Читать книгу: «Проводы любви», страница 2

3.

Вечером Ольга на танцы не пошла, хотя и любила танцевать. Развлекаться в отсутствие Бориса! Удерживало и настороженное отношение к Бекбулату Сулеймановичу. Уж слишком откровенно он выражал ей свое расположение. Она же не могла ни оценить, ни принять его.

Насколько томительно тянется время! А считается, что для всех всегда в часе шестьдесят минут! Непонятное заблуждение! На следующее утро, наспех перекусив, чтобы не встречаться с соседями по столу, Ольга вернулась в свою комнату, села к окну. И хотя знала, что Борис уехал домой, почти не сводила глаз с аллейки, по которой он обычно ходил. В то же время искоса поглядывала на часы: сколько еще осталось до обеда? До ужина? Нет, он должен непременно должен вернуться к двум часам!

А в памяти то и дело всплывали слова из песни «Нежность»:

Опустела без тебя земля,

Как мне несколько часов прожить?..

Казалось, что это сказано о ней, выражено ее состояние. Разве возможно, чтобы еще кто-то точно так же страдал, жаждал свидания с любимым?!

Словно и не было многих месяцев, разделявших их прошлогоднюю и эту встречи! Выходит, не остыли ее чувства, только затаились, а теперь выплеснулись мощным фонтаном.

– Можно у вас поубираться? – женщина с веником и ведром в руках остановилась в дверях комнаты.

– Да, пожалуйста, – обрадовалась ее появлению Ольга Своим присутствием она, быть может, хоть немного отвлечет ее от грустных, – почему, собственно, грустных? – но именно тягостно-грустных томлений.

Горничная обмакнула веник в ведро с водой и стала сметать пыль с ковровой дорожки. Выглядела она как девушка, внезапно пережившая тяжелое горе, – тонкий гибкий стан, крупные удлиненные синие глаза, но на лице, сохранившем черты привлекательности, множество морщинок.

Заметив, что Ольга ничем не занята, лишь разглядывает ее, Тоня попыталась завести разговор:

– А чего это вы одна сидите? Где ваша напарница?

Ольга ответила, что Татьяна Ниловна поехала домой.

– Ой, и чего это все в Москву так стремятся?! Даже во время отдыху. Да ничего хорошего в ней нету! Народу всюду полно! Раньше я тоже работала в Москве, а жила тут. Едешь с работы или на работу в электричке народищу – туча черная, все пуговицы пообрывают, да… Чтобы купить полкило колбасы или еще чево, надо очередь не знай какую выстоять! А у нас здесь или в других городах! Вон моя дочка, она врач, как окончила институт, работала в Москве, да… Потом уехала насовсем в Усть-Илимск. Не в тот, который старый, в Иркутской области, а есть еще один, новый, в пятнадцати минутах от того. Какая же там жизнь! Да там люди совсем ногами не ходют! На работу подают автобус, с работы – автобус, да… Даже по заводу не ходют, а ездят. Иностранцев там полно, новый комбинат строят, бумажно-целлюлозный, да…

В магазинах – колбасу никто не берет. Куры по одному рублю двадцать копеек, тамошние, свои, – тоже лежат навалом. Шубы – искусственные, натуральные, дубленки – сколько хошь! Моя дочка сначала туда ездила посмотреть, жила там восемнадцать дней, да… Жених у нее там был, он ее вызывал, юридический факультет окончил. Триста рублей получает. А его мать, она пенсионерка, тоже туда поехала, двести двадцать получает, работает уборщицей в столовой для иностранцев. Дом уже купили из двух комнат за тысячу рублей. Там у них так: приезжают – покупают, уезжают – другим продают. Потом туда насовсем поехала моя дочка, шесть часов на самолете.

– Чего это она из столицы в такую даль? – спросила Ольга.

– Ну а как не поехать? Замуж-то все равно надо выходить. Такое наше бабье дело. Хозяйкой стала в своем доме. И работа там у нее легкая, да… Здесь-то она работала, как уж это? В ре-ани-ма-ции. Так, кажется, называется. Очень трудная эта работа. Все поступают раздавленные, кто этажами, кто машинами. Они умирают, а врачу легко ли! Одно расстройство. У них в больнице еще хорошо было – все врачи свои: и хирурги, и по другим болезням. А в некоторых больницах – жди, когда тебе на подмогу привезут откуда-нибудь другого врача, да…

На вопрос, не думает ли она переезжать к дочери, раз так хвалит жизнь там, Тоня, выпустив из рук веник, с обидой и укоризной посмотрела на Ольгу, почти сердито ответила:

– Что я, с ума сошла? У меня тут сын, ему только шестнадцать лет, муж. Бросать квартиру? Она нам так дорого стоит! Семь лет работаю и все на нее, да…

– Кооперативную купили?

– Зачем кооперативную? Государственную, двухкомнатную получили, вон в том доме, она кивнула в сторону окна, из которого кроме парка и дач дома отдыха ничего не было видно.

– А сколько в нее надо! Она же без плитки, без антресолей, без шкафов, без полов, – набили кое-как досок, как в сарае, и с рук долой, да… Приходится всё самим делать, божеский вид придавать. И мебель надо сменить, и разные там шторы. Говорю же, на нее, матушку, теперь и живем. Вот уж когда это дело осилим, всё пустим на еду да одежку. Зараз на всё не хватает, сами знаете, какая у нас зарплата, да… Ну что, пыль еще стереть? – Тоня заправила волосы под косыночку, выдернула тряпку из-за пояса передничка, прошлась ею по столу, тумбочкам, подоконнику.

– Водичку сменить? – она кивнула на графин.

Ольга ответила, что сама нальет. Только что грязной тряпкой и веником махала и, не помыв руки, пойдет за водой! Горничная за работой не гналась: была бы честь предложена! Как только она вышла, Ольгу вновь охватили мысли о Борисе: уже пол-одиннадцатого. Он, должно быть, собирается в обратный путь. А что, если дела его задержат на весь день?! Да она с ума сойдет до вечера!

И тут ее осенило: а не съездить ли ей домой. Время скоротает, заполнит хоть каким-то делом и кое-что из вещей возьмет. Когда собиралась сюда, думала: для кого ей там выряжаться? Две-три смены – и хватит. Она ехала не флиртовать, не наряды демонстрировать, а отоспаться, отдохнуть, почитать. Дома как-то на всё это не хватало времени. Но, встретившись с Борисом, сразу почувствовала,

пребывание в доме отдыха требует и соответствующей «экипировки».

С чего это ей прибедняться! Не в поле обсевок!

В дом отдыха она ехала на такси, так как не знала, где он находится. Здесь ей объяснили – на электричке до ее района рукой подать. Потом несколько минут на автобусе почти до дома. Она быстренько собралась и, не обращая внимания на удивленные взгляды отдыхающих – среди них Бориса ведь не было, – почти бегом направилась к железнодорожной станции. Всё ей сопутствовало – только купила билет, подошел поезд. Через десять минут – Востряково. Тут же неподалеку – автобусная остановка. А вот и ее рейсовый автобус.

Ольга не стала звонить в квартиру, а отыскала в сумочке ключ и отомкнула дверь. Где-то в глубине ее сознания внезапно возникло намерение проверить мужа в верности. Правильно замечено: всякий судит о другом по мере своей, ну… не испорченности, так уж во всяком случае, вины! Андрей настороженно выглянул из кухни. Он был в ее цветастом переднике, очевидно, готовил обед. Увидев Ольгу, обрадованно воскликнул:

–Кого вижу!.... Вот это сюрприз! – и тут же начал снимать фартук. В присутствии жены заниматься немужскими делами!

Супруги обменялись поцелуем – так у них было заведено при встречах и расставаниях. Ольга вздохнула с облегчением: муж по-прежнему ей предан душой и телом. Как же приятно в этом вновь и вновь убедиться! Какое счастье – и дома у нее все благополучно, и… это внезапное озарение – любовь к другому мужчине, к тому же, как кажется, взаимная!

– Ты чего это надумала? – Андрей прижал Ольгу к груди. Как не растрогаться – только уехала и уже не выдержала, прикатила. – Ах ты, моя радость! – И за руку потянул ее из прихожей в комнату.

Ольга не сопротивлялась: впереди у них около трех недель разлуки. Да и муж… пусть тешит себя хоть таким заблуждением. Она только спросила, не сбежит ли то, что на плите.

– Я уже все выключил, все готово, придет сын будем обедать.

Вскоре заявился Игорек. Увидев Ольгу, он в радости разбросал по прихожей шапку, пальто, ботинки, ранец и со словами:

– Мама, мамочка! – повис у нее на шее.

Отец с нарочитой строгостью потребовал, чтобы сын срочно навел порядок в прихожей. Но тот, как бы не слыша его, перескакивая с одной темы на другую, взахлеб посвящал мать в дела и события своей школьной жизни.

– Ой, мама, что сейчас было!.. Шли мы с Хлебниковым домой. Ну из школы, после уроков. Четыре мальчишки из шестого «А» остановили нас, говорят Витьке: «За то, что ты трепался, сейчас будем тебя бить». Я подумал: «Что мы вдвоем сделаем против четырех, да еще таких верзил!» И говорю им: «Раз Хлебников трепался, давайте по-честному: дайте ему три раза по затылку, и все»… А они стоят и улыбаются. Я спрашиваю: «Ну чего же вы? Сколько мы будем вас ждать?» А бросить Витьку одного я же не могу! Не по-пионерски. Тогда один как размахнулся, как даст Витьке по щеке, по самому больному месту, и они ушли.

Заметив недоуменный взгляд матери, пояснил:

– У него, мама, огромный шрам через ту щеку! Летом он плыл с отцом на лодке по Москве-реке, к ним подошла моторка. Их лодка наклонилась, Витька вот так упал на борт, ему как даст по лицу винтом моторки! Все каникулы он лежал в больнице, кожа до кости была разрублена. Мы как узнали об этом, под «ура» Выбрали его председателем пионерской дружины. Заслужил! Как участник войны!

– Ну, Игорек, хватит, – остановил сына Андрей, – мама с дороги устала, пора обедать. А ты еще не убрал свои вещи.

– Да погоди ты, папа! Я еще расскажу про пение! – обиженно отмахнулся мальчик. – Сам говорил – смешно, а мама не знает.

– Ну расскажи, расскажи, – разрешила Ольга, растроганная вниманием сына и мужа.

– Понимаешь, мамочка, к нам пришла новая учительница по пению. Смешная! Она очень плохо видит. Когда ставит отметки, надевает сразу двое очков, ну вот так – одни, а на них вторые… Один раз она ходила по всем классам, спрашивала, не у них ли забыла свои окуляры. Потом повесила на всех этажах объявления: кто нашел ее очки? Знаешь, где они оказались? В ее портфеле! Правда, смешно?

Ольга улыбнулась: в самом деле, мол, нелепое недоразумение! И хотела встать со стула, но мальчик вновь усадил ее на место со словами, что он еще не всё про пение рассказал, чего же она торопится?

Ольга, с трудом сдерживая себя, приготовилась дослушать сына.

– Эта учительница, мама, велит нам вот так сильно разевать рот, когда мы поем. Ходит по классу и всем говорит: «Шире, шире», – и лезет в рот своим пальцем. А вдруг он грязный! Правда, мама? Она говорит: «Сварите дома яичко, обхватите его губами, будете знать, как надо раскрывать рот». А мы спрашиваем: «А вдруг проглотим?» Она говорит: «Будете сыты, вот и всё». Но ведь оно в скорлупе! Как же это, мама?

– Учительница пошутила… – заметила Ольга, чтобы унять мальчика.

– Да нет, мама! Она весь урок только и говорит про яичко и про рот яичком. Подходит к ученику близко-близко и смотрит – яичком рот раскрыт или нет. Если яичком, говорит: «Молодец, ставлю пять». Один раз она велела начать нам петь, мы все раскрыли рты яичком, понадеялись друг на друга, и никто не запел. Как к кому учительница наклонится, тот начинает кричать: о-о-о! Разве, мама, это правильно, ну… петь разинутым ртом – яичком? Ничего же не получается!

Поняв наконец, что ни мать, ни отца дела и проблемы пятого «Б» не заинтересовали, Игорь обиделся, насупился и стал ползать по прихожей. Пальто и шапку повесил на вешалку, портфель бросил на диван-кровать, ботинки швырнул поближе к стене.

«Бедный малыш», – с нежностью и жалостью подумала Ольга и обняла, поцеловала его, объяснила: она же спешит, вот как вернется совсем, у них будет уйма свободного времени, чтобы поговорить, всё обсудить.

…В дом отдыха Ольга вернулась к полднику. Лишь ее и Бориса булочки лежали нетронутыми. Как хорошо, что она за это время побывала дома, убедилась, что там всё благополучно. И принарядиться теперь есть во что! И до возвращения Бориса – он говорил, что в крайнем случае вернется к ужину, – оставалось не так уж долго…

4.

Борис пришел, когда Ольга, затягивая ужин, допивала чай. Она покинула столовую, ни о чем его не спросив, не упрекнув в задержке, попрощалась лишь долгим укоризненным взглядом.

Но Борис, кажется, его значения не понял: такими ласковыми, добрыми были его глаза и улыбка.

Из полумрака комнаты было хорошо видно, что происходило на освещенной заасфальтированной площадке перед центральным корпусом. Но Ольга смотрела лишь на тех, кто выходил из него. И мгновенно определяла – не Борис, и это не он… Она узнавала его по особой, чуть склоненной посадке головы, по походке, не похожей ни на чью другую. Но как ни старалась, определить, в чем же эта особенность, не могла. Очевидно, эту исключительность она не столько видела, сколько чувствовала.

Обеспокоенно взглянула на наручные часы: более двадцати минут ужинать! А что, если он вышел, а она его не заметила! Ей вновь стало грустно и тоскливо: целые сутки отсутствовал, а когда она уходила из столовой, он ее не остановил, не пригласил пройтись перед сном.

И тут – легкий стук в дверь. Кто бы это мог быть? Приятельница Татьяны Ниловны? Но неужели она не знает, что та поехала на именины внучки?

Не спрашивая «кто», не приглашая войти, Ольга подошла к двери, распахнула ее. В освещенном коридоре стоял Борис.

– О-о-о! – произнесла она, сама не осознавая, чего больше вложила в это короткое, но емкое восклицание – радостного изумления или искреннего недоумения. Так внезапно, без приглашения, договоренности явиться к ней!

Борис явно опешил от такого приема, но, успев заметить, что в комнате больше никого, внес ясность:

– Я хотел напроситься к вам в гости…

Отказать – значит обидеть, а то и вообще прервать их отношения. Это было свыше ее сил.

– Пожалуйста, заходите.

Борис вошел, огляделся, похвалил «апартаменты»: довольно просторные, окно в сторону парка…

– Садитесь, – Ольга показала на кресло в углу комнаты, сама села у стола. Только что так рвалась к нему, а встретились – вроде и сказать нечего. Очевидно, то же самое ощущал и Борис, ибо совершенно неожиданно произнес:

– В этом костюме вы ездили в Домский собор.

– Вы помните?! Ольге показалось это чуть ли не равносильным признанию в любви: за столько времени не забыть! Экскурсия в Домский концертный зал Государственной филармонии в мельчайших деталях запечатлелась и в ее памяти. Получив билеты у экскурсовода, Ольга и немолодые супруги Завьяловы, с которыми она там подружилась, решили ехать в Ригу, так сказать, в индивидуальном порядке. Концерт начинался в шестнадцать часов, времени оставалось в обрез… Они поспешили на станцию. У выхода с территории санатория прохаживался Борис. Похоже, что на концерт он не собирался.

– Вы не едете в собор? – Ольга не смогла скрыть огорчения.

Борис мгновенно все понял, ответил, что у него назначена деловая встреча, если товарищ не опоздает, он с ним переговорит и тоже приедет. Ни Ольга, ни ее спутники толком не знали, где находится Домский собор, говорили – недалеко от железнодорожного вокзала. Прохожие, к которым они время от времени обращались, торопливым жестом указывали то влево, то прямо. И экскурсанты долго бродили по узким коротким улочкам Вальню, Аудею, Скарню, пока не пересекли центральную, магистраль города, улицу Ленина, и не оказались на площади 17-го июня.

Любители музыки уже в восхищении оглядывали торжественно вознесенные своды, красочные витражи древнего собора, когда Ольга и Завьяловы, уставшие, запыхавшиеся, разыскали свой ряд. Он оказался боковым и, к их величайшему огорчению, мощные колонны скрывали от них гордость республики – уникальный орган.

О том, что Борис уже здесь, не стоило и помышлять. Они и то едва успели к началу. Божественные звуки, но, вопреки ожиданию Ольги, не церковной, светской музыки, вырвались из многочисленных труб органа и, постепенно набирая силу, как лучи солнца, осветили, заполнили высокое, просторное, прохладно-сыроватое чрево собора… Исполнялись произведения композиторов-органистов Генделя, Баха, Листа, Сен-Санса, Глазунова, Ляпунова… Ольга неважно разбиралась в музыке и отдавалась лишь ее сиюминутному волнующему и возвышающему воздействию; оно перекликалось, сливалось с ее настроением – светлой, болезненно-сладкой тоской по Борису. Временами она уличала себя в том, что многокрасочный мир звуков органа для нее внезапно умолкал, и она оказывалась полностью во власти камерного звучания музыки души своей…

Поток выходящих из собора разминул Ольгу с ее спутниками. Она постояла в сторонке, поджидая их, а когда поняла, что те уже ушли, не спеша, одна направилась к вокзалу. В последний раз оглянулась на собор… Площадь вокруг него опустела. Лишь один человек, чуть сутулясь, торопливо шагал вслед за ней. Борис!

Какая-то внутренняя сила подтолкнула Ольгу в его сторону.

– Вы?! – вырвалось у нее. – Благодарю вас! – Ведь он приехал, потому что ей пообещал.

Борис, изобразив на лице радостное изумление, неубедительно ответил:

– А я вас не заметил…

Ольга ему не поверила. Больше того, она была совершенно убеждена, что Борис приехал сюда ради нее и, скорее всего, не попав на концерт – билет он не заказывал, здесь перед началом купить уже было невозможно, – дожидался ее где-то на улице.

Они шли, разговаривая о чем-то самом отдаленном от того, что их здесь свело: о том, как красива Рига, как она похожа на некоторые другие столицы европейских государств. Выяснилось, что Борис побывал в туристических поездках за рубежом, так что сравнивал со знанием вопроса… Их перегоняли, им шли навстречу, задевали плечами, локтями, но они ничего этого не чувствовали, не замечали, были вдвоем в шумном подвижном многолюдье.

– Понравился ли вам концерт? – спросила Ольга, забыв о своем намерении не уличать Бориса. Возникла пауза. Нужно было что-то сказать или о чем-то еще спросить… Но о чем? Они почти незнакомы, у них так мало общих тем, интересов…

– Да я в Прибалтике отдыхаю почти каждый год, и в Домском соборе бывал не раз, – ушел Борис от поставленного вопроса, тем самым убедив ее окончательно в том, что он здесь лишь ради нее.

– Можно бы погулять по Риге, – продолжал. – Да уже поздно, едва-едва вернемся к ужину. Что-то сегодня концерт затянулся.

– И, кажется, дождь вот-вот пойдет, – подняв глаза, согласилась с ним Ольга.

Какая разница – бродить по городу или ехать в вагоне поезда в Юрмалу! Главное – вдвоем, с ним!

Они вышли на улицу Ленина.

– Знаете… – взгляд Бориса заметался по сторонам. – Мне очень нужно забежать в одно учреждение. Идите по этой улице, Даугавас, потом по 13-го января, я вас догоню.

В крайнем случае садитесь… в последний вагон поезда…

Он назвал время его отправления. – Я обязательно на него успею.

Из-под ног Ольги как бы уплыла земля, но, взяв себя в руки, она бодро ответила: «Хорошо». Свернув на улицу Даугавас, посмотрела на противоположную сторону улицы Ленина, куда перешел Борис. Сначала он шел убыстренным шагом, потом, очевидно решив, что Ольга далеко и его не видит, побежал. Едва заметная хромота стала очевидной. Да, он в самом деле хотел успеть поехать с ней следующим поездом. А это искупало все.

Но их встрече не суждено было осуществиться. У билетных касс пригородных поездов ее поджидали супруги Завьяловы.

– Где вы были? А мы решили: рано или поздно придете сюда, вот и ждали. И билет на вас купили, пойдемте быстрее. – Подхватили ее с обеих сторон под руки, увлекли на платформу. На рельсах стоял электропоезд, не тот, в котором они договорились ехать с Борисом.

Объяснить все Завьяловым и остаться? Скромность и стеснительность Ольги взбунтовались. Да и Борис… Ей казалось, что он перестанет ее уважать: ждала, пропустила поезд! Нет уж, лучше поехать… Оказалось же, что Борис на нее обиделся: пообещать и не дождаться!

– Я все помню, – между тем добавил Борис, удобно располагаясь в кресле. – Помню, к примеру, как за вами ухаживал тот представительный мужчина, муж вашей подруги. – По укоризненно-грустному тону Ольга поняла – он ее ревновал! Это было несправедливо. То есть кое-кто и тогда ей намекал на то, что Завьялов внезапно воспылал к ней нежными чувствами. Он спешил на завтрак один, без жены, чтобы переброситься несколькими словами с Ольгой, покупал билеты в кино на троих и старался сесть между женщинами, но Ольга, занятая своим «романом» с Борисом, этому не придавала никакого значения. А вот сейчас подумала: не было ли то непредвиденное обстоятельство одной из причин их с Борисом «любви на расстоянии»?! Чтобы отмести все сомнения, подозрения на этот счет в прошлом и настоящем, Ольга решила открыть Борису, так сказать, все карты: пусть знает, что для нее никого кроме него не существует. И в шутливой форме передала ему разговор с их соседом по столу, дагестанцем, который состоялся несколько минут назад, после ужина.

– Олга, – остановил он ее в вестибюле. – Вы жестокая женщина, вы ранили меня в самое сердце и избегаете меня. Я прихожу в столовую – вас нет. Я ухожу – вы приходите. У меня уже шея болит вот так смотреть на дверь.

Ольга подумала, что Борис рассердится на Бекбулата Сулеймановича, опечалится ревностью. Но он очень спокойно заметил, повернув русло беседы в сторону их отношений:

– А мы тогда так и не сказали друг другу тех самых главных слов…

– Мне очень хотелось их услышать от вас…

– Я был в растрепанных чувствах, – Борис крутнул головой, как бы освобождаясь от давней своей вины перед ней. – Началось похолодание, я позвонил домой, чтобы мне прислали по почте кое-что из теплой одежды, а жена решила сама привезти, – и после непродолжительной паузы добавил с нежностью в голосе, что все то до сих пор живо в нем, и он сейчас может сказать… те самые слова.

– Скажите! – попросила она. Он встал, облокотился одной рукой о стол, склонился над Ольгой, сидящей в кресле.

– Ну, может, так сразу и не стоит их говорить, но… вы мне нравитесь. – И ладонью коснулся ее кисти, лежавшей на подлокотнике кресла. – Почему у вас такая холодная рука? Вчера на улице и то была горячей.

– Прохладно, открыта фрамуга.

Оба поняли: опять заносит в сторону. Их лица стали сближаться, губы слились в поцелуе…

Выпрямившись, Борис осторожно потянул Ольгу к себе. Она послушно и охотно поднялась и словно в ожидании великого таинства – вокруг все замерло, – закинула руки ему за шею. Глубинные, сладостно-томительные чувства встречными потоками полились из одного сердца в другое. Обессиленно отпрянув, они вновь кидались в объятия, сливались в поцелуях. И даже, оторвавшись друг от друга, долго ощущали себя чем-то единым, неотделимым, переполненным болезненно-острым волнующим блаженством.

Ласки Бориса становились все интимнее, они опьяняли, дурманили, вытесняли чувства стеснительности, долга перед кем-то…

– Ах, как ты возбуждаешь! – страстный, нетерпеливый шепот как бы пробудил Ольгу. Она поняла, к чему все клонится, слабо, но настойчиво стала высвобождаться из объятий.

– Нет! Нет!

– Но почему? – о, сколько искреннего недоумения слышалось в этих словах! – Мы же одни! Когда еще так повезет!

–Не смейте! – видно, это прозвучало очень убедительно, потому что Борис, послушно отступив от нее, как-то по-детски обиженно произнес:

– Ничего нельзя, только губами можно!

Ольга облегченно рассмеялась, благодарная ему за деликатность и послушание.

– Но почему?! – повторил он вопрос. И ждал объяснения.

В самом деле – почему? Ольга не знала; тем более, что так трудно всему этому противиться, противостоять. И словно внезапное просветление – происходящее насиловало, оскорбляло чистоту ее чувств! А Борис все более воспламенялся, тянулся к ней:

– Ну перестань, зачем все осложнять? Мы не дети и давно знакомы. А у нас, мужчин, это на первом месте.

До сознания Ольги еще отчетливей дошло – и он признает, что интимная близость при подобных обстоятельствах нравственна. Их любовь лишь набирала силу. А Борис готов был всем этим пренебречь, пожертвовать?

Сказочный, расцвеченный таинственными красками храм, воздвигнутый в тесной полутемной комнате ее чувствами, начал гаснуть, рассыпаться. До нее уже доносились с улицы смех, голоса. Всё обретало конкретный смысл: это они вдвоем уединились. Там же, за стенами, на улице плещется жизнь, которую не нужно таить от всеобщего обозрения.

– И потом ты говорила, – шептал Борис, – что тосковала по мне. Вот и избавишься от обременительных чувств.Бывалые люди уверяют, что чувства проходят, если их удовлетворить.

Ольга хотела любить, быть любимой, а он…

– Пожалуйста, прошу вас, уйдите, – тихо, но настойчиво, решительно, внезапно даже для самой себя, попросила она.

Борис, вроде бы еще не веря в то, что услышал, попытался ее обнять. Увернувшись, Ольга, как боксирующий человек, прижала кисти, собранные в кулаки, к груди, готовая к защите.

– Ну и вид у тебя! – невесело усмехнулся Борис.

Ольга повторила свою просьбу. Нет, это было ее требование.

Обиженно понурив голову, он пошел к двери. Уже приоткрыв ее, спросил, придет ли она смотреть программу «Время». Почти все отдыхающие к этому часу собирались у телевизора.

– Приду, – пообещала Ольга, довольная, что он явно не хотел с ней на этом прерывать знакомство.

– Я буду ждать вас, – произнес, перейдя на «вы». А в голосе обида, в глазах упрек.

Как смело и требовательно она настаивала на том, чтобы он удалился! И искренне верила, что в самом деле того хочет. Но вот он вышел, и опустела не только ее комната, но и душа. Страстные и нежные поцелуи все еще горели на губах, щеках. А мрак комнаты, казалось, только лишь скрывал присутствие Бориса. И Ольга, раскинув руки и не сдерживая стона, призвала его в свои объятия. Нет, ничем Борис не оскорбил ее чувств. Зачем, зачем она только что лгала ему, себе! Вот только слова любимого не переставали казаться менее горькими и обидными. Неужели он только и хотел от нее – обладания!?