Читать книгу: «Аквамарин: по моим правилам. Часть 2», страница 32
– Что-о-о??? – возмущенно вскричал Джонни и с силой, огненно прижал ее к себе, заглядывая в ее большие, счастливые глаза своими горящими ревностью и любовью зелеными. – Никаких «потом вернусь», никакого Макса, черта с два я тебя туда одну отправлю, даже не рассчитывай, Оливка! Едем вместе и точка.
Он горячо и стремительно поцеловал ее, пытаясь успокоить свое чувство собственничества над ней, а Лив чувствовала его напор и понимала, что в этом виновато ее упоминание о сопернике… Счастливо улыбнувшись ему в губы, она шепнула:
– Ну ты и дурачина, Джонни…
Он мимоходом посмотрел в ее глаза, продолжая свои настойчивые, грубые ласки, и ухмыльнулся:
– Думаю, это твоя заслуга, малышка Лив. И ближайшие… – он посмотрел на часы «Ролекс» на своем запястье, – восемь часов – никаких упоминаний о всяких там Максах, Брайанах и других представителях мужского пола, которым ты тут в любви признавалась, понятно, Оливка?
– Ладно, ладно, балаболка, не испытывай мое терпение! – засмеялась Лив и сама поцеловала его, сосредоточив всю свою любовь на своих губах. Джонни прижал ее к себе и действительно заставил забыть не только о Максе, Брайане и отце, но и вообще о целом мире, живущим вокруг них и плывущем вперед во времени… Она больше не замечала времени. Она растворилась в нем.
Глава 34
Три недели спустя.
– Джонни, подъем, подъем, ну же, дубина!!! Ты что, костьми к кровати прирос??? Через полтора часа мы уже должны быть в избе моего отца!! – недовольно и возмущенно кричала Лив, носясь по комнате в разных направлениях и пытаясь, как можно скорее, собраться и собрать своего упертого муженька, который с видом размазанной по бутерброду начинки лежал на кровати, сверкая великолепным, подтянутым телом и подушкой, покоящейся не где-нибудь, а на самом его лице.
– Ну Оливка! Почему это обязательно мы должны ехать провожать этого… – пауза, успокаивающий себя вздох, – Макса, когда можно соорудить им с красоткой Авророй целый парад официальных представителей семьи, с несколько одинаковыми, круглыми и не очень высокоинтеллектуальными лицами, но зато в хороших смокингах! Твой Максик будет чувствовать себя, как кинозвезда на голливудской дорожке! Будь уверена.
Лив нетерпеливо и раздраженно выдохнула, засунув полтуловища в шкаф и роясь в своих вещах и вещах Джонни. Вытащив одну из его немногочисленных чистых и выглаженных рубашек, она кинула ее поверх подушки, закрывающей его упрямое, капризное лицо и заглушавшей голос обиженного мальчишки, которого всей семьей принуждают съесть манную кашу, только вот он-то сам категорически против этой затеи.
– Перестань бубнить, Джонни, и одевайся! Ты же прекрасно знаешь, что отец и Брайан Вермишелькинс не могут поехать: завтра начнется предвыборная гонка кандидатов в мэры на перевыборы, так что им придется остаться и все проконтролировать лично… Как результат, остаемся только мы… Персиковое? М-м-м… нет, черное… – задумчиво проговорила сама с собой Лив, вытащив из гардероба два самых приличных и достаточно дорогих платья, которые были приобретены по случаю необходимости торчания на каком-то важном политическом рауте и на выставке мастеров в духе Импрессионизма, которые, конечно, служили господину Эйдену Мартинесу, далекому от искусства и светских, политических тусовок, прикрытием для очередных темных делишек.
Последняя фраза заставила Джонни откинуть подушку с лица вместе с покоящейся на ней рубашкой и резко сесть, уставившись на Лив внимательным и ревнивым взглядом:
– Эй, ты что, ПЛАТЬЕ собралась надеть??? Конечно, я понимаю, Оливка, отъезд Макса – это праздник, но, может быть, ты лучше не будешь надевать его в аэропорт, а принарядишься вечером, когда этот тип и милая Аврора уже будут рассекать бескрайние небесные просторы в салоне белоснежного самолета «Аэроатлантик»? Мы могли бы сходить в твой любимый японский ресторан и как следует отметить это знаменательное событие. – весело протараторил он, нехотя разыскивая ту самую рубашку, которую достала для него Лив и которая улетела вместе с подушкой куда-то за кровать.
Лив скептическим взглядом окинула себя в зеркале и, посмотрев на черное платье, кивнула ему, будто заключив с ним негласное соглашение на использование сегодняшним днем. Отложив его на кровать, Лив подхватила уже не совсем выглаженную и чистую рубашку, прекрасным свертком скомкавшуюся под кроватью, и снова кинула ее Джонни, на этот раз попав ему точно в руки. Стаскивая с себя пижаму и оставаясь в одном белье, Лив бросилась к комоду в поисках чулок и на ходу проговорила:
– Джонни, ты зудишь хуже болезнетворной бактерии, попавшей на ободок унитаза и заметившей надвигающуюся гибель в виде «Мистера Униблеска», за километр источающего устрашающий хлорный аромат… Чего ты так волнуешься? Черное платье прекрасно подойдет к моей бежевой куртке на пуху, ты погоду хоть за окном видел? Что же мне, дворником или горнолыжником нарядиться нужно, чтобы не замерзнуть??
Джонни пожал плечами, застегивая рубашку и огненно разглядывая спину Лив, игривым и нежным зеленым взглядом пробежав от ее волос до талии, бедер, и, пройдя по ножкам, страстно и восхищенно уставился на то, как она натягивает свои черные чулочки с ажурной резинкой.
– А что? Я бы согласился на горнолыжника. И тепло, и не так… привлекательно для чужих глаз, и под низ можно ничего не одевать… – горячо закончил он, подсев к Лив и наклонившись к ее плечу, нежно коснувшись его губами.
Лив на секунду замерла, ощутив его жаркое дыхание, его ласковое касание до ее кожи, и по ее телу прошли колонны мурашек… Но сейчас не время. Она легонько отпихнула его и, подхватив платье, быстро начала залезать в него через голову, глухо пробурчав:
– Ты бы лучше взял себя и свои глаза в руки, гуманоид… То есть я хочу сказать – прекрати пялиться, как корова, и надевай скорее свои шаровары и бульдозеры, и не забудь удавку на шее затянуть, будешь выглядеть более-менее…
– …шикарно, совсем как божественная звезда! – самодовольно закончил за нее Джонни с широченной улыбкой и сияющими зелеными глазами, только что перестав хохотать над лестными словами своей невозможно милой жены о его костюме и туфлях за несколько десятков тысяч долларов.
Лив наконец-то натянула платье на нужное место, а точнее – на тело, и, покрутившись у зеркала, пришла к выводу, что выглядит неплохо: платье облегало ее стройный силуэт, тонкие, нежные руки, и открывало ровные ноги, на которых, по плану, должны будут шикарно смотреться замшевые обтягивающие черные сапожки на высоком каблуке.
– Давай, звезда, смотри не рухни с небосклона, а то превратишься в обыкновенный, раскаленный до бела, стремительно несущийся вниз, чтобы упасть где-нибудь в квакающем болоте, булыжник. – захохотала Лив и плюхнулась перед зеркалом, чтобы довершить образ прической и макияжем.
Наконец, когда все предметы необходимого гардероба были нанизаны на соответствующие части тела, волосы причесаны, а тушь и блеск для губ намазаны туда, куда нужно, Лив забежала на кухню, чтобы перед отъездом сунуть в свой ужасно тоскливо пустой, прилипший к спине, желудок что-нибудь из еды. Открыв холодильник, Лив скептически оглядела полки, на которых все съестное делилось на вредное (то, что они заказывали из «Аквамарина» горами) и безвредное (то, что им по доброте душевной готовила миссис Портер), и обнаружила остатки ризотто, созданного бережными руками старушки соседки.
Недолго думая, она вытащила его из холодильника и поставила на стол, как всегда, по своей любимой привычке наклонившись и вдохнув его аромат… Она резко отстранилась, зажимая рот рукой, а желудок скрутило, выталкивая содержимое желчного пузыря все выше и выше к горлу…
– О, ризотто! А я думал, ты вчера с ним до конца разобралась, малышка Лив! – весело и радостно проговорил Джонни, развязно входя на кухню уже полностью готовым, как и Лив, к поездке. Он подошел к еде и, не раздумывая ни секунды, сунул приличную порцию ледяного, застывшего кушанья себе в рот, невозмутимо, с довольным видом жуя. Лив с ужасом посмотрела на него, пытаясь побороть приступ тошноты.
– У тебя что, все рецепторы отключились, балбес? – все еще закрывая ладонью рот, глухо проговорила она. – Оно же пропало, стухло, умерло!! Ты разве не чувствуешь??? Как ты это ешь???
Джонни удивленно вытаращился на нее и с набитым ртом недоуменно проговорил:
– Оливка, ты чего? Оно абсолютно свежо и благоухает, как утро в сосновом бору! Что с тобой, милая? Вчера ты обвинила котлеты в странном, отдающем гнилью, привкусе, а сегодня бедное ризотто… Видимо, твой желудок устал от твоей прожорливости и решил сам навести внутри тебя порядок. – он тепло улыбнулся и нежно приобнял теряющуюся в противоречиях Лив. – Поехали. По дороге куплю тебе шоколадный пудинг. Согласна, малышка?
Лив прислушалась к себе, и от упоминания о любимом лакомстве внутри нее вновь все встало на свои места. Она благодарно посмотрела на Джонни и, приподнявшись на цыпочках, поцеловала его в щеку, мило и тепло улыбнувшись:
– Согласна. Ну, тогда погнали!
«Кадиллак» с неизменным зеленоволосым Марти за рулем и его красноволосым братцем Эдди, нейтрализовывающим все глупости и чрезмерную веселость водителя своим сумрачным видом и вежливыми извинениями, а также с тонкой, изящной (в кои-то веки) Оливией в черном, закрытом платье, бежевой пуховой курточке и сапожках на каблучках, с самым умиротворенным и счастливым видом прижимавшейся к сексуальному красавчику в потрясающем, темно-синем костюме, белой рубашке, расстегнутой на верхние пуговицы, ослабленном галстуке и модных туфлях, сияющему невероятным внутренним огнем, силой, мощью и брутальностью, наряду с легким, почти невесомым, обаянием и игривым, азартным огоньком его глаз, сияющих зеленым, притягивающим к себе, светом, который обнимал эту самую голубоглазую блондинку, с неистовой любовью и нежностью заглядывая в ее глаза и бросая огненные взгляды на ее ножки, талию и светлые локоны непослушных волос, обрамлявших прекрасное, женственное личико…
Так вот, пропав в описании пассажиров, возвращаемся к сути дела: «Кадиллак» вез эту оригинальную четверку изредка переговаривающихся, спорящих и постоянно хохочущих людей, именуемых представителями хладнокровных и кровожадных мафиозных семей, но ни одним жестом, видом или словом их нисколько не напоминавших, в дом остальных, еще более могущественных и жестоких представителей этих же семей, тоже из кожи вон вылезавшими ради того, чтобы о них так думали не только они сами, рассекая холодный зимний воздух покрытого тонким слоем снега Нью-Йорка.
Макс и Аврора уже ждали их на крыльце, провожаемые самолично вышедшими Эйденом и Брайаном, невероятным образом оторвавшихся ради этого от своих чудовищно важных дел. Лив взглянула на красивого и стройного Макса в черной толстовке с капюшоном, джинсах и кроссовках, притягивающего взгляд своей игривой улыбкой и сияющими синими глазами, но внутри нее, задавленное тяжеловесной виной, лишь слегка трепыхнулось какое-то нежное чувство и замерло где-то в районе живота… Ей было все так же приятно то, как его взгляд восторженно, с огоньком скользнул по ее фигурке, как замер на лице, обжигающе полыхнув огнем по ее губам, но теперь она не разрывалась на части. Лив прекрасно знала, что любит его, но это была любовь к близкому ей человеку, основанная на приятных воспоминаниях… И оставшаяся в прошлом. Не более того. Джонни не о чем было беспокоиться, его беспечная и веселая натура победила в этой битве окончательно и бесповоротно… В то же время, не одеться покрасивее сегодня, в день его отъезда, и не ощутить еще разочек его восхищение ею она просто не могла… Идиотская женская сущность! Так хочется, чтобы весь мир восторгался тобой, даже те, кто просто мимолетно появляются и также мимолетно исчезают, почти не оставив следа или оставив существенный отпечаток на сердце…
Аврора съежилась на холоде, кутаясь в тонкое, элегантное синее пальто и перестукивая каблучками черных бархатных туфель по деревянному, лакированному покрытию крыльца. Она беспрестанно оглядывалась на Макса и, завидев, как он оценивающе смотрит на Лив, нахмурилась, блеснув ревнивым и недовольным взглядом на девушку.
– Ты чего так вырядилась, блондинка? – хмуро проговорила Аврора, закуривая тонкие сигареты. – На вечеринку собралась? Так в аэропорту не устраивают.
Лив ухмыльнулась и пожала плечами.
– У меня сегодня замечательный день: одна надоедливая цапля, наконец, улетает в свое гнездо. Не могу не отметить это событие!
Аврора хотела ответить что-то колкое, но в этот момент Макс, который прощался с Брайаном и Эйденом, повернулся к ней и нежно взял за руку. Ее глаза мигом заискрились счастливым сиянием, а губы расползлись в самой нежной улыбке, на какую она только была способна, так что Лив благополучно избежала продолжения неприятного разговора.
– Поехали, а то опоздаем. – сказал Макс, и все четверо загрузились в «Кадиллак»: Джонни – за руль, Оливия – рядом, а Макс с Авророй – на заднее сиденье, помахав оставшимся на крыльце Эйдену и Брайану, которые, секунду постояв и посмотрев им вслед, скрылись в доме.
Вытесненным Марти и Эдди пришлось сесть в другую машину и, по настойчивым и жестким указаниям отца Лив, ехать следом и не спускать с дочери глаз, мало ли что может случиться в аду под названием «аэропорт Кеннеди».
Всю дорогу до аэропорта Лив ощущала взгляд Макса на себе, на своих волосах, стройной ножке и тонком запястье, чувствуя, как он внимательно и задумчиво, но не менее ласково оглядывает профиль ее лица, однако внутри ее сердца, кроме тягостного чувства вины и неясного, сложного ощущения того, что какому-то этапу в ее жизни наступает конец, все было спокойно. Три недели они общались на обыкновенные, деловые темы касательно бизнеса, она ловила его ласковые взгляды, горячую улыбку, но… Возникало чувство, что он далеко, будто какая-то дверь закрылась, будто что-то отключилось в их связи, которая существовала до того, как она объявила во второй раз о своем выборе… Он больше не переступал черту. Его комплименты были искренними и отстраненными, он не заигрывал с ней, не приближался слишком близко, не позволял себе лишнего в разговорах. Лив понимала, что Максу было очень непросто пережить отказ по второму кругу, но он вел себя мужественно и уверенно, ни на одну секунду не позволив себе стать тем, кого хотелось пожалеть. Изредка наблюдая за ним, ощущая боль в сердце от того, что он несчастен из-за нее, Лив замечала в его глазах то, как он изо всех сил пытается принять то место, которое указала ему девушка в своем сердце, пытается смириться с этим, тем более, он видел, как она была счастлива, вновь помирившись с Джонни… Зато Аврора с каждым днем все больше и больше выигрывала битву за его симпатии к себе, и Лив с пониманием, но, все-таки, с небольшой, сбивающей с толку, занозой ревности видела, как таяла жесткая брюнетка от любого его взгляда в ее сторону, от каждого, даже мимолетного прикосновения и звука его голоса, как рядом с ним она превращалась в маленького, пушистого котенка, готового дарить и дарить свою ласку, если он позволит ей это.
Вот и сейчас, в машине, Аврора счастливо щебетала на тему того, как она соскучилась по родной Сицилии, все время впиваясь в ладонь Макса и всеми силами пытаясь переключить его глаза с Оливии на себя. Лив слышала едва сдерживаемый восторг в ее голосе… Еще бы! Она увозит Макса от той, которая вечно занимает его мысли одним своим появлением перед его горячим, брутальным взглядом!
Да и Джонни, мягко говоря, не был спокоен, по-видимому, тоже замечая взгляд Макса на своей женщине и с трудом заглушая в себе бешеную ревность, скрывая ее под маску веселости и теплого сияния, исходившего от него. Лив украдкой улыбалась, видя, как он, как бы невзначай, нежно берет ее за руку и гладит по коленке с самым, что ни на есть, хозяйским видом, как бросает на нее обжигающие, игривые взгляды и всячески старается продемонстрировать, что она принадлежит ему и больше никому, но девушка, зная его, как облупленного, чувствовала его напряжение, получая истинное удовольствие от его ревности.
Минута расставания наступила. Металлический женский голос из динамиков объявил посадку на рейс до Кальтаджироне, с трудом перекрывая шум огромного, наполненного сотнями и сотнями людей, зала регистрации, посередине которого и стояли Макс с Авророй и чемоданами, Джонни с Лив, державшиеся за руки, и, поодаль, Марти и Эдди, зорко обводя зал внимательными, настороженными глазами.
Услышав объявление, Лив и Макс одновременно посмотрели друг на друга. На секунду девушка утонула в его синих глазах, лишь на один миг забыв о пропасти в два года, что разделила их навсегда, забыв о том, что между ними все закончилось, и только мимолетно и трепетно погрузившись в свое старое чувство к нему, рожденное воспоминаниями, но неспособное больше ничего изменить. Один воздушный момент, его синие, сияющие болью и любовью глаза, и… Все вернулось. Вокруг – аэропорт, ее рука держит руку Джонни, а Макс снова улетает… Мгновение было задавлено тяжелым, как ядерная подстанция, сожалением, чувством вины и бешеным желанием исчезнуть, чтобы только не видеть того самого жадного, запоминающего ее образ, пристального и нежного выражения его глаз, чтобы не чувствовать, как ее сердце удушливо и больно сжалось в груди, заставляя защипать глаза и подпихивая к горлу тугой комок, мешающий нормально дышать. От грустного волнения и тягостного ощущения близкой потери чего-то важного в ее жизни, она закусила губу и ее пальцы задрожали, но Макс вдруг тепло улыбнулся и, не обращая внимания на недовольные взгляды Джонни и Авроры, протянул руку и мягко забрал маленькую, хрупкую Лив к себе, прижав горячо и нежно к своему бешено бьющемуся сердцу. Ощутив его энергетику, такую решительную, сильную, мужественную и горячую, словно открытый огонь, Лив невольно вдохнула запах его одеколона от толстовки и, под невыносимой тяжестью груза на сердце и печали, прижалась к нему сильнее, в последний раз, пытаясь запомнить это ощущение навсегда… Слезы не удержать, первые капли покатились по ее щекам, она прерывисто вздохнула.
Макс слегка наклонил к ней голову и тоже вздохнул, погладив ее по волосам и шепнув на ушко:
– Не грусти, белоснежка. У твоей сказки счастливый конец.
Лив сжала зубы, снова пропадая под тяжестью вины и горечи, и шепнула сквозь слезы в ответ:
– Это все равно больно… Прости за то, что не сделала счастливой твою сказку.
Она услышала, как он грустно усмехнулся и почувствовала, как его руки чуть крепче сжали ее в объятьях.
– Значит, она, возможно, еще не окончена. Не плачь, Лив. Ты должна улыбаться, тебе так идет твоя улыбка.
Развязка близко, черта, разделяющая прошлое и настоящее, приближается с каждой секундой, заставляя ее душу скручиваться в болезненный узел… Сердце рвалось и рвалось все сильнее, но нужно сохранить целостность, она должна быть сильной ради Джонни, ради его спокойствия, ради него и ради себя… Лив тяжело вздохнула, и, собрав волю в кулак, перестала плакать, чуть приподняв к Максу свое мокрое, порозовевшее лицо и тихо проговорив:
– Мы еще увидимся?
Его синие глаза встретились с ее аквамариновыми, блеснула боль, но он надежно запер ее под видимость собственного самоконтроля и выдержки… Она увидела его улыбку…
– Обязательно, белоснежка. Благодаря твоему отцу, который выполнил свою часть сделки, я теперь могу свободно летать в Нью-Йорк, когда пожелаю. Меня больше не будут преследовать. Ну, а поскольку у меня здесь много дел, то, думаю, ничто не помешает…
– Спасибо за предупреждение, Максик, только пожалуйста, сообщай о своих визитах заранее, – весело проговорил Джонни, настойчиво выскребая свою жену из его объятий и, поймав ее за руку, крепко сжал ее в своей ладони, глядя на Макса жестким, холодным взглядом, никак не сочетавшимся с милой улыбкой и веселым голосом, – чтобы я успел найти бункер и посадить туда мою Оливку со всеми необходимыми запасами еды и питья на все время твоего пребывания в Штатах. И кстати, совсем забыл, – тут же добавил он более серьезно, – спасибо, что помог разобраться со всеми проблемами… Жаль, что грандиозной заварушки с пальбой и горкой трупов не получилось, Эрнесто вовремя соскользнул с крючка, зато мы даже в плену побывать успели, хоть какое-то разнообразие серых мафиозных будней…
Они оба рассмеялись и пожали друг другу руки. Не как друзья. Не как враги. Просто из вежливости, сжав ладони чуть ли не до хруста, и не забыв даже в таком обычном, прощальном жесте показать друг другу, как они оба невероятно круты.
Лив посмотрела на Аврору, но в этот момент вдруг ощутила, как дрожь отчего-то захватывает ее тело, и волна то ли жара, то ли холода прошлась под ее кожей с ног до головы, утаскивая в темнеющую пучину слабости…
Она покачнулась, и сильные руки Джонни легко подхватили ее, впрочем, от слабости уже не осталось и следа: Лив глубоко вздохнула и заметила, как грозящая уплыть, дрейфующая перед глазами картинка вернулась на свое место, вызвав из темноты встревоженные глаза Джонни и Макса и недоуменные – Авроры.
– Оливка! Оливка, ты чего? Ты в порядке?? – взволнованно спросил Джонни, проницательно заглядывая в ее глаза, и Лив, недоуменно прислушиваясь к себе, слегка сжала его плечо и вздохнула, проведя рукой по лбу, чувствуя, как горят ее щеки.
– Лив, Лив, ты как?!? – с другой стороны встревоженный вопрос Макса, и Лив ухмыльнулась, спокойно проговорив:
– Да нормально все, чего это вы??? Уж и оступиться нельзя, я же, между прочим, на каблуках! И вообще, почему здесь так душно? – поворчала в конце Лив, оглядываясь, но в эту минуту Аврора привлекла внимание всех троих на себя:
– Не хочу отвлекать вас от ощупывания вашей королевы, ребята, но, Макс, – у нас самолет через пятнадцать минут улетит, и я очень бы хотела находиться не в этом дурацком зале, рядом с зазнобой ваших сердец, а на его прохладном и комфортном борту, потому что блондинка права – тут чертовски душно!
Макс нахмурился и кивнул, подобрав чемоданы и бросая последний долгий, запоминающий ее, светящийся жадной болью и сильнейшей печалью взгляд на Лив. Та с трудом проглотила слезы, снова, как по заказу, пытающиеся опустить все мышцы ее лица вниз, искривить рот и, сделав квадратную челюсть, заставить ее заплакать по-ребячески в голос, проговорив:
– Ну, пока, Макс… И спасибо… за все. За то, что прилетел, помог моему отцу, и… – нет, нет, ну не могла она преодолеть тяжесть в груди (линия, черта, не важно что, быстро и устрашающе приблизилась к ним вплотную, пугая девушку все больше), не могла говорить прощальные речи, тем более тому, кто будет страдать от разрыва с ней еще неизвестное количество времени после отлета…
– Я помогал не твоему отцу, Оливия, а тебе. Неужели ты этого не знала?!? – с улыбкой и некоторой горечью произнес Макс, и от окончательного прорыва слезной соленой плотины девушку спас только веселый голос Джонни, решивший поторопить парочку на посадку:
– Ну все, Максик, пора, пора, самолет не ждет, скатертью дорожка, мягкой посадки и прилетай к нам как можно реже, желательно уже после того, как мы с Оливией состаримся, умрем, и наши сморщенные тела положат в двухместный гроб чьего-нибудь фамильного склепа! – мило протараторил Джонни, улыбнувшись и игриво подмигнув Авроре, получив в ответ мягкую и призывную улыбку кошечки, и настойчиво посмотрел на Макса. Лив чувствовала каждой клеточкой своего тела, что ее муж чертовски нервничал, желая скорее перешагнуть ту самую черту, что устрашающе для самой Лив так быстро подкралась к ним вплотную. Макс беспечно пожал плечами и рассмеялся:
– Не дождешься, Джонни. – он перевел игривый взгляд на Лив и с улыбкой проговорил:
– Ты уверена, белоснежка, что не хочешь улететь со мной? Ты же понимаешь, что тебе придется навсегда остаться с этим идиотом, который, не ровен час, вот так, шутя, променяет тебя на какую-нибудь…
Лив усмехнулась, а Джонни перебил Макса, снова собственническим жестом подтянув девушку к себе поближе:
– Не волнуйся, дружище, не променяю. Оливка моя, моя и только моя, а это означает, что если я и решу ее променять, то только на нее же саму, в случае возникновения более усовершенствованных модификаций, если такие планируются, да, малышка Лив? – огненно посмотрел он на свою жену, сияя, как витраж на солнце, и с необыкновенной, огненной любовью нежно оглядывая ее лицо своими игривыми зелеными глазами. В ответ Лив захохотала и показала ему две фиги, проговорив:
– Размечтался, Джонни, я – уже совершенство!
– Ну конечно, милая. – с легкой, доброй усмешкой проговорил Джонни, быстро поцеловав ее в лоб и, посмотрев на Макса, скептически наблюдающего за ними. – Десять минут, Макс.
Макс вздохнул и напоследок бросил горящий болью и обреченностью взгляд на Лив, тепло улыбнувшись:
– Если он тебе надоест, белоснежка, только скажи…
– И ты прилетишь быстрее ветра на немного запыленных и проеденных молью крыльях амура спасать ее из омута глубочайшей тоски? – опять встрял Джонни и покачал головой. – В этом я даже не сомневаюсь, но боюсь, тебе лет пятьдесят ждать придется… Восемь минут.
– Болтушка, и когда же у тебя язык устанет и отвалится?? – язвительно и раздраженно спросила мужа Лив, а Макс только ухмыльнулся и, взяв ее руку, нежно поцеловал, проговорив:
– Будь счастлива, моя девочка. – он строго посмотрел на Джонни, не спускающего сияющих глаз со своей Оливки, и жестко проговорил:
– Береги ее.
Бросив последний взгляд на Лив, как бы, ставя точку на этом моменте, окончательно набросив платок на клетку их прошлых отношений, а также заставляя новые слезы все же предательски побежать по ее щекам, Макс подхватил сумки в одну руку и Аврору – в другую, развернувшись и уверенной походкой сильного, властного мужчины двинувшись прочь, к зоне посадки.
Лив смотрела ему вслед, всхлипывая и пребывая в прострации собственных мыслей, медленно обволакивающих ее сознание, как теплое одеяло. Глядя на его красивую, ровную, но все больше удаляющуюся спину, Лив ощущала, что черта была пересечена, ощущала окончание какой-то собственной маленькой эпохи, будто, наконец, перелистнула последнюю страницу не закрытой в прошлый раз книги. Сейчас все произошло правильно, хотя и также болезненно, что и тогда, два года назад. Просто в тот раз у нее не было возможности объяснить ему, почему она остается с Джонни, почему выбирает другого мужчину, и как такое возможно, что ее сердце любило и любит сразу двоих. А теперь… прощальные слова сказаны, точки расставлены. Макс прекрасно знает всю правду, хоть она и не облегчает его боли… Но Оливия не могла поступить иначе. Вся ее душа бледнеет и падает духом, когда Джонни нет рядом, ее жизнь зависит от того, придет ли он в их маленькую, теплую квартирку в Даун-тауне, или нет… И сейчас его рука, сжимающая ее маленькую ладошку с особенным напряжением, передающая его волнение, его ревность, понимание ее чувств и его бесконечную любовь всего лишь через такое простое прикосновение, была для нее целым миром, новой эпохой, связывающей ее с ним на всю оставшуюся жизнь…
Из раздумий о Максе и Джонни, Лив постепенно снова вывел ее организм, который несколько дней назад почему-то начал барахлить, подсовывая девушке то внезапные приступы слабости, то фальшивые впечатления о еде и запахах, то неприятие микроклимата помещений. Лив снова почувствовала удушающий приступ прилившей к ее щекам, да и как будто ко всей остальной коже, горячей крови, и, дождавшись, пока Макс с Авророй совсем не исчезнут в терминале В, торопливо обернулась вокруг себя, выискивая глазами женский туалет.
– Мне нужно кое-куда, жди меня здесь и не смей потеряться, Джонни, твоя мама мне этого не простит! – чуть дрожащим от своего странного состояния голосом проговорила Лив, глядя на мужа, с беспечной улыбкой и притягательными огоньками в глазах таращившегося на прохожих, уделяя особое внимание женскому полу и тем частям тела, что не были прикрыты длинными юбками или запахнутыми наглухо пальто и куртками.
Услышав про уборную, Джонни резко посмотрел на Лив, сжав ее ладонь в своей руке, и проницательными, взволнованными глазами заглянув в ее глаза, настроившись на свое фирменное считывание ее мыслей и эмоций.
– Что случилось, Лив? Тебе нехорошо?? Может, мне отвезти тебя к Калебу? Зачем тебе уборная??
Лив прыснула, осторожно вытаскивая подрагивающую руку из его ладони, и, сделав абсолютно невозмутимый и даже раздраженный его опекой вид, она ответила:
– Ты чего, Джонни, плохо позавтракал сегодня? Поэтому ты решил выесть мне мозги дурацкими вопросами??? Все со мной нормально, жуколица, «зачем тебе уборная»… Что за вопросы?? – передразнила его Лив с усмешкой и строго погрозила пальцем. – Говорю тебе, жди здесь и никуда не уходи! Я не собираюсь мотаться в этой чертовой толкучке, выискивая заблудшего на чьи-нибудь длинные ноги шелудивого пса!
Джонни покачал головой и расхохотался, смерив Лив нежным взглядом:
– Не волнуйся, Оливка, я не потеряюсь… Ну, в крайнем случае, за небольшие деньги у стойки администрации можно подать объявление о пропаже, и какая-нибудь милая работница аэропорта огласит твое послание на сотни квадратных километров вокруг!
Лив махнула рукой на своего болтливого не в меру и через чур уж веселого мужа, обрадованного отъездом конкурента, и быстрым шагом двинулась в сторону туалета, опасаясь лишь того, что ее дрожащие колени со стороны могут быть замечены внимательным, зеленоглазым парнем, привлекающим на себя все женские взгляды вокруг.
Оставшись одна, наедине с собой, Лив затормозила около пожелтевшего от времени умывальника и посмотрела на себя через заляпанное стекло: бледное лицо, нижняя губа чуть подрагивает, под глазами круги… Что же с ней такое?!?
Она умылась прохладной водой, стараясь сохранить макияж, и, зависнув над раковиной, набирая в ладони прозрачную, ободряющую ее воду, возвращающую ей нормальное самочувствие, Лив обратилась внутрь себя с особым беспокойством… Такие странные проявления с ней впервые… Отравление? Нет, живот не болит, расстройства нет… Передозировка лекарствами после лечения? Опять же нет, прошло уже около двух недель с того момента, как она перестала пить обезболивающие, плечо благополучно заживало… Странные последствия ранения? Не может быть, раньше эти симптомы не возникали…
Ее руки вдруг дрогнули, а в ушах зашумело от внезапной догадки… Она медленно, почти не чувствуя онемевших мышц, подняла голову и посмотрела на себя в зеркало… ее глаза были расширены и странно сияли, она видела, как бешено бьется жилка на ее шее, чувствовала всем телом удары собственного сердца… Резко выплеснув воду из рук, Лив облокотилась обеими руками на раковину, пытаясь сдержать дикую дрожь… Неужели?!? Неужели правда это случилось?!? Какое-то… невероятное… чудо… волшебство…
