Читать книгу: «Остановка первого вагона»

Михаил Викторович Батурин

Шрифт:

Дизайнер обложки Яна Михайловна Михель

ISBN 978-5-0055-8776-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«НЕРАЗЛУЧНИКИ ФИШЕРА»
Пьеса в двух действиях

Действующие лица:

ГЛАФИРА – талантливая девушка, 18 лет;

МОТЯ – её жених, 20 лет;

АННА – её мать, 40 лет;

НАФИК – её отец, 40 лет;

СЕМЁН – помощник депутата, 40—45 лет;

КАТЮХА – любовница Нафика, около 30 лет.

Остановочный пункт железной дороги где-то на просторах нашей России. Остановочный пункт, станцией назвать язык не поворачивается. Такие называли раньше полустанками, но слово, увы, выходит из оборота. По-современному – это именно «остановочный пункт», а по смыслу, как было двадцать, тридцать, пятьдесят лет назад, так и осталось…

Рельсы-рельсы, шпалы-шпалы, столбы и провода. Метрах в ста от полотна стоит двухэтажный панельный дом на три подъезда: строение типа «хрущёвка». Уверенная дорожка вытоптана к дому прямо от таблички «Остановка первого вагона». Балконов нет. Покосившиеся двери в подъезды распахнуты, видимо, давно. Крыша утыкана самодельными антеннами, но и четыре тарелки спутникового телевидения таки торчат из облупленных стен дома. Хоть какая-то цивилизация добралась…

На задворках дома ряд сарайчиков, налепленных из того, что плохо лежало да под руку попало. Всевозможный скарб и хлам хранится там, а может и ямки есть – под картошку, соленья-варенья. Жить-то надо…

Деревуха уже за ними – за сарайчиками: деревянные домишки вылепились в ряды тупиковых проулков. А такой дом один. Многоквартирник!

Люди в нём живут возле самого остановочного пункта: товарняки, поезда, электрички – и днём, и ночью. Но шума они уже не замечают, привыкли. А ведь ещё и грязь. Можно ли привыкнуть к грязи? Можно. Грязь засасывает…

А что делать? Судьба такая! Кто-то свыше распорядился уродиться именно здесь: упрятал, засунул, обрёк. Край географии, глубинка, дыра – самые приличные названия такой малой родине. Сколько таких полустанков в России? И ведь везде жизнь: любовь и радость, боль и страх. Надеются на что-то, мечтают. Мечтают найти себя, свой путь, дорогу в лучшую жизнь, вырваться…

Первое действие

Сцена 1-ая

У подъезда на лавочке сидит МОТЯ. Давно сидит. Парень курит и поплёвывает себе под ноги. Плевки сначала образовывали причудливый узор, а теперь уже слились в лужицу. А окурки МОТЯ бычкует аккуратно и впихивает в большую жестяную банку из-под растворимого кофе: банка уже набита доверху.

К подъезду на белом «Ford» подъезжает СЕМЁН. Видно, как он сверяется с навигатором и записями в смартфоне. Удостоверившись в правильности, СЕМЁН выходит и машины, подтягивает галстук, надевает пиджак.

МОТЯ: Заблудился, дядя?

СЕМЁН: Родня, прям, в каждой деревне.

МОТЯ: Такие здесь не ходят.

СЕМЁН: Глафира Шакирова здесь проживает?

МОТЯ: Чё надо?

СЕМЁН: Семён Наумыч, помощник депутата Алексея Старосельцева.

МОТЯ: Не голосую!

СЕМЁН (смотрит на него): Да, и слава богу…

МОТЯ: Чё?

СЕМЁН: А вас как величать?

МОТЯ: Мотя я… То есть… это… Матвей Сергеич.

СЕМЁН: Так что там с Глафирой, Мотя?

МОТЯ: Нету её.

Из подъезда с мусорным ведром выход ГЛАФИРА.

СЕМЁН: Глафира! С полным ведром и мне на встречу!

ГЛАФИРА: Ой! Ой! Здрасьте! Я вас помню! Ой! Вы мне диплом вручали от депутата и статуэтку. Я сохранила. Мы за него теперь проголосуем обязательно.

СЕМЁН: Вместе победим!

ГЛАФИРА: Там на полочке у меня. Мы на первом живём. Хотите, покажу?

СЕМЁН: Всенепременно.

МОТЯ (поднимается со скамейки): Ага, щас!

ГЛАФИРА: Мотя! Человек по делу.

МОТЯ: Приехал тут в костюмчике! На машине!

СЕМЁН: Молодой человек, уймитесь.

МОТЯ: А то чё?

ГЛАФИРА: Ты – вообще?!

МОТЯ: Певица! Мать зови, а я не пущу.

ГЛАФИРА: Мотя! Матвей!

МОТЯ встал в дверях, перегородил путь, набычился.

ГЛАФИРА: Дурак!

ГЛАФИРА отталкивает парня, суёт ему ведро с мусором в руки, сама проходит в подъезд.

МОТЯ: Она – моя!

СЕМЁН: Да и… Рад за вас! А, кстати, как мать-то зовут?

МОТЯ: Чью?!

СЕМЁН: Как зовут мою, я знаю. Твою мать – мне без надобности. Так значит чью?

МОТЯ: Чью?

СЕМЁН: Как всё запущено…

МОТЯ: Анна Вольфрамовна.

СЕМЁН: Вольфрамовна? Вот здесь (обводит взглядом окрестности) и Вольфрамовна?! Ибонатрий.

МОТЯ: Чё?

СЕМЁН: Ибо натрий – тоже хороший материал.

МОТЯ: Здесь тоже люди живут.

СЕМЁН: А я разве против?

Из подъезда выходят ГЛАФИРА и АННА.

СЕМЁН (целует руку): Анна Вольфрамовна!

АННА: Я же грибы чистила! Грибов в этом году много. Маслята, скользкие такие, зараза, пока сопли снимешь, вся уделаешься. Пальцы, вон, аж черные…

СЕМЁН: Семён Наумыч – помощник депутата…

АННА: Знаем-знаем! Статуэтка – на полочке! Теперь проголосуем! Как фамилия-то только?

ГЛАФИРА: Депутат Новосельцев.

СЕМЁН: Старосельцев. «Старо», а не «ново». Понимаете? Старо-сельцев.

АННА: Вот! Хорошая такая фамилия, русская. Проголосуем.

СЕМЁН: Анна Вольфрамовна…

АННА: Можно – Анна.

СЕМЁН: Польщён! А я к вам по делу!

АННА: Как отец скажет, так и будет.

ГЛАФИРА: У нас всё папа решает.

СЕМЁН: Он домостроевец?

АННА: Нет, на железной дороге работает, в ремонтной бригаде.

ГЛАФИРА: Мама, не про то же!

АННА: Отец – главный!

СЕМЁН: Дело в том, собственно, что дочь ваша очень талантлива! Очень!

АННА: Это – да! Это вы правильно! Её на областной конкурс отбирали. Из всего района – её! Так я гордилась! Но у нашего, районного-то, отдела этой… как её…

ГЛАФИРА: Культуры.

АННА: Вот – культуры. Так денег нет. Возить же надо, жить там где-то, кушать чего-то.

СЕМЁН: Культурка у нас по остаточному принципу.

АННА: Нам-то не по силам. Отец говорит: баловство, не дам.

СЕМЁН: Бюджет на культуру выделяют люди совершенно от неё далёкие.

АННА: А ещё говорят, Глафире на шоу «Голос» надо. Ну, это там, где по кнопке так «бах» – и ты в этом… С Нагиевым. Мы смотрим. Но на какие шиши голосить-то? В Москве!

СЕМЁН: Москва-Москва… Столица-матушка. Бочка бездонная…

АННА: Глафирка талантлива с детства. В садике на всех утренниках – запевала! Дед Мороз к нам приезжал, один хоть раз, но приезжал! И как она рада была! Ой, все песни ему спела!

СЕМЁН: И в кого она такая талантливая?!

ГЛАФИРА: Ваш дед Мороз еле ноги унёс после папиной самогонки.

АННА: Но ведь талант! И куда его? В школе, вон, тоже: конкурс песни этой… когда ходят.

СЕМЁН: Строевой?

АННА: Ага, строевой. Глафирка – запевала. Первое место взяли, да. Опять гордость! А сейчас что? Где ей петь? Ой, как бы я хотела её пристроить!

СЕМЁН: А я, собственно! Есть предложение забрать Глафиру в областной центр.

МОТЯ: Чё, на?! Я тебе заберу, на!

ГЛАФИРА: Да?!! Ой, мамочка! Неужели?!

АННА: А что это? Куда это? Зачем это?

СЕМЁН: Будем продвигать!

АННА: Надо отца дождаться!

МОТЯ: Вы охренели?!

ГЛАФИРА: Мотя!

АННА: А чего вы с ней делать-то будете?

МОТЯ: А чё непонятно?!

ГЛАФИРА, АННА: Мотя!!!

СЕМЁН: Молодой человек, не подходите, пожалуйста, ко мне с этим ведром.

АННА: Иди вынеси!

МОТЯ: Щас!

АННА: Так что там?

СЕМЁН: Ну… Не в этой обстановке хотел… Собственно, всё просто. Алексей Петрович Старосельцев, депутат областной думы, принял решение о поддержке особо одарённой творческой молодёжи нашего округа. Всех, у кого есть талант, мы намереваемся собрать вместе. «Академия будущего депутата Старосельцева»!

АННА: Будущего депутата?

СЕМЁН: «Академия будущего», а депутат действующий.

МОТЯ: Депутат-шмудатат.

СЕМЁН: Как такое название? Звучит? Я придумал. Мы выделяем стипендии, мы обеспечиваем жильём и помогаем с поступлением в профильные вузы.

ГЛАФИРА: А ЕГЭ?

СЕМЁН: ЕГЭ – это происки… Мы поможем с поступлением! Мы поможем учиться достойно и достойно жить во время учёбы. Нам все интересны: писатели и поэты, актёры и танцоры, певцы и композиторы, а также художники там всякие, дизайнеры… Ещё и гранты под это дело подтянем: президентский там, областной…

ГЛАФИРА: Мамочка! Мама, о боже!

МОТЯ: Дура! Тьфу!

АННА: А от нас чего?

СЕМЁН: Согласие. Морально-волевая поддержка.

МОТЯ: Халявы не бывает.

АННА: Мотя, люди, вон, статуэтку уже вручили! Диплом!

СЕМЁН: Нет-нет! Матвей прав!

МОТЯ: Я?

СЕМЁН: Мы попросим взамен.

МОТЯ: Попросят они! Возьмут, на!

СЕМЁН: Попросим дать нам возможность наслаждаться их талантом. Из студентов нашей «Академии» мы создадим агитбригаду, которая будет ездить по городам и сёлам, по ДК. Давать концерты. Бесплатно для зрителей!

ГЛАФИРА: А потом?

СЕМЁН: В большой путь! Поможем пробиться и в Москве! У нас тоже далеко идущие планы.

АННА: Дайте, я вас обниму!

АННА обнимает СЕМЁНА. ГЛАФИРА сияет от счастья, даже слёзки блеснули. МОТЯ набычился, подошёл к СЕМЁНУ вплотную, а что сказать, не знает.

МОТЯ: Теть Ань, ты чё?

АННА: Какие молодцы! Вот, от души вам материнской благодарна. Нет, большей радости, лишь у ребёнка светлый путь был.

МОТЯ: И светлая память.

СЕМЁН: У вас, наверно, зелёный лук пропал.

АННА: А что это?

СЕМЁН: Ведро ваше… невыносимо.

АННА: А я пирожки хотела… А он того… Процесс разрушения органики пошёл уже.

СЕМЁН: По всему видно, что вы женщина не простая: Анна Вольфрамовна. И как же здесь-то вы оказались?

АННА: Так ведь любовь.

СЕМЁН: Ну, а как! Любовь! Это – да. И всё же?

АННА: Дедушка мой учёный был. Широко известный в узких кругах. Марк Исаакович. Очень узких. И очень секретных. Вот он папу Вольфрамом и назвал. А папочка – дурень, хоть и Вольфрам Маркович. На последнем уже курсе с запрещёнными книжками попался. «Посадить» не стали, но сослать – сослали. Учителем в деревню. Дедуля вступился. Вот. Мыкался-мыкался папа, царствие ему небесное, да мамочка его и обогрела, не к ночи будь помянута.

СЕМЁН: А вы?

АННА: А я поступила. И целый курс отучилась на мат-мехе.

СЕМЁН: Мат-мехе?!

АННА: А Нафик из армии пришёл. Взял меня. А потом и говорит: или я, или твой институт. Мол, знает, чем там в общагах-то… ну того-этого.

СЕМЁН: И что?

АННА: Любовь!

СЕМЁН: Любовь…

МОТЯ: «Слёзы и сопли», второй канал в двадцать один ноль-ноль. По будням.

СЕМЁН: Но как же пахнет ваше ведро!

АННА: Мотя! Мусорку выкинь!

МОТЯ уходит с ведром за дом.

АННА: А что это мы всё во дворе. Надо стол накрыть. Гость такой. И Нафик скоро придёт. Вы обождите, я быстро.

АННА уходит.

СЕМЁН: А папу вашего как звать-то?

ГЛАФИРА: Нафик… имя такое…

СЕМЁН: Это я понял.

ГЛАФИРА: Нафик Радикович.

СЕМЁН: Нафик Радикович и Анна Вольфрамовна?

ГЛАФИРА: И что?

СЕМЁН: Гремучая смесь.

ГЛАФИРА: Вы что-то против имеете?

СЕМЁН: Характер должно быть у вас боевой. То есть вы – Глафира Нафиковна?

ГЛАФИРА: Не смейтесь! Не смейте смеяться!

СЕМЁН: Да, ну что! Это вас, наверно, в школе дразнили. А в моей практике я привык. Я не первый раз сталкиваюсь с именем Нафик. У нас даже депутат есть с таким именем. А когда я работал в Средней Азии, у меня был кандидат в депутаты Ибай Ибаевич Ибаев. А помощницу его звали вообще – Насрулла Говетдиновна Нафикова.

ГЛАФИРА: И что?

СЕМЁН: Вы не подумайте, я татар уважаю. Татары – они…

ГЛАФИРА: Мы!

СЕМЁН: Вы.

ГЛАФИРА: Да!

СЕМЁН: Многонациональна страна наша. Вот въезжаешь в деревню и сразу понимаешь, русская она или татарская. И не надо флагов, церквей-мечетей. В татарской деревне всё четко-конкретно: ровные заборчики, покрашенные крыши, газоны ухоженные, дорожки там отсыпаны. Гуси такие жирные ходят. Смотреть приятно! А в русскую въедешь: забор завалился, канавы-лужи, грязь, стены облезлые. Коровы грязные бродят, а дороги лепёшками заминированы. Татары —трудяги они.

ГЛАФИРА: Мы. И это правда! Отец опять поздно с работы придёт.

Мимо полустанка проходит скоростной поезд. Конечно, если он здесь и остановится, то лишь по причине нестандартной, или экстренной. Один шанс из тысячи. В окнах – скучающие лица. Не брезгливые, не равнодушные, а вот именно – надоело одно и тоже.

Из блога ГЛАФИРЫ

@Gla_Best_Fira

«В приёмной в управлении появились попугайчики. Неразлучники Фишера. Не знаю, кто такой Фишер, такая порода просто. Бывают ещё масковые неразлучники – с черными головками, розовощекие – с розовыми пёрышками на голове, как щечки. А в управление купили неразлучников Фишера.

Маленькие такие, ладненькие. Сами зелёные, головушки жёлто-оранжевые, красные клювики. Чудо! Такие они нездешние! Из другого какого-то мира! Из параллельной вселенной! Нереальные просто!

Одинаковые. Но самочка, сказали, та, которая покрупнее. Сидят вместе всегда, головками вертят, щебечут чего-то по-своему – по-попугайскому. Неразлучниками их прозвали за то, что они жить не могут друг без друга. Если один вдруг умрёт, ну или погибнет как-то, то и второй попугай-неразлучник умрёт тоже. Как это красиво! Как это трогает, до слёз прямо.

Мы ходим с девчонками смотреть на них почти каждый день. Секретарша тёть Лена гоняет нас даже, если много придёт сразу. Я приношу им яблочко или морковку, они это страсть как любят.

Я могу смотреть на них часами, наверно. Кто бы ещё разрешил…

Я просила у папы в детстве питомца, сказал – баловство. А попугаи – они из другой жизни, красивой, большой! Из той, что за окнами спальных вагонов. Скорые поезда у нас не останавливаются, но ход замедляют. Там, за окнами, другие люди. Мне кажется, они все красивые и счастливые.

Я хоть и живу у железной дороги, еще ни разу не ездила на поезде: вот так, чтобы в спальном вагоне! Лишь однажды папа нас с Мотей катал на маневровом. Мы ещё мелкие были…

Неразлучники! Какие они всё-таки! Бывает так у людей?

Я верю: бывает! Я смотрю на моих родителей и верю.

Будет ли у нас с Мотей так?

#моймотя #неразлучникифишера #любовьнавсегда».

Сцена 2-ая

Дом КАТЮХИ стоит в тупике на краю деревухи. С одной стороны – удобно: нет лишних глаз, нет ушей ненужных. С другой стороны – если идёшь оттуда, сразу понятно от кого именно. Надо быть осторожными.

В комнате наглухо задёрнуты шторы, приглушенный свет горит. В кровати лежит НАФИК, одежда его сложена на стуле, что стоит рядом. Одежда сложена аккуратно, стопочкой – как в армии. Входит КАТЮХА, на ней халатик, видно, что накинула наспех. В руках у неё сковородка, над которой идёт парок от горячей еды. Она ставит её на стол, где уже сервировано на двоих.

КАТЮХА: Вздремнул? Поешь горяченького.

НАФИК: Поешь! Куда поешь? Я ж домой иду. Там опять – садись ужинать! Вон уже брюхо какое!

НАФИК встает, неспешно одевается.

КАТЮХА: Не брюхо, а животик. Для солидности. Мне нравится.

НАФИК: Вы сговорились что ли с Анькой?

КАТЮХА: Ты говорил, не спишь с ней давно.

НАФИК: Жена всё-таки.

КАТЮХА: Вот ты сволочь, Нафик!

НАФИК: Ты бы рот не открывала, цены б тебе не было!

КАТЮХА: Молчи, женщина! Твоё место на кухне! Вечно беременная и на кухне! А потом приползёшь: Катюха-Катенька, ласки хочется!

НАФИК: Завелась опять… Уймись.

КАТЮХА: Чё уймись? Ну, чё уймись? Сколько ещё ты меня мурыжить будешь? Надо ждать, пока дочь вырастет. Выросла, восемнадцать уже. И чё? Опять ждать? Чего? Когда за муж выйдет? Так там внуки пойдут. Для них опять трагедь – бабка с дедом развелись! А вот возьмёт и не выйдет она за Матвея, и чё тогда?

НАФИК: С хрена ли не выйдет- то?

КАТЮХА: Так он ж мудак!

НАФИК: Нормальный парняга, на меня молодого похож.

КАТЮХА: Ты серьезно, Наф?

НАФИК: Я его с горшка знаю. Мы с его папашей… Мы с Серёгой, знаешь! Ух! В своё время…

КАТЮХА: И папаша у него мудак был, земля ему пухом.

НАФИК: У тебя с ним было что-то?

КАТЮХА: Ты шалаву-то из меня не делай! У меня мужиков-то было в жизни трое, ты всех знаешь.

НАФИК: Я тебя ушибу когда-нибудь! Два мужа, третий кто?

КАТЮХА: Да ты ж, придурок!

НАФИК: Я?

КАТЮХА: Горящая ты головня. Ты! Валька, Костик и ты! А про других не слушай: врут, суки. Баба, если не дала, – вот же шлюха!

НАФИК: Ладно. А Серёга не мудак был.

КАТЮХА: Мудак и алкаш.

НАФИК: Алкаш – да, сгорел по синему. Но вон какого парня родить успел!

КАТЮХА: Какого? Весь в отца!

НАФИК: Нормально, как все.

КАТЮХА: Эх, Наф. Наф-наф, ты мой!

НАФИК: Не люблю! Я тебе порося что ли?

КАТЮХА: Так, порося ты и есть… Как же я тебя ненавижу…

НАФИК: Чего ешё…

КАТЮХА: Ненавижу… Мне тридцатка уже.

НАФИК: И чего?

КАТЮХА: Мне родить надо.

НАФИК (садится за стол): Не пригорело?

КАТЮХА: Ты мне тот плов всю жизнь вспоминать будешь?

НАФИК: Не люблю.

КАТЮХА: Да, мой господин.

НАФИК: Чаю налей мне.

КАТЮХА: Хочу чаю аж кончаю.

НАФИК: Давай-давай, зелёного с чабрецом. Знаешь, как я люблю.

КАТЮХА: А, может, с хреном тебе заварить?

НАФИК: Ты чего добиваешься?

КАТЮХА: Да, ну нафиг, Нафик!

НАФИК: Уйду!

КАТЮХА: Нафик – Наф – Наф-наф!

НАФИК: Рот закрой и чай налей. Ну?

КАТЮХА: А Анька хорошо готовит. Я помню, приносила она на восьмое марта постряпушки свои. А я зато трахаюсь хорошо! Да, Нафик? Удобно! Там жрёшь, тут ебёшь.

НАФИК: Ну, с-сука! Задрала!

НАФИК резко встает, порывается уйти. КАТЮХА вскакивает преграждает ему путь: обнимает его, не пускает, виснет на нём, целует лицо, одежду, руки.

КАТЮХА: Нет-нет, не уходи! Нет! Прости, прости-прости! Дура я, дура! Ну, дура-баба. Ну, что взять! Ну, что взять?! (Скидывает с себя халатик). Ну, Нафик! Нафик мой! Хороший мой, любимый! Возьми! Возьми! Все для тебя… Да!

НАФИК отстраняет её от себя, начинает расстёгивать одежду.

НАФИК: В койку!

Сцена 3-я

У подъезда на лавочке сидят СЕМЁН и ГЛАФИРА. СЕМЁН крутит в руках телефон.

ГЛАФИРА: А у вас смартфон или андроид?

СЕМЁН: Чего?

ГЛАФИРА: Ну, телефон у вас.

СЕМЁН: Айфон.

ГЛАФИРА: Большой у вас, а у меня экран маленький.

СЕМЁН: Рабочий инструмент, собственно. С экрана тексты читать приходится.

ГЛАФИРА: А вы в «Фейсбуке» есть?

СЕМЁН: Обязательно.

ГЛАФИРА: А в «Одноклассниках»? (СЕМЁН кивает). А «ВКонтакте»? (Кивает). А в «Инстаграме»?

СЕМЁН: Работа такая. Мы – везде.

ГЛАФИРА: А мне вот «Фейсбук» вообще не понравился. Там выёживаются все.

СЕМЁН: Это как?

ГЛАФИРА: Ну… Так! Все такие умные, куда бежать. А сами параболу от гиперболы не отличат. Это мама так говорит. А папа говорит… но он не прилично говорит, я вам не скажу.

СЕМЁН: Я догадываюсь.

ГЛАФИРА: А в «Одноклассниках», вот, наоборот. Ну, тупые все. Не современные.

СЕМЁН: Мы работаем с любой целевой аудиторией. А связь у вас тут хорошая, как ни странно.

ГЛАФИРА: А у нас в том году вышку поставили. Мужики в мастерских говорят, что облучает. Зато теперь интернет есть. Вайфай. А раньше только в клубе, в соседней деревне, точка доступа была. Можно было по субботам полчаса полазить. А вы на меня в «Инсте» подпишитесь?

СЕМЁН: У вас красивое имя, Глафира.

ГЛАФИРА: Да! Красивое! Напевное такое, да? Мне снится вот иногда. Афиши! С моим именем! Поёт Глафира Шакирова! Или соло – Глафира Шакирова! Красиво! И фото моё! Портрет! И я там такая! Такая! Ну, как в журнале! И голова так поднята! И глаза – глаза блестят! Гордо! Счастье такое! И я смотрю во сне на афишу и смеюсь! А афиша не на ДК висит! Не-ет! В городе! В большом-большом таком городе! Там дома высокие! Щиты рекламные везде! Всё светится! Магазины, вывески. Машины красивые, дорогие! И люди ходят нарядные, чистые. Вот…

А потом вдруг товарняк за спиной грохочет, стучат рельсы-вагоны. Откуда в центре большого города товарняк? Я оборачиваюсь… А они едут и едут, едут и едут: вагоны и вагоны, цистерны и цистерны, лес-кругляк, щебёнка… Я смотрю: так это ж наша дорога. «Остановка первого вагона». Резко так оборачиваюсь. Нет! Нет! Нет афиши! Дом наш… дом стоит. Просыпаюсь.

На их остановочном пункте затормозил товарный состав, на минуту. Потом снова дернулся, вагоны сгрохотали и потекли дальше, постепенно набирая прежнюю размеренную скорость.

СЕМЁН: Глафира, а вы чем занимаетесь?

ГЛАФИРА: Телятницей с мамой работаю. (Пауза). Телятам пою…

СЕМЁН: Нравится им?

ГЛАФИРА резко отворачивается, вытирает лицо. Возвращается с пустым ведром МОТЯ. Девушка вскакивает и убегает.

МОТЯ: Ты чё ей сделал, а?!

СЕМЁН: Всё уже сделали до меня.

МОТЯ: Кто?!

СЕМЁН: Ты в том числе.

МОТЯ: Не вкурил! Ты чё, помощник, бессмертный что ли?

СЕМЁН: Будущее её в чём? Что ты можешь, Мотя?

МОТЯ: Слышь, ты это! Не аллё! Понял?!

СЕМЁН: Вот-вот.

МОТЯ: Она моя! Мы поженимся! Жить будем! Детей родим! Пацанов и девку!

СЕМЁН: Мотя, ведро поставь куда подальше, а?

МОТЯ (кидает ведро к подъезду): Любовь у нас, понял! Помощник, мать твою!

СЕМЁН: Как и мать…

МОТЯ: Чё мать? И отец, и мать её меня принимают. Как родной им стал, привыкли уже.

СЕМЁН: Нельзя жить по привычке. У неё талант. Понимаешь? Талант!

МОТЯ: Ну, и норм! Пацанам колыбельную споёт.

СЕМЁН: Мотя, для того, чтобы трахаться с тобой под одеялом, провонять перегаром твоим… и нарожать детей, и растолстеть – таланта не надо. А у неё талант. У неё будущее есть! Перспектива, понимаешь?

МОТЯ: А если она беременная?

СЕМЁН: Аборт сейчас не проблема.

МОТЯ: А ты козёл, помощник.

СЕМЁН: Работа такая. С кем поведёшься.

МОТЯ: Депутаты все козлы.

СЕМЁН: Не все. Но речь не о них, собственно.

МОТЯ: Чё, на?!

СЕМЁН: Собственно, ничего…

МОТЯ: Вот ты мутный, Наумыч. Ты из этих что ли?

СЕМЁН: Которых?

МОТЯ (делает пальцем движение у виска, будто кудри накручивает): Ну… с пейсами, типа.

СЕМЁН: Жидов, ты имеешь в виду?

МОТЯ: Чё уж сразу жидов-то. Может, просто еврей.

СЕМЁН: А ты, Мотя, – представитель великой русской нации.

МОТЯ (сплёвывает сквозь зубы): Развелось тут… Русскому человеку плюнут некуда!

СЕМЁН: А, по-моему, ты прекрасно с этим справляешься.

МОТЯ: Чё на?!

СЕМЁН: Да, ни чё на! Это я на!

Мимо остановочного пункта проходит очередной «товарняк». МОТЯ закуривает, сплёвывает. СЕМЁН пишет сообщение в WhatsApp.

МОТЯ: Помощник, а дай на флакон.

СЕМЁН: Собственно, мы такими вещами не занимаемся.

МОТЯ: Чё, как баба-то? «Я не такая!» А присунешь, – всё тоже самое.

СЕМЁН: Ибо натрий…

МОТЯ: Ну!

СЕМЁН: Ладно, не выборы же.

МОТЯ: Ну, да чё.

СЕМЁН (протягивает пару сотенных): Ни в чём себе не отказывай.

МОТЯ: Норм! И пивасиком шлифанём!

Появляется ГЛАФИРА, спотыкается о валяющееся у входа в подъезд ведро. Поднимает, ставит.

МОТЯ: Вот тебе и баба с пустым ведром. Давай, помощник! Будь!

ГЛАФИРА: Мотя! Ты, куда?

МОТЯ: Да, щас я. Не бзди.

ГЛАФИРА: Мотя, завтра собеседование!

МОТЯ: Плавали-знаем!

МОТЯ уходит.

ГЛАФИРА (вслед): Мотя, вернись! (Ушёл). Вы ему денег дали?

СЕМЁН: Собственно…

ГЛАФИРА: Зачем?! Ему пить нельзя! Он завтра на работу к отцу идёт устраиваться. Год уже после армии болтается. В электричках охранником был – выгнали. На ферму сторожем устроился, через неделю другого взяли. И сейчас! Кто его с выхлопом возьмёт?

СЕМЁН: Но я же…

ГЛАФИРА: Семён Наумыч!

СЕМЁН: Послушайте… Он попросил… я, собственно…

ГЛАФИРА: Уй, нажрётся. На старые-то дрожжи.

СЕМЁН: Да, где?! У вас тут даже ларька нет!

ГЛАФИРА: Спирт! Спирт – в первом подъезде! По сорок – резиной пахнет, а по шестьдесят – медицинский.

СЕМЁН: В смысле, шестьдесят?

ГЛАФИРА: За сто грамм.

СЕМЁН: О-йо! А я ему двести дал.

ГЛАФИРА: Семён Наумыч…

СЕМЁН: Послушайте, ну я лажанулся. Но вам-то это на кой ляд?

ГЛАФИРА: Какой лад?

СЕМЁН: Ляд! Вот это всё здесь? Поезда, электрички? Ляд! Грибы сопливые, лук гнилой! Папа-деспот, жених-алкаш?

ГЛАФИРА: Это жизнь моя… It’s my life… Слышали песню?

СЕМЁН: Глаша, у вас талант! Вы красивая молодая девушка! Вы чистый, светлый человечек! Вы можете добиться бОльшего! Здесь, на этом полустанке, можно прозябать всю жизнь! Прозябать-прозябать, да выпрозябывать! Делайте свою жизнь своими руками!

ГЛАФИРА: Вы мне ещё про Ломоносова расскажите с рыбным обозом.

СЕМЁН: Полустанок – полужизнь. Одумайтесь!

ГЛАФИРА: Не кричите на меня.

СЕМЁН: Я не кричу, я громко говорю.

ГЛАФИРА: Вот и всё, вот и не надо… It’s my life…

Девушка садится на скамейку, отворачивается. Мимо их остановочного пункта проезжает маневровый локомотив.

СЕМЁН: А как вы поёте! Я аж заслушался. Да-да, правда. Что вы думаете?

ГЛАФИРА: Да, ладно вам.

СЕМЁН: Наш округ избирательный по площади – всё равно что Дания. Знаете, сколько ДК на территории округа. Ха! И везде концерты, праздники, Дни всяких там профессий. И везде надо вручить что-то: грамотку, статуэточку. Важен не подарок, важно внимание. Банально, но работает! Вам статуэтку с дипломом подарили – вы и голосовать готовы теперь. Как дикари на бусы. Цена вопроса – сто двадцать рублей. А минимум три голоса в нашу кассу. И везде так, в каждой деревне, в каждом ДК. Такая работа.

ГЛАФИРА: Серьёзно?

СЕМЁН: Народ – быдло в основной массе. Да, и не народ это, а так… человеческий материал. Сто двадцать рублей – ещё дорого. Голоса скупаются за бутылку палёной водки, килограмм сахара, пакет молока или гречки. Они ведь как думают? От меня ничего не зависит, так хоть что-то урвать. А что там рвать-то?! Подарки ветеранам на день Победы – сплошная просрочка и пальмовое масло. Но довольны, как дети… (Пауза). Собственно, о чём я? О таланте! Знаете, сколько песен я выслушиваю в домах культуры каждую неделю? У меня способность выработалась: отключать слух! А как иначе?! Уши вянут. А надо сидеть на заднице ровно, смотреть на сцену, хлопать и улыбаться! Такая работа.

ГЛАФИРА: Бедный вы, бедный. Кругом дерьмо, а тут вы на белом коне.

СЕМЁН: На «Форде».

ГЛАФИРА: Циник.

СЕМЁН: Такая работа. Да. Но ваш голос включил мой слух обратно! Реально! Я много слушал, я знаю. У вас, Глафира, талант. У вас есть шанс вырваться из этого болота, пробиться наверх – бомонд, элита. Вот ваша судьба. А что вам Мотя? Его судьба – цирроз печени. Он пустой, как это ведро помойное.

ГЛАФИРА: Да, как вы смеете?!

Появляется АННА.

АННА: Жарёха готова. Я там настоечку в морозилку положила. Сама делаю, на ягодках.

ГЛАФИРА: Ешьте сами свои грибы!

ГЛАФИРА убегает в подъезд. На остановочном пункте – электричка, двери распахиваются автоматически, но никто не сходит, и никто не заходит. Двери закрываются, электропоезд следует дальше.