Читать книгу: «Гипнотизер. Реальность невозможного. Остросюжетный научно-фантастический роман-альманах из 6 историй», страница 9

– От него самого, – ляпнула Зойка, тыкая в рисунок пальцем, и Евгений не успел ее остановить. – Шаман ваш сам нас сюда позвал. Стал сниться, обещал Таню исцелить. Мы думали, к живому едем, а оказалось, к мертвому. Но теперь хоть на могилку к нему сходить, к дереву этому или камню.

– Надо же, как бывает, – поразилась хозяйка. – А к тому дуплу с прахом вас любой в Сосновке проводит. Там от поселка недалеко, в Тудупском распадке. Место тихое, красивое. Вот только до Сосновки вас никто, кроме Савельича и его людей, не повезет. Пока глава не распорядится, палец о палец не ударят.

– Даже за хорошее вознаграждение?

– Кары боятся. Вы уедете, а им тут жить. С Савельичем не забалуешь.

– У кого точно можно узнать, когда он будет? – спросил Ромашов. Чем больше он слышал про местного главу, тем меньше охоты возникало иметь с ним дело. Феодал и пахан в одном флаконе.

– У охраны его спросите, – посоветовала вдова. – Дом его вы ни с каким другим не перепутаете. Как за площадью – налево по дороге вдоль садов. Увидите замок с синей крышей и флюгером петушиным – это он и есть. Стучите громче. Когда хозяина нет, охрана никому не открывает, но вы чужой, может, вам и откроют из любопытства. Вдруг вести важные для главы привезли.

– А как они узнают, что им в ворота чужой стучится? – скептично проговорила Зоя и оглянулась на поникшую Татьяну. Та расстроилась плохим новостям и сидела букой.

– Видеокамеры у него всюду, – пояснила Людмила Петровна. – Богачество свое людям в глаза сует, а воровства боится. Сидит за забором и никому не верит.

– Что ж, пойду прогуляюсь, – Ромашов встал, – наведу справки.

– Куда же вы сейчас-то? – спохватилась хозяйка. – Гроза на подходе, вымокнете. Завтра!

– А я быстро, – заверил Евгений и сурово глянул в сторону притихших девчонок: – Из дому ни шагу!

Уянга

На Уянгу надвигался шторм. Туча, зацепившаяся за далекий горный пик, сорвалась и, разросшись, уже накрыла собой долину. Она напоминала огромный слоеный пирог. Внизу, в подбрюшье клубились бледно-серые облака, сверху их придавливали нешуточным весом темно-сизые, дождевые, а венчала штормовой вал чернильно-черная корона, внутри которой бесперебойно гремело и сверкало. Ветер собирал многодневную пыль с проселочных дорог и гнал по улице, закручивая невысокие вихревые хоботки. Стайка загорелых до черноты ребятишек со смехом пробежала мимо, ища укрытие и кося узкими глазами на незнакомца, вздумавшего совершать моцион в столь неподходящее время.

Через несколько минут, большую часть которых Евгений провел, борясь с песком, попавшим в глаза, он понял, что напрасно рисковал вымокнуть. Богатый дом, сделавший бы честь любому банкиру на московской Рублевке, прятался за высоким забором, и на стук и звон, производимый кнопкой справа от калитки, никто не отозвался.

Ждать дольше перед запертыми воротами не имело смысла и, спасаясь от ливня, Евгений заскочил в магазин, благо его двери были гостеприимно распахнуты. Внутри магазина обнаружилась симпатичная продавщица лет двадцати пяти. Покупателей не было, и она скучала, коротая время с телефоном в руках. Появление нового лица оторвало ее от какой-то игры.

– Здравствуйте, – вежливо приветствовал Ромашов, проводя ладонью по намокшим волосам. – Не возражаете, если я пережду у вас грозу?

– Не возражаю. Хотя могли бы что-нибудь и купить для приличия.

– Кошелек не захватил.

Девица отложила телефон и встала, опершись локтями о невысокую витрину. Евгений мог поклясться, что ей было известно, насколько выгодно данный ракурс позволяет демонстрировать роскошный бюст четвертого размера. Не то, чтобы Евгений был особо желающим поглазеть, но в удовольствии скользнуть взглядом в предложенное декольте себе не отказал. Зачем обижать девушку, когда она так старается?

– Я видела, как вы с сестрами на маршрутке приехали. Вы у нас проездом или к родственникам погостить? – начала та светскую беседу,

– Проездом.

– В «Приют тишины», значит?

Ромашов предположил, что так называется ашрам в Белой Сосновке.

– Нет.

Продавщица оказалась на удивление проницательной:

– Тогда к бурхану Васе, больше не за чем в такую дыру из большого города добираться. Да только нет больше бурхана. Прошлой зимой под лед на Алтанке ушел.

– Кажется, вы его не слишком жаловали, – Ромашов был неприятно поражен прозвучавшими в чарующем голосе нотками презрения. Он вспомнил имя продавщицы: Соня, девушка, которую Савельич взял вместо заболевшей Марии. – Вы не верили в его шаманскую силу?

– Сила, может, и была, да, видимо, вся вышла. Пил он по-черному, говорят, никто ему не указ был. А я, знаете ли, пьяниц на дух не переношу, у меня уже трое одноклассников от водки загнулись. И что в ней только хорошего находят? – тут Соня чуть поменяла позицию, изогнулась, показывая гибкую талию, и стрельнула в Евгения подведенными глазками. – Вот вы, сразу видно, человек не злоупотребляющий. Из самого Иркутска прибыли?

Евгений пригляделся к девушке повнимательней. Кроме красивой груди у нее были от природы пухлые губы, накрашенные розовой помадой, густые волосы и серые внимательные глаза. С косметикой девушка не перебарщивала и одевалась просто, не проявляя любви к пошлым блесткам и рюшечкам, что, безусловно, шло ей в плюс. Но вот цепкий взгляд, обшаривший его с ног до головы и задержавшийся на неокольцованном безымянном пальце, являлся большим минусом.

Охотниц за мужиками Евгений чуял за версту и в обычной обстановке предпочитал с ними не связываться, однако сейчас он откровенно скучал, хотелось раздобыть побольше здешних сплетен да и деваться из магазина было некуда. Снаружи шумел «ниагарский водопад», и грозно гремели громовые раскаты – буря была в самом разгаре. В зале же было сухо, свежий воздух шел из распахнутой форточки, и если бы не комары, настырно пищащие в ухо и норовящие впиться побольней, было бы совсем хорошо.

– Да, сюда мы приехали из Иркутска, – ответил он, не вдаваясь в подробности. – Но если вы пьяниц не любите, чего ж водкой торгуете? Не смущает ассортимент?

Ромашов кивнул на стройные ряды бутылок, заполнивших полки позади продавщицы. Алкоголь был представлен в большом разнообразии, его было куда больше, чем прочего товара.

– Смущает, – кивнула девица, – да я же сила наемная, тружусь с восьми до восьми, а хозяин в Уянге один. Он что хочет, то и делает, чем хочет, тем и торгует. А кому чего продавать не следует, у него черный список составлен. Его я и придерживаюсь.

– Ух ты, как у вас строго! И что, никто не бунтует?

– А чего бунтовать? Люди сами рады, что нашелся кто-то, способный ими управлять железной рукой. До Дмитрия Савельича в Уянге бардак был, как везде, а при нем только и зажили.

Ромашов все больше поражался вездесущности местного главы. Савельич не просто бизнесом занимался и деньгу заколачивал, а возомнил себя настоящим барином, регламентирующим нюансы местной жизни. Даже черные списки составил. Глыба, а не человек – и ведь подчиняются ему, черт возьми!

– Значит, вам здесь нравится?

– Здесь лучше, чем в соседних деревнях, но все равно тоска зеленая. Я бы уехала, только денег нет. И подходящей компании, чтобы за бедную девушку на первых порах заступились. Одной страшно – обманут.

– Это уж как водится, – усмехнулся Евгений.

Ему стало любопытно, как именно девица начнет сейчас подбивать под него клинья. Все-таки провинциалки были конкретнее и прямодушнее столичных штучек, охотящихся на спонсоров в полумраке ночных клубов. Цель вроде бы одна, а подход отличался кардинально.

Столичные дамы полусвета следили за своим фасадом, упаковывались в брендовые шмотки, призванные показать, что с материальной стороной жизни у них все о'кей, однако в первые же полчаса знакомства старательно выпытывали, какая марка машины у ухажера и сколько он готов отвалить за выпивку. Если их что-то не устраивало, кавалер безжалостно отшивался. Этим шлюхам было абсолютно все равно, кому продавать тело, лишь бы дорого, они могли терпеть в постели любого импотента с толстым бумажником и щедрой душой. Это, конечно, не мешало им промывать любовнику косточки с подругами, но деньги свои с ним наедине они до поры отрабатывали.

С неопытными провинциалками все обстояло иначе. Пока они не выбрались из глуши, мужчины интересовали их не только как кошельки, но и как мужчины. В глазах Сони, помимо хищного огонька, дрожал иной интерес и даже явное восхищение его, Ромашова, мужской статью. Это, безусловно, льстило самолюбию, и другой бы на его месте принял щедрые авансы за искреннее чувство. Вот только Евгений знал наперед подобные уловки.

– Что же вы теперь будете делать? Раз бурхана больше нет, то ехать в Сосновку теряет смысл, – Соня вышла из-за витрины и, откинув часть прилавка, покрытого клеенкой, ступила в зал. – Жаль, вы прежде ко мне не зашли, а то бы на той же маршрутке и вернулись. Водитель клиентов еще до дождя собрал и был таков. Теперь автобус будет только в половине девятого, но может и отмениться из-за непогоды. Да и в Слюдянке придется заночевать, поездов пассажирских до самого утра не бывает.

– Действительно, незадача, – сказал Евгений, отмечая попутно, что ножки у продавщицы тоже не подкачали.

– А то хотите, переночуйте у меня. Я с бабушкой живу, но она стара, подслеповата и глуха на оба уха. Сестричек ваших можно на мансарде положить, там два топчана как раз стоят, а вам я в гостиной постелю, под окошком возле печки.

– Мы уже поселились у Людмилы Петровны.

– Это понятно. Только ей Дмитрий Савельевич разрешает квартирантов пускать. Но у нее больная в доме, атмосфера не та, а у меня дом просторный, уютный. Вам куда комфортнее будет.

– И что, не испугаешься гнева вашего головы?

– Так его же нет. И потом, может, я с вами в Иркутск уеду? Давно мечтаю туда перебраться, а в вашей компании путешествовать не страшно.

С присущим ему цинизмом, Евгений на секунду представил, как далеко девица бы зашла этой ночью с глухой бабкой в соседней комнате и отнюдь не глухими девочками в мансарде. Хорошего секса после расставания с Катей у Жени не случалось без малого два месяца. Да вот незадача: роль заезжего ловеласа, охмурившего наивную простушку, его совершенно не прельщала. Фантазии фантазиями, но реальность вносит свои коррективы.

– Место ночевки мы менять не будем, но если захотите к нам присоединиться на обратном пути, противиться не стану, – сказал он, заставляя себя смотреть девушке в глаза, а не на прочие части ее тела.

– Так что, мне собираться уже? – немного растерянно спросила Соня. – К вечернему автобусу?

Ромашов прямо видел, с какой бешеной скоростью крутятся у нее в голове воображаемые шестеренки. Девушка прикидывала, способна ли она все бросить и умчаться в неведомую даль с первым встречным. Стойку ее охотничью можно было простить: обладая таким капиталом, как молодость и смазливая внешность, ей хотелось и жениха себе порядочного подцепить, а какие в Уянге женихи? То ли дело, городской турист и паче чаяния столичный житель.

– Нет, сначала мы планируем все-таки добраться до Сосновки, посетить место упокоения бурхана Василия, – сказал он, – а уж на обратном пути, если вновь поедем через Уянгу, милости просим.

Соня досадливо прикусила пухленькую губу. Кажется, она почти решилась, а тут облом. Евгению на секунду даже стало ее жаль.

Он обернулся к окну, где слегка развиднелось. Ливень стих, превратившись в обычный летний дождик. На площади возле горелой беседки разлилась солидная лужа, покрытая пузырями. Одни пузыри лопались под поредевшими струями, другие на их месте тотчас надувались.

– Буря ушла, и я, пожалуй, пойду. Спасибо за гостеприимство.

– Постойте, я вам мой зонтик дам!

– Не нужно.

– Не упрямьтесь. После вернете.

Соня метнулась за прилавок и в подсобку, а Евгений решил не отнимать у девушки повод для новой встречи – пусть почувствует себя опытной соблазнительницей, с него не убудет. Взяв цветасто-розовый приметный зонт, он дернул бровью, представляя, какие слухи пойдут по деревне, когда кумушки узрят его в окно (а по закону подлости узрят они его обязательно).

– Спасибо, Соня, – сказал он.

Девушка настолько поразилась, что застыла столбом

– Откуда вы знаете мое имя?! – вымолвила она, справляясь со ступором. – Я вам не говорила!

– Просто знаю, – со смешком ответил Евгений. – Меня, к слову, Женей зовут.

Он толкнул внутреннюю стеклянную дверь и выскочил на крылечко. Ветер обдал его теплыми брызгами, и он раскрыл зонт.

Стараясь огибать особо крупные лужи, Ромашов направился по скользкой дороге к дому вдовы Людмилы Петровны. Он не оглядывался, но абсолютно точно знал, что Соня смотрит ему в спину через запотевшее магазинное окошко.

Гроза, налетевшая столь стремительно, закончилась к шести часам вечера. Выглянуло солнце, но жарило оно уже не столь жестоко и быстро укатилось за сиреневый Саянский хребет. Одинокий острый пик его четко вырисовывался на более светлом небе. Ромашов любовался им, благо из окна столовой Людмилы Петровны открывался роскошный вид.

– Эта гора называется Сагадан Гэрэл, что по-русски означает «белый свет», – произнес за его спиной тихий голос хозяйской дочери, болезной Маши.

Евгений обернулся.

Маше было двадцать девять, по местным меркам «перестарок». Вид ее и впрямь был болезненный, хотя сквозь пергаментную кожу и погасшие глаза еще проглядывали следы былой красоты. Правильные черты лица и пропорционально сложенное тело реально могли бы дать ей шанс выгодного замужества, вопреки сетованиям матери, что «влюбилась не в того», но странная болезнь отняла все.

Евгений так и не понял, чем она могла быть больна. Ни кашля, ни особой худобы, ни синюшных кожных покровов – девушка просто тихо угасала, смирившись со своей участью и не пытаясь бороться. Может, в этом все дело?

Каким-то образом, пока он бегал под дождем и болтал с продавщицей, Зоя с Таней успели с ней подружиться, Маша даже выползла из своей комнаты. Людмила Петровна называла это чудом и не могла нарадоваться на гостей. Когда вернулся Ромашов, Мария немного застеснялась, притихла, но не помышляла сбежать, сославшись на какую-нибудь хворь. Евгений сделал вывод, что девушке катастрофически не хватает положительных эмоций.

Сейчас в диалоге за его спиной возникла небольшая пауза, и Маша решилась заговорить с ним.

– Если повезет, – сказала она, смело встречаясь с Ромашовым глазами, – ночью будет ясно, и вы увидите, как пик Сагадан Гэрэла светится.

– Это вулкан?

– Нет. Это загадка природы. Никто не знает, почему гора иногда испускает яркий свет. Легенды утверждают, что на вершине живет дракон одного из тэнгриев неба.

– Вот как. А сами вы видели свечение?

– Конечно. Это реальный факт, хоть и редкий. Говорят, кто увидит свечение, исходящее от Сагадан Гэрэла, тот всю жизнь счастливым будет. Правда, глядя на меня, такого не скажешь…

– Маша много знает о местных легендах, – вступила в диалог Людмила Петровна, появляясь на пороге комнаты. – У нее и книжка есть изданная. Называется «Загадки Прибайкальского края. Страна чудес». Хотите взглянуть?

– Мам, не стоит, – запротестовала Мария.

– Отчего же? Я охотно взгляну, – заверил Евгений.

Людмила Петровна сходила за брошюрой. Книжка была издана на хорошей бумаге, снабжена несколькими красочными иллюстрациями, но обложку имела мягкую, блестящую.

– Я ездила с этнографическими экспедициями, – пояснила Маша, – собирала фольклор, бурятские сказания и русские деревенские сказки. Дмитрий Савельевич предложил издать сборник. У него в планах развивать туризм, вот и…

– А там страшные истории есть? – полюбопытствовала Зойка.

– Всякие есть. И страшные, и романтические. Я собрала здесь только те истории, которые совсем новые и широкой публике не известны.

– Очень интересно, – одобрил Ромашов.

– Жень, почитай! – потребовала Зоя. – А мы послушаем.

Таня кивнула.

Почему бы и нет? Евгений открыл книжку на первой странице и прочел:

«Байкальская земля с древности окружена загадками, мифами и легендами, и недаром на берега озера испокон века съезжаются шаманы и эзотерики со всего света. В Прибайкалье каждая скала, речка, ущелье, село имеют свою историю, придуманную неистощимой народной фантазией. Тайну щедрого на мистические события края вот уже тысячелетия пытаются разгадать местные жители, что и послужило созданию обширного цикла сказаний как среди бурятского народа, так и среди русских прибайкальских старожилов. В легендах человек всегда предстает частью природы, и в подобном подходе отражается не только уважительное отношение к окружающему миру, растениям, птицам, животным, земле и воде, наделяемых душой и характером, но и к себе самому…»

Ромашов прервался, чтобы взглянуть на автора строк. Мария неподвижно полулежала в облезлом кресле, комкая пальцами покрывающий нижнюю часть тела плед. Ее глаза были устремлены в пол, на щеках гулял лихорадочный румянец то ли от смущения, что незнакомцы вот-вот выскажутся о ее работе, то ли от подступающей нервной лихорадки. В любом случае, в этих пунцовых пятнах не было ничего хорошего, глубокие переживания Марии явно были противопоказаны.

– Дальше? – Танин шепот наждачно прорезал установившуюся тишину, и все вздрогнули.

– Да-да! – с энтузиазмом поддержала подругу Зойка. – Переходи к легендам, наконец. Давай про этого дракона, который на горе светится. Маш, там же про вашего дракона есть?

– Да, глава пятая. Вам и правда интересно? – Мария подняла на Зою взгляд, полный нетерпеливого ожидания.

– А то! Жуть как хочется послушать сказку на ночь.

Евгений спорить не стал, а открыл пятую главу и начал читать.

«Легенды говорят, что у каждого племени, у каждого явления и у каждой профессии есть свой дух-покровитель, эзэн. Когда-то давным-давно, у начала всех времен эзэны поделили меж собой все географические объекты, человеческие занятия, болезни и природные явления. Появились эзэны небесных тел и погодных условий, огня и воды, чумы и простуды, охотничьей удачи и семейного быта. Среди них особо выделялся эзэн Булагат, дух-помощник небесного бога-тэнгерина Дорлиг-хана, вдохновителя кузнецов. Был Булагат капризен, обидчив и тщеславен, потому и область применения сил выбрал необычную – стал покровительствовать мастерам-сказителям, певцам-улигершинам.

Улигершины слагали песни-улигеры, которые исполняли под звуки хуура¹⁰. Они должны были обладать приятным голосом и крепкой памятью, ведь один улигер порой содержал более двадцати тысяч стихов! В каждой местности славились собственные сказители, и часто между ними устраивались состязания. Победить в поэтическом поединке считалось почетным, поэтому улигершины охотно приносили жертвы эзэну Булагату, чем тот и пользовался беззастенчиво.

Ездил Булагат всюду не на рыбе, не на козе и не на медведе, как прочие эзэны, а на белом драконе Гонгоре, который мог испускать огонь вдохновения. Жил не в речке или в дупле, а на самой высокой вершине, покрытой белой шапкой – Сагадан Гэрэле. И праздники в свою честь – тайлаганы – велел устраивать не раз в год, а каждый второй лунный день, иначе же грозил, что не будет ослушникам-поэтам ни легкости, ни удачи. Да и жертву себе не всякую принимал, любил Булагат все оригинальное, требовал от мастеров-сказителей не банальных подношений, а с выдумкой да воображением.

И вот сказывают люди, что в одном племени жил улигершин, который так складно сочинял песни, что равному ему не было. Тридцать лет подряд становился он первым на ежегодных состязаниях. Но время идет – никого не ждет, состарился улигершин, голос свой звонкий потерял, память стала подводить, руки трястись – инструмент не держали, пальцы струны путали. Прибыл старик на турнир, а над ним молодежь смеяться стала: ну какой из тебя, древнего, певец? Вся слава твоя была да вышла, пора и другим дорогу дать.

Заплакал улигершин, пошел к эзэну Булагату и говорит: «Я ли тебя не уважал? Я ли тебе не приносил обильных жертв? Почему же ты лишил меня всего? Как мне жить теперь, ведь кроме как сочинять улигеры, я ничего не умею – ни охотиться, ни рыбу ловить. За мастерство меня кормили и одевали, восхваляли и почитали, а ныне мне предстоит смерть в безвестности. Память у молодежи короткая, а наглость великая. Как замолчу навсегда, никто моих песен больше не споет».

«А ты заведи себе ученика, – посоветовал эзэн, – обучи его всему, в том числе и песням твоим. Вот и не умрет твое искусство»

Завел улигершин ученика, но вскоре тот во всем превзошел учителя и стал жаловаться, что желает сочинять и петь собственные песни. Рассердился улигершин, отвел ученика во второй лунный день на гору Сагадан Гэрэл, чтобы провести тайлаган, и вырвал тому непокорный язык прямо во время обряда.

«Эзэн Булагат! – закричал он, потрясая окровавленным языком. – Я принес тебе самую дорогую жертву. Что ты дашь мне взамен?»

А Булагату все равно, лишь бы его уважали. Оценил он хитрость и жажду славы старого пройдохи – никто ему до сей поры языки учеников на блюде не приносил – подобрел. Скормил он подношение своему дракону и сказал: «Дам тебе все песни, что не успел исполнить этот язык». Дохнул сытый дракон на улигершина пламенем вдохновения, и стал тот вновь способен к сочинительству. Образы и сюжеты так и крутились у него в голове, один краше другого.

Улигершин возликовал, а чтобы безгласный ученик ничем не выдал его, сбросил его, израненного, в ущелье. Сам же пошел исполнять вновь придуманное, и все люди, как и прежде, слушали и рукоплескали ему.

Когда же силы хитрого певца стали снова иссякать, привел он на Сагадан Гэрэл следующего ученика, скормил его язык дракону Гонгору и вновь искупался в белом пламени вдохновения.

Так и жил улигершин, пел людям украденные песни, и горя не знал, пока хан Эрлен, владыка подземного царства, не забрал его к себе насовсем. Верно говорят, что от тщеславного наглеца добра не жди».

– Ну и зверская сказка, – вымолвила Зойка. – А как же справедливый хеппи-энд? Чтоб зло наказано, а добрые люди жили долго и счастливо.

– Местные сказки немного отличаются от европейских, – сказала Мария. – Правда, многие этнографы обрабатывали наши легенды литературно, смягчали сюжеты, изменяя финал и внося мораль, понятную современным людям. Но изначально все эти истории сочинялись не ради пустого развлечения. Каждое предание – это завернутая в сказочный фантик инструкция, как не надо делать, или как найти выход из ситуации, или правдивый рассказ о том, что случается в жизни. Например, услышав про то, что медведь съел героя, ребенок в следующий раз хорошо подумает, прежде чем убегать без спроса за ограду поселения. А молодой автор изобретения, обращаясь к мэтру, будет готов к тому, что тот захочет его себе присвоить. К сожалению, в тайге, в горах, в окружении враждебной человеку природы случается всякое, и сказка готовит слушателей психологически к тому, что им придется выживать по-настоящему, не уповая на добренькое волшебство.

– Жестокая правда жизни, значит, – констатировала Зоя.

А Таня ничего не сказала и, раскрыв альбом, принялась рисовать укрытый сумерками Сагадан Гэрэл в окне.