю, она неплохо заработала – пачка «Мальборо» по спекулятивной цене стоила десять рублей, а проезд на автобусе – шесть копеек. В то время всякий дефицит приходилось выменивать или покупать втридорога. У меня всегда были деньги. Спиртным я не злоупотребляла, но в компании с удовольствием выпивала.

Как у всех подростков, нас кидало в крайности, и какой-то период времени мы собирались на городском кладбище даже в темное время суток, потому что в это время кладбище становилось безлюдным, и нам никто не мешал. У нас не было страхов, я могла одна уйти домой. Мы не были эмо или готами, которые носят чёрную одежду и ходят на кладбище плакать. Мы – просто большая компания малолеток: жгли костёр, пили спиртное и пели песни под гитару. Тогда казалось, что в этом не было ничего непристойного, максимум, что случалось, это кто-то мог выпить лишнего. Мы не бросали друг друга.

Однажды Буква перебрала со спиртным и заснула в оградке, а может и на могилке. Когда выспалась, попросила воды: не было проблем, всё под руками – я вынула цветы из трёхлитровой банки на соседней могилке и напоила подругу. Мы вспоминаем об этом до сих пор: я смеюсь над ситуацией, а она над тем, какая у меня строгая мать. Подруга стала бабушкой двух внуков, но так и осталась Буквой.

С отцом мы встречались время от времени. Мама вышла замуж, и я стала частой гостьей в доме отца, летая в Томск даже на выходные. В семье отца меня принимали хорошо. Дочь его жены – Татьяна – стала мне близким человеком, хотя старше меня на пару лет. По сути, я уже ездила к ней, а не к отцу, и продолжаю ездить до сих пор. У меня много кровных сестёр, но ни с одной из них мы не близки, как с Таней. Она стала для меня хорошим примером, хочу думать, что Таня у меня – на всю жизнь. Когда я прилетаю в Томск, она встречает и провожает меня.

…Я окончила восемь классов и решила поступить в педагогическое училище (сейчас это колледж) на физкультурное отделение. Туда меня приняли как кандидата в студенты, это значит, что могли отчислить в любой момент. Кандидатом потому, что у меня не было спортивного разряда, а у остальных он был. Спортом я всегда занималась на любительском уровне, а в приоритете этого факультета были профессиональные достижения. Наш физкультурный факультет был единственным в Томской области. В училище было две кафедры – школьная и спортивная.

Так началась моя новая жизнь в четырнадцать лет. Круг друзей расширился, но Буква тусовалась со мной и в педе, который стал моей большой находкой в жизни. Очевидна была разница во всём между школой и училищем: преподаватели были совсем другого уровня. Я полюбила литературу – этот предмет, как и преподаватель, был потрясающим. Именно в педучилище я заинтересовалась психологией как наукой. Основная часть студентов были приезжими, из тридцати человек нашей группы местных было четверо. Все спортсмены – разрядники, кандидаты в мастера спорта, мастера спорта…

Я была старостой группы на протяжении всего обучения, мне нравилось заниматься организационными делами, выдавать талоны на питание. Тогда вся страна жила по талонам, но многие однокурсники отказывались, потому что не было денег выкупать продукты. Я отдавала невостребованные талоны маме, и во времена дефицита отоваривалась вся наша родня.