Читать книгу: «Брак по-тиквийски 6. Жизнь после смерти», страница 2
– Руани, у вас есть выпить, – проговорил он, и это не был вопрос.
– Да, господин Маэдо. Конечно.
Коньяк подействовал, как надо. Даже лучше: Маэдо вышел из помутненного состояния сознания, словно протрезвел, каким бы странным это ни казалось. И спросил очень трезво:
– Зачем вы позвали меня сюда, Руани?
Никакой нужды в его присутствии, судя по всему, не было. Участвовать в опознании? Никто и без того не сомневался, что это Тереза. Сообщить о смерти Терезы Ильтен можно было по почте, это его не скомпрометировало бы: мало ли какие знакомства он водил по службе. Во всех базах она легализована, подозрений не вызывает.
Руани ткнул в телефон, соединяясь с помощником:
– Приведите девочку.
И протянул Маэдо желтую папку. Тот вытащил бумаги, пробежал глазами.
– Тронут. Но неужели господин Ильтен не нашел опекуна поближе?
Руани промолчал. Сейчас и так все станет ясно.
– Я больше не хочу в камеру! – заявил звонкий голосок с порога. – Там скучно.
Маэдо поднял глаза и встретился взглядом со своей юной копией.
– Зохен, – вымолвил он.
– Сам ты зохен, – отозвалось дитя. – А я милая девочка.
И так это прозвучало похоже на Терезу, что он рассмеялся.
– Госпожа Ильтен просила передать вам, генерал Маэдо, что это Аннет, ваша дочь.
Мог бы и не говорить. Какие тут сомнения?
– Поедешь со мной на Т1, Аннет? – спросил он.
– Конечно, – подтвердила маленькая зохенка. – Куда ты теперь от меня денешься?
И он снова засмеялся. И хлопнул ее по ладошке:
– Заметано!
Два сапога пара, подумал Руани. Госпожа Ильтен порой употребляла это выражение, но только теперь он до конца понял его суть.
– Смотри, не забудь мою сумку, – деловито сказала Аннет. – А ты заныкают, знаю я их. Там мои вещи и деньги.
– Деньги? – Он удивленно заглянул в сумку. – Ни хрена себе!
– Это тебе. Мама сказала, чтобы ты их потратил на мое образование. Я здесь в школу ходила, если что. Программировать люблю.
Маэдо восхищенно покачал головой. Умеет же Тереза озадачить! Даже после смерти. Думай теперь, как пристроить это чудо в школу. А еще думай, как знакомить Аннет с Фел. И как сложатся их отношения: девчонка явно не из тех, что хорошо кушают и тепло одеваются на радость нянькам. Будет забавно посмотреть, и в их противостоянии он поставит точно не на жену.
Они перебрасывались поддевками всю дорогу, и Маэдо это нравилось. Словно перчинка после того, как объешься сладостями. А когда они уже шли пешком к дому, и вокруг не было ни людей, ни машин, Аннет посерьезнела.
– Скажи, ты правда мой настоящий папа?
– Ясное дело, правда. – Ему стало немного неловко, и он добавил: – Ты не думай, я твоего первого папу не обманывал. И никто из нас не виноват, что мы оба маму любили. Любовь – такая сложная штука… Подрастешь – узнаешь.
Девчонка хмыкнула. Прямо как Тереза, до слез. И приостановилась, заставив его оглянуться.
– Тогда я тебе скажу одну вещь, которую ты не должен открывать никому. А лучше сразу забудь. Клянешься? Любовью своей поклянись.
– Клянусь, – искренне произнес он, хоть и не верил в то, что тайна малявки представляет интерес для кого-то, кроме нее. У детей вечно какие-то глупые секреты.
– Мама не умерла, – сказала Аннет.
– Что?! Послушай, не надо…
– Это ты послушай меня, папа, – настойчиво проговорила она. – Мама разрешила тебе узнать, если ты еще помнишь о своей любви и грустишь. Не грусти, не о чем. Мама жива, и она позаботится о себе так, как считает нужным. А не так, как хотелось бы государству. Это ее слова.
– Но я видел своими глазами…
– Решай сам, чему верить. Мама умеет водить машину.
В самом деле! Именно это не давало ему покоя. Как она могла вылететь с дороги? Неужели малявка права?
– Как? – выдавил он.
– Неважно, – отрезала она с совсем не детской интонацией. – Не спрашивай о подробностях и не ищи ее. Она умерла для всех. Я сказала тебе лишь ради того, чтобы ты не горевал. У нее все будет хорошо.
И он поверил. На слово, без задокументированных свидетельств, без вещественных доказательств. Поверил девочке, наверняка жуткой фантазерке, в то, что противоречило очевидному. Потому что знал Терезу, и это было на нее похоже – выкинуть нечто неожиданное, абсолютно нереальное.
Он улыбнулся, обнял дочку и шепнул ей:
– Спасибо.
Микроавтобус службы охраны безопасности въехал в дачный поселок и двинулся по неширокой улице, задевая придорожные кусты и нависающие ветви деревьев, с которых срывались капли. Лужи до сих пор не просохли. Еще три весны назад после такого ливня проехать в Риаведи было бы невозможно, колею размывало даже обычным дождем. Это госпожа Ильтен, которой надоело выталкивать забуксовавшую машину, закатила скандал в тильгримском муниципалитете. До того момента администрация еще не имела счастья общаться с госпожой Ильтен, и она произвела неизгладимое впечатление. Дорогу заасфальтировали в рекордные сроки. Не слишком качественно, поскольку быстро, но теперь зимние визиты в поселок перестали представлять проблему.
Микроавтобус подкатил к воротам дачи номер 12. Водитель выключил двигатель. Ортнер вылез наружу, стараясь не наступить в грязь, за ним – Гьюл. Старший командир Салве помог выйти Руани – не то чтобы начальник сам не мог, а чисто из соображений субординации.
Дом казался осиротевшим. Впрочем, почему казался? Когда они закончат с делами, младший командир Рикер опечатает дом и ворота, ведь у Ильтенов не осталось наследников. Ноккэмский коллега, высший командир Руани, обмолвился Ортнеру, что младшую дочь увез генерал Маэдо. Старшая, как он сам знал, давно замужем на Т1. Да и будь девочки здесь, они не в счет, им не владеть имуществом.
На подвале висел замок, и Ортнер подозвал Рикера с отмычкой. Нет смысла оставлять будущим покупателям дома то, что они, может быть, не оценят. Гьюл открыл молнию на большой сумке, и Ортнер принялся грузить в нее банки с вареньями и соленьями.
Тереза наблюдала за визитерами из-за кустов. Руани топтался напротив красноглазой железной скульптуры, явно стараясь справиться с накатившей слабостью в коленях – ноккэмец приехал сюда впервые и еще не был знаком с Пушком. Заместитель почтительно придерживал его под руку и что-то тихо говорил – Тереза не могла расслышать слов, опасаясь подойти ближе.
Из подвала появились следователи, груженые позвякивающими сумками. Ах они, гады! Пользуясь ее отсутствием, выгребли ее запасы. Она уже забрала из дома то, что дорого сердцу: синий мохнатый ковер из спальни, подушку на стул из золотистой кожи дракона, подстреленного прошлым летом, детские рисунки… Ружье пришлось оставить, хоть душа и болела о нем: оно зарегистрировано, его будут искать, конфискуют и продадут. Банки она начала перетаскивать, но они тяжелые, за раз много не унесешь, а она все еще не вернулась в форму. Не успела. Не подумала, что эти уроды так быстро явятся прибрать то, что плохо лежит. Мародеры проклятые! Тереза заскрипела зубами. И сделать ничего нельзя, коли желаешь сохранить свою тайну.
Младший мент вышел из дома с ружьем в чехле. Она подавила вздох.
Ортнер и Гьюл, с натугой таща сумки, направились к машине. Тереза чуть пригнулась и затаила дыхание. Руани-то и лужу под ногой не заметит, а следаки внимательные. Помстится им, что веточка не под тем углом торчит или цвет листвы не тот… Нет уж, лучше не рисковать и не показываться им на глаза.
Поставив сумки у микроавтобуса, они открыли заднюю дверь и вытащили какой-то продолговатый мешок и две лопаты. Но копать не стали, вручили сопровождающим. Некоторое время спорили, ходя по двору туда-сюда. Наконец, остановились возле скульптуры, ткнули пальцем подчиненным с лопатами: вот здесь.
Ортнер сам позвонил Руани, спросил, можно ли забрать тело. Госпожа Ильтен должна покоиться тут, в Риаведи, в поселке, который любила больше города. В своем дворе. И лучше всего – рядом с этой металлической конструкцией, к которой питала необъяснимую слабость и называла произведением искусства. Руани дал добро, но поставил условие: пусть его возьмут с собой. Теперь они стояли вместе над опущенным в выкопанную яму телом, завернутым в мешок, и молчали об одном и том же. Больше никогда не будет, как прежде.
Ортнер махнул рукой младшим с лопатами. Они отсалютовали и принялись закидывать могилу землей.
– Надо цветов сверху положить, – промолвил Гьюл. – Она цветы любила. И дочке своей на холмик всегда цветы клала. Пойду, нарву.
Да ведь это меня хоронят, осенило Терезу. В мешке – ее тело. Гьюл приволок охапку красных цветов, водрузил на зарытую могилу. Ортнер украдкой смахнул слезу. Тереза растаяла. Ладно, пускай лопают ее варенье и консервы да поминают. Эх, они же не знают, что такое поминки. Ну, значит, так сожрут. И еще раз добром ее вспомнят.
Рикер принес большие казенные замки, повесил на ворота, главный вход и подвал. Всё, теперь это чужой дом. Обидно, но следовало ожидать.
Сумки исчезли в машине, а за ними и вся компания. Микроавтобус с трудом развернулся на узком проселке и покатил прочь. Тереза вышла из-за кустов. Прислонилась лбом к холодным прутьям кованой ограды, прощаясь с домом. Последние дни она только и делала, что прощалась. С мужем, с дочерью, с самой собой, со всей прежней жизнью…
Некогда плакать
Это произошло не по ее вине – единственное, чем остается утешаться. Не оттого, что она кричала на мужа или грубила ему – она так давно уже не поступала, оберегая его нервы. Спорила, конечно, но мягко, не обижая, и старалась повернуть все так, будто он сам изменил свое мнение. И не делала ничего, что могло бы его расстроить – по крайней мере, в последнюю декаду. Не было решительно никакого повода. Просто сердце заболело в очередной раз, это теперь случалось регулярно. Но приступ был долгим и сильным, не помогали ни травы, ни покой, и Тереза испугалась.
– Я вызову врача, – сказала она.
– Не надо, – прохрипел он. – Пройдет. – И потерял сознание.
Гори все синим пламенем! Неважно, что скажет медкомиссия. Пусть Рино не будет ее мужем, но зато живым. А она как-нибудь выкрутится. Где наша не пропадала! Она велела Аннет собирать вещи и набрала номер больницы.
Она надеялась, что врачи помогут. Тиквийцы дорожат жизнями своих граждан, тиквийская медицина – на высоком уровне. Но чтобы воспользоваться ее услугами, надо хоть иногда обращаться к врачам, пока не стало поздно.
– Почему вы так поздно спохватились? – первое, что спросил доктор, изучив анализы. – Почему не обратились раньше, когда еще можно было… – И осекся.
Полдюжины инфарктов, перенесенных на ногах. Сердце – в лоскуты. Помочь может только полная пересадка, но на подбор и доставку биоматериала требуется время, которого у пациента нет.
Разумеется, врачи сделали все, что могли. Им даже удалось привести Ильтена в сознание – ненадолго, на несколько минут. Тереза вцепилась в его руку, глядя в бледное лицо и не обращая внимания на суетящихся медиков:
– Рино, только не умирай!
– Сам не хочу, – выдавил он.
– Дождись операции. Что бы ни было дальше, пускай без меня, но живи!
– Зачем мне жить без тебя? – Кривая улыбка, одним уголком губ. – Без тебя жизнь потеряет всякий смысл.
– Ты дурак, – всхлипнула она, не удержавшись. – Дуб-дерево!
– Он самый, – согласился Ильтен. – Прости, я так и не смог придумать, что делать. Да ты и не стала бы меня слушать, ведь правда? Ты все равно поступишь по-своему. Прошу об одном: не надо убивать.
Есть моменты, когда невозможно ответить категорическим отказом. И она, сглотнув комок в горле, проговорила:
– Я… постараюсь.
– Документы Аннет – на полке над компьютером. Жаль, что я не успел выдать ее замуж. – Он помолчал и добавил совсем тихо, уходя: – И вообще – жаль.
Медбрат помахал ладонью перед ее лицом:
– Вы в порядке?
Она перевела на него взгляд и очнулась. Вот дурацкий вопрос! Естественно, нет.
– В полном.
– Проводить вас к безопасникам?
Ну да, она же теперь ничья жена. Ее должны забрать копы и увезти к диспетчеру. Вот уж дудки!
– Сама к ним зайду, – отрубила она. – Они меня знают.
– Конечно, – кивнул медбрат. Он тоже ее знал. Наверное, помнил, как она навещала Маэдо, когда он лежал здесь раненый.
Что же я медлю, встрепенулась она. Времени все меньше и меньше. Как только информация о смерти уйдет в сеть, заблокируются и расчетные карты, и телефоны. Она вышла быстрым шагом, вызывая машину. Пока что телефон работал, карта тоже. Снятые наличные с трудом поместились в пакет, высовываясь наружу. Прямо приманка для грабителей. Что ж, пускай кто-нибудь попробует отобрать у нее деньги! Она постарается не убивать, раз Ильтен просил, но калечить можно.
Аннет была одета и собрана, как велено. Девчонка могла в обычной жизни капризничать и не слушаться, но в критический момент преображалась. Тереза не совсем хорошо представляла, что с ней делать. Надо скрыться, а как скрываться вместе с девочкой? Они – слишком приметная пара.
Она схватила стопку папок с полки над компьютером, перелистала. Папка с документами Аннет оказалась самой тонкой. «Назначаю опекуном Аннет Ильтен, моей дочери, Эрвина Маэдо». Милый Рино, он счел своим долгом позаботиться о судьбе Аннет, и лучший выбор опекуна представить трудно. На глаза опять навернулись слезы. Только где его искать, этого Маэдо? Адрес он не оставил, все концы обрубил, зараза. Ну, наверняка Руани знает.
– Слушай меня, Аннет. – Давая дочери указания, она торопливо пихала в саквояж деньги, инструменты, фотографии… – Папа умер. Но ты не плачь, родная. Некогда плакать, я и то поплачу потом. А у тебя есть другой отец, настоящий. Его зовут Эрвин Маэдо. Он не в курсе, что ты его дочь, но поверь мне, признает сразу. Он должен забрать тебя, Аннет.
Это хорошо, что Ильтен оставил официальную доверенность. Маэдо и без нее не отказался бы, но теперь можно не сомневаться, что все законно, и не волноваться за Аннет. А одной скрыться проще. Инсценировать свою смерть, чтоб не искали, и залечь на дно.
– Все будут думать, что я умерла, дочка. Обо мне тоже не плачь, со мной все будет хорошо. Только не говори об этом никому.
Тереза застегнула было саквояж, но дрогнула, метнулась на кухню, схватила заварной чайник. Старенький, еще из того сервиза, красного в горошек; когда-то у них было много таких чашек, и Ильтен пил чай только из них, но все они нашли свой безвременный конец, остался лишь этот чайничек с трещиной на крышке. Тереза прижала его к груди.
– Знаешь что, Аннет? Если твой отец будет сильно печалиться обо мне, скажи ему, что я жива. Он умеет хранить секреты.
Она сунула чайник в саквояж, взяла дочь за руку и решительно перешагнула порог.
Аннет все поняла, как надо. С виду несерьезная козявка, одни игры да шалости на уме, учитель периодически пенял ей, что ведет себя вызывающе. А на деле – надежная. Не витает в облаках, как Вера, не мечется душой. На крыльце городского управления службы охраны безопасности Тереза обняла ее и всплакнула, позволила себе последнюю слабость. Аннет чмокнула ее в щеку, спокойная и безмятежная: не плакать так не плакать. Не пропадет девчонка. Они с Маэдо друг друга стоят, как-нибудь найдут общий язык.
Увы, с внуком попрощаться времени нет. Не столь уж далеко живет Арден, но часики тикают, чего доброго, ее попытаются задержать. Жаль, что она больше не увидит маленького Терао. Мальчишка получился похожий на Веру, такой же блондинчик. В Тикви не принято, чтобы бабушка возилась с внуками, но это не запрет, а естественное следствие того, что подавляющее большинство бабушек проживает в других государствах. Женщины, рожденные в Тикви, как Вера – редкость, при этом для брака они могут уехать далеко от родителей. Вот и Вера сейчас на Т1. И малыша взяла бы с собой, когда б не передумала. Тереза раньше считала, что ребенка не следует отрывать от матери, но на самом деле хорошо, что она оставила Терао отцу, и у бабушки есть возможность гулять и играть с ним. То есть была… Больше нет.
Покинув опешившего Руани, Тереза сбежала по лестнице вниз, вызывая по телефону машину. Вызов не прошел, Тереза выругалась про себя. Заблокировали все-таки. Как же не вовремя!
У крыльца стоял внедорожник с сиреной и мигалкой. Вот он, выход! Игнорируя маячащего постового, Тереза села в машину, умостила саквояж на сиденье рядом. Светомузыку включать не стала: привлекать лишнее внимание совершенно ни к чему. Торопливо, словно боясь, что лишняя минута задержит ее здесь навсегда, она включила двигатель, вырулила на улицу, погнала мимо девятиэтажек с разноцветными балконами и бежевых семиэтажек, мимо бара и интернет-кафе, мимо бульвара и парка, и дальше, по убегающему вдаль шоссе. Куда? Прочь от города, прочь от службы охраны безопасности и агентов Брачной Компании…
Напряженное ожидание в свинцово-серых небесах разразилось грозой. Белая асфальтовая полоса намокла, потемнела, из-под колес полетели брызги. Тереза не сразу поняла, что полил дождь: ей казалось, это пелена слез в глазах. Она вытерла слезы рукавом, но не развиднелось. Только тогда она включила стеклоочистители, заколыхавшиеся туда-сюда, разгоняя по сторонам капли, а затем струи, заливающие ветровое стекло. Будто сама природа оплакивала Рино Ильтена косым холодным ливнем, переходя в рыдание.
Машина неслась вперед, наперерез ветру и потокам, разбрызгивая лужи, все более глубокие, и оставляя за собой облако мельчайшей водяной пыли. Близилась ночь. Свет фар едва пробивался сквозь дождевую мглу. Мелькнул указатель, и Тереза наконец осознала, куда едет. Это трасса на Тильгрим. Она свернула на рефлексах, стремясь к уютному безопасному месту, где ее дом – в Риаведи. Но там, в Риаведи, ее будут искать в первую очередь. Надо что-то делать здесь.
Она заставила себя сбросить скорость. Поехала медленно, всматриваясь в густой мрак за залитыми стеклами – стеклоочистители не справлялись. Дорога вышла на высокую насыпь, впереди смутно проглянул поворот. Хорошее место, чтобы распроститься с машиной.
Тереза остановила джип и на минуту утратила контроль над собой, уткнувшись головой в руль. Нет возможности похоронить мужа, нет даже времени его оплакать. Он умер не по ее вине, но из-за нее. Он не хотел лечиться, потому что боялся ее потерять, получив неблагоприятное заключение медкомиссии. Ради нее он пошел сперва на преступление, а теперь на смерть. Как тут душе не сжиматься? Он был с ней более двадцати лет – почти две дюжины весен, как они говорят. И вот она опять одна в мире, вдруг снова ставшем враждебным.
Что же я сижу, подумала она. Провела руками по лицу – руки намокли – и решительно вылезла из машины. Ледяной водопад окатил сверху, она поспешно натянула капюшон плаща, но плащ не мог спасти, и она плюнула, вновь стряхнула капюшон на плечи, чтобы не мешал ориентироваться. Если направить машину чуть правее, она свалится аккурат под откос и ударится о камни внизу. Даже загорится, если повезет. Можно и помочь, содрав изоляцию с проводов, тогда точно замкнет, на этаком-то дожде.
Тереза открыла капот, принялась ножом счищать изоляцию. Угробить машину – не проблема. Но ведь менты не угомонятся, пока не проверят, был ли кто-то внутри. Это тильгримская территория. И к гадалке не ходи, явится Ортнер со своей бригадой, а они въедливые, как назло. Не обнаружат тела, примутся искать. Будь дело на Земле, она выкопала бы на каком-нибудь кладбище свеженький труп женщины, положила в джип да постаралась, чтобы хорошенько обгорел, до неузнаваемости. Сложно технически, но в принципе осуществимо. Только здесь нет ни кладбищ, ни – почти – женщин.
Дождь лился холодным душем, смешиваясь со слезами горя и бессилия.
Зохенова погода! Ну что стоило выехать на день раньше? Или хотя бы утром. Все нормальные люди давно свалили в город, к цивилизации. Только ему зачем-то понадобилось отметить окончание охотничьего сезона. Доел последнюю дичину, щедро запил водкой… О том, чтобы куда-нибудь двинуться с утра, речи уже не было.
Стемнело из-за дождя особенно быстро, фонари вдоль трассы не горели – видать, что-то повредило грозой. Тьма, хоть глаз выколи, и узкий коридорчик, освещаемый фарами на пару дюжин локтей вперед, дальше не давала видеть стена воды.
Билле Хэнк выругался еще раз и сбросил скорость. И чего он не остался на даче? Два дня от отпуска есть, успел бы и завтра. Нет, решил ехать – не дождя же бояться. Идиот.
Сквозь водяную пелену показался свет. Огонек – не огонек, а три… Чьи-то фары! Левая, правая и верхняя. Только светят не навстречу на противоположной стороне трассы, а вроде бы наискосок. Зохен! Джип поперек дороги. И капот поднят.
Хэнк резко вдавил тормоз, чтобы не налететь на неожиданное препятствие. Машина заскрипела, пошла юзом, скользя по водяному клину. Остановилась в нескольких локтях. Хэнк резко опустил окно, чтобы обматерить кретина, ковыряющегося под капотом посреди трассы – другого места не нашел! Вода мгновенно залилась в гневно раскрытый рот. Хэнк закашлялся. Да чтоб тебя!
Чужие фары взрезали темноту, и Тереза вздрогнула. Прямо на нее неслась легковушка. Если сейчас случится ДТП, то и инсценировать ничего не надо. Единственный нюанс – погибать на самом деле ей не хотелось, даже ради достоверности. Она отпрыгнула на обочину, но водитель сумел затормозить на последних метрах. Дверца распахнулась с треском, едва не оторвалась. Окрестности огласил рык, состоящий из отборных проклятий и изощренных угроз.
Тереза вновь вынула убранный было нож, мстительно подумав: вот и труп. Мужской, но лучше такой, чем вовсе никакого. Рино просил ее не убивать, но это же будет самооборона. И, честно говоря, она ему ничего не пообещала. А если она нацедит из трупа достаточно крови, то сможет сделать голема. Точно! Ее собственный, натуральный труп, так гораздо лучше.
Ухватив нож, она высунулась из-за машины. Здоровенный мужик сделал шаг навстречу, потрясая монтировкой, судя по всему, с самыми агрессивными намерениями. Шаг, другой… Она двинулась не навстречу, а перпендикулярно, рассчитывая его траекторию для оптимального удара. Масса противника ее не пугала: эти огромные бычары не слишком поворотливы. Зато крови в них много.
– Зохенов дебил, не знающий дорожных правил! Тупой урод, рожденный через жопу! Ща сплющу твою раздолбанную тачку и тебя вместе с ней! Раскатаю в блин, так что дерьмо через рот полезет!
– Да увянь ты, дуб стоеросовый, – сквозь зубы бросила Тереза жертве, стремительно приближающейся к своей судьбе и пока не подозревающей о ней.
– Что?!
Ему были знакомы эти слова. И интонация, и голос, произнесший их. Хэнк, замахнувшийся монтировкой, замер в полудвижении, неверяще вгляделся в лицо, озаренное вспышкой молнии. Зохенов хвост!
Она остановилась чуть позже, успев поднырнуть под задранный бицепс и почти всадив нож в беззащитную подмышку. Почти. Она тоже узнала. Удержала руку буквально в сантиметре.
– Хэнк?
Рука задрожала. Не хватало еще нож выронить. Тереза сжала его сильнее.
Он зажмурился. Госпожа Ильтен. А он ее чуть не ударил. И говорил такие слова, что… Вот же зохен!
– Что вы тут делаете? – не тратя красноречие на пожелание светлого солнца и прочий этикет, наехала она.
Он приоткрыл глаз.
– Я еду домой, госпожа Ильтен. В город. А вы? Что вы делаете на шоссе одна в такое время?
– А я еду на дачу, – буркнула она.
– Простите… Я… не совсем корректно тут выражался. – Он, покраснев, как мальчик, опустил монтировку.
И увидел острие ножа в нескольких пальцах от своего сердца. По спине пробежал холодок.
– И вы извините. – Она неловко спрятала нож за спину. – Я вас чуть не убила. Не знала, что это вы.
Из Хэнка получилась бы чудесная жертва. Мощная, полнокровная. Сколько силы можно набрать! Но она не сможет, рука не повернется. Они вместе растили его детей, плавали на охоту, сражались с пиратами плечом к плечу.
Он перевел дух.
– Госпожа Ильтен, куда вас понесло в такую погоду? Что вам понадобилось на даче, когда все нормальные люди оттуда возвращаются? Почему муж вас отпустил?
Она отвернулась, сунув нож за пояс, и расплакалась навзрыд. Был бы Рино жив, она бы и спрашивать его не стала, куда ей ехать, а попытался бы остановить – еще и отбрила бы. А сейчас так захотелось, чтобы он встал в дверях и запретил ей уезжать. И сейчас она не скандалила бы, а может, даже послушалась. Это ведь из заботы о ней…
– Госпожа Ильтен. – Хэнк кашлянул. – Дать вам воды? У меня в машине есть.
Она издала истерический смешок сквозь слезы.
– Думаете, мне не хватает воды? – И повела рукой.
Вокруг была сплошная вода. Они стояли по щиколотку в воде, не успевающей стекать с дороги. Оба насквозь промокли, одежда потяжелела.
– Рино умер, господин Хэнк.
Хэнк коротко опустил голову, отдавая дань памяти.
– Жаль, – произнес он искренне. – Хороший был мужик, хоть и слабохарактерный.
Тереза насупилась. Нормальный у него был характер. Уж получше, чем у Хэнка.
– Ну, а вы-то что же? Зачем вы на дачу?.. Вам следовало остаться в городе. Легавые помогли бы вам связаться с диспетчером Брачной Компании. То есть безопасники, – спохватился он, вспомнив, что Ильтены с ними сотрудничали.
– Пошли они к черту, – отрезала она неполиткорректно. – Или к зохенам, вместе со своим проклятым диспетчером. Может, я к вам ехала!
– Ко мне? – слегка опешил он.
Ей необходима сила для голема. Если из Хэнка не получилась жертва, это еще не значит, что у него нельзя взять силу. Тереза посмотрела ему прямо в глаза.
– Вы ведь этого хотели, Хэнк. Я теперь ничья. Почему бы и нет?
Главное – не растворяйся в удовольствии, учила Шерирайзен Агелфае Деторн. Оставь удовольствие ему, тогда тебе достанется сила. Контролируй процесс.
Фиг тут проконтролируешь! Терезу словно вихрь смёл. Только что они стояли под ливнем – она с ножом, он с монтировкой. Мгновение – и она лежит, придавленная голым животом к не остывшему еще капоту легковушки, Хэнк сзади, и капли не долетают до разгоряченных тел, испаряясь в полете. Она попробовала отстраниться, поменять положение, но Хэнк блокировал все попытки пошевелиться не в нужном направлении, держал ее железной хваткой, словно боялся, что она ускользнет. Ни влево, ни вправо, вот и крышка хваленому контролю. Она застонала. Да гори все синим пламенем! Наслаждаться так наслаждаться.
Вот только где теперь брать силу? Придется тратить свою.
Монтировку так и не нашли. Нож Тереза подобрала, он лежал у колеса. Обтерла, вдохнула-выдохнула, набираясь решимости.
– Одеться не хочешь? – спросил Хэнк.
– А смысл? – Она дернула плечом. – Все равно потом придется одевать мой труп.
– Чего? – У него глаза полезли на лоб.
– Не мешай, Хэнк. И ничему не удивляйся. Просто помоги мне потом.
– Когда?
– Сам увидишь.
Она полоснула себя по ладони. Зачерпнула мокрую глину, обильно полила ее кровью.
– Я, Тереза Ильтен, своим именем даю силу голему и произношу формулу власти…
Могу ли я теперь называть себя Ильтен, мелькнуло в голове. Она отбросила дурацкую мысль. А как еще? Мало ли что диктуют традиции, она не отказывалась от фамилии. Она сосредоточилась на формуле.
Хэнк смотрел завороженно, забыв о том, что хотел найти монтировку. И о том, что мокрая майка нещадно холодит спину. Непонятные слова звучали властно, движения выверены. Того гляди, сейчас разверзнется земля. Ну, или хотя бы дождь прекратится.
Но нет. Воздух слегка задрожал, падающие струи изогнулись, будто охватывая чье-то тело, на глазах обретающее плоть. Тереза вдруг низко наклонила голову, взявшись обеими руками за виски, зашаталась, опустилась на одно колено, не поднимая головы.
Хэнк тотчас оказался рядом. Поддержал, не дал упасть.
– Тебе плохо?
– Нормально, – выговорила она непослушными губами, дрожа от накатившего холода. – Так и бывает.
Он завернул ее в свою куртку, прижал к себе, пытаясь согреть.
– Почему тебе плохо? Что ты сделала?
– Ее. – Она скосила глаза.
Он обернулся и чуть не выронил Терезу, не держащуюся на ногах. Там, на земле, лежала еще одна. Как настоящая.
– У меня больше нет сил, Хэнк, – сказала первая Тереза. – Одень ее, пожалуйста. И посади за руль.
– Она сможет вести машину? – удивился Хэнк. Совсем немного: на сегодня лимит удивления он уже превысил.
– Нет. – Тереза слабо покачала головой. – Она сможет лишь погибнуть вместо меня.
Хэнк крякнул и больше вопросов не задавал. Неумело, но старательно натянул на молчаливого двойника Терезы мокрое белье, платье, плащ, всунул ноги в туфли. Втащил голема в кабину, усадил в кресло, расположил ноги на педалях, а ладони – в захвате на рулевом колесе. Тереза привалилась спиной к легковушке. Стоять не могла – в глазах темнело; Хэнк снял с машины запаску и подтащил, чтобы она села, иначе оставалось бы только свернуться клубочком в грязной ледяной луже. Следуя руководящим указаниям, Хэнк завел внедорожник и дотолкал его до обрыва. Недокрутив последний оборот колеса, джип ухнул вниз, с грохотом перевернулся несколько раз, что-то там заискрило, пошел дым…
– Что теперь? – Хэнк повернулся к Терезе.
– Теперь я еду на дачу, – прошептала она; сил говорить в полный голос не хватало. – Как и собиралась.
– На чем? У тебя больше нет машины.
Она молча указала глазами на легковушку Хэнка.
– Э, это моя!
– И чему это противоречит?
Зохен знает что! Он подал ей руку, но встать не удалось. До машины ее пришлось нести.
– Саквояж мой не забудь!
Он сходил за саквояжем, оставленным на дороге, кинул на заднее сиденье.
– Осторожней, – пробормотала Тереза, кутаясь в его куртку, вполне тянущую на короткое пальтишко по отношению к ее размеру. – Там чайник.
Зачем она возит с собой чайник? Хэнк пожал плечами, установил запаску на место и развернул машину. Внизу уже знатно полыхало, пламя боролось с дождем практически на равных. Надо надеяться, вода все-таки одолеет, и огонь не перекинется на рощу.
Внутри машины было тепло – не слишком, но гораздо теплее, чем на улице. А самое главное – почти сухо, если не считать той воды, которую они занесли при раскрывании дверей и с одеждой. Мерно тикал счетчик, зеленовато светились цифры на приборах. Обессилевшая Тереза то ли задремала, то ли провалилась в забытье. Пришла в себя оттого, что Хэнк хлопал ее по щекам, сильнее и сильнее, начиная волноваться – хлопок, вернувший ее в сознание, был практически затрещиной.
– Ну, хвала небесам, – пробурчал он. – Приехали. Выйти сможешь?
Она снова закрыла глаза. Он понял: не сможет. Поднялся на крыльцо, отпер дверь, занес Терезу внутрь. Вернулся за саквояжем с зохеновым чайником – ведь как пить дать, погонит его за своим добром, когда очнется.
– Холодно, – невнятно пробубнила она, не открывая глаз.
Лучше всего была бы горячая ванна, но в ванне ее в таком состоянии не оставишь, утонет и не заметит. Он устроил ее в кресле, обложив подушками, чтоб не упала случайно, завернул в плед. Налил в таз теплой воды, сунул ей под босые ноги.
Она нагнулась, пытаясь нашарить край тазика. Так было лучше – кровь прилила к голове, темные вихри перед глазами немного прояснились. Но пальцы не слушались.
