Читать книгу: «Путешествие в Париж. «Римские» каникулы», страница 6
Вечер в деревне – это особое время суток. Ужин начинался поздно, после того как вернувшаяся из стада корова была подоена, и на столе появлялась крынка тёплого парного молока, яблочный пирог, вареники с вишней или творогом. После ужина вечер не заканчивался, и никто не собирался ложиться спать, а, наоборот, готовились к продолжению, и у всех оно было разное.
Дед Мишаня выносил во двор раскладушку, ложился на неё, брал Юркину подзорную трубу и смотрел на звёзды, при этом покуривая самокрутку. Он не признавал папиросы и потому табачок выращивал сам, у себя в огороде. За день его натруженная ходьбой нога болела и продолжала ломить, спина, хранившая в себе осколок, давала о себе знать. Это были старые ранения, полученные на фронте. Под колено он подкладывал свёрнутую фуфайку, вытягивался во весь свой рост и продолжал любоваться звёздным небом, восхищаясь красотой мирозданья: «Сколько звёзд! А может, где-то есть планеты, на которых живут такие же люди! И когда-нибудь наш человек полетит туда, всё будет хорошо, лишь бы не было войны!»
У бабушки Поли была совсем другая программа, она надевала платье, выбирала, которое поновее. В платьях у Полины Серафимовны недостатка не было, ей каждое лето их шила Зоя, когда приезжала в отпуск. Дед Мишаня в шутку называл такие наряды «вечерними». Потом она примеряла фартук, который по-деревенски называла запином, повязывала на голову платочек и шла к соседкам на посиделки. Здесь женщины отдыхали, узнавали последние новости, обсуждали поступки односельчан, а также события в стране и за её пределами.
У ребят местом вечерних встреч был треугольник на пересечении двух соседних улиц. Здесь лежала неизвестно откуда взявшаяся огромная покрышка от грузовой машины, но все называли её колесом. Посидеть на колесе собирались местные и приезжие ребята из ближайших домов. Все садились кружком, общались, рассказывали весёлые и грустные истории, в ходу были страшилки про чёрный-чёрный лес или про таинственную чёрную руку. Но большим успехом пользовались пересказы героических фильмов и приключенческих книг, и в этом не было равных Диме Афанасьеву, москвичу, другу Юрки Вересова. Юрка тоже не отставал и старался блеснуть своими знаниями о вселенной и всевозможных природных явлениях. Бывало так, что членам этого своеобразного кружка хотелось не только слушать и разговаривать, но и поиграть в догонялки или ещё в одну любимую всеми игру – прятки. Как только кто-то из ребят начинал выкрикивать считалку: «На златом крыльце сидели: царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной. Кто ты будешь такой? Говори поскорей, не задерживай честных и добрых людей!» – возле него тут же собирались желающие погоняться по улице в поисках укромных мест. Прятались, где только можно: в палисадниках у домов, за постройками, за кустами вдоль дороги, за деревьями и даже на деревьях. Задача была не только в том, чтобы хорошо спрятаться, но и в том, чтобы, когда тебя случайно найдут, быстрее водящего добежать до заветного места, коснуться его рукой и громко прокричать: «Туки-туки за себя!» Вволю набегавшись, по возвращении домой ребята валились с ног, падали в свои постели и тут же засыпали. Что им снилось? Можно только догадываться… Наверное, всё то, что происходило с ними за долгий летний день, все приключения и злоключения, о которых они потом будут рассказывать своим друзьям по возвращении в город. Конечно, что-то приукрасят, а о чём-то умолчат, но это будут увлекательные летние истории!
Надо отдать должное внукам, от помощи деду и бабушке они не отлынивали. Старики старались их особенно не нагружать, но были такие дела, которые на всё лето закреплялись за ребятами, например, собирать в саду упавшие до срока яблоки. Их потом бабушка резала дольками, сушила, а в зимнее время в семьях её сыновей из сухофруктов варили сладкий компот и называли его «Римовским приветом». Ещё ребята поливали огурцы, этим в основном занимались мальчишки, один качал воду, а другой в грядки перекладывал шланг, присоединённый к колонке. Самым приятным в этом деле был сбор зелёных, в пупырышках, блестящих огурчиков, здесь уже к делу подключались девчонки. Перед тем, как пойти в огород на полив, девчонки брали старое одеяло, сумку, в которую клали блюдо, нож, краюху чёрного хлеба и соль. По окончании работы все четверо усаживались кружком на расстеленном одеяле. Ребята разрезали вдоль холодные, только что вымытые огурцы, на каждой половинке делали насечки, посыпали солью и ели это зелёное хрустящее чудо с чёрным самопечным хлебом. И не было в этот момент ничего вкуснее на всём белом свете! И потом уже во взрослой жизни они всегда будут вспоминать это нехитрое пиршество, этот вкус, который уже никогда не повторится. Хотя на вид будут вроде бы такие же огурцы и чёрный, но покупной, магазинный хлеб, но не будет ощущения детства, беззаботности, а в душе – светлой и беспечной радости.
По инициативе деда Мишани и под его чутким руководством в саду, под старой грушей, началось строительство шалаша. В этом деле принимала участие сильная половина вересовского сообщества. Трудились увлечённо, прерываясь только на обед, хотели быстрее увидеть результат своей работы. Как будет использоваться это сооружение, ребята ещё не знали, но были уверены, что обязательно придумают, ведь фантазии им не занимать. Сначала около груши в саду образовалась куча стройматериалов, сюда тащили всё, что попадалось под руки. В ход пошли рейки, ветки сушняка, куски рубероида, а в завершение всё это архитектурное творение дед Мишаня предложил покрыть уже слегка подсушенной, свежескошенной травой, проще говоря – сеном. Шалаш получился на загляденье, и его создатели во главе с опытным прорабом решили, что нужно устроить торжественное открытие объекта. На это мероприятие были приглашены бабушка Поля, Анюта, Любашка, Димка с братом и сестрой, близнецами Женькой и Наташкой, Любашкина подруга Лена, уроженка славного города Ленинграда, и Катюха – Анютина подружка из местных. Приглашённые по достоинству оценили шалаш, всем хотелось побывать внутри, но он не мог разом вместить такую ораву, и пришлось разделиться на несколько групп. Очерёдность исправно соблюдалась, и все остались довольны. А потом бабушка Поля пригласила ребят в гости на пироги, и приглашение с восторгом было принято. Получился настоящий праздник, который запомнился надолго!
В те дни, пока ребята занимались строительством, девчонки не сидели сложа руки. Они, конечно, бегали на реку купаться, но вскоре возвращались, там без братьев им было скучновато. Возвратившись, старались помочь бабушке по хозяйству, тем более, что одна весьма приятная обязанность им была особенно по душе. Анюта и Любашка должны были каждый день выбирать из гнёзд куриные яйца. Почему это нужно было делать каждый день? А потому, что у некоторых нерадивых кур была привычка расклёвывать яйца, надолго оставленные в гнезде. Бабушка велела внучкам брать в курятник небольшую плетёную корзинку и туда складывать хрупкий яичный урожай. Однажды Анюта забыла это сделать, а вернуться за корзинкой поленилась, и все яйца ей пришлось складывать в подол своего платья. Возвращаясь назад, она споткнулась о высокий порог курятника, и всё, что она собрала, превратилось в липкое тягучее месиво. В слезах, в мокром платье и в яичной скорлупе Анюта прибежала в летнюю кухню к бабушке. Та ругать её не стала, но и не спешила успокаивать. Строго взглянув на внучку, сказала: «Переоденься. Возьми таз и постирай платье, да потом хорошенько прополощи, а то высохнет и будет стоять колом». Анюте было очень стыдно, она понимала, что бабушка сердится. Лучше бы она отругала внучку, сказала бы ей, какая она неуклюжая, но этого не случилось, и всё же это послужило для Анюты хорошим уроком. Любашка посочувствовала сестре и предложила ходить в курятник всегда вместе. На следующий день собранные в корзинку яйца они, как положено, отнесли в чулан и, как велит бабушка, положили в большое сито, наполовину наполненное пшеничным зерном. Чтобы яйца были в безопасности и не разбились, их в деревне хранили таким образом, немного углубляя в податливую пшеничную массу.
О чулане нужно сказать отдельно, для детей это было загадочное место. Здесь стоял большой сундук, крышка которого была украшена коваными металлическими фигурками. Сундук запирался на большой амбарный замок. На вопрос ребят: «Что там хранится?» – бабушка и дедушка отвечали, что там всякая ненужная ерунда, но сундук никогда не открывали. И это ещё больше подогревало детское неуёмное любопытство. В углу чулана лежали какие-то детали от несуществующих в хозяйстве механизмов, на верёвке, натянутой от стены до стены, висели пучочки лечебных трав, которые всё лето собирала знающая в этом толк баба Поля. Наверху внуки видели маленькую дверцу, ведущую на чердак. На ней не было замка, а только деревянная вертушка, не позволяющая дверце открываться. Ребята много раз просились слазить на чердак, но получали решительный отказ.
– Вы что там забыли? Хотите собрать всю пыль и паутину? И не вздумайте!
– Ну, бабушка! Мы только посмотрим, хотя бы одним глазком! Ведь там уже тысячу лет никто не был! А может, что-то найдём интересное!
– Ну ты, Юра, придумал! Тысячу лет! Дому-то и ста лет нету! А на чердак всё равно не лазайте! Расшибётесь! Надо деду сказать, чтоб забил его, от греха подальше!
Но ребята не унимались, и в чулане прислонённая к стене лестница давала им надежду на то, что будет удачный момент, и они исполнят задуманное. И вскоре им повезло, деда Мишаню и бабу Полю пригласили к куме Марфе Денисовне на день рождения в соседнюю деревню. Ребят позвали с собой, но они наотрез отказались, ссылаясь на хорошую погоду, в которую нужно не ходить по гостям, а целый день купаться. Кум Григорий приехал за стариками, и они, удобно усевшись на телегу, помахав внукам на прощанье, отбыли отмечать день рождения. Здесь-то и началась операция под кодовым названием «Чердак».
Большая высокая лестница была очень тяжёлой, неутомимая четвёрка еле справлялась с этой махиной. По виду она должна была быть устойчивой, но первая попытка показала, что это не так! Лестница скрипела и раскачивалась, видимо, за долгие годы она успела постареть и рассохнуться. Юрка, как всегда, взял инициативу в свои руки.
– Так, друзья, предлагаю всем крепко держать лестницу у основания, а я полезу и посмотрю, что там. А потом может ко мне подняться ещё кто-нибудь, ну, например, Саша или Любашка. В общем, сами решите.
– Да! Какие умненькие! Фигушки вам! Все туда полезут, а я тут одна останусь! Я не согласна!
– А что ты сама предлагаешь, Анюта? И так тебе не нравится, и по-другому тоже!
– По-другому никто ещё ничего и не предлагал! Ты, Юрка, не умничай, хочешь, чтоб всё было по-твоему!
Здесь вступила в разговор до этого молчавшая Любашка:
– Я вот что скажу! Мы по весу легче вас, а вот силы у нас с Анютой меньше, мы же девчонки. Значит, держать лестницу придётся вам, а мы полезем на чердак и всё там разведаем. Есть возражения? Нет возражений! Держите крепче! Анютка, я первая, ты – за мной!
Юрка смотрел на девчонок, хитро улыбаясь.
– Ну-ну… А вдруг там леший или какое-нибудь привидение? Что тогда делать будете? Сразу заноете!
– Не дождёшься!
– Юра, хватит тебе девчонок пугать! Пусть лезут, а мы подержим.
– Вечно ты, Сашка, на их стороне!
– Я на своей стороне. Лезьте, девчонки!
Первой на чердак поднялась Любашка, за ней – Анюта. Здесь и вправду было пыльно, кругом висели лохмотья паутины. В крошечное чердачное окошко еле проникал дневной свет. Когда глаза привыкли к полумраку, девчонки стали различать некоторые предметы, но пока ничего интересного среди них не наблюдалось.
– Девчонки, ну что там?!
– Пока ничего! Какие-то коробки, кажется, пустые. Бочка, перевёрнутая на бок. Наверное, бабушка была права, здесь полно пыли и сплошная паутина. Хорошо, что мы с собой фонарик взяли, а то бы и этого не увидели. Сейчас ещё немного пройдём и будем возвращаться. Может, вам больше повезёт!
Через некоторое время мальчишки услышали громкие, взволнованные голоса сестёр. «Может, и правда привидение увидели?!» – попытался пошутить Юрка.
Но голоса затихли, и только было слышно какое-то шуршание, приглушённые непонятные звуки. И наконец в проёме чердачной дверцы показалось раскрасневшееся лицо Любашки.
– Мальчишки! Мальчишки! Мы нашли такое! Секретный чемодан! Мы не смогли его открыть! Он не очень тяжёлый, но его неудобно тащить, у чемодана нет ручки. Мы сейчас с Анютой спустимся, а вы залезайте и думайте, как его оттуда переправить вниз.
На спуск чемодана с чердака ушло немало времени, и когда его перенесли на крыльцо, то ребята при помощи ножа попытались открыть этот загадочный предмет, но безуспешно.
– Юрка, хватит ножом ковырять, а то сломаешь. И трясти так не надо, слышите, там что-то гремит, похоже на звон посуды!
Девчонки хлопотали и суетились вокруг чемодана.
– Если там посуда, то это нам неинтересно!
Юра изобразил на лице полное разочарование.
– Вот откроем, тогда и узнаем, а сейчас я предлагаю отнести чемодан в шалаш и там повторить попытку, а то вдруг вернутся дедушка с бабушкой и сразу поймут, что мы были на чердаке.
– Правильно мыслишь, Сашка, ну, берись, понесли!
– Это куда вы направились, а кто будет дверь на чердак закрывать и лестницу на место ставить? Так ведь точно догадаются!
– Ну, Анютка, молодчина, хорошо, что напомнила!
Чемодан поставили на сено, которым был устлан шалаш внутри. Долго возились с защёлкой, но она никак не поддавалась. Любашка, ещё раз осмотрев загадочный предмет, предположила, что отверстие на его боковой стенке сделано для большого круглого ключа, который каким-то образом внутри соединён с защёлкой и должен её отодвинуть.
– Не придумывай, дырка здесь для чего-то другого, а для чего, непонятно!
В это время Юрка, возившийся с чемоданом, поднатужился и открыл защёлку.
– Вот это да! Ребята, посмотрите, это же граммофон! Точно!
– Нет, Юра! Это не граммофон, у граммофона должна быть труба в виде рупора.
– Вечно ты, Сашка, со своими уточнениями!
– Мальчишки, нужно вернуться на чердак и поискать эту самую трубу. Возможно, она там где-то валяется, и мы с Анютой её в темноте просто не заметили!
– Ещё раз вам говорю, это не граммофон. Здесь нет даже места, куда присоединяется труба.
– Тогда что это? А впрочем, неважно! Главное, на этой штуке можно гонять пластинки!
И Юрка был прав! Из кармана на внутренней стороне крышки выглядывали жёлто-коричневые бумажные пакеты, на них не было никаких надписей, но было понятно, что там хранятся грампластинки. Пакеты пошли по рукам, ребята доставали пластинки и на круглых этикетках красного цвета читали совсем незнакомые или когда-то услышанные названия песен.
– А вот и ручка, которая вставляется в боковое отверстие, нужно её крутить, скорее всего, по часовой стрелке, так, как заводятся часы, принцип тот же. Пружина будет раскручиваться и вертеть диск с пластинкой!
– Ну ты голова, Сашка! Давай, крути ручку! Только не перестарайся!
– Кстати, а я вспомнил, как называется этот агрегат, – па-те-фон!
– Ты, Юрка, хорошо, что вспомнил, молодец, только не задавайся!
В шалаше зазвучала музыка. Она лилась из-под толстой иглы, вставленной в круглый блестящий набалдашник. Вначале счастливые и увлечённые исследователи поставили на крутящийся диск марш «Мы красные кавалеристы», который исполнял военный хор, потом – «Очи чёрные». Звук под иглой шипел, но не прерывался и не перескакивал, пластинки были в хорошем состоянии. Закрытый накрепко футляр сберёг их в целости и сохранности. Наконец, зазвучала песня, которая ребятам хорошо была знакома, и вся четвёрка стала подпевать, особенно в том месте, где звучали слова: «Самое синее в мире Чёрное море моё…» На Чёрном море никто из присутствующих не был, но каждый мечтал хотя бы разочек окунуться в это загадочное синее море, которое почему-то называют Чёрным. Юрке в некотором смысле с морем повезло, не с Чёрным, так с Каспийским, в котором он имел счастье плавать и на побережье которого стоял его город Баку. Всезнайка-Юрка, когда рассказывал об этом, то просветил всю честну́ю компанию о том, что в древности Каспий назывался Хазарским морем, а в записках европейских путешественников тринадцатого – четырнадцатого веков оно уже фигурировало как Бакинское. Эту информацию все приняли к сведению, но решили, что название «Каспийское» – самое лучшее! Следующим номером музыкальной программы была песня «По долинам и по взгорьям», её не раз исполнял хор по телевидению на выступлениях, посвящённых Дню Красной армии. Концерт продолжался, Саша усердно крутил ручку, у ребят было прекрасное настроение, все сидели вокруг патефона, но когда прозвучали первые аккорды «Рио-Риты», девчонок как ветром сдуло из шалаша. Сначала они танцевали, каждая сама по себе, затем встали в пару и начали призывать мальчишек присоединиться к ним. Но мужская половина компании не поддалась на уговоры, а с удовольствием смотрела на сестёр, забавно танцующих под замечательный пасодобль, так, по крайней мере, обозначался на этикетке жанр этой музыки. Когда поставили последнюю пластинку с незнакомым названием «Жалобно стонет ветер осенний» в исполнении неизвестного для ребят певца Вадима Козина, девчонки снова захотели танцевать, но вскоре вернулись в шалаш и уселись на свои места. Все обратили внимание на неожиданно погрустневшего Юрку.
– Юр, ты чего?
– Знаете, я вот что подумал, ведь были времена, и наши дедушка и бабушка слушали эти песни и танцевали под эту музыку… А сейчас просто не верится, что они когда-то были молодыми, что когда-то дедушка влюбился в бабушку и ухаживал за ней. Ведь мы привыкли, что они старые – баба Поля и дед Мишаня…
Притихшая Анюта осторожно спросила:
– А мы тоже будем старыми?
– Закон природы!
– Но ведь можно изменить закон?
– Этот – нельзя…
Тайна чердачной находки просуществовала недолго. Однажды после полива огурцов ребята в шалаше снова крутили пластинки. Дедушка, придя на огород, случайно услышал музыку, заглянув в шалаш, искренне удивился.
– А эта балалайка у вас откуда? Ребят не смутило то, что дедушка так назвал патефон. Потому что знали, он так называл всё то, откуда слышались музыка, пение, голоса дикторов, а значит, радио, проигрыватель, телевизор, хотя телевещания в деревне пока не предвиделось, но его с нетерпением ждали. Исключением не был и новенький транзисторный приёмник «Альпинист», счастливой обладательницей которого была Любашка. Его дедушка, как и все подобные предметы, называл балалайкой.
– Ну, что замолчали, пострелята?! Я вас спрашиваю, откуда здесь эта балалайка?
– Дедушка, ты не сердись! Этот патефон мы нашли на чердаке.
– Да я не сержусь! Наша бабушка беспокоилась, что полезете туда и можете упасть с лестницы, даже просила меня забить этот лаз. А что ж, нашли его и прячете здесь?
– Мы боялись, что будете ругаться, поэтому и не говорили. Дедушка, а как патефон попал на чердак?
– Да я и не помню… Давно, задолго до войны, ещё в тридцатые нам его из города привёз Петька Свистунов, по просьбе Полины, вашей бабушки. Она тогда, конечно, ещё не была бабушкой. Полина в молодости была красавицей, певуньей и танцевала лучше всех из деревенских девчат. А уж когда поженились, я ни в чём не мог ей отказать, хоть покупка патефона и была дорогим удовольствием. Потом в жизни всё закрутилось, завертелось, и было уже не до патефона, а после войны про него и не вспомнили… Я вот что предлагаю, ребятишки, давайте эту балалайку отнесём домой, пусть и бабушка послушает и вспомнит молодые годы.
– А ругать она нас не будет?
– Я думаю, что нет.
Баба Поля и вправду внучат не ругала, а только суетилась и ахала, разглядывая давно забытый предмет. Мальчишки по очереди стали крутить ручку патефона, а девчонки – о дну за другой менять пластинки на крутящемся диске. Бабушка, подперев голову рукой, задумчиво глядя куда-то в даль, тихо улыбалась, а когда прозвучала грустная песня в исполнении Вадима Козина, встрепенулась и украдкой смахнула непрошеную слезу. И тогда внучата поняли, что на чердаке нашли они не патефон, а давно забытые воспоминания.
Сегодня с самого утра бабушка Поля была не в духе. Дед Мишаня позволил себе решить вопрос без согласования с ней. Дело в том, что иногда, а вернее сказать, частенько руководство колхоза призывало Михаила Тимофеевича на помощь, используя его профессиональные навыки. Когда накапливалась отчётная документация и нынешний бухгалтер, это была молодая женщина, не справлялся с объёмом работы, то призывали проверенного годами аса в бухгалтерском деле – Вересова Михаила Тимофеевича. Он с удовольствием принимал приглашение, несмотря на недовольное ворчание супруги.
– О-о-ох, как малое дитё радуется, доволен, что поработать его позвали, собирается, как на парад. Вчера ещё со спиной маялся, на боль в ноге жаловался, а сегодня, посмотрите на него, здоровее всех!
– Полюшка, ну ведь надо помочь родному колхозу, а кто лучше меня знает это дело! Ты бы не ворчала, а по-скоренькому собрала мне харчи. Что там у тебя съестного на сегодня? Пирожки с чем? Если есть с ливером, их и положи, да и с картошкой тоже можно! И молока! Молока бутылочку! Да побыстрее, мать, а то за мной уже подводу прислали!
– А что ж тебя твой колхоз не кормит, председатель что ж не позаботится об этом? На стан механизаторам возят обед, а тебе, что ж, не положено? И так задарма работаешь! Сам весь больной, раненый, ветеран, на пенсии, а он, председатель, только и дёргает тебя!
– Полина, ты зря не наговаривай! Это как понимать «задарма», а мешок муки тебе прошлой осенью привезли? Запамятовала? А в позапрошлом году пшенички подбросили как работающим колхозникам! А ты всё недовольна! Просят, значит, нужно помогать!
– Да ладно бы с толком, училась бы у тебя эта Танька-буГалтерша, набиралась бы ума-разума! Так нет! Надеется на деда Мишаню, он придёт и всё разрулит, всё, что она наварныхала! А что ей? Председателева племянница, прости меня, Господи! Дура дурой! Вот как родню пристраивать! А ему нужно было смотреть не только на кровь, но и на голову, а с головой там беда! Два и два сложить не может! Она ведь с нашим Николаем в одном классе училась, с двойки на тройку скакала! Специалистка! Пожилому, больному человеку не дают покоя!
Михаил Тимофеевич сидел молча, ждал, когда жена выговорится, устанет и замедлит темп. Он знал, что так было уже не раз, после словесного извержения она успокоится, соберёт ему в сумку обед, проводит к присланной за ним подводе, даже поможет удобнее сесть, жалея его раненую ногу. А потом тихо скажет: «Ну давай, работяга! Не перетрудись там, горе ты моё луковое!» И, повернувшись, пойдёт к калитке усталой походкой, чуть ссутулившись. И у глядящего ей вслед деда Мишани что-то защемит в груди, и появится мысль о том, что эту женщину он любит всю свою сознательную жизнь, всей душой и всем своим уже немолодым сердцем. Эта мысль согреет его, а в горле запершит и встанет ком, и с этим состоянием, как ни старайся, он справится не сразу.
Поход за керосином – это ещё одна обязанность внуков в летнее каникулярное время. Такие марш-броски случались нечасто и выглядели следующим образом: бабушка накануне сообщала внукам, что керосин на исходе и что завтра предстоит поход за горючим. Справиться с этим заданием могли два человека, но за керосином ходила вся компания, и в этом был свой определённый смысл. Бабушка выдавала ребятам круглый жестяной бидончик. Наверху у этой ёмкости имелось отверстие для залива керосина, там же, посредине, припаяна плоская металлическая ручка, которая была очень неудобной, чтобы держать её в руке, когда бидончик был полным. И потому ребятам выдавалась крепкая палка, продев которую под ручку, можно было вдвоём, не рискуя, донести горючее до пункта назначения. Вооружившись этими предметами, внуки отправлялись в поход. Магазин находился на другом конце деревни, это было старое кирпичное двухэтажное здание, на нижнем этаже которого располагался продуктовый отдел, а на верхнем – промтоварный, а попасть туда можно было по внешней лестнице. Недалеко от магазина прямо на земле находилась цистерна, она и была приспособлена для хранения керосина. В определённый день, к определённому часу у цистерны собиралась очередь, и с верхнего этажа спускалась грузная, внушительных размеров продавщица Глафира Петровна, пыхтя и причитая, кляня свою судьбу за то, что именно ей предназначено продавать горючее и в жару, и в холод, и только потому, что у продавщицы продуктового отдела не должны пахнуть руки керосином. Эти причитания были знакомы всем жителям деревни, и поэтому на них уже никто не обращал внимания. В руках Глафиры Петровны, как всегда, были табурет, мерный литровый половник с длинной ручкой, большая металлическая воронка и разводной гаечный ключ. Поудобнее усевшись и открутив гайку, позволяющую открывать кран, толстушка начинала свою работу, которую так ненавидела всеми фибрами своей возмущённой души. Когда бидончик был наполнен, ребята не спешили возвращаться домой, мальчишки с керосином оставались на улице, а девчонки шли в продуктовый отдел магазина. Там на оставшиеся деньги покупалось то, зачем проделывался этот путь всей компанией в полном составе. Ирис «Кис-кис» или «Золотой ключик» – любимые конфеты вересовских внуков! Продавщица Галина, шустрая, глазастая девушка, ловким движением рук делала кулёк из коричневой жёсткой бумаги, в который совком насыпала ириски и, глядя на стрелку весов, то убирала, то добавляла это желанное лакомство. На этом покупки не заканчивались, специально для бабушки выбирался мармелад, обязательно розовый. Коробка с ним стояла на прилавке, и из неё по просьбе сестёр продавщица выбирала мармелад этого цвета. Такая просьба не считалась прихотью, и Галине было нетрудно угодить бабушке. Любит она розовый, ну и пожалуйста! Пусть ест на здоровье свои «мармаладки»! Из магазина Анюта и Любашка выходили уже с ирисками во рту, это не возбранялось, потому что они тут же разворачивали конфеты и угощали мальчишек, которые не рисковали их брать своими руками, пахнущими керосином. По дороге домой съедалась большая часть сладкой покупки. Путь был неблизкий, и спустя некоторое время устраивался привал. Ребята садились на траву, продолжали разговаривать, смеялись, им было хорошо вместе. Такое времяпровождение и совместные занятия общими делами сближали их, делали роднее, понятнее друг другу. Вернувшись домой, мыли руки хозяйственным мылом, чтобы освободиться от назойливого керосинового запаха. Садились вместе с дедом за большой обеденный стол, такие внешне разные, но объединённые одной фамилией. Им была по вкусу простая деревенская еда, с любовью приготовленная бабушкой, им были по душе события, которые случались с ними в этой короткой летней жизни. Ребята чувствовали себя счастливыми здесь и сейчас, в этом старом доме, на этой улице, в этом самом замечательном месте на земле, во время долгожданных «римских» каникул.
Когда шебутная четвёрка внуков уходила куда-нибудь в полном составе, бабушка и дедушка знали, что они всегда поддержат друг друга, защитят, не дадут в обиду и все вместе вернутся домой. Но было известно, что у каждого из внуков есть и свои личные друзья и подружки. И когда кто-нибудь из них отделялся от компании, то должен был об этом предупредить: где будет, с кем и когда вернётся. В такие моменты ребята договаривались о времени сбора, чтобы идти всем вместе на обед. Анюта, несмотря на то, что была из внуков самой младшей, тоже пользовалась этой возможностью и ходила в гости к своей подруге Катюхе, которая жила на соседней улице. Подруга была из местных, с ней Анюта познакомилась ещё прошлым летом. Катей или Катюшей её никто не называл, даже в семье её звали Катюхой, и это имя ей очень подходило. Она была девчонкой резвой, весёлой и весьма самостоятельной. Дом, в котором жила Катюха, представлял собой унылое зрелище, он как будто бы врос в землю на уровне своих перекошенных окон. Крыша тоже была покосившейся на один бок с наполовину разрушенной кирпичной трубой. В комнатах этого дома Анюта чувствовала себя выше ростом, потому что потолок, обшитый крашеными досками, был низким и обшарпанным. Несмотря на обстановку, Анюта любила приходить сюда в гости. Её очень хорошо принимала мать Катюхи, тётя Люся, добрая, приветливая женщина. И даже когда она ворчала на своего нерадивого мужа Фёдора, известного в деревне лентяя и лежебоку, всё равно это делала без злобы.
– Наверное, в деревне нет никого ленивее тебя, Феденька! Ну есть же мужские дела, которые мне не под силу, например, следить за домом, вовремя делать ремонт. Если бы ты этим занимался, то дом простоял бы невесть сколько. Мой дед его ещё строил, а отец, пока был жив, понемногу ремонтировал, поддерживал в хорошем состоянии. Ты же, как вошёл в семью, ни единого гвоздя не забил!
– Дом не мой, на меня не подписан. Я как был примаком, так и остался. Все на меня так и косились: не к себе в дом жену привёл, а сам к жене подселился.
– И что ты хочешь сказать, будем ждать, пока нас здесь стеной привалит? Не нравится родительский дом, не хочешь его ремонтировать, хочешь быть хозяином – начинай строить свой! Подними зад с лежанки, будь мужиком, делай свои дела! И сыночек, Сенька, весь в тебя, пока не наорёшь и подзатыльник не дашь, с места не сдвинется!
Эти разговоры в семье велись постоянно, но на Фёдора никак не влияли, вплоть до нынешнего года. Придя в гости к Катюхе, Анюта заметила большие изменения, не в доме, а возле него. У глухой стены была навалена гора стройматериалов. Эта гора из брёвен и досок возвышалась почти до самой крыши маленького дома.
– Представляешь, Анюта, папка сказал, что будет строить дом, не сейчас, конечно, когда ещё немного подкопят с мамкой денег! Приедешь на следующий год, а у нас новый дом, высокий и красивый!
Анюта была рада за подругу, за тётю Люсю и даже за вредного Катюхиного брата Сеньку, который всегда придирался к ним и мешал общаться. Когда Анюта приходила в гости, Катюха, копируя свою маму, начинала угощать её и, как тётя Люся, приговаривать: «Мы гостям всегда рады, угощайся, всё своё, всё натуральное! Ешь, ешь, а то одни кости и кожа!» Анюту забавляло такое поведение маленькой хозяйки, и от угощения она никогда не отказывалась. Да и как можно было отказаться от вкуснейших яблок из молодого сада. Таких сладких и сочных не было даже в саду у дедушки и бабушки. Надо отдать должное Фёдору, отцу семейства, это он несколько лет назад при закладке молодого сада выбрал удачные сорта, правда, на этом его участие в хозяйственных делах закончилось. А ведь Люся так надеялась, что её драгоценнейший муж увлечётся садоводством и что выйдет из этого хоть какой-то толк. Но нет…
