Читать книгу: «Дежавю», страница 20

Глава 71. Лирика

Очарование любимыми может ослепить. Предательство близких может оглушить и сбить с ног. Не помогает ни чутьё, ни опыт, ни предчувствия.

И вот уже ты разбит, закуриваешь, прислушиваешься к новым ароматам в до боли знакомых местах, где раньше ты был счастлив. Всё равно, что зажечь целую пачку сигарет и как следует затянуться. Горький дым обожжет горло, лишит обоняния, но не опустошающих чувств от которых хотелось бы избавиться…

Свернув с освещенной улицы в темный переулок, Тимур увидел в его дальнем конце огонек. За пару метров до мнимой цели он остановился в нерешительности. Духота и влажность, накопившиеся за день, превратились в невыносимый тандем. Мусорные баки за несколько десятков шагов до приближения к ним ударили в нос своей вонью. Тимур различил доносящуюся оттуда крысиную возню. Редкие дождевые капли, попавшие за воротник кожаной куртки, начали жечь спину льдом. Сердце размеренно билось на низкой частоте, как заключенный в грудь тамтам. Он так привык держать всё в себе, что каждый раз разбивая сердце новым предательством, собственноручно сам превращал его в жёваную мишень для тира. Растратить эмоции, молчать, сорвать внутренний голос до хрипоты и отчаяния, но, ни миг не показать истинных чувств. Это был его естественный и регулярный выбор.

Обостренные чувства превратили огонек в конце переулка в вывеску, светящуюся неоном: «Мамонт».

– Чего я сюда припёрся? Мог приехать за Лизой к дому Власа, прислать за ней такси. Ноги сами несут навстречу… Кому? Чему? Для чего, Тимур? Хочешь, наяву убедиться, что она больше не твоя? Что всё не сон? Что ты в очередной раз вышел идиотом в желании обзавестись семьей и любовью до гроба? Такая себе идея, – поразмышляв недолго, Тимур оборвал свои мысли короткой фразой, произнесённой вслух и довольно громко:

– Ладно, всё это лирика, – необычно звучал здесь голос. Очень необычно. Не то чтобы с эхом, или так называемым «эффектом пустой комнаты», а как-то мертвенно и глухо. Стены тоже, наверное, должны быть напитанными звуками по аналогии с намоленными церковными, прежде чем научиться отражать звуковые волны. Не знают они здесь ни голосов, ни пения, ни грохота, ни стука. Не знают и потому молчат. Да просто не умеют говорить. Как и Тимур. Всю свою жизнь. Не умеет говорить о своей боли.

– Ну вот, опять лирика, – вновь сказал Тимур, но уже тише, и подошел к той стене, где мог бы размещаться экран, будь это место уличным кинотеатром. На экране бы обязательно показывали фильм о них с Максимилианой, о начале их отношений. Раскаленная соль воспоминаний вновь прожигала дыру в сердце. Кирпичная стена пыхала жаром, от вязкого воздуха было трудно дышать, пересыхали нос, горло, рот. Тимур достал еще одну сигарету, снова закурил. Он не курил много лет, но для себя решил, что это лучше, чем напиваться каждый вечер, чтобы забыться. Даже на время.

– Влас, привет. Я на месте, – набрал он знакомый номер. – На заднем дворе. Выйди. Поговорим. Не хочу заходить.

– Две минуты, Тим, – коротко ответил Влас и сбросил вызов.

– Жду. Торопится мне некуда, – Тимур присел на бордюр и глубоко затянулся. Впервые за несколько дней хотелось есть. Да и сигареты кончались.

– Ну, привет, друг, – приветствовал Влас Тимура, едва показавшись в дверях бара. – Славное местечко ты выбрал для отдыха. Может, все-таки переждешь дождь внутри? Угощу тебя чем-нибудь?

– Не утону, друг. Дождь и сигареты за раз не справятся, а убивать себя постепенно не входит в мои планы, – зажав сигарету в зубах, Тимур поднялся на ноги и протянул руку для приветствия. – Как говорится, если смерти, то мгновенной, если раны – небольшой.

– Я запомню это выражение, – улыбнулся Влас и ответил на рукопожатие. – Так и будем тут стоять или всё же зайдём?

– С недавних пор я ненавижу это место. Должен ненавидеть, – Тимур горько улыбнулся и опустил глаза.

– Как ты себя чувствуешь, Тим? – после недолгой паузы спросил парень.

– Зачем ты спрашиваешь, Влас? Ты же заведомо знаешь, что я скажу «норм» и совру.

– Хз. Из вежливости, наверное. – Влас закурил. – Но мне на самом деле интересно, как ты?

– Тебе интересно или Макс?

– Тим, я не хочу принимать чью-либо сторону. Я её друг. Но и судить я ее не хочу. Не могу. Не буду, – Влас сплюнул в сторону, будто во рту скопилось слишком много горечи.

– И не надо, Влас. Случилось то, что случилось. Давай я скажу, что всё збсь, а ты больше не будешь спрашивать, ведь у меня и так всё написано на лице. Договор? – Тимур глубоко вздохнул. – Не спрашивай, о каком это чувстве, что это за чувство. Раздражает этот вопрос. Как будто я на приеме у психолога или модного коуча, а не курю с другом у бара.

– Гнев – моё любимое состояние в последнее время. Я готов её придушить, Тим. Она губит свою жизнь, а я должен стоять и смотреть?

– Ненавижу неудобные каверзные вопросы. Поэтому не заставляй меня отвечать и на этот. Я в этом деле лицо заинтересованное, а потому не хочу ничего комментировать. – Тимур последний раз затянулся и затушил сигарету о стену. – Это её выбор, Влас. Я понимаю, настоящий друг всегда желает лучшего пути своим друзьям, но свои ошибки они совершают самостоятельно. Я вот даже не заслужил в подробностях узнать, что я перешёл в статус – «экс». Так торопилась к своему бывшему, что просто проигнорировала мысль обо мне, о том, что можно мне позвонить, приехать… Будто я был каким-то перевалочным пунктом, залом ожидания для поезда «Мироша».

– Ты хороший мужик, Тимур. Хорошим людям жизнь часто отсыпает г#вна лопатой, а счастья чайной ложкой. Но это не значит, что все вокруг предатели. Не стоит терять веру…

– А зачем мне вера, Влас? Ты доверяешь – тебя предают, ты веришь – тебя обманывают, ты любишь – тебе изменяют. И как после этого не стать ублюдком? Пожалуй, задумаюсь.

– Чудеса ведь бывает, сами собой случаются.

– Как узнаешь, где их искать, скинь мне геолокацию, – Тимур засмеялся.

– А теперь давай о насущном, – Влас выждал паузу и повернул голову в сторону друга. – Елизавета… – парень вопросительно поднял бровь. – Тимуровна?

Тимур ухмыльнулся и кивнул.

– Не перестаю всех удивлять, – выражение его лица выражало необыкновенное спокойствие, словно он не первый раз слышал подобный вопрос, словно не первый раз видел подобную людскую растерянность. – Долгая история, друг…

– Я бы очень хотел послушать, но девчонок нельзя надолго оставлять одних. Они могут что-нибудь натворить. В этом я убедился.

– Лиза помогает в баре?

– Она устроилась на работу. Сегодня. Пару часов назад. – Тимур недоуменно смотрел на бармена, ожидая интересных подробностей случившегося, но их перебил чей-то истеричный визг.

– Влас! Влас! – Кася выглянула из-за дверей бара и заорала так, будто находилась от парней на расстоянии пары сотен метров, а не вытянутой ладони. – Вы бросили меня в зале совсем одну! Я не вывезу долго. Я всё понимаю, но это за край!

– Не пищи! Ничего не понимаю! Почему Лиза тебе не поможет? Меня нет всего пару минут.

– Так Лиза тоже ушла, – отозвалась Кася.

– Что значит ушла? – синхронно спросили мужчины.

– Пару минут назад вылетела из бара как ошпаренная, будто призрак увидела.

Влас и Тимур синхронно рванули с места в сторону двери, ведущей в бар, по пути выхватив гаджеты из карманов и наизусть набирая номер её телефона. Кася продолжала что-то выкрикивать им вслед, но они уже ничего не слышали.

Глава 72. Хорошие и плохие дни

Больше года назад. Максимилиана.

Мирон всегда был с ней разным. Ей всегда было его мало. Она помнила, каким он мог быть с ней и каким был. Каждый их день. Некоторые дни хотелось сохранить в памяти и поселить в сердце, другие бесследно стереть или скомкать и выбросить в мусорное ведро. Некоторые перехватывали дыхание, другие же лишали воздуха без остатка. Иногда между хорошим и плохим днём почти не было паузы, а иногда казалось, что хороших дней больше, чем прочих.

Это был хороший день. Тогда они купили новое постельное белье для его квартиры, в которой ещё не было кровати, и, так торопились его обновить, что не помнили как добрались до седьмого этажа. Без лифта. С огромными пакетами. Наперегонки.

Дверь квартиры закрылась, а они застыли у входа. Медленно скинули обувь, не сводя друг с друга глаз. Лиана упиралась ладонями в его грудь и, казалось, слышала ровное биение его сердца через куртку. Он не сводил глаз с её губ, продолжая многозначительно улыбаться.

– Вешалка. Шкаф. Табуретка… – она шепотом называла предметы, мимо которых проходила, отступая в сторону комнаты. Чувствуя, как грудь начинает равномерно вздыматься, а тягучее словно мёд, едва сдерживаемое желание – нарастать.

За окном снова начинался дождь, но он уже не успокаивал. Суровая осень вступала в свои права, выгоняя с зачарованных дворов все приметы бабьего лета. Отдаленные раскаты грома напоминали о том, какие звуки может издавать этот дом, и обо всем, что осталось невидимым в такой старой и огромной панельке[1].

– Шапка. Куртка. И кофта… – растянув губы в мягкой улыбке, Мирон неспешно стягивал с нее вещи в том же порядке, оставив на ней лишь джинсы и топ.

Дорожка из её одежды устилала пол, но их безмолвный танец продолжался. Под его пристальным взглядом говорить больше не хотелось. Не хотелось даже дышать. Нарастающий жар в её теле пробирался по позвоночнику, спускаясь к низу живота, где всё пульсировало и жаждало разрядки. Лиана вцепилась в ворот его куртки и потянула к себе, требуя поцелуя. Мирон увернулся от её губ и, сохраняя небольшую дистанцию, лишь на миг, коснулся дыханием её шеи. Пульс Лианы участился. Она искренне любила эти их бои без правил. Он делал это и раньше, прижимал ее к стене, дразнил, пока она не начинала сопротивляться.

Ей нравилось это ощущение. Тихий дикий восторг. Безотчетное лихорадочное волнение.

– Тогда я иду домой… – сдавленно произнесла она и в желании освободиться от объятий Мирона, начала ёрзать между ним и стеной.

– Никуда ты не уйдёшь, Лиана моя, – секунду (или вечность) он разглядывал её пылающее лицо, а через две уже припал к её губам с поцелуем. Таким глубоким и бешеным, что она напрочь забыла собственное имя.

Белоснежная простыня оказалась на полу, а вместе с ней остатки их одежды и они – два неутихающих шторма. Лиана моргнула в ответ мерцающим огням его чёрных глаз и несмело застонала, когда Мирон нежно ворвался в неё, едва отодвинув бельё. Гром и стоны гулко отдались в стёклах. Казалось, стены недостаточно толстые, чтобы скрыть их громкую страсть, а занавески недостаточно плотные, чтобы удержать их счастливое сияние, когда они вместе.

– Лиана моя, – каждая буква её имени вливалась в неё вместе с ним. Весь воздух покинул лёгкие, а низ живота прострелило от обжигающей сладкой боли. Два шторма объединились в один. Казалось, что он бушевал бесконечно, и, будет бушевать вечно.

– Можно ли мне любить тебя, Мирон? – еле слышным шелестом выдохнула Максим и зажмурилась, чтобы закрепить в памяти изгиб лукавых губ и чуть сморщенный нос. В его объятиях стало тепло и сонно. И она заснула, так и не услышав его ответ «нет».

***

Плохие дни почти всегда наступали без предупреждения. Но некоторые повторялись с завидной регулярностью…

Максимилиана почувствовала во рту вкус крови и сглотнула слюну. Она до такой степени стиснула зубы, что не заметила как прокусила щёку. Она не могла показать ему свою слабость. Не могла сказать ничего связного и толкового. Злость разрывала её изнутри и вырывалась наружу. Она не хотела ругаться с ним, но Мирон не унимался.

Каждый год одно и тоже. Она боялась этой даты каждый год. Ненавидела её. В этот день она мечтала быть от него дальше, чем это было возможно. В это время он всегда превращался в чудовище. Не такое, каким он был ежедневно. Совершенно иное. Холодное. Бездушное. Отталкивающее.

Гонки Хантеров в этом году совсем не вовремя, как раз после этой дурацкой даты, о которой Максимилиана до сих пор ничего не знала. Это тема для неё всегда была закрыта для обсуждений. Проще было уйти от Мирона, чем докопаться до истины. Но она понимала – сама от него она не уйдет, не сможет уйти. Он каждый раз тянул её глубже в ад. И каждый раз устраивал незабываемый фейерверк на пепелище, которое сам и построил.

– Ты не будешь участвовать в этих гонках, – Мирон подошёл к Лиане совсем близко. Его глаза стали совсем чёрными, не источая ни грамма света, ни грамма нежности и ничего человеческого.

– Вот ещё! С каких пор ты мне указываешь?

– С каких пор ты перечишь мне, Лиана? – он схватил её лицо горячей потной ладонью и резко рванул вверх, заставляя её зрение рассеяться, будто это лишь сон или полупьяный бред.

– Учил меня быть сильной? Научил, Мирон! Я делаю то, что хочу! И спрашивать тебя больше не собираюсь!

– Ты всегда делаешь то, что хочу я, даже если думаешь по-другому, – теплые требовательные губы впились в рот Максимилианы, надавливая с такой силой, что зубы рассекли тонкую внутреннюю плоть её губы. Насыщенный вкус железа залил язык. Он нажал ещё сильнее в неистовой имитации поцелуя, проникая глубже, пока Лиана не отшатнулась, чувствуя нестерпимую боль, которая на время отрезвила её и выдернула из собственных мыслей.

Максимилиана провела пальцами по глазам, смахивая густые, липкие слёзы. Мирон снова сорвал грубый поцелуй с её сомкнутых губ и, не получив отклика, больно прикусил уголок её рта. Её сердце бешено колотилось, а мир вокруг неё снова рушился. Стены и окна вновь стали свидетелями её очередного провала. Они глазели, вздыхали, стонали и осуждали её молчание.

Мирон одним рывком развернул Максимилиану и бросил животом на кровать. Его рука оказалась в её волосах и резко рванула назад. Девушка выгнулась и задрожала как измученная струна. Тело безвольно подчинялось ему, его давлению. Она ничего не чувствовала, будто душа покинула физическую оболочку. И чувствовала всё, будто была заперта внутри себя и постепенно умирала рядом с ним каждую секунду.

«Хорошо, что в комнате нет зеркал,» – промелькнула мысль в её голове. Она не хотела, чтобы зеркала запомнили их такими, как сегодня. Хотела забыть эту ночь.»

– Лиана, – голос Мирона донёсся из тихой памяти, как раскаты грома и молнии в быстрых электрических вспышках. – Лиана, – вновь позвал он, сдёрнув с неё штаны вместе с бельём и наблюдая, как она комкает в руках покрывало. Максим не отзывалась. Кровь шумела в ушах, подгоняемая безысходностью. Она рассматривала обои, что раньше не замечала. Рисунок, что не подобрали стык в стык нерадивые ремонтники. Раньше она ничего из этого не замечала. Ни нелепого рисунка на наволочке, ни пятна от утреннего кофе на простыне. Но сегодня она замечала всё. Сегодня мысли как паразиты выбирались из её головы и расползались в разные стороны под её ногами.

В стенах что-то задребезжало, а Лиана представила себе огромных крыс, разжиревших на мусоре, что был оставлен и наглухо замурован кем-то в сердце Мирона. Но кем?

«Просто расслабься, – успела подумать она, когда он рывком вошёл в неё и прижал своим весом к кровати. – Закрой глаза и представь, что ты не здесь. Закопай эту ночь и оставь остальные… – слёзы продолжали катиться по её щекам. Она хотела слышать собственное имя, как тогда на белых простынях, а слышала лишь:

– Эгоистичная, злобная …ука, – режущие ядовитые слова выбили из неё хрупкое возбуждение, а вместе с ним и ненависть к самой себе.

[1] «Панельки» – это собирательное название построек из типовых деталей – чаще всего крупноблочных панелей.