Читать книгу: «Ведьма», страница 2
Глава 2
Неожиданная поездка
Трудно описать чувства Полининой мамы, когда на рассвете пятого июля две тысячи шестого года она провожала дочь в Германию. С растерянным видом мать беспокоилась о том, хватит ли ей еды, не устанет ли она в дороге, ведь ехать автобусом очень долго – целых тридцать шесть часов.
Таксист, парень лет тридцати, прибыл к дому минута в минуту. Полина выехала из Зеленого Гая в Киев, чтобы сесть там в автобус до Бохума.
– Неужели и сегодня будет жара? – Спросила Полина водителя.
– Осадков не передавали. В отпуск?
– К жениху за границу. А вы женаты?
– Да. У меня – дочка, три годика. Маме уже помогает. На стол тарелки ставит. В прошлом году у нее нашли на плече какое-то пятнышко, думали-опухоль. Удалили, сделали анализ. Но обошлось.
– Слава Богу.
– Для наших мест рак не редкость. Чернобыль…
– Мой отец десять лет назад от рака кожи умер. Меланому нашли в глазу. Глаз удалили, но пошли метастазы в печень, желудок…
– Вы давно в Зеленом Гае живете? Что-то я вас ни разу не видел. Я родился здесь. Городок маленький, всех вроде знаю.
– Родители переехали сюда из России в девяносто втором году. Здоровье матери в Сибири ухудшилось и они решили поменять климат. Сначала купили в Зеленом Гае старую хату, потом на ее месте начали строить дом, но так и не достроили, денег не хватило. Переехали не вовремя. Все сбережения инфляция съела.
– Сейчас тоже не лучше. Пятнадцать лет при Кучме страну разваливали, не думаю, что за пару лет сумеют отстроить, как обещают. Какая демократия у бывших совков? Через три поколения может и родятся настоящие демократы. А мы – дети cтраны Советов.
В Киеве таксист отвез сначала Полину на Ульяновых, где она снимала квартиру, за вещами и потом на железнодорожный вокзал к McDonalds’s. Оттуда отправлялись в Западную Европу международные автобусы.
Белый автобус фирмы «Europa-Express» через каких-то полчаса был до отказа забит выехавшими на ПМЖ в Германию евреями, поздними переселенцами, азюлянтами, симпатичными моложавыми супругами немецких граждан и их родственниками. Было также два немца, совершенно не понимающих русского языка. Оба водители-украинца были одеты в отутюженные темные брюки и белые рубашки с короткими рукавами.
В Житомире в автобус село еще двое пассажиров. На привокзальной площади стояли торговые палатки. В помещении вокзала и на перронах толпились пожилые женщины с «кравчучками» и мелкие торговцы с огромными клетчатыми сумками.
Сначала автобус ехал унылыми житомирскими улочками. Потом пошел пригород с привередливым чередованием убогих, полуразвалившихся домишек, обнесенных прогнившими, вылинявшими заборами, и новеньких кирпичных домиков-«игрушек» с башенками, обнесенных бетонными заборами. Появление в постсоветской Украине шикарных особняков в столице и промышленных мегаполисах, и добротных хозяйских дворов в провинциях напоминало чем-то «пир во время чумы». И только украинские деревни гордо и честно, по-советски, день за днем погибали.
Автобус, то и дело нервно подпрыгивая, несся по «украинским автобанам» в «цивилизованную» Европу, где уже не было «различий между городом и деревней».
Слева от Полины сидела полная сорокалетняя женщина с девочкой лет четырнадцати. Они завтракали.
– Домой едете? – Спросила Полина.
– Сначала на поселение в лагерь в Билефельд, потом распределят в какой-нибудь город. Это вот он (толстушка кивнула в сторону сидевшего позади нее полного мужчины) нас на себе в Германию вывозит. «Интересно, кто он – еврей или поздний переселенец? – Подумала Полина. – Как-то на мужа не похож. Может фиктивный брак? А мне-то – не все-равно?»
Мыслями она вернулась в прошлое…
Восточная Сибирь. Братское водохранилище. Легендарный и молодой, построенный на комсомольском энтузиазме город Братск…
Здесь прошло ее счастливое советское детство и пролетела яркая, исполненная надежд юность.
Ингу Капитонову в их классе никто не замечал. Хрупкая, замкнутая, с пепельными вьющимися волосами, она носила сначала октябрятский значок с изображением вождя революции, симпатичного мальчика в веселеньких кудряшках, позже стала пионеркой, потом комсомолкой. Училась средне, хотя и отличалась особой старательностью. Полина же была круглой отличницей и дружила с Ольгой Зарубиной, тоже отличницей, победительницей всевозможных олимпиад. Ольга позже закончила отделение юрфака Иркутского государственного университета и уехала в Среднюю Азию по распределению. Полина закончила исторический факультет того же университета.
После окончания школы Инга поступила в медицинский институт и как-то неожиданно для всех в двадцать один год вышла замуж за ровесника Витю – парня с параллельного класса.
Вскоре молодая семья переехала на Украину и у них родился сын. Потом ходили слухи, что они и вовсе перебрались в Америку. Но слухи оказались ложными.
Больше чем через десять лет после окончания школы Полина с Ингой случайно встретились в Киеве. Эта встреча впоследствии оказалась роковой для Полины.
В то время Полина на дому подрабатывала менеджером по маркетингу в киевской фирме «Ейфелева башня», производящей и торгующей спиртными напитками. В ее обязанности входил обзвон заказчиков с целью исследовании продаж. Результаты она вносила в компьютер, потом передавала в отдел реализации продукции, получая за это ежемесячно сто долларов. Подработка занимала один час в день, поэтому в остальное время она занималась арендой квартир и всю зиму по сырой холодной погоде носилась по городу на сделки и просмотры, в результате чего заработала первое в жизни серьезное заболевание – гайморит. Пожилой доктор направил ее на рентген. Рентгенолог, рассмотрев снимки, покачал головой. С направлением на госпитализацию и температурой под сорок Полина стояла во дворе больницы и вдруг увидела знакомое лицо: «Капитонова!»
– Ты же, говорят, в Америку уехала! – Воскликнула Полина.
– Мы с Витькой с третьего курса института из Иркутска перевелись в Киев. Ужасно: пришлось медицину на украинском учить. Вскоре Гоша родился!.. Жили в общаге. Потом родители купили нам здесь квартиру. Боже, какая ты плохая. Ты больная насквозь, простуженная!..
Встретившись снова, женщины начали дружить.
Прошло несколько лет и Полина, избавившись от разного рода подработок, устроилась в фирму «Монте Бре» руководителем гуманитарных проектов, одним из которых был выпуск популярного журнала «Ренессанс». Инга взялась устроить подруге личную жизнь и через свою подругу, у которой было интернациональное брачное агентство, познакомила Полину с немцем.
И вот Полина собиралась за границу. Квартира ее в течение нескольких часов превратилась в образец ужасного беспорядка. Что взять в поездку? Все валилось из рук. После долгого одиночества ей предстояла встреча с мужчиной. С иностранцем!
Приехала Инга. Ее испугал этот квартирный хаос.
– Все у тебя ниже колен. – Сказала она. – Тебе нужно «мини». Предлагаю проехаться по магазинам. Провернем небольшой, но конкретный шопинг, собирайся. Даже знаю, куда мы отправимся для начала. Жених будет в восторге!
– Инга! Я не хочу.
– Что за человек! Сколько лет тебя наблюдаю в Киеве – ты все одна. Так в девках и просидишь. Еще пару лет и не захочешь вообще мужчину, да и климакс не за горами!
– По тебе сразу видно, что ты медик: «наблюдала», «климакс не за горами»…
– Короче: шопинг, пакуем вещи, забираем Светку с работы, едем в парикмахерскую, потом в ресторан.
Инга сбросила легкий ультрамодный синий плащ в прихожей и, оставшись в свитерке цвета электрик отправилась на кухню варить кофе. Они сидели за столом и откровенничали.
– Я ошиблась, я плохо вышла замуж, Инга, не за того человека. Мой отец говорил: «Хорошая ты девочка, Полина, и умная, но выбирать мужчин не умеешь.»
– Радуйся, что у тебя с твоим бывшим Смирновым детей нет. В наше время женщина здесь, как сапер. Ошибается один раз только. Неудачное замужество, государство не помогает… и труба. У нас тоже с Витей не все гладко было. Это сейчас он шеф и на джипе ездит. А раньше… Сначала они с друзьями крошечную фирму открыли, платили налоги, а бандитам денег не дали. Так те их машину ночью подожгли, а Витьку в лес завезли с мешком на голове и оставили там, сволочи, на морозе.
– Давай никуда не поедем, а? Посидим у меня. У меня платье темно-зеленое есть от Воронина. Я подарила его себе на прошлый Новый год.
Полина одела платье.
– Ну, как?
– Супер, – оценила Инга, – только длинновато, ножницы давай, укоротим.
– Да ты что! Оно же фирменное!
Платье было укорочено и подшито на швейной машинке. Отобрав из вещей несколько модных брюк, свитерков и блуз, а также упаковав в отдельный кулек приобретенные заранее подарки немецкой семье, Полина приготовила дорожную сумку.
Женщины заехали за Светланой со службы знакомств. Светлана была моложе их на два года. Среднего роста, приятной полноты брюнетка с красивыми зелеными глазами.
Осени в Киеве особенные. Сады и парки к октябрю приобретают великолепие теплых красок. На этом фоне величаво смотрятся золотые купола многочисленных православных церквей и соборов. Матерь городов русских, колыбель христианской культуры с тысячелетней историей продолжала жить и развивать свою духовность. В ту памятную осень судьба собрала в Киеве трех молодых женщин, прямо или косвенно принадлежавших старой и новой истории украинской столицы. Инга – «новая украинка», предприимчивая и энергичная. Светлана – коренная киевлянка, знавшая каждый закуток городских улиц и Полина, живущая на съемной квартире новая гражданка Украины, без Киевской прописки, оставившая свое сердце в далекой Сибири.
Подруги уговорили Полину пойти в корабельный ресторан «Посейдон», расположенный на Набережном шоссе на Подоле.
Просторный зал ресторана был полупустым. На Днепр опускались сумерки. Осеннее солнце золотило гладкую поверхность воды.
– Выйдешь замуж за немца, Полина, пригласишь нас к себе, пойдем в немецкий ресторан, – завидовала Инга.
– А если нет? Зачем мечтать о том, чего может и не быть? – Спросила Полина.
Официантка посадила их за свободный столик.
– Ох, девочки, я такая голодная, сегодня весь день на бутербродах и кофе. – Пожаловалась Светлана. – Знаете, в моем в женском каталоге уже около двухсот женщин! От двадцати до пятидесяти лет. Работаем с Бойцовой на пару. Она в Германии ищет женихов, а я здесь ищу невест. – Светлана вслух читала меню: «уха по-царски» с форелью и морковкой, «лосось, припущенный в икорном соусе», «кальмар с помидорами по-итальянски», «гребешки жареные с луком и грибами», «королевские креветки». Я выбираю лосося в соусе.
– Многие иностранцы спят и видят, чтобы русскую в жены взять. – Сказала Инга. – Я, пожалуй, съела бы «филе барабульки в экзотическом соусе». Мне название понравилось: барабулька. Знать бы что за рыбка такая.
Полина выбрала «королевских креветок».
Подошел молодой официант. Они заказали рыбные блюда и бутылочку «Киндзмараули».
В уютном зале «Посейдона» звучала тихая музыка. В перерыве между блюдами девушки вышли на освещенную огнями корабельную террасу. Отсюда была видна набережная Днепра, вдоль которой двигались автомобили, а также мост Патона, тоже довольно оживленный в вечернее время.
– Почему иностранцы на русских женятся? – Спросила Полина, – им что – своих женщин не хватает?
– Наши женщины красивые, образованные, интеллигентные, – размышляла вслух Светлана, – ответственно относятся к жизни. Советские идеалы честности, гуманизма глубоко засели в них. Они немеркантильны, потому что во времена Советского Союза значение денег преуменьшалось, ориентированы на семью. Для них забота о ближнем и традиционные семейные ценности в приоритете.
– Да не все такие идеальные, как ты говоришь, – заметила Инга, – есть и среди наших стервы, для которых стяжательство – не редкость и те, которые мужей и детей бросают ради карьеры.
– Светлана права, – сказала Полина, – и имеет она ввиду другое. Мы же не говорим о частных случаях, а о собирательном образе славянок.
– Наши женщины говорят на иностранных языках, – продолжала Светлана, – к тому же их не пугает разница в возрасте. Они выходят замуж за мужчин, которые на десять-пятнадцать лет старше. Да и выглядят западные женихи здоровее. У нас много алкоголиков, неудачников, которые и в сорок не знают, чего они хотят от жизни. Мужикам нашим тоже не легко на капиталистический лад перестроиться, их можно понять. Для этого нужно время. Понятно, не найдя ничего достойного здесь, наши женщины смотрят в сторону Запада.
– Они ищут стабильность, хороших отцов будущим детям. Срабатывает животный инстинкт: найти безопасное место для потомства. Некоторым же просто не хватает романтики, – поддержала Инга.
В зале зазвучала зажигательная латиноамериканская мелодия. Красивый мужской баритон завел песню о любви на испанском языке.
– Эх! Потанцуем! Помирать – так с музыкой! – Полина вышла из-за стола.
И они танцевали. От души. И не один танец, а целых три, пока не устали.
Поздним вечером Инга развезла подруг по домам.
А на утро Полина уехала в Зеленый Гай попрощаться с мамой.
Глава 3
Становление ведьмы. Учимся «летать»
Осень две тысячи десятого года. Дуйсбург. Северный Рейн Вестфалия.
В том году Полине исполнилось сорок пять. Она, как говорится, стала «бабой-ягодкой опять» и не знала, радоваться ей этому или нет.
Полина ощущала себя вечной пассажиркой поезда, который, как Fata Morgana, непрерывно курсировал между двумя вокзалами. С ним она однажды приехала в Германию, но мыслями и чувствами она ежедневно возвращалась на ее «старую» Родину. И снова здесь. Снова заграница. Заколдованный круг…
Поначалу эта фантастическая поездка казалась ей забавным приключением. Она знала точно, откуда, куда и зачем едет.
Ее попутчики выходили на разных станциях по обе стороны границы и обретали Дом.
Она всегда мечтала об оседлости, но ее мечты как-то все не реализовывались. В ней прочно поселилось состояние вечной скиталицы.
Чтобы не потерять себя, она построила в своем сознании абстрактный образ Отчего Дома, населив его близкими по духу людьми и чувствами, помогающими ей бороться с одиночеством.
В Доме том было светло, он вырос на фундаменте ее принципов и правил, и от этого казался надежным. Тепло и уют царили во всем. В нем витал русский дух…
Однажды Полина осознала, что сойти с бешеного экспресса невозможно. Он стал для нее смыслом и единственно возможным образом жизни. Сердце ее разрывалось между двумя вокзалами…
«Ваше благородие, госпожа чужбина,
Жарко обнимала ты, да только не любила.
В ласковые сети, постой, не лови,
Не везет мне в смерти, повезет в любви…»
О смерти речь не шла. А в любви ей, как всегда, не везло.
Октябрь… С деревьев опадали листья. Роскошные краски. Ее мозг фиксировал красоту.
А чувствам, как псам на привязи, было приказано: «Цыц!» Но они затихли до поры до времени, выжидая подходящего момента, когда их отпустят на волю или когда они, устав ждать этого, сами сорвутся с поводка и понесутся…
Когда проблем становилось слишком много и нервы Полины сдавали, она просто так ходила по Дуйсбургу и не думала ни о чем. Просто фиксировала большие и маленькие ежедневные происшествия, не анализировала их и ни в коем случае не допускала на уровень эмоций и чувств. Созерцание происходящего помогало ей эмоционально выжить. Она знала: надо держаться. Тонко чувствующая ее натура часто страдала от того, что любая мелочь: кем-то случайно оброненное слово или неожиданная ситуация, рождали в ней массу умозаключений и ассоциаций. Этот процесс подпитывался эмоционально, и жизнь казалась ей сплошным адом.
Во время созерцательных прогулок в ее голове была тишина. Срабатывал инстинкт самосохранения. Ей не хотелось в сорок пять умереть от инсульта или, что еще хуже, попасть в психушку.
Говорят, что у человека в голове, так он и живет. Полина была не довольна своей жизнью.
Временами ей казалось, что она сходит с ума. Земля уходила у нее из-под ног и она, как будто, выпадала из жизни, а события начинали происходить, как на экране телевизора. Она очень опасалась этого состояния, из всех сил стремилась остаться здоровой, чтобы, как она часто выражалась, «досмотреть этот театр» до конца. Поэтому она решала, как быть: побыть в одиночестве или провести время с подругой? Побродить по осеннему парку или пробежаться трусцой по лесу? Она понимала, что часто делала что-либо не из удовольствия, а из желания не сдастся! Да-да, именно держать баланс и стало ее жизненной целью номер один. Баланс, который она, как ей казалось, соблюдала, был подобием гармонии, которая от рождения была заложена в ней, но разрушалась поступательно временем. Она еще в юности поняла, что гармонию в себе можно поддержать только стабильностью жизни, уверенностью в будущем. Ей всегда хотелось постоянства: жить в одной стране, в одном городе, на одной и той же улице, в одном доме, с одним и тем же мужчиной. Всю жизнь. Но ее желания почему-то не реализовались. Все получалось с точностью «наоборот».
Родители-студенты родили ее в Литве и в возрасте трех месяцев перевезли в Россию, в Восточную Сибирь.
В двадцать пять она переехала на Украину. И вот теперь она в Германии. Страны Советов, которая ее вырастила, давно не существовало. Вот она и думала: где же ее Родина?
Полина решила для себя так: так как по крови у меня все русские, значит и она – русская. Ей пришлось пережить множество переездов, смерть отца, два неудачных брака и тяжелый интеграционный процесс.
Дуйсбург был как всегда экстравагантен. В нем было всего чересчур! Город, с его трехсоттысячным населением, почему-то пользовался дурной славой. И не только из-за того, что в нем на параде любви в июле 2010 в давке погибли фаны техномузыки или плохой экологии. Было в нем еще что-то, что не нравилось самим немцам. Некоторые из них не могли толком объяснить, почему они не любят Дуйсбург. Здесь жило много иностранцев. Русскоговорящие эмигранты в основном осели в районе Ноймюль. Их называли «русские», хотя по-настоящему русскими были жены коренных немцев и поздних немецких переселенцев. Другими «русскими» были или сами поздние немецкие переселенцы, или кавказцы и евреи. На русском языке говорили в разных частях города, но вполголоса, деликатно, из уважения к немцам.
Полина узнавала своих даже со спины. «Русские» с их еще во многом советским менталитетом отличались неуверенной походкой и блуждающим по сторонам, словно ищущим поддержки по сторонам, взглядом. Женщины выглядели потрясающе, хотя одевались вычурно и, по мнению немок, злоупотребляли косметикой. Эмигранты старших поколений ходили по городу с одними и теми же однажды приглянувшимися полиэтиленовыми кульками месяцами до тех пор, пока на них не стирались рисунки. В семье, как говорится, не без урода, но общее мнение местного населения о русских эмигрантах было таково: работящие, ответственные, образованные. Женщины красивые, покладистые. Дети воспитанные и хорошо учатся.
В районе Марксло преимущественно жили турки-гастарбайтеры, работавшие на сталеплавильном заводе Тюсен Крупп, от которых Полина за время ее проживания в Дуйсбурге ничего плохого не видела. Мало того, хозяин квартиры, которую она снимала в районе старый Хамборн, где немцев и иностранцев жило поровну, был молодой интеллигентный турок. Марксло считалось турецким гетто, Стамбулом в миниатюре. Здесь на каждом шагу были турецкие гешефты. Магазины свадебной одежды прославились во всей Северной земле Вестфалии.
Румыны, болгары и африканцы жили в районе Хохфельд. Район считался неблагополучным. Ходить вечерами там было нежелательно.
Символом города была стоявшая в его центре абстрактная птица, разноцветная, жирная, которая и на птицу то мало была похожа, но придавала городу еще больше экстравагантности.
В Дуйсбурге был высокий уровень безработицы и очень вредное ведомство по делам иностранцев, с которым Полине, как иностранке, пришлось, конечно же, столкнуться.
В старинном каменном доме, в котором жила Полина, в подъезде было всего три квартиры. То есть, у нее было по соседству еще две семьи, с которыми она ладила. Ее двухкомнатная квартира находилась на четвертом этаже, под самой крышей. Стены дома были толстыми, словно в бункере. При открытом окне шумы доносились только со стороны улицы, ведущей к автобану. Комнаты были проходными. Почти вся мебель в ее скромном быту была не новая, за исключением дешевого белого платяного шкафа и двух маленьких журнальных столиков из Ikea, которые Полина приобрела сразу по въезду в новую квартиру. В спальне у окна стоял письменный стол, а на нем – бывший в употреблении компьютер – подарок убежища для пострадавших от насилия женщин. Односпальную кровать в спальню с двумя наборами постельного белья, старомодный комод с витриной темного дерева и двухстворчатый шкаф, которые стояли в зале, а также пылесос, утюг, два простеньких плафона на потолок, кое-что из кухонной утвари и стиральную машину выделило заботливое социальное ведомство.
Гостиный гарнитур салатового цвета, с гнутыми ножками и плетеными боками, состоявший из раскладного дивана и двух кресел, достались ей от Гарри, который по дешевке откупил их у родственников одной умершей старушки. Ковер Полина нашла на улице среди кем-то выброшенных вещей, почистила его и положила в зале на полу.
У Полины дома не было камина. По случаю она купила DVD с горящим костром, который вечерами вставляла в видеомагнитофон. Включалась расслабляющая музыка, на экране пылал костер и она чувствовала себя очень счастливой в своей тесной квартирке со скошенными потолками и «лежачими» окнами. Это была бесконечная романтика среди крыш с окнами-глазами и бродившими по крышам котами. Такие крыши она представляла себе в детстве, когда бабушка читала ей сказки Ганса Христиана Андерса. Ее квартира была для нее островком постоянства. А пережила она в ней ого-го сколько! Одна только прохудившаяся крыша дома чего стоила! «Катастрофа» или «Всемирный потоп» случилась в квартире дважды. Первый раз летом, когда пошел сильный косой дождь. Она сидела на своем «новом» старом диване и смотрела в окно, любовалась стихией, разбушевавшейся за окном. Вдруг через стыки в рамах хлынула в комнату вода и в мгновенье ока кафельный темно-зеленый в коричневых разводах пол залила дождевая вода, и на ковре вокруг стоявшего под окном журнальным столиком образовалось мокрое пятно. Полина смотрела на это явление и соображала… Она отправила смс хозяину квартиры, который на тот момент загорал на пляже Анталии и начала устранять последствий потопа с половой тряпкой в руке, развесила намокшую часть ковра на стуле и просмотрела прогноз погоды на ближайшие часы и дни в интернете. Хозяин отозвался вежливо заверил, что послал с фирмы, где работает, сотрудника для оказания немедленной помощи. Через минут сорок в квартиру заявился красивый молодой турок, который явно не был специалистом по окнам и крышам, а тем более по потопам. Он во всем обвинял косой дождь и сказал, что такого рода дожди вообще-то случаются редко и что женщине беспокоиться не надо. История с косыми дождями в течение двух с половиной последующих лет пару раз повторилась. Чтобы положить этому конец, хозяин Хасан призвал на помощь своего брата Магомета. Брат просидел минут тридцать на крыше без страховки, покурил, затоптал Полине грязными ботинками ковер и кафельный пол, перешел в кухню, там через окно влез на крышу и покурил на ней еще тридцать минут (окно на кухне тоже стало протекать позже). Кое как крышу починили. Уют был Полиной выстрадан.
Обыденный день Полины раньше начинается одинаково. Без десяти шесть у нее над головой противно гудел мобильный телефон, поставленный в режим будильника. В нем было двадцать мелодий, она перебрала все, пытаясь выбрать самую подходящую из них. Мелодии эти сама по себе были приятные, но когда они «попадали» в будильник, они начинали ее раздражать.
Дальше все шло по плану. Капля за каплей призрачной стабильности. Она хотела верить в то, что «все будет хорошо». Но знала, что это было самообманом и одной из иллюзий, придуманных человеком для того, чтобы успокоить на время себя и окружающих.
Помечтав пару последних лет о том и о сем и представив себе «как хорошо это будет», Полина завязала с этой гнилой идеей, так как ни одно из ее мечтаний о благополучном будущем и воплощении в жизнь даже ближайших планов не осуществилось.
Так она приспособилась жить иллюзиями. Они как заменитель мечтаний. Их смысл заключался в том, чтобы представить себе, что вот мечты уже стали реальностью и это и есть настоящая жизнь, та, к которой она стремилась.
Иллюзии хватали Полину за руки и ноги и тащили вверх, и в бок и куда-то еще. Так она училась летать. И шаг за шагом превращалась из обычной женщины в женщину, включившую режим реализации своего женского супер потенциала.
Ей страшно было подумать о том, что половина ее жизни прошла, а она не достигла своих целей. Она стала все меньше расстраиваться от того, что была неквалифицированным работником и драила тупо полы, туалеты, кровати и все, что только можно было драить и что попадалось под руку. С учетом того, что козырным местом работы у Дуйсбургских эмигрантов считалось сидеть в общественных туалетах (некоторые из них в поисках такой «доходной» работы ездили даже в другие города на электричках), то ее последнее место работы в католическом госпитале считалось чуть ли не элитарным.
Итак, подъем в без десяти шесть утра… На пути в ванную она автоматически успевала всунуть два тоста в тостер и включить кофеварку, лицо намазать дневным кремом от морщин, а сверху тональным кремом, волосы заколоть «крабиком» наверх, губы обвести контурным карандашом. Она влезала в джинсы, носки, свитер или футболку, босоножки-кроссовки, куртку или теплую куртку в зависимости от времени года. Быстро просматривала в интернете Faceboock и страничку в интернет-знакомствах, переставляла, заглатывала тосты с маргарином и медом и заливала в себя (настроившись в режим «удовольствия») две чашки дешевого кофе марки «Да» из супермаркета Rewe.
Выскочив на безлюдную улицу, Полина десять минут добиралась на велосипеде до трамвайной остановки «Пожарка» под утренние трели птиц, которые на нее обрушивались из-за каждого куста словно очереди автомата Калашникова. Приходил трамвай, забитый до отказа преимущественно рабочими, студентами и школьниками. Час пик! Хорошо, если ей удавалось сесть и расслабленно проехать двадцать пять минут до клиники. Если нет, приходилось стоять и слушать раздающиеся со всех сторон с наушников попутчиков звуки музыки тяжелых жанров. Спрашивалось, кто же слушает в такую рань рэп или рок?!
Дальше по прибытию в Хохфельд около десяти минут галопа к рабочему месту. За несколько лет Полину там уже все знали и к ней здоровались. Она отвечала «Доброе утро» и чувствовала себя «маленькой рыбешкой», как называла себя и своих коллег турчанка Сефда.
Она спускалась лифтом все ниже и ниже, проходила вдоль коридора, где гнездились уборщицы, где вращались огромные барабаны стиральных машин с половыми тряпками, и спускалась лифтом в подвал, где находился пункт обслуживания кроватей.
По пути она должна была успеть всунуть регистрационную карту в специальный автомат и зафиксировать время своего прибытия.
А вот дверь лифта открылась и перед глазами Полины предстали Илья и Андрей, ее русскоязычные товарищи по работе из отделения службы доставки пациентов. Их функции в клинике заключались в двух словах: «пойди-принеси». Они принадлежали к категории немцев-переселенцев из Казахстана. В «прошлой жизни» Илья был инженером, а Андрей офицером.
Они уставились на Полину и по-русски пожелали доброго утра, что ее ободрило, а Андрей назвал ее Поленькой и сказал, что она хорошо выглядит. Да, жить стало после этого веселее и утро показалось более доброжелательным, несмотря на дождливую осеннюю погоду.
Два ее женатых «почитателя» стояли по обе стороны оцинкованного гроба. Андрей, чтобы ее рассмешить, даже взгромоздился на него и сказал:
– Сначала мы с Илюхой поедем наверх. Заберем одного мертвячка и доставим его в патологию.
– Кто помер? Женщина или мужчина? – Спросила Полина.
– Старушка преставилась, – сказал Илья.
– Дело житейское, – вздохнул Андрей.
– Когда-то и нас вот так вот – вперед ногами, – пошутила Полина.
– Ну ты молодая. Тебе еще рано, – возразил ей Илья, – тебе еще до пенсии как до Москвы пешком. Да и потом, кто кровати-то застилать будет, если не ты?
– До пенсии не доживу, однако, – сказала Полина.
Пятидесятилетний Андрей был такого же роста как она, сто семьдесят три, коренастый, лысый. Илья был повыше, ее ровесник, стройный, с усами и почти совсем седой, хотя и не лысый.
Полина приходила в подвал за десять минут до начала работы. Сначала она здоровалась с диспетчером (он же был ее непосредственным начальником), высоким и сутулым, с ковбойской походкой шестидесятидевятилетним немцем Гюнтером и с другими мужиками из службы «пойди-принеси». У диспетчера была фамилия Шримпс, что в переводе на русский означало креветка. Человеком он был жадным. Несмотря на то, что он вышел на пенсию, он продолжал работать. Ему нравилось командовать другими, унижать при случае своих подчиненных и пугать увольнением. Он придирался ко всему и всем, чтобы показать свою власть. Он был человеком необразованным и не культурным.
Когда регулярно два-три раза в год случались забастовки работников обслуживающих служб города и общественный транспорт переставал ходить, господин Шримпс со своими подчиненными не обсуждал тему «Как я доберусь до работы, если ничего не ходит?» Все знали заранее: его эта тема не интересует. Сам он жил напротив клиники. Остальные должны были добираться или своим ходом, или на такси.
В одну из таких забастовок Полина выложила за такси свою двухдневную зарплату.
Вместе с Полиной постельных дам в подвале было шестеро и они любили себя называть дизайнерами по кроватям. По сути они были больничными горничными. Их труд был незаметен, но важен, ведь пациентам нужно было иметь свеж заправленные кровати.
Каждое отделение после выписки пациентов выставляло грязные кровати в коридор, и тут приходили постельные дамы с этажерками, на которых аккуратными стопочками лежали чистые постельные принадлежности, одеяла и подушки. А также влажные тряпки для дезинфекции кроватей и полиэтилен, которым они накрывали уже застланные кровати перед тем, как медсестры расставляли их по палатам.
Хорошим днем считался день, когда кроватей было немного и они в перерыве пили кофе дольше положенных тридцати минут. Плохим, соответственно, был день, когда от обилия кроватей мутнело в голове, хотелось кушать и как можно скорее рвануть домой, отсидеться, отлежаться, после того как они без передышки исколесили тяжелыми этажерками огромную больницу вдоль и поперек. Гудели ноги, болели руки и плечи, ныла спина. Это был физический труд, тяжелый и низкооплачиваемый.
