Читать книгу: «Яд Империи», страница 3

Глава 4

Снадобье от царапин да ушибов

С утра истолочь горсть свежих листьев алоэ, залить одной мерой крепкого холодного отвара матрикарии, дать настояться до вечера. Опрокинуть на холстину над глиняным горшком и отжать. Одну меру меда и четверть меры масла оливкового к настою добавить, перемешивая, пока молитву Богородице прочитаешь десять раз.

Из аптекарских записей Нины Кориари

По случаю воскресенья Нина принарядилась, надела новую темно-синюю столу поверх светлой туники. Мафорий накинула тоже синий, расшитый по краю мелким речным жемчугом, еще Анастасом привезенным. Заперла аптеку, перехватила поудобнее корзинку и неспешно пошла к церкви Святой Ирины.

Любит она этот храм, хоть и идти до него неблизко. Стоит Ирина в небольшом цветущем саду, чуть в стороне от собора Святой Софии. Старая это церковь, уже и горела, и землетрясение ее порушило, а вот гляди-ка, опять миром отстроили. Возродилась и всех снова привечает.

Хоть и не видела Нина большей красоты, чем в Софийском храме, где купол высок и огромен, в ожерелье из малых окошек одет, где роспись на своде да на стенах – глаз не отвести. Однако Нина чувствовала себя маленькой и потерянной перед величием большого собора, перед золотом фресок, сиянием тысячи светильников. В большой храм вся знать ходит да император с семьей. А горожане чаще в храмах поменьше молиться предпочитали. Что и говорить, уж церквями столица не обделена, на всех хватало.

После службы Нина, вспомнив обещание Никону, отправилась на форум. Сегодня был базарный день, что ей на руку. В другие дни торговцы по своим лавкам сидели, поди исходи всех. А сегодня собирались люди торговать на площади Константина, что недалеко от дворца и Софийского собора.

Любит Нина константинопольский базар. На просторной площади всем хватало места. Гомонят торговцы и покупатели, в жаркий пыльный воздух вплетаются запахи меда, ароматических масел, свежеиспеченных лепешек, перезревших фруктов. Манят краски и сливочный блеск дамасских тканей в ряду продавцов одежды. Кружат голову запахи специй и благовоний в ряду арабских купцов. Вон бросает цветные отблески венецианское стекло, а там подальше – сияют украшения и от местных мастеров, и привезенные с дальних концов света. Воздух поет от звона ножей и клинков разного вида и формы, да гулко стонет горшок, когда горшечник, нахваливая свой товар, шлепает по нему рукой.

Нина ходила между рядами, с удовольствием торговалась, пробовала то сыр, то сладости. Встречая знакомых, сдержанно склоняла голову, останавливалась побеседовать.

Нина взяла лаванды у франкских купцов да пару стеклянных флаконов у венецианцев взамен сосуда, что подмастерье, оболтус, давеча расколотил, хорошо хоть пустой. Масла́ и опиум на базаре Нина не брала, ей привозили самое лучшее знакомые караванщики из арабских земель.

Приметила знакомого торговца с плоским лицом и смешным именем, не то Сунь, не то Юнь, купила у него красный корень и кибабинь, которые идут для порошка, что силы мужской прибавляет. Дорого вышло, да за снадобье всяко дороже платили и почтенные жены, и владелицы лупанариев, а порой и сами мужья.

Зайдя в ряд, где торговали тканями, Нина вздохнула, мысленно наказав себе не отвлекаться на платки шелковые и покрывала расшитые. Ох, любит она красивую одежду, да шелка не по чину ей и не по карману. А сейчас и вовсе по делу пришла, нечего тянуться, чтобы провести пальцами по ткани, что струится, как залитая луной река.

Одернула себя Нина, собралась с мыслями да обратилась к услужливому торговцу:

– Уважаемый, где бы мне найти того, кто в вышивке сведущ да искусен?

– Ой, за что меня позоришь, почтенная? – громко отозвался торговец, предчувствуя не столько выгоду, сколько развлечение. – Да лучше моего товара ты во всем Константинополе не найдешь. Какая вышивка тебе еще надобна? У меня и кресты узорные, и цветы золотом шитые, и волны морские. Что понадобится – все у меня есть!

Кругленький лысый продавец вертелся вокруг Нины, что шмель над цветком, хватал за рукав. Показывая вышивку, он закатывал глаза, причмокивал и подмигивал:

– Ты смотри, смотри! Да потрогай! Такого шелка нигде не сыщешь! Ты для кого выбираешь-то? Никуда больше не ходи – здесь все купи. Никто тебе лучше цену не даст!

Тараторит, ахает, вьюном вокруг нее вьется да приплясывает – ну чисто мим, что на русáлии²⁶ да брумалии в город приезжают. У аптекарши аж голова кругом пошла.

Насилу Нина отбилась от продавца, тут как раз подошел господин в богатой одежде. За ним плелись нанятые носильщики, увешанные тюками. И торговец кинулся обслуживать и обхаживать более выгодного покупателя.

– Что ты ищешь, почтенная? – спросил тихий голос за спиной.

Обернувшись, Нина увидела пожилую горожанку, одетую скромно, но аккуратно. Стола по краю была украшена каймой, искусно вышитой темной нитью.

– Ищу, кто может рассказать про вышивку с птицами, что по подолу туники делают. Ты, случаем, не мастерица? Может, подскажешь, где такой узор найти можно? В какой эргастéрий²⁷ мне зайти лучше?

Мастерица окинула взглядом Нинину простую столу и скромно украшенный мафорий.

– Сложное шитье с птицами, со львами да со змеями крылатыми только богатые клиенты заказывают. На далмáтиках²⁸ и мафориях, на плащах такой узор нынче модный. А вот на туниках редко вышивают, если только на шелковой, но это, сама понимаешь, не каждый заказать может. Такое во дворце чаще носят. А для кого ты спрашиваешь, госпожа?

Нина смутилась. Врать она непривычная, а правду сказать – ну как слухи поползут лишние. А вдруг мальчонка перепутал что? С дворцом шутки плохи, не успеешь оглянуться, как в подземельях окажешься.

Отговорилась Нина, что на прохожем увидела да захотела себе такой же узор. А почтенная мастерица ей, неразумной, все объяснила, так что Нина не будет больше на красивую вышивку рот разевать.

Мастерица покивала, спорить не стала. Сказала только, где ее найти можно, если вышивка понадобится. На том и распрощались.

Все еще перебирая в голове, как же ей теперь узнать про тунику, Нина направилась в пекарню к своей подруге Гликерии. Нет ничего лучше аромата свежего хлеба, когда из печи достают его добрые руки, прикрывают чистой, обсыпанной мукой тряпицей, проверяя попутно, похрустывает ли корочка. А какие сладкие лукумадесы печет Гликерия… Нина заходить порой боится, соблазн ведь велик, не удержишься и съешь, да не один и не два.

Нина старается в еде быть умеренной, знает – кто следит, чем брюхо набивает, тому ни аптекари, ни отвары не нужны. Тело само частенько себя лечит, если ему не мешать. Но в пекарне разум у Нины становится таким неспешным и рассеянным, что недолго и в грех чревоугодия впасть.

Войдя, Нина привычно направилась в глубь небольшого помещения с каменным прилавком и скамьями вдоль стен. В корзинах, прикрытая холстом, ждала покупателей выпечка. Аромат свежеиспеченного хлеба заставил сглотнуть слюну.

Никто не встречал у порога, видать, отпустила помощников Гликерия по поводу воскресенья. А Феодор, должно быть, из церкви еще не вернулся. Он ходил на заутреню в церковь Святых Апостолов, что неподалеку от пекарни, с батюшкой часто беседы вел неспешные, благостные.

Пока глаза привыкали к сумраку уютной пекарни, Нина прошла к невысокому столику, где обычно и встречала покупателей пышная красивая хозяйка. Там никого не было.

– Гликерия, – позвала Нина. Заволновалась, не случилось ли чего.

Гликерия появилась из-за занавески и, вздохнув, тяжело опустилась на стул.

– Что случилось? – нахмурившись, спросила Нина. – Ты что-то сама не своя.

– Ох, – махнула рукой Гликерия, – и ко мне сикофант приходил…

Нина молча вопросительно смотрела на подругу. Та метнулась к корзинам с хлебом и сладостями, начала поправлять холстину, что прикрывала товар.

Нина подошла, взяла за руку:

– Да рассказывай же! К тебе-то зачем?

Гликерия зашептала, оглядываясь:

– Раб из дворца сбежал, ищут его. Все таверны обошли, до меня добрались.

– Чушь какая-то. Во-первых, откуда у раба деньги по тавернам ходить. А во-вторых, ты чего так разволновалась-то? Ну, сбежал раб, первый раз, что ли?

– Он, говорят, помощником был у дворцового повара, кто сладости печет. Думают, будет искать, где бы подработать. Искусный вроде очень.

– А ты-то при чем?!

Гликерия вздохнула.

Нина рассердилась:

– Ой, не томи. Знаешь, что ли, где он?

Подруга молча прошла вглубь, поманила Нину за собой. Из пекарни вышли через заднюю дверь, пересекли двор с печами. В дальнем углу стоял сарай, где хранились припасы. Гликерия вошла в него, Нина – за ней.

В сарае, не видя еще ничего после яркого солнца, Нина услышала шорох и повернулась к стене, заставленной мешками. Поджав ноги и обхватив их руками, на полу сидел мальчик лет тринадцати. Спутанные влажные белокурые волосы прикрывали плечи. На шее поблескивал витой медный ошейник. Огромные глаза придавали его виду какой-то неземной облик. Руки были покрыты синяками и царапинам.

От жалости Нина охнула.

Но тут же всплеснула руками и, повернувшись к Гликерии, зашипела:

– Ты что это надумала?! Ты забыла, что за укрывательство рабов полагается?!

– Он на моего Григория похож. Прямо одно лицо. – Слезы покатились по щекам Гликерии.

Хотя младший брат утонул много лет назад, горевала она по нему до сих пор.

– И правда похож… – пробормотала Нина с сочувствием. – Я там корзинку у порога бросила, дай-ка, – сказала она Гликерии.

Та быстро подала корзинку, шепотом затараторила:

– Он толковый такой – в пустой мешок из-под муки залез, другими прикрылся. Над ним во дворце издевались, верно. Что-то там не так. Спрашивала, почему да как убежал – не говорит. Ну, не могу я его отдать этим злодеям, ты посмотри на него!

Гликерия, горячась, повысила голос. И вдруг спохватилась, кинулась обратно в пекарню.

Нина, слушая подругу, рылась в корзинке, где уже лежали купленные товары. Отыскала сверток с разными аптекарскими средствами, без которых из дома не выходила. Достала заживляющее снадобье и намазала ребенку ссадины и синяки. Тот морщился, шипел – мазь припекала. Аптекарша велела мальчику раздеться и показать спину. Тот помотал головой, опустил глаза:

– Спасибо, больше не болит.

Проводив взглядом Гликерию, мальчик вжался в стену, посмотрел на Нину и прошептал:

– Госпожа, не отдавайте меня им.

Нина вздохнула:

– Как звать-то?

– Галактио́н.

– Ишь ты! Галактион! – усмехнулась Нина. – Ну и имя для раба! Откуда ты?

– Привезли из болгарских земель, мальцом еще. Родителей убили, братьев тоже. Я уже и не помню ничего. Давно было. Сначала стал у торговца сладостями рабом, он хороший человек был, добрый. Потом его имущество в казну забрали, а самого из города выгнали. Не знаю за что. Меня во дворце на кухню отправили, сказали, раз умею мед от патоки отличить, буду помогать повару.

– А сбежал почему? Столько лет не пытался, а сейчас вдруг сбежал?

Галактион молча отвернулся.

Нина подождала ответа, потом поднялась с колен, размяла затекшие ноги. Вошла Гликерия.

– Хорошо, что покупателей сегодня мало, закрыла пока пекарню. Ну, что думаешь?

Нина покачала головой, тихо произнесла:

– Ничего хорошего. Выгнать нельзя, у себя оставить нельзя. Надо хоть ошейник снять.

– Вот и я про что. Кузнеца бы позвать. А как? Ведь выдаст.

– Феодора спроси. Он с кузнецом договорится, ему не откажут, не выдадут. Мне в аптеку пора возвращаться. Я тебе пришлю порошок красильный. Разведи в воде до кашицы, намажь ему волосы, только хорошо промажь, чтобы ровно прокрасились. Оставь на час, потом смой просто холодной водой. Переодеть его надо. Он красивый, прямо как девочка. Есть лишняя туника и покрывало? Перешить немного придется.

– Будешь Галатеей, – повернулась она к мальчику.

Он опять замотал головой.

– Не хочешь? – прошипела сердито Нина. – Мы, женщины, из-за тебя можем в подземелья попасть, а ты в девочку переодеться не хочешь?! Раз гордый такой – иди ищи других помогальщиков.

Гликерия бросилась к Галактиону, обняла.

– Не ругай его, – зашептала торопливо. – Он все сделает, как мы скажем, правда? – Гликерия заставила мальчика посмотреть ей в глаза.

Он кивнул медленно и, прижавшись к ней, тихо заплакал.

Нина только вздохнула.

– Пойду я. Краску сейчас пришлю. Вот тебе мазь, завтра надо смазать опять ссадины. – Она еще порылась в корзинке, достала крохотный флакон. – Выпей сама и ему накапай. Да смотри – не больше двух капель на чашку воды, а то заснете. Хотя ему лучше бы поспать. – Нина повернулась к выходу, потом вернулась. – Гликерия, а сикофант-то ничего про меня не спрашивал? И про отравление?

– Нет, я ж сама думала, он с этим и пришел, а оказалась другая беда. Может, ему теперь и не до тебя будет, отстанет он от твоей аптеки. То ж подмастерье кузнеца, а тут раб из императорского дворца. Вот как бы он и от нас отстал…

– Посмотрим. Бог даст, больше никаких несчастий не случится да все само по себе затихнет. Галактиона тебе, может, к сестре отправить? Когда шум поуляжется.

Гликерия пообещалась подумать.

Нина хотела было рассказать про ночное происшествие, да не стала. У подруги и без того забот теперь полно. Успеют еще наговориться.

Глава 5

Душица, она же оригáнум, успокаивает и тревогу убирает. От корчей помогает, от головной боли да бессонницы. Помогает боли снять при регулах, при других болезнях живота. Цветки мелкие, лиловые, кучно собранные. Стебель плотный, листочки супротив друг друга, округлые, простые. Собирать перед самым цветением. Ежели женщина в тяжести, душицу в настоях и отварах давать нельзя.

Из аптекарских записей Нины Кориари

Дома Нина сняла нарядное покрывало, подтянула волосы платком потуже и пошла увязывать травы да раскладывать покупки.

Достала измельченные листья индигофо́ры и лавсóнии, что привозили караваны с Востока. В нужных пропорциях смешала в глиняном горшочке, обвязала холстиной и жгутом. Подмастерье своего отправила с горшочком в пекарню. Сказала, что притирание для Гликерии, да для достоверности розовым маслом чуть мазнула, чтобы запахи перебить. А из пекарни велела домой бежать, в аптеку не возвращаться.

Подмастерьем у нее подрабатывал Фока, сын горшечника. Отец проклинал его за неуклюжесть, сколько тот товара перебил – не счесть. Как-то Нина пришла с заказом, в аптеке горшки хорошие всегда нужны, а мастер малолетнего сына колотит за очередной разбитый кувшин. У того уже и кровь носом пошла.

В семейные дела чужим влезать не следует, но Нина разозленного родителя уговорила, чтобы разрешил пареньку ей в аптеке помогать изредка. Заказы разнести, прибрать что, травы увязать. Глаза-то у мальца больно смышленые, справится.

Он, конечно, и у Нины умудрился пару сосудов расколотить. Но у аптекарши оплеухой отделаться можно, да и то не со злобы, а для поучения. Зато запахи он различал, как зверь лесной. Бывало, она сделает отвар, а Фока, прежде чем хозяйка скажет, куда нести, спросит:

– Это для крикливой Зиновии опять? В этот раз без чабреца?

А в отваре пять разных трав. Вот прямо как колдун какой-то, Нина аж крестилась в недоумении.

Звякнули медные пластинки, привязанные к занавеске на входе. Это подмастерье – уже и дома побывал – горшочки доставил, что Нина его отцу заказала недавно. Донес, ни один не стукнул.

Нина похвалила его, рассчиталась. Полюбовалась узором на крохотных сосудах для будущих мазей и притираний. Видать, Анна, жена горшечника, нашла время для росписи. Может, и заказ от нее есть?

Заглянув внутрь горшочка с райской птицей, Нина нашла свернутый кусочек ткани, измазанный краской. Развернула. Два неровных круга, один перечеркнутый простой линией, другой крест-накрест. Значит, опять мазь от почесухи и порошок для усмирения любовного пыла. Снова, видать, Анну покрыло красными пятнами по всему телу, и от мужа она прячется. Неудивительно, раз давеча караван привез апельсины из Трапезунда. Она небось опять съела, сколько в себя уместила, вот теперь и чешется. Как дите несмышленое, никак удержаться не может.

Нина покачала головой и пошла готовить заказ. Закончив, распрямила затекшие плечи, завернула снадобья, чтобы завтра с утра отослать.

А нынче Нина ждала важного гостя. Закрыв аптеку на закате, аптекарша прошла через внутренний двор и сняла с калитки наброшенную цепь.

Шторм сегодня разыгрался серьезный. Море низко гудело, бросая волну за волной на берег. Ветер метался по тесным проулкам, разбегаясь на широких улицах, взметая осевшую пыль, теребя плащи редких прохожих.

Нина порадовалась, что успела навесы сложить во дворе заранее. Ожидая, села растирать в ступице лаванду, что взяла утром у франкского купца. Задорого, да без лаванды никак – во многие снадобья Нина ее добавляла. И аромат у нее приятный, и красноту снимает, и душу успокаивает.

Прислушиваясь к шуму ветра, Нина вспоминала, как много лет назад Анастас впервые дал ей в руки ступицу для трав.

Завораживала Нину аптека: свет от лампады бросал тени, руки Анастаса летали над столом сноровисто, к полкам, опять к столу. Добавить, растереть, прошептать молитву, смешать, поднести к свету, взбалтывая. Жаром тянуло от крохотной печки, Нина зачарованно смотрела на волшебство в искрящемся венецианском сосуде. Такой к ней в снах и приходит порой Анастас: высокий, худой, со взъерошенным чернявым чубом, смотрящий сквозь цветное стекло.

На тихий стук калитки Нина подняла голову. Увидев знакомый крупный силуэт в двери, она встала и поклонилась гостю. Тот кивнул, прошел к лавке с подушками и, устроившись поудобнее, завел разговор о недавних событиях на форуме.

Беседа текла ровно, слушая рассуждения гостя про переодевшегося женщиной вора, которого поймали да в назидание с задранной на голову юбкой прогнали по всей Мезе, Нина смеялась, просила рассказать, что еще случилось.

Гость, отпив поднесенного вина, перешел к главному. Шепотом велась беседа. Аптекарша охала, качала головой, вздыхала. Попросила гостя подождать, вышла в пристройку, где хранила запасы.

Пока она отсутствовала, тот подошел к полкам, разглядывал надписи на привязанных к сосудам и горшкам тряпицам.

– Возьми, почтенный, – Нина протянула ему невысокий глиняный кувшин, – четверти секстария в день должно быть достаточно.

Посетитель спрятал сосуд в широкий кошель на поясе, выудив сперва оттуда монеты.

Нина покачала головой. Тот вздохнул, снял с пальца серебряное кольцо:

– Бери, не спорь со мной.

Нина собралась с духом:

– Просить тебя хочу о милости, господин.

– Какая милость, Нина? Мы как родственники – говори прямо, что тебе душу гложет.

И рассказала она ему все про отравленного мальчика, про сикофанта, что аптеку грозился закрыть, да про шелковую тунику с вышивкой. А заодно и про ночной визит вора.

– Скажи мне, господин, как быть? Отравителя найти надо, не только в аптеке дело, что-то мне подсказывает – еще одна беда будет. Он же смотрел, как дите умирает. Какое сердце это выдержит?

Долго сидел гость, глядя на огонек свечи.

Нина вина предложила, отмахнулся. Наконец произнес:

– Я должен подумать, Нина. Непросто тут все. Я за тобой пришлю на днях – василисса хотела сама с тобой насчет притираний и снадобий поговорить. Придешь во дворец, отвечай, только если спрашивают, смотри по сторонам да молчи про мальчика пока что. А после я опять зайду ввечеру.

Нина лишь кивнула, не доверяя голосу. Сердце забилось высоко, у самого горла. Во дворец! Императрицу увидит да говорить с ней будет? Господи, сохрани, страшно-то как.

Закрыв за гостем калитку, Нина опустила занавеси на окошках, вынесла ужин Павлосу да тунику льняную, от Анастаса оставшуюся. Охранник ее уже устроился под навесом, на принесенной соломе, таращился в ночное небо.

Нина вернулась в дом, заперла дверь, погасила свечи и долго молилась перед сном, вспоминая, как впервые повстречалась с сегодняшним важным посетителем.

* * *

В тот памятный вечер Нина занималась подсчетами запасов трав и масел, когда падающие сквозь легкую занавеску закатные лучи загородила чья-то крупная фигура.

Посетитель постоял на пороге, не решаясь позвать хозяев, даже сделал шаг назад. Нина сама вышла к двери. Отодвинув занавеску, она окинула взглядом человека, закутанного в плащ. Аптекарша слегка поклонилась и пригласила посетителя в дом.

Он вошел и скинул с головы наброшенный край одеяния, Нина едва не охнула, узнавая. Она и подумать не могла, что этот человек удостоит когда-либо своим вниманием ее скромную аптеку.

Опомнившись, предложила гостю сесть на скамью с подушками, кинулась к столу, налила в расписную глиняную чашу ароматного освежающего питья, настоянного на кислых яблоках и фенхеле, подала гостю. Мысленно посетовала, что не достала драгоценный кубок – подарок ювелира, чью дочь Анастас вылечил от припадков.

Гость молчал, лишь кивком поблагодарил за подношение. Глаза его пытливо разглядывали скромную обстановку аптеки, открытые сундуки с травами, тонкие невысокие кувшины, выставленные вдоль стены.

Наконец он остановил взор на хозяйке аптеки и высоким, характерным для евнухов голосом обратился к ней:

– Тебя зовут Нина Кориари. Ты меня знаешь?

Аптекарша, уже успокоившись, произнесла:

– Да, великий…

Гость поднял руку, как будто предостерегая от произнесения его имени и титула вслух.

– Расскажи мне про свою приемную мать, – сказал он. – Расскажи про Дору.

Закрыв сундук, Нина опустилась на него, сама разглядывая гостя. Он был младше ее, лицо безбородое, бледная кожа чуть желтизной отливает, под глазами тени залегли. От него веяло дорогим розовым маслом и немного амброй.

Разговор закончился в ночи. Аптекарша устала, глаза ее припухли от слез. Гость изредка задавал вопросы, не меняя выражения лица, лишь задерживал дыхание, когда Нина говорила про походы Доры к дворцовым воротам. Рассказ плавно перетек на Анастаса, на аптеку.

Наконец, сдержанно поблагодарив хозяйку, гость поднялся, аккуратно поправил складки шелковой туники под богатым поясом. Закутался плотнее в простой темный плащ, набросив край его на голову, чтобы скрыть лицо, и вышел.

Нина опустилась на ту же скамью, где сидел гость. Усталость накрыла ее, еле хватало сил запереть сундуки да двери.

От потрясения женщина никак не могла собраться с мыслями. Не смела она и думать, что в ее аптеку когда-либо войдет великий паракимóмен²⁹ Василий Ноф, советник императора, человек, который, по слухам, и управлял империей.

Вспомнился Нине разговор, что вели Анастас и Калокир, а она случайно услышала. Кало-кир тогда сказал, что сын Доры во дворце занимает высокое положение, император к нему благоволит, хотя он и бастард.

Весь Константинополь знал, что Василий рожден от императора Романа I дворцовой рабыней. И что отец оскопил его в младенчестве, чтобы не претендовал бастард на трон. А что стало с той рабыней, никто не ведал. Кто-то говорил, что сослали ее в дальние окраины, кто-то – что она наложила на себя руки и бродит призраком по садам и галереям дворца.

Неужели Дора… Нина перекрестилась.

А через пару дней прислали за притираниями. Сначала служанка пришла, да в такой в одежде, что не каждому горожанину по карману, снадобий разных на пробу попросила. И оплату щедрую оставила. А еще через неделю за товаром прислали. А потом заказы потянулись один за другим, да так, что Нина начала подумывать об ученице – уже едва справлялась.

А теперь, гляди-ка, и во дворец позвали. Вот и не спится Нине, все про приглашение думает. Дворцовым церемониям она не обучена, вдруг что-то скажет невпопад или поклонится неправильно. Да и нарядов у нее нет, чтобы к императрице ходить. Вот ведь теперь забота еще. Надо бы новую столу купить, а то и далматику. Да и тунику шелковую бы. А где столько денег взять?

Нина долго ворочалась, не могла уснуть. В конце концов рассердилась на себя. Раз зовут, значит, ее умение притирания готовить понадобилось, а не одежа нарядная. Этого добра у них во дворце и без нее навалом. С такой мыслью наконец уснула.

И приснился Нине сон, как стоит она на берегу моря босая. А позади нее деревья диковинные с ароматными цветами, птицы поют сладкоголосые. И вдруг чувствует Нина, что ноги ее в песок затягивает. Она переступает назад, чтобы высвободиться, да вода поднимается, и опять ступни в песок погружаются. А волна все сильнее, назойливее, вот уже и край столы намочила.

Нина все пятится, вода подступает, птицы кричат воронами. И лицо Анастаса из волны на нее смотрит. И голос хрипло произносит: «Спаси его, не допусти беды».

С криком проснулась Нина. Сердце колотится; ноги поджала, колени руками обхватила, от ужаса застонала.

Что сей сон значит? Кого спасать надо? Зачем ты покинул меня, Анастас? Уж второй год пошел, как одна. Тяжко.