Читать книгу: «Сказки перед Рождеством», страница 4

Пугало.

Тыквенная голова смотрелась нелепо, а старый папин плащ не выглядел зловеще, как планировалось.⠀

– Твоё пугало не удалось, – подытожила Анна, упираясь руками в бока.

Вася, младшее Ани на три года, но несмотря на это не брал слова сестры в серьез. Ведь уже в этом году он пойдет в школу, а значит, он взрослый.

– Ничего ты не понимаешь, – махнул он рукой. Неужели Аня не соображает, как долго он старался, чтобы насадить на палку все эти вещи: старые консервные банки, шелестящие пакеты и, наконец, уродливую тыкву.

– Да на это пугало наоборот все вороны с округи слетятся, чтобы поживиться, – объяснила Аня и поправила длинную косу рукой. Она посмотрела на свои пальцы – грязь забилась под ногти.

Уже с четверть часа она с братом стояли на заднем дворе. Аню позвал брат – посмотреть какое чучело он сотворил. Но палка упала, и Ане пришлось помогать Васе.

– Дети, идите в дом, – голос отца задержался в саду, но дошел детских ушей. Что странно, обычно к ужину их звала мама.

Вася схватил Аню за руку и потащил сестру.

Когда они подошли, то увидели бегающие глаза отца. Мать взяла Васю на руки и поцеловала.

– Не ходите больше на поля, – попросила она. Нет, приказала.

– Почему? – Вася округлил по-детски большие глаза.

– Да, почему? – Аня нахмурила нос. – Вася вон такое пугало сделал…

На этих словах отец ее оборвал.

– Никаких пугал и полей! Я все сказал.

– Марш в дом, – мать спустила Васю и шлепнула его, чтобы поторопить. Она подтолкнула его, поэтому Васька с разбегу шмякнулся в дверь. Аня помогла брату и открыла ему, впустив в дом. Сама замедлила и услышала обрывки фраз:

– Их нашли?

– Ищут. Но их…слышат каждый день. Точнее каждую ночь.

Аня не стала искушать судьбу и ушла в дом. Она и так оставалась у порога больше, чем нужно.

Спустилась ночь. Она обволокла село густой дымкой, сквозь которую едва пробивался звездный свет. Аня открыла окно и смотрела на небо. Причудливые формы созвездий уносили ее прочь ото сна и забот.

– Смотри, смотри! – Вася был уже тут как тут. Он заставил взглянуть сестру на мерцающие огни вдалеке. Точно кто-то взял звезды и носил их по полю, чтобы видеть дорогу. – Интересно, что там?

Аня вспомнила те странные слова, что подслушала сегодня днем.

– Не знаю, но лучше нам никуда не соваться, – сказала она, предвидя действия брата.

– Давай посмотрим, – Вася уже залез на подоконник и упал во двор. Аня вскочила за ним и увидела, как брат поднимается с земли.⠀

– Ты что делаешь? – зашипела она и огляделась: не идут ли родители?

– Я пойду один, трусиха, – поддразнил Вася.

Аня разозлилась. Трусихой она себя не считала, да и за Васькой приглядеть надо. Решено! Прям в ночном платье она перебралась из дома наружу. Босые ноги приняли на себя сырость земли.⠀

– Побежали, – Вася ускакал вперед. Аня придержала его за руку, и затем они пошли вместе. Чем ближе к полю – тем ярче светились непонятные огни над ним. Аня была выше Васи, поэтому убирала тонкие ветки, на которые натыкалась во тьме. Затем сердце ее оборвалось, а интерес испарился: звонкий детский смех раздался рядом.⠀

– Что это? – Вася улыбался.

А вот Ане стало не до веселья. Она потянула брата назад, но он вырвался. Она побежала за ним.

– Стой! Стой, кому говорю!⠀

Они выбежали на поле, но огоньки давно погасли. Лишь свет фонаря приближался к ним. Смех меж тем становился громче. Анна вглядывалась во мрак, но никаких детей там не было.

– Мне страшно, – признался Вася.

Аня решила не дожидаться, пока невидимые демоны их растерзают и развернулась вместе с братом. Ее схватили за руку – сильная и жесткая хватка задержала я. Голые ступни теперь горели огнем – так жарко стало Ане.⠀

– Что вы тут делаете? – послышался голос отца над ухом. Аня выдохнула и закрыла глаза. Мама приблизилась и мягкий свет в ее руке осветил испуганные лица детей.

– Я запретил вам сюда приходить, – строго сказал отец, но в его голосе не было злости. Мать в это время поставила фонарь на землю и обняла их.

– Мы услышали детский смех и пришли сюда, – призналась Аня.⠀

Родители переглянулись.

– Да, мы тоже, но никого не увидели, – сказала мать.

– Возвращайтесь домой, – отец развернулся назад.

– Нет, пожалуйста, идем с нами! – заплакал Васька.

Той ночью семья вернулась с полей вчетвером. Утром отец разрешил снова пошел на разведку. С собой он взял охотничью дробь.

Пока он пробирался до пашни, то думал о случившемся. Детский смех звонкими колокольчиками леденил душу. Но в какой-то момент, когда появились Анька и Вася – все затихло.

Нет. Тишина наступила гораздо раньше. Послышался какой-то шум, который другой принял бы за подбежавших собственных детей. Но он исходил со стороны поля. А потом оборвался и унес с собой и ребячий смех.

⠀

Мужчина шел тяжелой поступью. Разве должен он так идти на собственных землях? Затем отец оглядел поле хмурым внимательных взглядом. Сначала он ничего не заметил. А затем он выронил из рук дробь от испуга – так подвело его тело. Да и ноги пошатнулись так, что пришлось сделать шаг назад.

Чистое светлое и бескрайнее поле – еще ночью стало причиной тревог. Свободные угодья, они простирались до самих небес. Но никакого источника звука мужчина не нашел. Никаких следов несчастных детей: ношенных старых ботинок или тряпичных кукол. Но хуже того то, что в поле вообще ничего не было. Даже недавно сделанное чучело с несуразной тыквенной головой – испарилось.

Упавшая лицом.

Кристина тонкой рукой открыла дверь квартиры, которую уже давно никто не запирал на ключ. Едва её башмачки, на размер меньше положенного, оказались на пороге, в нос Кристины ударил едкий запах. Запах, который прочно сопровождал её жизнь и, казалось, въелся в неё навсегда. Затем послышался звон стекла.

Кристина разделась и прошла на кухню, где родители, как они говорили, отдыхали. В последнее время отдыхать они стали все чаще, хотя девочке так и невдомек было: отчего отдыхали папа с мамой? Оба уже несколько месяцев как не работали, отец иногда перебивался заработками. Смешно. Ведь именно про таких люди говорят «рукастый». Он умел обращаться с деревом, ставил двери и чинил сантехнику. Но редко этим занимался.

– Тебе нельзя пить, зуб же болит, – притворщицки-заботливо отвел рюмку от лица мамы отец.

Опухшее от попоек лицо матери вздрогнуло. Сложно было предугадать её реакцию: то ли сейчас она огреет отца, то ли примет вину и заплачет.

Кристина и сама оказалась натянутой как струна: дальше все зависит от поведения мамы, а не от неё самой.

«Ах, как жалко! Я бы всё сделала правильно, правильно отреагировала. А теперь мама разозлит папу, они будут снова ругаться. Пожалуйста, промолчи, мама!», – взмолилась про себя Кристина. За зуб матери она тоже беспокоилась: несмотря на то, что лицо мамы уже давно выглядело как после неудачного похода на пасеку, правая щека подозрительно раздулась. Похоже, стоило обратиться к врачу сразу, как только зуб заболел. Но ведь Кристина тоже скрывает боль, лишь бы не идти к стоматологу. Как и многие дети, она привыкла жить с болью. Правда, Кристина преуспела в этом больше остальных, ведь, скрывать она научилась не только зубную тягость.

Вместо ожидаемой реакции мама прыснула. Её тело, некогда стройное и красивое, теперь походило на многослойное одеяние, которое сбросить никак не удавалось. Складки затряслись, и она проговорила:

– А это энестезия. – Мама поспешила чокнуться с рюмкой отца и раздался характерный звон. Затем она опустошила стакан. Отец же немигающим взглядом продолжал на неё смотреть.

– Анестезия, дура! – Он плюнул куда-то на стол рядом с ней.

Кристина, затаившаяся как заклинатель змей, знала, когда её следовало выходить из тени.

– Мам, пап, я пришла, – она подскочила к столу. – Можно покушать?

Обычно это на некоторое время возвращало родителей к жизни: они считали, что их святая обязанность накормить ребенка.

– Мать, наложи, – отец пытался сделать голос командным, а вместо этого горло проглотило часть слов и получилось какое-то клокочущее предложение.

Мама не стала вставать, а повернулась к газовой плитке, на которой стояла тарелка с остывшей водой. В ней давно размокла сосиска и едва мытая картофелина.

Кристина пододвинула табурет и села на его холодную сиденье. А когда-то каждый табурет обтягивал чистый вязаный чехол! Теперь чехлы либо порвались, либо превратились в половые тряпки. Мама Кристины, Глафира, – швея. Она умела шить красивые вещи, но в свободное время предпочитала поджать ногу под себя и молча вязать. Однако звук спиц, бьющихся друг о друга, Кристина уже давно забыла. А вот звенящую тишину после произнесенного тоста ощущала почти ежедневно. И все никак не могла привыкнуть.

Кристина наспех поела и ушла к себе, оставив родителей отдыхать дальше. Она легла, отвернулась к стеночке и тихо заплакала. Настолько, что и сама не поняла, что плачет: пока ухо не провалилось в мокрую подушку.

Каждый день она просила, сама не знает у кого, чтобы это прекратилось. Иногда, совсем на немного, её слышали. Это были самые счастливые дни для Кристины, и самые тяжелые для родителей. Когда алкоголь кончался, а кошельки пустовали, отец шел выворачивать все карманы. Ругался на мать, иногда даже тряс ее за плечи, но правда никогда не бил. От этого Кристине на сердце тоже приходилось легче: есть ведь семьи хуже, в которых родители дерутся. Или в которых вообще нет папы. Мамы живут с другими отцами или вовсе одни.

Дни без алкоголя начинались всегда одинаково, иногда Кристина просыпалась от нецензурной, но трезвой брани. А порой содрогалась сквозь сон, когда пустое стекло разбивалось в поисках заветной капли. А вот завершались такие дни по-разному. Могли по-счастливому перетечь в несколько дней без запоя. Тогда отец даже брался за работу. После этого было, что есть. Но и выпивка в доме тоже сразу появлялась. А иногда сердобольная соседка, которой надо подкрутить кран за просто так, наливала самогон. Кристина всем своим детским сердцем ненавидела эту соседку и проклинала её всякий раз, когда отец возвращался в невменяемом состоянии с бордово-синюшным носом.

Да, но все же, эти дни наполняли Кристину заветной надеждой: когда-нибудь такие дни перетекут в недели, а там в месяцы и года… И тогда семья снова как раньше сядет на кухне на чистые чехлы и будут пить только чай. С конфетами, конечно! Или с козулями. Кристина постоянно звала их «козюлями», но знала, как правильно. Просто после её нарочной ошибки, папа мягко клал руку на голову и слегла поглаживал волосы. Он тепло улыбался, и говорил ей, что это она козюля. Теперь же он зовёт свою жену Граней, потому что имя уж похоже на граненный стакан. И это его забавляет. А козули-козюли раскатывала совсем не Граня, а мама Глаша. Пряный и слегка горьковатый аромат имбирного теста наполнял весь дом. И уж точно забрал бы на себя хмельные нотки родительского веселья. Козули мама вырезала в виде разных фигурок животных, но больше всего Кристине, конечно же, нравились именно козочки. Затем их покрывали глазурью или мёдом. Да, от мёда с горячим молоком бы Кристина тоже не отказалась. Только сейчас она поняла, насколько голодна. Похоже, сосиска с картофелиной провалились куда-то в глубины её живота.

Кристина воображала, как дни с козулями и чаем станут постоянными. И даже испугалась, а вдруг тогда выпечка надоест? И придётся готовить что-то новое. А родители не смогут придумать, что именно, и снова вернуться к выпивке. И тут Кристина вскочила с кровати, на которой простыня не менялась так давно, что цвет ей позабылся, а свежий хруст от выстиранного и заправленного белья мог только сниться. Конечно, чтобы мечтать о таких чистых днях, нужно держать перед глазами те ясные моменты, которые уже были!