Читать книгу: «Руны Одина», страница 3

У него задрожали ноздри.

– Обещай не оскорблять его первым. – Повторила она. – Пожалуйста.

– Хорошо. Первым я не начну. Даю слово. – После долгой паузы сказал он, глядя Саньке в глаза. – Ради тебя.

– Чен? – Повернулась Санька к китайцу. Но тут её ждал сюрприз. Старательно выговаривая слова, чтобы все его поняли, Чен спокойно сказал:

– Я буду собака убивать.

– Чен, пожалуйста, – Санька подошла к нему и взяла за руку, сжала её в обеих ладонях, – давайте пока что сохранять мир.

– Ты осена хоросий серовек, кыдым Санька. – Сказал Чен и поклонился ей. – Он – осена прохой серовек. Его нада убивать. Сесяс.

– Сначала мы должны сделать то, ради чего отправились в путь. А потом… воля ваша.

– Он осена плохой серовек. – Повторил Чен. – осена прохие мысли в голове, осена прохие… – Он забыл слово, сказал его по-китайски, подкрепляя его жестами, которых никто, кроме Диего, не понял, а тот промолчал, только чуть изогнул бровь. Он один сохранял полное спокойствие, словно ему было всё равно, чем этот стихийный митинг закончится.

– Чен, обещай. – Попросила Санька, как могла, ласково, и китаец растаял.

– Хоросо. – Сказал неохотно. – Не буду первый убивать.

– Теперь ты. – Повернулась Санька к Диего. – Без твоего обещания договор не действителен.

– Обещаю первым ничего не затевать. – Легко произнёс он. – Всё?

– Нет. – Неожиданно вмешался Хара. – Обещай не провоцировать на ссоры нас.

– Не понимаю, о чём ты?

– Понимаешь.

– Нет. Но хорошо.… Обещаю. Довольны? – Он обвёл их взглядом. – Тогда пообщайтесь, расскажите друг другу, какой я плохой супротив вас, хороших, а я… погуляю. – Он преобразился мгновенно, глаз не успел проследить за превращением, только что это был человек – и уже зверь. Санька шарахнулась к Россомахе, тот обхватил её и заслонил плечом. Барс рыкнул, хлестнув себя по бокам длинным роскошным хвостом, и, вызвав переполох среди лошадей, бросился прочь.

– Господи, – сказала Санька, – в жизни ничего подобного не видала!

– Не бойся. – Сказал Россомаха, не торопясь её отпускать. – Я же с тобой.

– Я знаю. Если бы не ты, я и секундочки бы здесь не осталась, вскочила бы верхом и дала бы дёру. – Призналась Санька. – А с тобой я и в самом деле ничего не боюсь. Но всё равно… Просто я действительно, такое вижу в первый раз. У нас оборотни – существа смертельно опасные для людей, а этот…

– И он опасен. – Сказал Россомаха. – Но не более чем я, Хара или Чен. Таких, как он, единицы – что могут перекидываться, а не… – Он нахмурился, подыскивая подходящее слово, – не превращаться.

– А в чём разница?

– Перекидываются вот так, как ты видела, в любой момент, по своему желанию. А превращаются в полнолуние против своей воли, это проклятие. А вот это – колдовство.

– Он колдун? – Спросила Санька. С некоторых пор она стала относиться к колдунам резко негативно.

– Наверное. – Пожал плечами Россомаха. Он по-прежнему обнимал её, и ей было так спокойно возле него, что она тоже не торопилась отстраниться. Хара и Чен, не отвлекая их, занимались юртой и костром, изредка переглядываясь с очень довольным видом. Они оба знали, что испытывает к Саньке Россомаха, и из мужской солидарности болели за него, хоть и ревновали немного – Саньку к Россомахе – как женщину, а Росомаху к Саньке – как друга.

В самом-то деле Санька этого уже давно хотела. Ей льстила привязанность Росомахи, это чувство было в ней куда сильнее собственного её влечения, она была уверена в своей власти над ним. И мысль о том, что она его осчастливит своим согласием, как всякой женщине, была ей приятна и очень её волновала. Останавливали её соображения в основном медицинского и гигиенического характера. Во-первых, как ни крути, Россомаха это дело любил, и партнёрш у него было не меряно; не факт, что все здоровые. Во-вторых, она могла забеременеть: о контрацепции здесь слыхом не слыхали. В обоих случаях она оказывалась перед неприятным фактом отсутствия самых элементарных медицинских услуг. Рожать без врачебной помощи она боялась панически, как-никак, и возраст уже не младенческий, и здоровье не то, что у нынешних, в смысле, здешних, баб. Да, они в поле рожали, но и здоровье у них было лошадиное. Новорожденные с маломальскими проблемами просто помирали, да и с концами; до детородного возраста доживали самые выносливые. Их никто не укладывал в боксы, не проделывал им сложнейшие операции, не подключал к аппаратам искусственного дыхания, и т д., они росли, как придётся. Ну, и вырастали, соответственно, такими, как Россомаха, например – Санька уже в который раз наблюдала его поразительные живучесть и выносливость. Ей такие и не снились. Так что…

Так что она вежливо и деликатно в который раз высвободилась из Россомахиных объятий и отправилась чистить своего коня. Но волнение в организме, уже давно забывшем приятные ощущения, её опечалило. А может, махнуть на всё рукой и положиться на судьбу?.. Санька тяжко вздохнула, эхом Росомахиного вздоха, которого, правда, не слышала, но в котором была твёрдо уверена.

Ночью ей никак не спалось. Снова и снова раздумывала над своими отношениями с Россомахой, и над своим возможным будущем. Нет, она не жалела, что полог мира её вернул, куда надо, и дал возможность переиграть и спасти друзей. Но что её теперь ждёт?.. Год, два, от силы три, и она совершенно утратит товарный вид – в эдаких-то условиях. Даже если она сойдётся с Россомахой, вряд ли она долго его удержит – он моложе, темпераментный, честолюбивый, привлекательный, сексуальный. Даже если она его на себе женит! Всё равно со временем он сбежит. Здоровье её неизбежно пошатнётся, останется она одна… Вот и получается, что жить ей здесь в своё удовольствие от силы лет пять, а то и меньше.

«Если этот артефакт, – размышляла она, ворочаясь и принимая самые немыслимые позы, надеясь отыскать самую уютную, – выполняет самые невероятные желания… Может, он сможет отправить меня домой?.. Только как это устроить? Этот чёртов Диего… Захочет ли он мне помочь?.. А так всё здорово срастается: проклятие будет снято, Россомахе и Харе с Ченом уже ничто не будет угрожать, и можно отбывать восвояси… Вот хорошо бы…»

Нет, это было невозможно! Санька решительно завернулась в меховой плащ и вышла наружу, где дежурил Россомаха: сидя у костра, старательно плёл из тонких кожаных ремешков один. Поднял голову:

– Что стряслось?

– Уснуть не могу. – Она села напротив. – Расскажи мне что-нибудь. Меня твой голос успокаивает.

– Что рассказать?

– Про Запретные земли. Странно, что ты не был там. У меня такое ощущение сложилось, что ты везде побывал.

– Я собирался. – Пожал плечами Россомаха. – Только этой весной. Надо было разузнать кое-что.

– А именно?

– Ты права была, Санька: не может быть, чтобы никто оттуда не вернулся, иначе откуда бы слухам и рассказам взяться? Значит, нужно только отыскать того, кто знает что-то, выслушать и крепко подумать.

– И ты что-то успел узнать?

– Да… – Россомаха подкинул в костёр пару веток. – Кое-что успел. Туда можно пройти, зная Слова, только что это за Слова, я выяснить пока не сумел. А вот Диего, поди, знает. Точно, знает. – Он задумался, глаза подёрнулись мечтательной дымкой. – Думаю…– Сказал какое-то время спустя, – всё у нас получится. Чувство такое. А у тебя?

– Сейчас у меня бессонница, и мне ничего не кажется. – Проворчала Санька. – Давай, рябиновки, что ли, дёрнем?..

Позади и выше них, абсолютно не слышный и не видимый, лежал снежный барс, слишком крупный для диких кошек своего вида; щуря яркие глаза, в которых отражался огонь костра, он время от времени смачно облизывал усы и прислушивался к разговору двоих у костра. Сложно определять настроение кошек по их морде, но у этого кота выражение было явно презрительное.

Глава третья
Руна Беркана

Диего вернулся утром, с рассветом, бодрый и довольный, заявил, что сыт, и рассказал о странном стойбище выше по реке, над руслом которой они шли весь день.

– Да нет, не выверты. – Возразил на испуганный вопрос Саньки. – Вообще не нечисть, что и странно.

– Почему?

– Там одни женщины. Причём, молодые и красивые.

Хара усмехнулся и хлопнул Росомаху по плечу, но ничего не сказал; тот нахмурился и ответил ему тычком под рёбра, бросив пугливый взгляд на Саньку.

– Наведаемся? – Спросил Диего.

– А это по пути? – Недовольно спросила Санька. Как только Россомаха взялся скрывать от неё свои похождения, в ней, как в истинной женщине, проснулась ревность.

– Точнёхонько по курсу. – Засмеялся Диего, садясь в седло. – Я решил ночью немного разведать путь, покружил по округе. – Даже очень странно.

– Да. – Согласился Россомаха. – Женщины… Молодые и красивые. Если по какой-то причине ушли от своих стойбищ, то должны были глухое место выбрать, вдали от троп. Что, все красивые?

– И ещё какие. – Диего посмотрел с высоты седла на Саньку, подмигнул ей по своей привычке:

– Не то, что ты, козочка моя.

Санька оскорбилась. Она в курсе была, что не Мерлин Монро, но это было уже хамство!

– Какое тебе дело до моей внешности? – Спросила надменно.

– Я тебе нравлюсь; рано или поздно ты меня станешь домогаться, а я хочу сразу всё расставить по местам. – Глаза его откровенно смеялись, когда он нагнулся к ней с седла. – Чтобы ты была благодарна, что такой, как я, польстился на такую, как ты.

Нагнулся он достаточно близко, чтобы получить от Саньки сочную и хлёсткую оплеуху. Остальные, не слышавшие того, что он сказал, встрепенулись, Россомаха рванулся к ним, но Диего, засмеявшись, послал коня вперёд, а Санька, красная от гнева, фыркнула:

– Сама справлюсь! – И бросилась к своему коню.

Все волновались, а Диего наблюдал за ними и усмехался. Они ехали уже около получаса, а никаких примет того, что поблизости есть стойбище, не наблюдалось… Россомаха уже начал проявлять признаки нетерпения, и трижды спросил, туда ли они едут, когда Хара вдруг сказал:

– Он наврал. Посмеялся над нами.

– Правда, что ли? – Опешил Россомаха, и Диего расхохотался:

– Видел бы ты свою морду! Конечно. Сам подумай: что тут делать кучке молодых баб, без мужиков?! Да ещё красивых! – Фыркнул весело. – Для тебя скучковались?!

Россомаха гневно глянул на него, но ничего не сказал и не сделал, как того боялась Санька… У которой отлегло от сердца. Единственная из них, она на шутку Диего не обиделась, и даже нашла, что у него своеобразное чувство юмора. Больно уж ей не хотелось оказаться среди толпы красавиц! Когда опасность миновала, у неё даже настроение поднялось.

– А в Азии, – начала она, – живут амазонки; вот они действительно живут без мужчин, сами воюют и охотятся. Даже отрезают себе одну грудь, чтобы легче было целиться из лука. Только если бы вы набрели на них, вам бы крепко досталось, потому, что мужчин они к себе не допускают.

– И как поголовье пополняется? – Ехидно поинтересовался Диего. Санька хихикнула.

– Может, воруют девочек в соседних племенах? Я как-то на этом не зацикливалась. А ихнюю царицу Ипполиту, жуткую красавицу…

– Без груди? – Буркнул Россомаха.

– Царице не обязательно себе что-то отрезать. Так вот… Ихнюю царицу похитил для греческого царя Геракл. Я вам про него рассказывала. И она, между прочим, неплохо у него прижилась…

– Ещё бы. – Фыркнул Диего. – Я её понимаю.

– А я – нет, – заявила Санька, – если привык командовать, подчиниться тяжко. И всё равно будешь искать способ вернуться к прежнему.

– Наверное, она всё-таки дома командовала. – Примирительно сказал Хара. – Как оно всегда получается.

– Ты столько знаешь, – заметил Диего, чуть придержав коня, и поехав вровень с Санькой, – а слово «Асгард» тебе знакомо?

– Странно, что ты спросил. – Поколебавшись, сказала Санька.

– Почему?

– Это слово принадлежит тому же народу, что и руны на твоих костях. А ты его откуда знаешь?

– Говорю же тебе: Солнце знает всё. – Усмехнулся Диего. – Что ещё ты знаешь об этом народе?

– Я рассказывала вам про Беовульфа, и про Тора, и про Эрика Ясноглазого. И про Локи.

– А в той земле ты была?

–Да. – Честно сказала Санька. – Она совсем недалеко от Новгорода и Пскова, откуда родом Игорь и Ольга. Мы туда ездили по путё… – Она вовремя спохватилась, чуть не ляпнула: «По путёвке», закруглилась:

– По пути из варяг в греки. В смысле, из греков в варяги. Всего четыре дня… пути. Не сказала бы, что там очень красиво, здесь красивее. Но интересно…

– А вот, к примеру, эти знаки на костях. Прочесть ты их сможешь?

– Да. – Осторожно сказала Санька. – В основном, смогу. Хочешь усовершенствовать систему гадания?

– Я хочу… – Начал Диего, но тут Чен что-то воскликнул по-своему, указывая вперёд. В небе над лесом кружились коршуны, штук пятнадцать, спускались на землю и снова взлетали.

– Падаль нашли. – Скривился Россомаха.

– Очень много падали. – Негромко произнёс Хара. Диего спешился, отдал поводья своего коня Саньке, сказал:

– Я посмотрю. – И большая кошка мягким гигантским прыжком взмахнула на каменный уступ. Зашипела сверху на них, встопорщив усы, и исчезла.

– Всего-то дохлый лось или медведь. – Заявил Россомаха. – Делов-то. А вернётся, и ещё какую-нибудь сказочку расскажет. – Он всё не мог ему простить розыгрыша с женщинами.

Ехали медленно, настороженно прислушиваясь к каждому звуку, ожидая возвращения Диего, но тот не возвращался. Как все кошки, он был ленив: увидев, что произошло, и, поняв, что опасности никакой, он прилёг на камень над речной долиной и поджидал остальных, греясь на солнышке. Роскошный пятнистый мех блестел и переливался при каждом его движении. Когда остальные выехали на край обрыва, он лениво повернул голову, задрав вверх подбородок, сощурился и хлестнул хвостом, приветствуя их.

– Отец наш Ветер… – Прошептал Хара. Перед ними было побоище. Именно так, и не иначе! Трупов было столько, что не видно было ни земли, ни снега. Коршуны, вороны, лисы, семья медведей устроили себе пиршество, и Санька порадовалась, что смотрят они на всё это издалека и не видят подробностей.

– Поле, поле… – Пробормотала она. – Кто ж тебя так?.. – Слегка переврав Пушкина.

– Значит, Бея с Укоком опять воюют. – Заметил Россомаха.

– Или уже нет. – Возразил Хара. – Интересно, кто победил?

– Чьих убитых меньше, тот и победил. – Сказал Россомаха. – Кто своих раненых и знатных мертвецов с поля унёс.

– Кто посмотрит? – Они глянули друг на друга, и Россомаха покачал головой:

– Мне тоже интересно, но не настолько. Смрад даже здесь чувствуется. Дня три уже, как они здесь лежат.

– Укок победили. – Диего успел перекинуться и стоял рядом со своей лошадью. – Придётся делать небольшой крюк. Через Бейские земли сейчас идти опасно, мы на шорцев похожи. Свернём на юг, в горы. Дорога труднее, зато спокойнее.

– Да и дальше намного. – Недовольно заметил Россомаха. – И опаснее раз в сто.

– Что предлагаешь?

– Пройти через Бею. Если идти осторожно…

– Ага, – возмутилась Санька, – и опять всё потерять, как в Шоре, и мёрзнуть, и голодать, и лошадей лишиться! Нет, давайте, сделаем, как Диего говорит.

Россомаха неожиданно обиделся. Санька уверена была, что права, да и остальные её поддержали; Россомаха злился исключительно из ревности к Диего, а потому она с его обидой носиться и не стала, просто её проигнорировав. Они далеко обошли поле и к вечеру разбили стоянку уже там, где оно окончательно скрылось из глаз. Но коршуны свой специфический интерес к ним не утратили, парочка продолжала кружить над ними и здесь. Этот их интерес оставался какое-то время чисто умозрительным, пока Чен не достал продукты, из которых собирался приготовить ужин. Помимо всего прочего у них было и вяленое мясо, из которого Чен варил похлёбку, заправлял сухарями и приправами, и получалось съедобно. Выложив мясо в холщёвом мешке на камень, Чен пошёл за водой, где его постигла очередная катастрофа; остальные, уже не обращая на него внимания, ставили юрту. В это время коршуны начали целенаправленно сужать круги и снижаться. Не иначе, как по составленному заранее плану действовали: один низко спланировал над лагерем, пролетев мимо людей и чуть не задев крылом по лицу высокого Росомаху, а второй метко схватил холщёвый мешок с мясом и дал дёру. Мясо для него было тяжеловато, и он летел тяжело, низко, изо всех сил наяривая крыльями, а за ним с воплями мчался Чен, время от времени высоко подпрыгивая и пытаясь схватить мешок, но ворюга всякий раз от него уворачивался. Кончилось всё, как всегда, плачевно: на бегу Чен ухитрился наступить на изогнутую корягу, которая вторым концом смачно залепила ему по лбу, а коршун, перелетев овраг, нагло уселся на камнях напротив лагеря и принялся, придерживая мешок лапой, ковырять его клювом. Вместе с подоспевшим напарником они мигом разодрали мешок в клочья и, глумливо косясь на бывших хозяев, принялись жрать. Санька, утирая выступившие от хохота слёзы, побежала помочь Чену подняться. Тот встал, опять наступил на корягу, которая в этот раз шарахнула по затылку Саньку, и разразился проклятиями в адрес коршунов. Те жрали мясо и проклятия игнорировали. Россомаха, тоже загибавшийся от смеха, стрелять в предприимчивых птичек отказался; по его словам, такие наглецы имели полное право на существование.

– А мяса я свежего подстрелю. – Заявил он. – Это не проблема! – И Санька опять его полюбила, подлизалась, предложив свою помощь. Не злопамятный Россомаха тут же её простил. Он никогда не умел долго злиться, скучать или расстраиваться, за то он Саньке так и нравился. Они дружно приготовили для всех постели – Россомаха срезал еловые ветки, а Санька укладывала их и накрывала, – и при этом опять хихикали и толкались. Когда Россомаха пошёл охотиться, она долго мешала ему уйти и приставала, чтобы он пообещал ей… впрочем, какие иногда глупости говорят друг другу флиртующие мужчина и женщина! Для постороннего это просто что-то запредельное, в смысле полной бессмысленности, ведь здесь значение имеет не то, что люди говорят, а то, как они при этом друг на друга смотрят, какими будут их интонации, как они будут друг другу улыбаться, и т д., и т п. В этом смысле Санька и Россомаха в этот раз побили все рекорды – и за всё спасибо ворюге-коршуну! Страшно довольная, Санька занялась своим конём, предвкушая что-то… Впрочем, что там она предвкушала, совершенно не важно, тем более, что делала она это зря.

Каждый вслед за тем занялся своим делом, дожидаясь ужина, и Диего, который сильно себя не утруждал, присел неподалёку от Саньки. Долгое время молча наблюдал за нею, пока она не поёжилась от его пристального взгляда, потом спросил:

– Ты можешь мне сказать, почему у тебя всегда такое довольное лицо?

– А я откуда знаю? – Удивилась Санька. – Обычное лицо. Что, по-твоему, я думаю о нём, что ли? И специально какое-то выражение на нём изображаю?

– А разве нет?.. Такое весёлое настроение постоянно, мне кажется, может быть только у полной дурочки.

– Ну, наверное, я и есть полная дурочка. – Обиделась Санька. – Вот и поговорили!

– Не воспринимай всё так трагично, я только хочу понять.

– Трагично?.. Вовсе нет. Я ничего не воспринимаю, как трагедию. Просто не люблю, когда мне хамят прямо в лицо.

– Я не хамил. Почему ты такая?

– Какая?

– С остальными, даже с дурачком Ченом, ты другая.

– Чен не дурачок!!!

– Ладно-ладно! Но на первый-то взгляд, полный! Признайся, и ты поначалу так о нём думала?

Справедливость требовала признать: да, думала. Санька не хотела, и просто промолчала, но Диего этого было достаточно для наглой, но очаровательной ухмылочки:

– Видишь, я прав.

– Ты не прав. Не могу объяснить этого, но ты не прав. То есть, прав, но… не прав.

– Женский ум! Да, но нет. Нет, но да.

– Уж какой есть. – Хмыкнула Санька.

– Когда я сказал, что ты не красавица, я не имел в виду ничего дурного.

– А это ты сейчас зачем говоришь?

– Мне не хочется, чтобы ты злилась на меня. Ты мне нравишься; я только хочу понять: вот этот твой образ… Жизнерадостный, простой и притягательный – это искусство, или это твоё истинное лицо?

– Тебе это зачем?

– Не хочу обмануться и попасть впросак, доверившись тебе.

– Так не доверяйся. – С вызовом глянула на него Санька. – Как я тебе буду доказывать, что не притворяюсь? Если ты мне не веришь?

– Но признайся, это невозможно: относиться так приветливо ко всем… Почти ко всем, кого ты встречаешь.

– А по-твоему, каждого, кто тебе встретился, нужно сразу ставить на место?

– Конечно.

– А если ты по незнанию хорошего человека обидишь?

– А если позволю какому-нибудь уроду потешаться над собой?

– Лучше пусть какой-нибудь урод слегка развлечётся, чем хороший человек обидится. – Убеждённо сказала Санька. – Бог с ним, разберёшься и поставишь на место потом. А вот рану, которую ты можешь нанести, залечить будет трудно.

– А тебе не всё равно, что там творится в душе у того же Барсука, к примеру? Кому нужна его душа, он же так, мелочь придорожная?

– Знаешь… – Санька прикусила губу. Её возмутило то, что сказал Диего, причём сказал искренне, без обычной издёвки, так, что она несколько секунд считала до десяти, чтобы ответить нормально. – Для кого-то мелочь он, а для кого-то – ты. Жизнь штука такая, что может, придётся тебе приползти к порогу этого самого Барсука, и ковш воды у него вымаливать!

– Я знал, что подвох есть! – Обрадовался Диего. – Значит, ты просто заслуживаешь себе на будущее ковш воды! Авось, пригодится, верно?

– Я не знаю, как тебе это сказать. – Призналась Санька. – Мы с тобой слишком люди разные.

– Хорошо. Но, впервые увидев меня…

– Не впервые. – Санька показала ему ладонь. – Не впервые, не забудь.

– Не так-то просто это понять. Нет, я знаю, что это правда, но как?.. Почему полог мира так поступил?

– Чтобы можно было что-то исправить, я полагаю.

– Для них? – Диего кивнул в сторону Хары, медитировавшего на камне, и Чена, как раз в этот миг вылавливающего из угольев ложку, которую уронил туда, пытаясь попробовать своё варево.

– А почему бы и нет? Для них, для Росомахи, и для тебя, в том числе.

– Я не считаю, что они этого достойны. Хара, может быть, он всё-таки принц. Но остальные?..

– Это не тебе решать.

– Правда. – Диего помолчал. Снова пристально посмотрел на Саньку, с полуулыбочкой, которая ему так шла, и чем-то сильно цепляла Саньку, не смотря на неприязнь. – Ты не красивая. – Повторил он, и она покраснела.

– Но на тебя хочется смотреть и смотреть. – Продолжал он. – У тебя глаза, как звёздочки, и улыбка, как солнечный зайчик. Иногда твоя весёлость меня бесит, и я хочу тебя обидеть. Но на самом деле мне хочется, чтобы ты считала меня другом, как и их, и вот так же улыбалась мне. Это возможно?

– Почему ты спрашиваешь?

Он взял её руку.

– Из-за этого. Это можно простить?

– Наверное. – Санька пожала плечами. – Я не злюсь на тебя за это, но я боюсь тебя, потому, что помню, как это было. Дело в этом, а не в обиде там какой-то… Для меня ты – человек, который может так поступить.

– Но ведь человек может исправиться.

– Может. – Легко согласилась Санька. – Только, оскорбляя моих друзей, ты вряд ли этого добьёшься.

– Друзей? – Он посмотрел на неё как-то странно. – Ты уверена в них?

– Да. – С вызовом произнесла Санька.

– Твой Россомаха – ты думаешь, почему он так предан тебе?

– А какая разница?

– Ты нужна ему, чтобы ему простили его прошлое. Он спит и видит, как станет величайшим воином в мире, победит всех признанных силачей и станет единственным великим. В этих мечтах тебе нет места, Александра. Он использует тебя, хоть делает это довольно честно, нельзя не признать.

– Зачем ты мне это говоришь?

– Он имеет виды на тебя; я тоже. Сейчас ты отдаёшь ему предпочтение потому, что считаешь, что он любит тебя. Но это не так! Он любит тебя не больше, чем я. Он тебя хочет, как хочет каждую молодую и не слишком уродливую женщину, на которую падает его взгляд. Почему, как ты думаешь, они ему так легко достаются?.. Потому, что думают так же, как ты. Пусть это соперничество между нами будет честным. Я не прав? Но в любви, как в войне, все средства хороши.

– Ты меня тоже не любишь.

– И ты меня. И Росомаху ты не любишь тоже. Но нам предстоит странствовать долго по пустынным местам, и мне захочется женщину, а тебе – мужчину, и я хочу, чтобы из нас всех ты выбрала меня. Видишь, я честен.

– Вижу. – Сказала Санька. Растерянно. Она не хотела верить в то, что говорил ей Диего, но верила, потому, что это было похоже на правду. Ей нравилось думать о том, что Россомаха влюблён в неё, это было приятно и лестно, но плохо вязалось с его похождениями во время их странствий, что правда, то правда.

– Он спасал меня, рискуя жизнью. – Сказала она, наконец.

– Он любит риск; это во-первых. А во-вторых, подобные подвиги могут его прославить и увеличить его престиж, которого он так жаждет. А то, что готов был умереть ради ночи с тобой.… Так чего спьяну не сделаешь? А потом только и остаётся, что с честью принять удар судьбы. Прости.

– За что? – Пробормотала Санька, опустив голову. – Ты прав. Я знаю. Я не дура. Только оставь меня не надолго, хорошо? – Она встала. – Я… пойду, своего коня посмотрю.

Несколько минут, бездумно протирая шкуру своего любимца куском войлока, она старалась не расплакаться, внушая себе, что это всё ерунда, и не стоит так расстраиваться. Это жизнь! Россомаха живой, горячий, тщеславный и любвеобильный, и он, несомненно, достоин славы, как великий воин, она это знала. Диего так искусно подкинул ей леща насчёт её глаз и улыбки, что она колебалась, и всё-таки нашла в себе силы не заплакать, помня об этом. Ну, и пусть… она и сама думала над этим. Она даже в самых смелых своих мечтаниях никогда не представляла себя с Россомахой иначе, как друзьями. Жена Росомахи! Россомаха и семья – две вещи несовместные. В лучшем случае, эта несчастная будет сидеть в каком-никаком доме, ждать своего героя на редкие побывки и рожать после этого очередного росомасика. Не больше. Она уж точно на это не согласна!

А может, Диего не такой уж и плохой?.. – Она замерла, ничего не видя перед собой, на какое-то время перестав протирать Смога. Тот, присмиревший от удовольствия, шевельнулся, напоминая о себе, повернул голову и толкнул её носом под руку, громко фыркнул. Потрепав его по шее, Санька продолжила прерванное занятие, напряжённо размышляя. Нет, это хорошо, что Диего заставил её очнуться. Это правильно. В следующий раз, когда она попытается вернуться, уже ничто не заставит её цепляться за этот мир! Если только они найдут этот артефакт, она попросит Диего об услуге.… И уже не оглянется.

Ночь была звёздная и морозная, но у костра было тепло и приятно. Россомаха принёс глухаря, которого они зажарили целиком, и, разобрав самые лакомые кусочки, остальное покрошили в котелок с варевом Чена. На свежем воздухе, да с устатку, всё, что угодно, можно слопать, а жареная на костре птичка и вовсе шла на ура. Вспоминали, как коршун утащил мясо, хохотали, как ненормальные, даже Диего. Приятный был вечер, что ни говори.… Но ночью Саньке опять снилась какая-то хрень. Главным образом, она искала: шарилась в запасниках библиотеки, хотя на библиотеку это походило мало, скорее, на какой-то храм, только заброшенный, и искала в манускриптах полный текст «Старшей Эдды». «Ты хоть представляешь себе корабль из ногтей мертвецов? – Вкрадчиво спрашивал её Отто, которого она не видела, но который был совсем рядом. – Ты себе это представляешь?» Санька огляделась: она плыла по тёмному, почти чёрному морю, под низким свинцовым небом, на каком-то корабле, с какими-то людьми, которых только ощущала, но не видела. И вдруг тёмное пространство меж землёй и небом разорвал сполох белого пламени, и она увидела птицу, гигантскую, в несколько раз больше корабля. Она плескала крыльями, играя и светясь, единственный свет в этой мрачной водной пустыне. «Это Феникс!» – Подумала Санька. Но в «Старшей Эдде» никакого Феникса не было, и этот факт почему-то во сне Саньку страшно озадачил, и она продолжала свои поиски, пробираясь по подземелью и пролезая в щели и норы, всё дальше и дальше. С неприятным чувством, что напротив, удаляется от того, что ей так нужно. Что-то подсказывало ей, что её поиск тесно связан с её возвращением в Красноярск; и она упорствовала, пока не проснулась. Несколько минут лежала, приходя в себя. Из всего сна ярче всего ей запомнился Феникс, как ни странно, и крепко засела в голове «Старшая Эдда» Она даже зачем-то стала повторять её наизусть про себя: «Вот Гарм залаял, там, в Гнипахеллиле; вервь оборвётся; зверь выйдет голодный»… И вдруг ей почудилось, что этот лай вот-вот раздастся. Испуганно ахнув, она взвилась и села, сжав кулаки. Землю тряхнуло сильнее, теперь она поняла, что чувствовала эти толчки и во сне. Испуганно захрапели и заржали кони. Полог юрты откинулся, заглянул Хара, увидел, что она не спит, сказал озабоченно:

– Земля дрожит.

– Я-я-я почувствовала. – Прошептала Санька, испуганно глядя на него.

– Слабые были толчки, – постарался он её успокоить. Остальные заворочались на своих лежанках, Россомаха потянулся с хрустом, спросил:

– Что случилось?

– Ты землетрясение проспал. – Сказала Санька, поднимаясь и выползая наружу. – Везёт.

Больше толчки не повторялись. Обсудив это и так, и эдак, они снова, позавтракав и умывшись, отправились в путь. День, распогодившись, выдался совсем тёплым; было, как про себя прикинула Санька, не меньше плюс десяти. Настроение оставалось нулевым, но уже не из-за Росомахи, а из-за сна. Она давным-давно не вспоминала Отто, и не думала о нём, испытывая прежнее бешенство; сейчас почему-то ей было страшно. В голове безостановочно крутилась «Старшая Эдда», то отдельные фразы, то целые отрывки. Поразмыслив, она решила, что это из-за странного вопроса Диего об Асгарде, городе светлых богов – асов, но всё равно было не по себе. «Сурт идёт с юга – огонь всепалящий солнцем блестит на мечах у богов, рушатся горы, мрут великанши, всё Хель пожирает, небо трещит…»

– Жуть какая! – Воскликнула она вслух, и Россомаха тут же повернулся к ней:

– Что?..

– Вспомнила одну… песню, что ли. Страшную. Про последнюю битву богов.

– Спой?

– Я не знаю, как она поётся, я только слова знаю. Но лучше их вслух не повторять, сильно страшные. Тем более, после того, как земля тряслась.… Ну, на фиг. Лучше пусть Диего споёт что-нибудь весёлое. У него здорово получается.

Россомаха тут же нахмурился и замолчал. Он болезненно воспринимал любые упоминания о пении Диего. Но Санька считала, что это ребячество с его стороны, и вообще.… Надо отходить от этой дурацкой мании – относиться серьёзно ко всему, что с ним связано. Баста! – И она даже не попыталась скрыть удовольствие от пения Диего. Тем более, что пел он и правда, прекрасно. С голосовыми связками, слухом и тембром голоса у него было всё в порядке, словно ему ставили всё это в лучшей консерватории. Самородок!