Читать книгу: «Симфония до-мажор. Роман», страница 5

Глава 15. Старец

Однажды августовским днём, когда каникулы приближались к своему завершению, а разленившиеся учащиеся слонялись без дела, Лёка вертелся у распахнутого настежь окна. Настраивая горланивший магнитофон, чтобы всем хорошо было слышно, он увидел Рому, бредущего из булочной со свежим, изрядно покусанным батоном в руке.

Видя, что Ромка ничем особенно не занят, обрадованный Лёка покричал ему, чтоб тот подождал его. Рома остановился, продолжая отщипывать по кусочку ароматную корочку, рискуя не донести хлеб до дома.

– Давай что-нибудь придумаем, сходим куда-нибудь, – сказал для затравки Лёка, имея в голове совершенно определённый план.

– Не могу, у меня сегодня трудотерапия. Предки велели привести своё жилище в порядок.

Родители, стараясь приучать сына к труду, и в каникулы не давали Роме поблажек, требуя неукоснительного выполнения домашних обязанностей. От нескончаемых, бесполезных каждодневных дел он отлынивал всеми способами. Но сегодня всё-таки был вынужден этим заняться.

– А я думал тебя с собой позвать.

Лёка уже давно был поглощён одной идеей, которая не давала ему покоя, но, боясь быть осмеянным, не решался озвучить её своим друзьям. Да он и не хотел бы доверить кому-нибудь свою сокровенную тайну, но сам, без посторонней помощи эту задачу не смог бы решить. Она касалась его будущности, требовала длительной подготовки, одобрения и поддержки авторитетного человека. Такой личности в окружении Лёки не было. Но он узнал, что нужный человек живёт где-то далеко за городом, в лесу.

– А ты куда? – Расставленная удочка сработала.

– К старцу.

– К…? Зачем?

– Да так… К нему и люди, и звери за помощью приходят. Говорят, он видит всех насквозь. Всё, как скажет, так и сбывается.

– А горы переставлять он может?

– Что ты ржёшь? Давай сходим к нему. Я благословение хочу получить.

– Это ещё зачем?

– Пусть скажет, что мне делать, я священником решил стать.

– Я щас со смеху упаду! – подкручивал пальцем у виска Ромка. – Ты что, того, спятил? Эта твоя дурь тебя в монастырь заведёт.

– Ничего ты не понимаешь, – Лёка так и знал, что ребята осмеют его. И всё же их насмешки не могли поколебать его стремление, внутренне он уже собрался в дорогу.

– Ну, идёшь со мной?

Отправиться туда, не знаю куда, и добыть то, не знаю что, в одиночку он не решался. Одному было скучно, а по правде сказать, и страшновато. Лёка не был смельчаком. Уж если кто-то в их компании и мог действительно считаться геройской личностью, так это Ромка. Его и в разведку можно посылать.

– Ладно. Пойдём посмотрим, что это за старец такой, – воодушевился перспективой приключения Рома.

– Ты можешь тоже чего-нибудь спросить, – обрадовался Лёка.

– Что, например?

– Ну, где находится Царство Небесное…

– Где же ещё, конечно, на небе!

– Вот, а ты уверен, что оно вообще есть?

Роме теперь были понятны мотивы перемен в друге. Лёка последнее время был какой-то задумчивый и тихий как никогда.

– Уверен. Сказки всё это! Чушь собачья!

Роме не нравился минорный настрой приятеля, но он уже понял, чтобы хоть чего-нибудь добиться, салаг* приходится опекать, направлять или подталкивать.

Вдыхая густой знойный воздух, друзья шли в сторону ущелья. Там, как говорили, в прохладе тенистого леса, отказавшись от мирских благ, жил отшельник. Не страшась ни змей, ни диких зверей, божий человек пребывал под покровительством Господа. Обителью ему служила убогая лачуга, расположенная вдали от людей. Питался он, чем Бог пошлёт, воду пил из ручья, на берегу которого его время от времени и встречали. Уверенные, что он способен совершать чудеса, к нему обращались за помощью.

Порядком подуставшие от длительного перехода, ребята остановились, чтобы, прежде чем двинуться дальше, передохнуть и окунуться в воду.

Вдруг к ним из лесных зарослей вышел монах в нищенском облачении. Это был глубокий старик, белый, как лунь, худощавый, похожий на пришельца из седой древности, которому от немощи приходилось опираться на палку.

Ребята замерли от неожиданности, разглядывая святого, сошедшего со старинной иконы. Глядя пронзительно ясными, живыми, лучистыми глазами на подростков, предугадывая их вопросы, как будто разговаривая сам с собой о том, что было понятно лишь ему одному, он произнёс:

– Царствие Небесное – родина человечества… А ты, – он указал в сторону Лёки суковатым пальцем, – зря стремишься в храм. Тебе нужно жить в миру. Священником будешь… – он обернулся к Роме, – вот ты, негр.

– Я? Почему я?

Рома вспыхнул от возмущения, дыхание его прерывалось, в нём всё заклокотало от гнева. – Я не собираюсь работать попом. Лёка хочет, пусть он и будет!

В нём поднялась досада и на старика, и на приятеля. Это он для того, что ли, пилил два часа по жаре, чтоб услышать этот бред?

– Знаете что… – Он постарался подавить в себе вспыхнувшее возмущение, взял себя в руки и попытался логически объяснить старику его ошибку.

– Знаете, я учусь в музыкальной школе, чтоб стать настоящим музыкантом. А музыканты выступают на сцене. И я буду выступать на сцене, и буду ездить на гастроли за кордон. – Рома, сжав зубы, в сердцах кивнул в сторону моря. Его всего трясло от негодования. – Я стану очень известным и богатым.

– Что ты, дитя моё! – Старец притронулся к нему своей сухощавой рукой, и Рома ощутил миллионы тончайших световых нитей, исходящих от его прикосновения. Старец смотрел ласково ему в глаза, как бы сквозь него, и видел что-то невыразимо прекрасное. Его проницательные, ясные глаза смотрели в самую глубину души. – Всех богатств этого мира тебе мало. Тебя ждёт гораздо большее.

Рома смотрел во все глаза на необычного человека и чувствовал, как под взглядом старца его вспышка затухает и чувство покоя и полного доверия наполняет его.

– Что он сказал? Ты понял хоть что-нибудь? Почему он меня негром обозвал? – возвращаясь домой, спрашивал Рома своего приятеля, расстроенного не меньше его. Лёка только пожал плечами, скривив недовольную мину. Ему тоже было обидно. С какой стати старец напророчил Ромке горы богатств, когда это он, Лёка, пришёл специально к нему.

– Мне, наоборот, показалось, что про тебя он очень хорошо сказал. Типа, что ты завоюешь весь мир.

– Вот увидишь, я стану музыкантом и уеду в Америку! – Рома кипел от бешенства. Всё его существо противилось невозмутимому приговору старца. Он злился на старика, который своим пророчеством посмел вмешаться в его планы.

И, может быть, Рома постарался бы забыть этот разговор, если бы не эти особые лучистые глаза старца и теплота его взгляда. Временами, вызывая из памяти его образ, Рома думал, как же при всей своей святости и прозорливости старец мог так ошибиться?

Глава 16. Кришнаиты

В душный кабинет первого секретаря горкома партии, выходящим окнами на центральную площадь, вместе с раскалённым летним зноем врывались чуждые уху партработника звуки индийских колокольчиков и мантр, исполняемых под бубен. Обосновавшиеся с недавних пор в сквере напротив здания горкома кришнаиты не давали сосредоточиться на первостепенных проблемах.

Считая публичное пение мантр особенно полезным для приобщения к Господу Кришне, они старались привлечь к себе внимание прохожих. Заметно выделяясь броскими одеяниями, окрашенными в шафрановые цвета, стройным хором распевали: Харе Кришна, Харе Кришна, Кришна Кришна, Харе Харе. Харе Рама, Харе Рама, Рама Рама, Харе Харе.

Нескольких дней было достаточно, чтобы повторяющийся, как на заезженной пластинке, несложный текст и такой же простой мотив записались на подкорку, и вот уже сам первый секретарь горкома, притоптывая ногой в такт, мысленно напевал: Харе Кришна, Харе Кришна, Кришна, Кришна, Харе, Харе…

Он сидел над бумагами и толстым красным карандашом делал пометки на полях, чувствуя, что его так и подмывает запеть уже во весь голос. Поднявшись с кресла, он подошёл поближе к окну и, выглядывая из-за спускающейся волнами шторы, стал наблюдать за высокими, крепкими молодыми людьми в балахонах, с обритыми головами, кружащих хороводом и распевающих Харе Кришна, Харе Кришна, Кришна Кришна, Харе Харе. Харе Рама, Харе Рама, Рама Рама, Харе Харе.

Он смотрел на них с недоверием, стараясь просчитать, чем эта провокация по внедрению чуждой религии в российской глубинке может обернуться для его служебной карьеры и даже судьбы. Но его мысли разбегались в стороны, никак не укладываясь в понятную логическую цепочку, завершающуюся грамотным решением.

Он вернулся к столу и, вызвав секретаршу, попросил пригласить Петра Семёныча.

– Вот, что ты скажешь? – Он карандашом показал в сторону окна. – И как им не надоест повторять по тысяче раз одно и то же! Их нам ещё не хватало. А ведь только тронь, и будет международный скандал. На Западе тут же поднимут вой: ущемление прав человека, свободы вероисповедания!

– Я удивляюсь, как они вообще смогли проникнуть к нам. Как такое могли прохлопать в органах. – Достав клетчатый носовой платок из кармана, Петр Семёныч вытер взмокший затылок.

– Ну, там-то всё было заранее известно. Как сейчас помню, в журнале «Коммунист» за 1981г. читал предостережение тогдашнего зампреда КГБ Семёна Цвигуна: «Существуют три величайшие угрозы советскому образу жизни: западная культура, рок-н-ролл и Харе Кришна». А теперь по всему чувствуется, стали прислушиваться к мнению Запада. Но нам-то что делать? На их счёт никаких указаний не поступало.

– Эка беда! Что, мы сами, без указаний сверху не сможем разобраться с кучкой клоунов в простынях, пляшущих под бубен на лужайке в нашем парке? – снизил градус накала проблемы Пётр Семёныч. – Вон, посмотрите, ходят кругами, бьют в ладошки и радуются.

Однако, заботясь о том, чтобы в родном городе от звуков тимпанов⁷ невзначай не покачнулась его вера, социал-материалистическая, он предложил:

– Давайте, чтоб не доводить ситуацию до серьёзных масштабов, поручим это дело местной шпане. Пусть хоть что-нибудь полезное сделают! Хватит им безобразничать да хулиганить. – Он гневливо сдвинул брови, вспомнив, сколько крови ему попортили эти подонки. – Позвать их помочь остановить распространение сектантов на нашей земле. Давить на патриотизм. А ещё лучше отделаться от этих блаженных руками их же идеологических противников. Эти-то куда смотрят? Вместо того, чтобы привлекать новых прихожан в православный храм, хлопают ушами, когда чужие проповедники уводят заблудших овец в свои секты. Пусть найдут компанию крепких парней без башки, нужным образом настроят, направят. Да пусть просто дадут им хороший дрын. Тех как ветром сдует из города. И тема будет закрыта.

На том и порешили.

Глава 17. Противостояние

Однажды, поздним вечером, когда Рома возвращался после репетиции из рок-клуба, к нему подошёл человек с безликой внешностью. Окинув оценивающим взглядом рокерский прикид Романа, рассыпанные по грубой коже космы, он ни с того ни с сего заговорил о том, что вот как хорошо, что наша молодёжь чем-то увлекается, развивается, и, слава Богу, есть для этого все возможности. Роман из вежливости слушал эти рассуждения, не видя в его логике ничего особенного и не понимая, к чему этот тип клонит. Развивая свою мысль, тот стал говорить, что не все идут правильной дорогой, и, между прочим, спросил Рому, как он относится к недавно появившимся в городе кришнаитам.

Рома вообще не задумывался на эту тему. Он обратил внимание на их музыкальные инструменты, ему нравился нежный звон колокольчиков. А так… Он пожал плечами, не зная, что ответить.

– Они говорят, что поклоняются богу Кришне, а на самом деле они – язычники, поклоняющиеся демонам!

Озираясь, бдительный страж православия больше, чем грома с Небес, боялся, как бы кто-нибудь из знакомых случайно не заметил его искреннего, но всё же неблаговидного порыва защитить свою веру от посягательств чуждых богов.

– Да ладно, сказки всё это. – Роман говорил то, что думал. Ничего демонического в них не было, скорее театральное.

– Ты просто не видел изображения их бога. Они его никому не показывают. Он – чёрный! Понимаешь?

Мужчина понизил голос и, оглядевшись по сторонам, наклонился к его уху, чтобы никто не услышал. Его серые маленькие глазки быстро бегали.

– Он – глава чёрных демонов. Представляешь? Как тут не вспомнить слова Спасителя о дьяволе, который был человекоубийцей от начала времён. И вот такая нечисть поселилась в нашем городе. Они сманивают легковерных людей в свою секту, чтобы потом выуживать из них денежки и чтобы те ещё и работали на них. Нужно изгнать их с нашей исконно православной земли, чтобы их духа здесь не было.

Из обширного набора ключевых слов пара «наша земля» зацепила Рому.

Увидев, что сумел посеять вредоносное зерно раздора в неокрепший ум, поборник православия предложил:

– Нужно поставить им ультиматум. Пусть убираются, или хуже будет…

Для Романа задание передать кришнаитам ультиматум было очередным приключением. Он и ребят позвал с собой по-приятельски, просто постоять на стрёме. Но они пошли без энтузиазма и, наблюдая за развитием ситуации со стороны, поняли, что опять влипли в плохую историю. Если бы кришнаиты захотели ответить им, от них осталось бы только мокрое место.

Их было семь человек. Молодые парни с начисто обритыми, правильной формы головами привлекали взгляды прохожих, поражая не столько экзотической внешностью, сколько особым внутренним настроем, застывшим на ясных открытых лицах. Они мирно сидели прямо на земле в позе лотоса, перебирая чётки. В стремлении, избавившись от телесных ощущений, достичь состояния транса и, слившись в экстазе с Кришной, стать реализованной душой, самозабвенно распевали мантру.

Роман, подойдя ближе всех, стал задирать кришнаитов, пытаясь спровоцировать их на ответные действия.

– Эй вы, умники! Чего расселись тут? Вас что, приглашали? Убирайтесь подобру-поздорову из нашего города, а то мы быстро начистим вам вашу харю.

Они молча смотрели на него: без тени беспокойства, скорее с пониманием. Кришнаиты не сопротивлялись, и Роману как-то сразу расхотелось их бить. Он повернулся чтобы уйти, но, увидев, как спасовавшие друзья-приятели с вытянутыми лицами наблюдают за его отступлением, выпалил в кришнаитов очередью первых попавшихся слов.

– Вот наш ультиматум: мотайте отсюда. А если вы не уйдёте из нашего православного города, допроситесь, отдубасим так, что мало не покажется и… и… набьём рожу!

Резко развернувшись, он стал стремительно удаляться.

На следующий день стало ясно, что кришнаиты проигнорировали его ультиматум. Они по-прежнему продолжали сидеть в своих рыжих балахонах, звенеть в свои дурацкие бубны и распевать свои мантры, вызывая праведное негодование всех ревнителей, «стоящих за сыновей своего народа».

Роман почувствовал, как пальцы самопроизвольно сжимаются в кулаки. Распалённый пренебрежением к своей личности, он приблизился к одному из них, намереваясь как следует вмазать ему в челюсть.

Тот, поднявшись с земли, с тихой, обезоруживающей улыбкой сделал шаг навстречу.

Роман подошёл вплотную и замахнулся. Но неожиданно рука замерла в подвешенном состоянии, остановленная крепким захватом.

– Не смей марать свою душу, – сказал, как пригвоздил, кришнаит.

Их взгляды пересеклись. Роман наткнулся на невидимую стену. Лицо кришнаита, с чуть приподнятыми бровями, выражало предупреждение от опрометчивого поступка, при этом его глаза излучали дружелюбие. Роман оторопел. Такое выражение иногда мелькало на лице матери, когда она увещевала его. Рома опустил свою руку.

– Послушай, тебе не всё равно, каким путём достигнет человек Бога? Есть много разных путей. Для нас спасением стал этот. Разве тебя не радует, что вчерашние бомжи и неудачники стали стремиться к свету, открыв в себе человека. Ты что, считаешь, лучше было бы таким, как я, погибнуть ни за что? Ещё совсем недавно я был человеком конченым, а ведь мне всего двадцать три года. Мы все собрались здесь люди неуспешные: кто пьяница, кто наркоман, есть бывший вор. Пропадали по одиночке, спали на голой земле, узнали голод. Сколько народу проходило мимо нас, одни брезгливо отворачивались: «фу, пьянь очередная», другие подавали милостыню, кое-кто приносил одёжку или предлагал просто кусок хлеба, чтоб не сдохли от голода. Но никто не хотел помочь спасти душу. А зачем нужно спасать тело, если погибает душа? Наш учитель боролся за каждого из нас. Сейчас мы сами готовы помочь любому обездоленному, кто нуждается в помощи. Вот тебе, например.

– Мне-то зачем, я сам за себя могу постоять.

– А за другого? Спасти человека, брата своего, ты можешь?

– Нет у меня никакого брата.

– Когда-нибудь ты вспомнишь об этом дне и пожалеешь.

– Ты тоже! – Роман считал, что последнее слово всегда должно принадлежать ему.

– Не подумай, что мы вас испугались. Но мы не хотим вражды, поэтому уйдём из вашего города. Передай это тому, кто вас послал. – В его словах звучало сожаление.

Несмотря на то, что кое-что из разговора с кришнаитом Роман недопонял, он чувствовал, что побеждён. Притом, что кришнаиты отступили, в противостоянии выиграли они. Это личное поражение, да ещё перед уходом в армию, произвело на него сильное впечатление. Такую встряску он не мог выкинуть из головы, чувствуя себя, как побитая собака.

У него перед глазами стояло лицо кришнаита, с «открытым забралом». Твёрдый, ясный взгляд, чуть тронутый дружелюбной улыбкой, в котором читалось спокойствие, абсолютное отсутствие неприязни. Это был пример особого противодействия, когда превосходство достигается непротивлением. А ведь они, как делать нечего, могли размазать его. Только их убеждения оказались выше этого. Но Рома чувствовал себя именно размазанным.

Поразительное владение собой, уравновешенность, за которой скрывалась сила духа, вызывали в нём зависть. По-своему даже симпатизируя кришнаитам, он думал, что прежде, чем его «забреют в армию», нелишне было бы освоить нечто подобное.

Глава 18. ДОСААФ

Приближение своего совершеннолетия Роман переживал брожением в уме непонятных чувств и желаний, которые, смешиваясь, проявились в идее сделать что-то из ряда вон выходящее, что-то себе доказать. Это внутреннее жгучее стремление преодолеть себя никуда не улетучивалось, а лишь укреплялось.

Однажды в теленовостях промелькнул репортаж о десантниках. Роман ухватил как раз тот момент, когда команда прыгала с парашютом. Всё! Он понял, чего не хватает в его жизни – полёта. Он прокручивал в памяти стоп-кадры, и казалось, что чувствует воздушный поток, несущий его на белых шёлковых крыльях.

Прошло какое-то время, прежде чем его мечта материализовалась. Как-то раз, проходя мимо забора, увешенного полинялыми объявлениями, он обратил внимание на свежую яркую надпись на белом листе. Крупные красные буквы «ДОСААФ» бросались в глаза, а строчки помельче приглашали в секцию парашютного спорта.

Недолго думая, Роман направился прямо по указанному адресу. С двумя пересадками добрался до пригородного посёлка, где находился тренировочный пункт спортивного общества. На транспаранте у входа в секцию было написано: «У ЧЕЛОВЕКА С САМОЛЁТОМ ГОРАЗДО БОЛЬШЕ ОБЩЕГО, ЧЕМ КАЖЕТСЯ».

Единственный человек, который был на месте, оказался инструктором, мастером спорта. Недолго пообщавшись с Романом, он пригласил его на первое занятие. Теоретическое.

Роман как-то сразу сник. «Ну вот, и здесь как в школе, прежде чем допустят до прыжков, предстоит выучить какие-нибудь Апрельские тезисы, и только после сдачи Ленинского зачёта на тебя напялят парашют и посадят в кукурузник. А когда на высоте 900 м дадут пендаля под зад, не забудь дёрнуть за верёвочку – парашют раскроется».

Но его беспокойство оказалось напрасным. После теоретической части, состоящей из истории изобретения парашюта, его конструкции и демонстрации, он понял, насколько здесь действительно всё серьёзно. Оказывается, существует множество нюансов, с которыми он должен справиться, и начинать осваивать прыжки можно будет, только полностью подготовившись на земле.

Потом перешли к практическим занятиям. Их заставляли прыгать с вышки и из списанного допотопного самолёта, который лежал брюхом на обочине лётного поля. Это напоминало аттракционы в парке отдыха, но Роман чувствовал, как при этом его изнутри охватывает цепенящий страх.

Когда из массы желающих испытать состояние свободного падения сформировали подготовительные группы, Роман записался в самую раннюю, чтобы успевать к началу занятий в школе, поскольку во второй половине дня у него был рок-клуб.

Это оказалось большим испытанием, потому что вставать в пять утра для него было мучением. Но ещё большим испытанием было, приехав с утра пораньше на лётное поле, услышать, что на сегодня прыжки отменяются. Ждёшь, ждёшь… Полёт отменён! Почему? То из-за плохой погоды, то самолёт не исправен… Вот так! Приходите завтра. Назавтра всё повторялось вновь: 5:00 – подъём – автобус – пересадка – автобус – пересадка. Ожидание…

И вот предчувствие, рождаемое подсознательным ощущением, что сейчас произойдёт то, о чём ты мечтал, оправдывается. Наступает момент, когда выдают шлемы, надевают парашютные связки⁸, под тяжестью которых подгибаются коленки и жмёт между ног, строят по весу и ведут в «АН—2». И! «Последнее предупреждение! Решай сейчас, выход – только через небо». Этот момент, минута, когда нужно принимать решение, очень острый.

Самолёт набирает высоту. Внизу домишки посёлка в окружении лесов, вдалеке за утренней дымкой тумана родной город.

Напоминание инструктора: «Приземление – ноги вместе, смотреть на горизонт», – звучит как благословение. Следом команда: «Приготовиться!» Инструктор открывает дверь: «Первый пашшё-ёл», – пауза 4 секунды, – второй пашшё-ёл, – пауза, – третий пашшё-ёл!»

Роман четвёртый. У него это первый прыжок.

Указательный палец инструктора направлен на него, как дуло пистолета. Встаёт с трудом. Парашют тяжёлый. Сердечный стук в ушах заглушает ровный гул мотора. «Я должен! Должен. Отступать некуда». В открытую дверь виден только горизонт. «Не дрейфь, «человеческое тело – самый универсальный летательный аппарат. Главное – встать на поток, ты почувствуешь его всем своим телом».

– Четвёртый пашшё-ёл! – Толчок в спину, переворот… Небо наклонилось, земля стремительно приближается.

Раскрывшийся купол рывком дёрнул стропы.

– Я лечу-у-у! Свобода-а-а!

И больше ничего не надо.

– Ну что, страшно?

– Теперь уже нет!

– Молодец. Получите ваше свидетельство с отметкой об отличном приземлении.