Читать книгу: «Стасик», страница 2

– Какого тёплого? – не понял Стасик.

– Вот от него, – кивнула на Лорда женщина. – Его Тёплый зовут, с самого его щенячества.

– Завтра, – вмешалась мама. – Завтра они всей своей тёплой компанией принесут эту шлейку, обещаю. С самого раннего утра. Сейчас действительно уже поздно.

– Хорошо, – не стала спорить женщина. – Адрес мы Ольге Владимировне оставили. Пойдём, папа.

Старик поднялся из-за стола. Он оказался на голову выше Витькиного отца. Дочь взяла его под руку, повернула в сторону двери, Лорд, то есть Тёплый, встал у правой ноги хозяина, как и положено грамотной собаке-поводырю.

– Подожди, Маша, – сказал старик и протянул руку в сторону Стасика. – Подойди, мальчик.

Стасик подошёл. Старик положил ему руку на голову, провёл тёплой ладонью по лицу.

– Ты хороший парень, – сказал старик. – Я давно живу, мне шестьдесят один год, и я вижу людей лучше многих зрячих. Ты просто хотел помочь другу, очень хотел. Но так вышло, что Тёплый мне нужнее, чем ему. Никто тут не виноват. Не казни себя, и вы его не ругайте, пожалуйста.

Старик кивнул в сторону мамы, и они ушли вместе с Тёплым – Лордом. Тот даже не обернулся.

– Ладно, старики-разбойники, – подводя итог вечеру трудного дня, обратился к ребятам Евгений Олегович. – Что сделано, то сделано, обратно фарш не прокрутишь. Надеюсь, этот случай послужит вам уроком на всю оставшуюся жизнь. Не знаю, какие меры примут Елена Дмитриевна и Александр Витальевич, а тебе, Виктор, я сообщаю, что в клубе служебного собаководства через месяц должна была подойти моя очередь на щенка породы колли, такой мой должен был быть тебе сюрприз. Так вот, завтра я очередь свою сниму, потому что вижу, что ты ещё не дорос до ответственности за тех, кого мы приручаем. С другой стороны, я отчётливо понимаю твоё желание иметь собаку и потому обещаю вернуться к этому вопросу ровно через двенадцать месяцев, 29 июня 1988 года. Больше не смею тебя задерживать, скажи гостям «до свидания» и ложись спать.

– И нам пора, – отставила пустую чашку мама. – Попрощайся, Стасик, пойдём домой, папу «порадуем» твоим поступком.

Стасик сказал «спокойной ночи» и поглядел на Витьку. Тот вяло махнул рукой и отправился в свою комнату.

В прихожей мама Вити попросила за Стасика:

– Вы уж не очень с ним строго, он хотел как лучше, Елена Дмитриевна.

– Разберёмся, Ольга Владимировна. До свидания.

* * *

На улице мама молчала, а Стасик пытался продавить внутрь комок под горлом, который подступил во время расставания со слепым стариком Германом Егоровичем. У подъезда Игоря мама сказала: «Быстро, пять минут». И села на лавочку с отстраненным выражением лица.

Стасик бегом взлетел на третий этаж, позвонил в пятьдесят седьмую квартиру. Дверь открыл Эдик с сигаретой и серьгой в ухе: «Привет. Игорян спать уже лёг. Сейчас». Игорь вышел на площадку в трусах и накинутой на плечи ветровке, выслушал краткое изложение вечерних событий, сказал: «Ну ты даёшь. Ладно, завтра встречаемся у подъезда в полвосьмого утра. Схожу с вами попрощаться с Лордом».

До дома шли с мамой молча.

Папа выслушал подробный мамин доклад на кухне, почесал бороду и отреагировал словами Игоря:

– Ну ты даёшь, старик, – и уточнил у мамы: – А родители Вити как нашли настоящего владельца этого Лорда?

– Так Евгений Олегович сразу заподозрил неладное, расклеил по району объявление о том, что нашлась собака, ретривер. Вот они и пришли… Господи, стыдно-то как мне было, Саша. Ты представить себе не можешь.

– Могу, почему не могу, – ответил папа, полез в холодильник, достал початую трёхлитровую банку пива, налил в стакан, поинтересовался у мамы: – Будешь?

– Буду, – сказала мама и заплакала.

Стасик тоже хотел заплакать, но у него никак не получалось, хоть тресни.

– Ты же сам всё уже понял, старик? – спросил у Стасика папа. – Ты же больше так не будешь?

Стасик быстро и резко закивал головой – раз пять, наверное, или десять.

– Тогда ладно, проехали. Фронтовик, говоришь, этот старикан был? Подожди, закрепим урок.

Папа сходил в комнату, вернулся с гитарой. У него на всякий жизненный случай всегда находилась песня, Стасик привык. Мама уже не плакала, тихонько пила своё пиво.

Подтянув пару струн, папа задумался, а потом начал медленным перебором:

 
Над землёй бушуют травы,
облака плывут, как павы,
а одно, вон то, что справа, —
это я, это я, это я,
и мне не надо славы…
 

Мама прерывисто вздохнула и негромко подхватила – у них всегда хорошо получалось петь вдвоём, Стасик любил их слушать. И лишь когда под гитарной струной возникли строчки:

 
Эта боль не убывает,
где же ты, вода живая?
Ах, зачем война бывает?
Ах зачем, ах зачем, ах зачем,
зачем нас убивают?.. —
 

лишь тогда комок в горле у Стасика лопнул и прорвался ручьём самых горьких в его жизни слёз. Он плакал навзрыд у себя на диване, плакал о своей вине, о Витькиной беде, о давней войне, о том, как тяжело и страшно обидел своих родителей. Плакал и не мог остановиться, только сквозь рыдания прорывалось: «Прос…тите ме…ня. Прос…тите…»

Мама тоже плакала и гладила его по голове. Папа поправлял одеяло и говорил: «Не надо, старик. Всё уже прошло, теперь всё будет хорошо. Нынче не получилось, а следующим летом возьмём маму, байдарку и поедем с тобой на речку Холодную, на Урал. Там знаешь, какая вода? Чистая, звонкая, хрустальная: прямо с борта можно кружкой черпать и пить. Хариусов станем ловить, на костре их готовить, на звёзды смотреть, в палатке ночевать. Я тебя грести научу, мы с тобой и порог какой-нибудь пройдём. Знаешь, что такое порог?.. Вал метровый… мы о камень бортом… Петька на берег выплыл… спички мокрые…»

Так Стасик под разговор про речку и заснул. Приснился ему старик Герман Егорович, только молодой, в пилотке, гимнастёрке и с автоматом ППШ на шее. И Лорд рядом с ним, конечно, – в смысле, Тёплый. А старик вдруг снял свои тёмные очки и посмотрел на Стасика. И глаза у него были весёлые, живые. Не мёртвые.

Глава 2. Шарф

Игорь грёб неумело, но старательно. Стасик удобно умостил ноги поверх рюкзака и подавал начальственные команды с кормы: «Левым табань! Под берегом идём! По струе держи!» Двухместная резиновая лодка рыскала носом по всей ширине реки, но в общем и целом выдерживала верное направление в кильватере за родительской байдаркой.

Собственно, по такой речке особенно и не разрыскаешься: расстояние между берегами, заросшими тяжёлыми, склонявшимися до водной глади ивами, редко превышало двадцать-тридцать метров, но Стасик, как официальный капитан судна, не мог позволить команде самостоятельно выбирать траекторию движения. «Река несложная, препятствия простые, но вода шуток не понимает. Приказы капитана выполняются быстро и точно, не обсуждаются, не оспариваются. Это главная заповедь водного туризма», – так вчера инструктировал группу Адмирал, он же папа Стасика Александр Витальевич. Команда в лице матроса Игоря Смирнова указания капитана лодки не оспаривала, поскольку имела в туристической иерархии квалификацию первохода-чайника и никак не могла сравниться с уровнем многоопытного водника, прошедшего в прошлом году на байдарке уральскую реку целой второй категории сложности.

В том первом своём походе Стас Кружков научился понимать команды «табань!», «ход!», «чалка слева!», «суши вёсла!» и по его завершении получил заслуженный удар веслом ниже спины, стоя на четвереньках над байдаркой: так с незапамятных времён проводился обряд посвящения в водники у покорителей горных и прочих рек. Посвящал Стасика опытный Адмирал всей многочисленной группы, включавшей и байдарку семейства Кружковых. Говорят, он когда-то ходил на катамаране-двойке далёкую и страшную Оку Саянскую и оттого был в турклубе «Веслоход» личностью заслуженной, если не сказать легендарной. Получить от Адмирала байдарочным веслом по ягодицам считалось делом почётным и перспективным в плане дальнейшего развития воднотуристической личности.

«Куда?! – отвлёкся от воспоминаний Стасик. – Под расчёску тащит! Уходи вправо!» Игорь грамотно добавил ход левым, притабанил правым, сделал несколько гребков, глянул вопросительно. «Хорош, суши», – успокоительно скомандовал капитан. Говоря по правде, от нижнего края «расчёски» – она же наклонившаяся к воде ель с острыми, тянувшимися вниз ветками – до лодки по высоте было никак не меньше двух метров и судно вполне могло пройти под ней без всякого аварийного риска, но, во-первых, «чайникам» в походе расслабляться не положено, а во-вторых, с правого берега смотрел на туристов пастух на лошади в окружении вышедших на водопой коров. Он тоже должен был понимать, что тут люди серьёзным и рискованным делом занимаются, не то что какие-нибудь пляжники с их бадминтоном и волейболом. Стасик, как учили, поднял приветственно руку. Пастух выбросил в воду докуренную папиросу, сплюнул, развернул лошадь и погнал скотину наверх: «Но! Пошли, шалавы!»

– Курить будем, когда станем взрослыми? – вспомнил давно назревший вопрос Стасик.

– Наверное, – пожал плечами Игорян. – Все курят.

Стасик хотел уточнить, что его мама не курит, но заметил, что байдарка родителей даёт отмашку веслом к песчаной косе левого берега. «Чалка влево!» – грозно взревел капитан, и салага-матрос хлопотливо заработал вёслами резиновой лодки, выделенной Игорю родителями для приобщения к водному туризму под руководством опытного семейства Кружковых.

* * *

На привальном песке отец Стасика устроил ребятам зачёт по разжиганию костра в походных условиях. Игорь сумел развести огонь с пятой спички, за что получил отметку «хорошо» в журнале наблюдений за юным водником, который то ли в шутку, то ли всерьёз вёл Стасиков папа, обещая представить наблюдения родителям Игорька по возвращении из четырёхдневного «каботажного плавания». Почему дядя Саша так назвал их поход, Игорь толком не уяснил, но раздувал костёр старательно, сняв с шеи мохеровый шарф, чтобы его концы не опалил огонь. За что тут же получил замечание от тёти Лены: «Ветрено сегодня, Игорь, надень обратно». Мама Стасика отвернулась повесить над костром котелок с водой для чая, а разгорячённый Прометей местного разлива убрал от греха подальше надоевший шарф назад за бревно, на котором сидели участники похода в ожидании обеда.

Подкрепившись двумя банками сардин в масле и пряниками с горячим чаем, туристы собрались продолжать водное путешествие по рекам родного края. «Мы тут с мамой посуду помоем и продуктовую сумку пока увяжем, а вам разрешаю выдвинуться вперёд первым судном, – допустил заслуженную относительную автономность лодке юных водников Адмирал. – Далеко сегодня не пойдём, где-нибудь через час начинайте присматривать место для ночной стоянки. Такой будет для вас очередной экзамен. На воде поаккуратнее. Справитесь?» Чего тут справляться-то? Ребята подорвались наперегонки по песку к своей резиновой посудине, которая, понятно, не заслуженная туристическая байдарка «Таймень-3», но какая-никакая, а отдельная самостоятельная единица водного похода первой категории сложности.

Облечённый поощрительным доверием капитан сам сел за вёсла и уверенно вывел лодку на центральную струю. «Оторвёмся от них подальше, да?» – угадал настроение старшего по судну Игорь. Стасик только кивнул и налёг на ходовую греблю: чайникам не понять, что быстроходная байдарка при желании сделает рыбацкую резинку на раз-два, но пока есть фора, можно уйти хотя бы за поворот, чтобы ощутить себя вполне самостоятельными путешественниками. Цель была благородная, и ребята усиленно гребли, сменяя друг друга и надеясь, что «взрослая» байдарка так и останется вне пределов видимости хотя бы несколько излучин реки.

А речка была прекрасна свежим ветром, гнавшим рябь по воде, соснами, украшавшими высокие глиняные крутояры, быстрыми облаками на синем небе – в общем, той самой свободой, недоступной жителям асфальтовых городов, бездарно проводящих каникулы в детских тайных штабах и дворовых футбольных баталиях.

– Передохнём? – спросил запыхавшийся Игорь.

Стасик хотел было строго, по-капитански отклонить просьбу низших чинов, но вспомнил, что сейчас его очередь браться за поднадоевшие вёсла, и согласился:

– Давай, тем более что, похоже, час уже прошёл, нужно стоянку искать.

Байдарки за кормой не наблюдалось, и ребята отдались на волю течения, слегка поправляя лодку при прохождении редких препятствий в виде торчавших посередине реки наклонных голых стволов затопленных деревьев и слабых прижимов к крутым берегам на поворотах главной струи. За очередным таким поворотом на противоположном берегу показалась набитая тропинка, ведущая вверх, к сосновому бору. Капитан дал команду править в направлении перспективного места стоянки. Берег здесь был ровный, удобный для чалки, лодка ткнулась в него мягко и тоже, казалось, устало.

– Рванули наперегонки! – заторопился наверх выпрыгнувший вслед за Стасиком из лодки Игорь.

– Куда? Стоять! – осадил нетерпеливого матроса многоопытный капитан. – А судно кто привязывать будет?

– Точно, забыл, – смешно хлопнул себя по лбу Игорёк и начал разматывать в направлении ближайшего дерева мокрую, жёлтую от натасканной сапогами речной глины верёвку со дна лодки.

А наверху было хорошо: на утоптанной площадке стоял врытый древними поколениями туристов стол с лавками, рядом размещался выложенный круговыми камнями очаг под удобной поперечиной, привязанной намертво к деревянным стоякам. На поперечине висели длинные крючки, на которые удобно подвешивать котелки с походным варевом. Землю выстилал ровный рыжий ковёр хвои.

– Ого, – оценил окружающее благолепие Игорь. – Удачно как ты место выбрал.

– Да уж, – скромно согласился Стасик. – Тут всяко лучше, чем как прошлой ночью на песке, который наутро хоть из ушей вытряхивай. Ладно, пошли за рюкзаками, надеюсь, Адмирал одобрит.

Они подняли на стоянку свои рюкзаки, спустились подтянуть повыше на берег пустую лодку, когда к ребятам наконец причалила родительская байдарка.

– Ловите ужин, – просиял довольной улыбкой папа Стасика и выбросил ребятам одну за другой двух щук, попросил Игоря: – Спиннинг прими.

Одна рыбина ещё била хвостом, пацаны опасливо-уважительно ухватили щук неумело, но крепко.

– Вот это да, – сказал Игорь, взвешивая на руках щуку. – Килограмма три, да, дядя Саша?

– Ну, два точно, – поскромничал Александр Витальевич. – Вторая поменьше, уже на подходе к вам вытащил, за поворотом. Ладно, неси рыбу наверх, Игорь. Стасик, держи гитару.

Навстречу молодёжи уже спускалась Стасикова мама, потрепала их по головам: «Отличное место выбрали, ребята. Очередная пятёрка в журнале наблюдений».

Большую синюю с оранжевым польскую палатку Адмирал поставил быстро. Пацаны легко натаскали целую кучу сосновых сучьев для костра. Солнце стояло высоко и не думало опускаться за реку. Впереди ждал долгий отдыхательный вечер со вкусным ужином и песнями под гитару у костра. Но отдых в походе – дело не то чтобы относительное, но то, которое надо заслужить. То есть краткое и редкое.

– Чистить рыбу, марш-марш, – придумал новую задачу ребятам неугомонный руководитель похода. – С итоговой оценкой многоуважаемой Елены Дмитриевны.

Мама Стасика церемонно поклонилась Адмиралу и с улыбкой посмотрела на юных водников. Те, вздохнув, потянулись со щуками на берег. Мама покачала головой, собрала со стола туристические ножи, две миски и пошла вслед за ребятами.

Рыбу чистить оказалось занятием не сказать чтобы очень весёлым и быстрым. Зато поднявшись обратно к походному столу, мама сообщила папе: «Справились на отлично». Папа кивнул, он подстраивал гитару.

– Жареная щука сегодня на ужин, – сообщил, как церемониймейстер на королевской трапезе. – Кто не едал, тот жизни не видал. Но чуть позже, вечер только начинается. Час на личное время.

– Мы тогда на рыбалку, пап, сами? – спросил Стасик. – Я спиннинг возьму?

– Шагайте, – согласился папа. – Там чуть выше по течению перспективный залив с травкой. Рекомендую.

– Я останусь, – вдруг отказался Игорь, припомнив, что рыбалка в исполнении товарища выглядит большей частью скучным распутыванием «бороды» из лески, возникающей при каждом втором забросе блесны. – Всё равно не умею, лучше у костра посижу.

Мама Стасика насторожилась:

– Ты не простыл? – приложила тыльной стороной ладонь к его лбу. – А шарф где?

Игорёк растерянно обернулся, будто надеялся увидеть мохеровое изделие на стояночной площадке. Вздохнул:

– Оставил на берегу, где чай на обеде пили.

– Ну как же так, – всплеснула руками мама. – Вон ветер какой холодный сегодня. Подожди, у меня запасной есть.

Встала, пошла в палатку: рюкзаки туристов были составлены там в тамбуре. Игорь подтолкнул Стасика к реке:

– Спасибо, тётя Лена, я потом его возьму, когда назад вернусь. Стаса схожу проводить до берега.

У реки Игорь неосознанно погладил рукой голую шею. Стасик заметил жест:

– Жалко шарф?

– Да надоел он мне. Мама хочет, чтобы я всегда в нём ходил, её бы воля – и в тридцатиградусную жару бы им шею укутывал.

– Зачем?

– Не зачем, а почему, – Игорь помолчал, снял очки, подышал на стёкла, протёр подолом свитера. – Эдькин шарф-то.

– Ох ты, – понял Стасик. – Дела.

– Видеть этот шарф уже не могу, и отказаться сил нет. Я его сюда-то взял только потому, что она хотела, чтобы я ещё и в берете Эдькином ехал. Ну, в том, что привезли. От берета напрочь отбоярился, пришлось хоть шарф надеть, а то бы она три часа плакала.

– Да, понимаю.

Сидели на стволе прибрежного топляка, молчали. Эдика, брата Игоря, забрали в Афганистан в самом конце войны. Цинковый гроб привезли уже в разгаре вывода войск: десантный майор приехал и сержант ещё. Стасик с Витькой пришли с похорон к Игорю домой, слушали, как майор за поминальным столом строго говорил верные и справедливые слова: про службу Эдьки, про интернациональный долг и про вечную славу героям. Отец Эдика, сам бывший старший прапорщик, кивал головой, соглашался. Мать просто сидела как каменная, неясно, слышала ли. Потом Игорь шепнул друзьям: «Надоело». Кивнул в сторону коридора, вышли на лестничную площадку. Там курил сержант-десантник, выпивший уже изрядно.

– Что, пацаны, интересно майор говорит? – зло затянулся. – Только враньё это. Он и не знал парня вашего: замполит, ему врать по службе положено. Да и я толком не знал – он из молодых, только приехал, я его раз пять на построении видел мельком, и всё. Он в другой роте был, а мне за доставку «груза двести» дембель пораньше комбат оформил. А в последний момент к борту и замполит этот подтянулся: ему всё лучше в Союз слетать, чем снег месить на Саланге, колонны вывода прикрывая. Так что не верьте вы, не надо.

– И что, никто не знает, как на самом деле всё вышло? – голос Игоря тонко звенел. – Вообще никто?

– Почему, мне в общих чертах пацаны из его роты рассказали. Я же понимаю родительское горе, все мы там на его месте могли оказаться, к любому кто-то должен был вот так гроб привезти. Только отказываются почти все – дурная примета считается, так вот в Союзе побывать. Но говорят, есть и другие, которые раза по три с оказией на побывку съездили домой, и ничего с ними потом не случилось. Но сам таких не видел, только слухи ходят. А мне-то теперь уже всё равно: завтра билет на поезд и домой. Хватит, отстрелялся.

– Так с Эдиком-то что там случилось? – вернул сержанта в текущую реальность Витька.

– А, с этим. Да ничего особенного. Вышли колонной из трёх БМД на Кабул из Баграма. По дороге там есть такой кишлак Мирбачикот, известное змеиное гнездо, его все на самой высокой скорости проскакивают. И тут у них какая-то поломка у головной бээмдухи случилась, встали все как на витрине, мехводы побежали совет держать к первой машине, десант на землю спрыгнул, а он же наводчиком был по штату, им обычная команда «по-боевому!». Ну вот только ствол БМД успел в сторону кишлака развернуть, как по его машине и прилетело. Он один там погиб. Ещё один лёгкий «трёхсотый» был, кажется. Самая обычная история. Это если по правде… Говно эта война, пацаны, вот что я вам скажу. Никому не верьте, если будут звать воевать не пойми за что. Хорошо, что кончилась наконец.

Тут вышел отец Игоря, позвал: «Пошли за стол, мы вас там потеряли». Сержант с Игорем вернулись в квартиру, а Стасик с Витькой отправились по домам. И голубой Эдькин берет теперь всегда у них дома на комоде лежит, рядом с его фотографией в рамке. Вот и всё.

«Игорь, ты где? – раздался над рекой голос мамы Стасика. – Поднимайся, я тебе шарф нашла!» Игорёк сморщился, сказал капитану: «Ох уж мне эти шарфы». И побрёл наверх, обернулся: «Щук только больше не лови. Нам же их опять чистить».

* * *

Стасик сделал целых пять удачных забросов и лишь на шестом не успел вовремя остановить полёт блесны. Леска традиционно запуталась вокруг старинной инерционной «невской» катушки. Отец обращался с ней ловко и обещал купить Стасу персональный спиннинг с персональной же новейшей безынерционкой, которая самостоятельно не допускает «бороды», но выполнит он своё обещание лишь тогда, когда начинающий спиннингист научится успешно пользоваться его древним рыболовным атрибутом. В целом дело шло к тому, что к концу похода можно будет успешно сдать экзамен по спиннингу, но навык нарабатывался непросто.

Распутывая леску, Стасик постоянно возвращался мыслями к тёте Варе, маме Игоря. Как она прошлой зимой была вся остановившаяся, как будто замёрзшая на поминках по Эдику, как потом дома мимоходом проводила рукой по фотографии на комоде, как провожала в этот поход Игоря, тревожно спрашивая у Стасиковых родителей: «Всё же в порядке будет, правда?» И поправляла шарф на шее сына, который тот благополучно потерял во время недавнего привала на берегу реки. На этом же самом, левом.

На этом же левом, да. И недалеко: сколько мы потом проплыли, километров пять, наверное? Человек идёт со средней скоростью пять километров в час, время сейчас – папа сказал, когда отложил готовку ужина, – шесть вечера, ну пусть половина седьмого. Если быстро сбегать туда-обратно, то никто и не заметит. Нет, заметят, конечно, отругают вечером, но победителей не судят. А шарф потом пусть Игорян хоть в самую глубину своего рюкзака засунет, лишь бы тёте Варе его назад привёз. Потому что потому. Потому что так надо.

Стасик прислонил спиннинг с нераспутанной «бородой» к лежащему рядом на песке большому топляку и скорым шагом отправился вдоль берега вверх по реке. Метров через сто топкий песок уткнулся в крутояр, и отважный капитан, продираясь сквозь прибрежный кустарник, поднялся наверх. Слабая тропинка вела по белому мшанику средь сосен уверенно и просто, ветер гнал по небу весёлые облака, и от полноты хороших чувств и предчувствий Стасик запел из мультика: «Мимо белого яблока луны, мимо красного яблока заката…» Песня закончилась вместе с тропинкой, потерявшейся на спуске к заросшей кустами смородины ложбине, тянувшейся к реке. Ручей, пробивавшийся там сквозь мокрые камни и поваленные деревья, оказался широким и глубоким, форсировать его по скользким стволам Стасик не решился, сообразив, что если подняться по ручью вверх, то там он наверняка окажется мельче и доступнее для переправы на другой берег. Но ложбина тянулась и тянулась, прибрежный сосняк сменился тёмным густым ельником, а выход на противоположную сторону всё не находился.

Наконец, после четвёртого или пятого спуска к ручью спасатель Игорева шарфа сумел перебраться через обмелевшее водное препятствие и поднялся в берёзовую рощу, за которой виднелось понижение в сторону реки. Облака на небе окрасились в розовый цвет, но Стасик ощущал, что конечная цель экспедиции уже близка, и, чтобы срезать угол, пошёл к речке не обратно вдоль ложбины, а по низменному травяному логу.

Троп здесь не было, идти приходилось по высокой траве, обходя многочисленные кочки. Под ногами начала хлюпать грязная болотная вода, вокруг поднялись заросли камыша, но Стасик упорно, хоть и медленно, продвигался вперёд, уверенный в правильности выбранного направления и скором благополучном выходе к месту обеденной стоянки. Мысли о суровом разговоре с родителями по возвращении в лагерь отгонялись отдельным напряжением силы воли.

Неожиданно камыш поредел и сквозь него проглянула водная гладь. С трудом преодолев ещё с десяток кочек, Стас понял, что впереди озеро. Над головой свистели стаи уток, потянувшихся на вечернюю кормёжку.

Когда Стасик выбрался обратно из камышей, на небе уже висела ранняя вечерняя луна, вполне бледная на фоне последних лучей закатного солнца. Стало окончательно ясно, что шарф спасти сегодня уже точно не удастся и нужно постараться вернуться под справедливый удар родительского гнева до наступления финальной темноты стремительно гаснущего дня. Вода под ногами продолжала предательски хлюпать, когда вместо знакомого березняка впереди возникла стена темнохвойного леса. Стасик ещё надеялся, что где-то там в глубине он найдёт тот самый ручей, который вернёт его обратно к реке, но надежда таяла со скоростью появления между верхушек елей и лиственниц ночных звёзд.

Наконец некогда отважный капитан позволил себе признаться, что самостоятельная ночёвка в лесу неизбежна. Сразу нахлынула подспудно отгоняемая всю дорогу паника, включавшая в себя страх родительского гнева, непременных окрестных волков и ещё каких-нибудь инопланетян, которым где ещё и быть-то, если не в дремучих лесах местного значения. Прошла она лишь тогда, когда у комля вывороченного дерева запылал костёр, разожжённый Стасиком с третьей спички из коробка, вынутого из завязанного спущенного воздушного шарика, вручённого перед походом в качестве крайнего спасательного средства каждому члену группы лично руководителем похода. Шарик с неприкосновенным запасом спичек всегда должен был висеть на шнурке и, соответственно, на шее любого туриста – так настоятельно обязывал всех папа. Вот, пригодился, – Адмирал мог бы быть доволен при каких-нибудь других, не столь печальных обстоятельствах.

Стасик натаскал в свете костра несколько охапок травы для обустройства лежанки, вытянул вдоль горящих дров гудящие от усталости ноги, чуть поплакал от обиды и голода и неожиданно быстро и крепко уснул.

* * *

Поздним вечером четвёртого дня одиночного блуждания по лесу Стасик случайным чудом вышел на давно потерянную реку. Понять, в какой стороне должен быть покинутый им когда-то очень давно лагерь, было решительно невозможно. Желудок настойчиво требовал хоть какого-нибудь полезного наполнения, вниз по течению виднелись заросли красной смородины, и ноги сами понесли Стасика туда. Ну как понесли – медленно побрели, если точнее.

Пока Стас собирал пригоршнями ягоды и отправлял их в организм, в стороне низко пролетел вертолёт. Организм проводил его равнодушным взглядом: за последнюю пару дней вертолёты пролетали над лесом несколько раз – ни одна попытка привлечь их внимание дикими криками, прыжками и размахиванием снятым свитером успеха не имела. Заросли смородины закончились песчаным берегом, где за поворотом открылось ровно то потерянное место очень давнего обеда – с сардинами и пряниками. Вот и кострище, и обеденное бревно, а за ним и тот самый мохеровый шарф невнятной расцветки, из-за которого всё и случилось. Стасик подобрал шарф, поднялся вверх по берегу от холодного по ночам песка к речной террасе под ивами, разжёг яркий костёр из топляка, который – он уже знал – быстро прогорит, лёг спиной к огню, положил под голову тёплый шарф и провалился в сон, которым нужно успеть воспользоваться, пока ночная промозглая прохлада не вынудит встать в поисках новых дров.

* * *

– Ты живой ли, слышь? – Стасика тормошила за плечо жёсткая ладонь. – Эй, парень!

– Живой, – ответил Стасик, не открывая глаз, и повернулся на другой бок.

– Нашёлся, потеряшка, – хохотнул хриплый голос. – Ну всё, вставай, поехали.

Напротив Стасика сидел на корточках мужчина с папиросой в углу рта и в телогрейке. От прогоревшего костерка поднимался белый дымок.

– Мне к маме с папой нужно, дядя, – сказал Стасик и заплакал, второй раз за дни потерянного одиночества.

– Будет тебе папа, будет тебе мама, будет тебе и по жопе на орехи, – туманно успокоил дяденька, снял с себя телогрейку, надел её на мальчика. Потом залез в карман, достал оттуда завёрнутый в тряпичный лоскут бутерброд с ливерной колбасой, протянул Стасику. – На, ешь. И пошли.

Он подвёл городского найдёныша к стоящей рядом лошади, взял под мышки и с размаху усадил Стасика к ней на спину, сказал: «Держись, не сверзись». Сам поднялся в седло, прижал спину мальчика к себе, обняв его левой рукой.

Правой тронул поводья и распорядился: «Пошла, шалава! Но!» И лошадь повезла седоков прочь от последнего Стасикова лесного приюта, где у костра остался лежать вновь забытый мохеровый шарф.

Потом всё немножко перепуталось: большой тёплый дом с полированными столами и выцветшими вымпелами «За победу в социалистическом соревновании» на стенах, весёлые люди в ярких комбинезонах и с большими фонариками, рассказывающий им историю счастливого нахождения дядя Паша в телогрейке, горячий сладкий чай, откуда-то прибежавшая плачущая мама, стиснувшая Стасика так, что рёбра захрустели, отодвинувшая её тётя с прозрачным пакетом в руках, сказавшая: «А вот сейчас мы ему глюкозу поставим, и будет как новенький», поездка в санитарной машине через всю деревню. И только уже лёжа укутанный в два одеяла в салоне летящего вертолёта, герой-одиночка спросил у держащей его за руку мамы:

– А где папа?

– В городе, по делу, – невесело ответила мама и снова заплакала.

* * *

Скукотень второго больничного дня развеял заглянувший после обеда Игорёк. Сунул в руки Стасику пакет с мандаринами, сказал:

– Вот, мама тебе передала.

Оглядел пустые койки, спросил:

– А где все?

– Внизу: время посещений, с роднёй общаются, передачи принимают. А мне сказали, что нельзя, постельный режим.

– Витёк вчера заходил, привет тебе передавал. Он бы и сам со мной пришёл, но они сегодня на море уехали, в Крым.

– Ладно. Давай по мандаринке?

– Давай.

Стасик первый раз попал в больницу и не очень себе представлял, как здесь положено вести себя с посетителями. Нужно ли показывать им, как тебе тяжело болеется, или же, наоборот, всячески бодриться и рассказывать, что всё у тебя хорошо. Так и не придумал, потому спросил нейтральное:

– Сильно вы там психовали? Ну, в первый день?

– В ночь. А сам-то ты как думаешь? Ну и вот. Следы твои изучали на песке, пока светло было, – поняли, что не утонул, а пошёл куда-то. Орали всю ночь, тебя звали. Утром дядя Саша карту поизучал, отправил нас с тётей Леной на байдарке за помощью. Там деревня Лиховка вниз по течению километрах в десяти была. Или село, большая. Там твоя мама сразу в сельсовет пошла, позвонила в город спасателям. Ну и местные засобирались на поиски, когда я с берега уже поднялся с лодкой. В три ходки вещи таскал. Вечером за мной папа приехал, да и твой к тому времени с деревенскими из леса вернулся. Три спасательных «уазика» встретились на дороге, когда мы в город уже отправились. А дальше я не знаю. Но ты козёл, конечно.