Читать книгу: «Замок на третьей горе. Книга 3. Последняя принцесса Белых Песков», страница 5

Джек улыбнулся, едва не скорчив кислую гримасу. Если Вселенная забросила его сюда изображать Шахерезаду для тёмного властелина Южных Земель, он готов был подать официальную жалобу за жестокое обращение.

– Не слишком большая услуга за вашу помощь, – сказал он вслух. – Какую историю вам хотелось бы услышать? О сражениях и подвигах, о дружбе, о путешествиях в неизведанные страны? Может быть, рассказать вам про необыкновенных существ, в которых не каждый решится поверить?

– Расскажи мне о любви, – ответил Морн.

Тишина за спиной стала ещё… тише. Джек вопросительно поднял брови и произнёс одними губами: «За нами наблюдают?» Морн еле заметно кивнул.

– О любви, стало быть… – повторил Джек. – Я расскажу про короля, у которого не было сердца.

– Любопытный выбор.

– История выбирает слушателя и сама рассказывает себя – я лишь посредник.

Разумно ли было делиться самым сокровенным в первый вечер знакомства? Доверия к собеседнику Джек не испытывал. Верховный судья вызывал у него, скорее, антидоверие, если таковое чувство существовало. Зато подсказкам медальона – или даже призвания – Джек привык доверять.

– Так уж сложилось, – начал он, – что королям редко удаётся заслужить безусловную любовь своего народа. Но наш герой превзошёл в непопулярности многих предшественников. Поговаривали, что у короля нет сердца. Чтобы эта история случилась, судьба прокладывала дорожки и подстраивала встречи. Её нити плелись витиеватыми узорами, расходились спиралями, завитушками и свивались в крепкие узлы. Но всё это было лишним – герой нашей истории всё понял, едва впервые увидел её.

Джек говорил. Сюжет давно известный, но прежде он выстраивал его только с собственной точки зрения. Сейчас, когда Джек находился на другой стороне зеркала, всё было по-другому.

Слушатель ни разу не перебил даже громким вздохом.

– Не знаю, кто назвал тебя рассказчиком, – произнёс Морн, – но я ему благодарен.

Кстати, об этом… Джек мгновенно вернулся в настоящее.

– Я слышал, что судья провинции Шии-Лар женится на северной принцессе. Дело в том, что невеста – моя давняя знакомая. Мне очень хотелось бы повидать её перед свадьбой.

Морн удивился и нахмурился одновременно.

– А я слышал, что невеста так хороша, что её никому не показывают. Уважаю твоё желание, но ссориться с судьёй соседней провинции мне невыгодно.

Невеста хороша, ну ещё бы!

– Я помню про выгоду. – Джек кивнул, не опуская взгляда. – Знаю, как важно сохранять хорошие отношения с соседями, поэтому не прошу помощи или содействия. Мне нужна только возможность.

– Что ж. – Морн сложил руки на груди и изобразил задумчивость. – Возможности создают не люди, а судьба. Если твоему желанию суждено исполниться, я мешать не стану. Ты ведь веришь в судьбу?

Джек рассмеялся.

– Судьба – забавная штука. Она всё время сводит меня с людьми, которые при первой же встрече хотят знать, верю ли я в неё.

– Ты мог появиться в другой день, в другом месте, – заметил Морн как бы небрежно. – Мог пройти мимо ночного костра, не попасть в пещеру фуока, не добыть перо…

– Технически… – начал Джек, но права возражать для него не предусмотрели.

– Случилось так, как предназначено силами, превосходящими наше понимание. Так же, как в твоей истории про любовь. Я не предлагаю тебе, северянин, этой ночью задуматься о женитьбе и бороться за мою дорогую племянницу. Но, раз ты вынужден задержаться в наших гостеприимных землях, попробуй поучаствовать в других испытаниях. Как рассказчику тебе должно быть любопытно, что за история из этого получится.

Джек уже сейчас это знал: история, насыщенная проблемами, лишними эмоциями, преградами на пути к главной цели.

После его кивка за спиной вновь что-то зашуршало, а потом в отдалении раздались торопливые шаги.

– По две услуги с каждого, я правильно посчитал?

Джек тяжело вздохнул. Морн ответил вежливой улыбкой.

В свою гостевую комнату Джек вернулся уже на рассвете. Стряхнув обёртки от конфет, он растянулся на покрывале и дал себе два обещания. Какие бы испытания ни приготовили для женихов, он не справится ни с одним. И если вдруг захочется сочинить сюжет про себя, Джек не станет описывать долгие путешествия, приключения, романтические встречи. Он лишь позаботится, чтобы у главного героя всегда было достаточно времени для сна.

5. Победа, поражение и шёлковый платок

За последнюю до бесконечности растянувшуюся минуту Джек успел проклясть всё и всех – от юга со всеми провинциями до капли пота, которая медленно текла прямо в глаз. В эту конкретную минуту Джек ненавидел принцессу с женихами, верховного судью с его бессонницей, Фред, с которой началось его участие в испытаниях, Кларка Ковальски – с него всё началось ещё раньше. Себя Джек ненавидел и ругал тоже, за многое. Довольно! Выберется из этого лабиринта – в тот же день пошлёт всех подальше и отправится в Элмур.

Впрочем… Джек скосил взгляд. Замечательному плану мог помешать металлический штырь, который торчал у него из бока.

Я часто размышляю о времени. Для удобства его поделили на одинаковые отрезки, но неумолимый счётчик тикает всегда по-разному. Вместо секунд и часов разумнее измерять время пройденными шагами, завихрениями мыслей или – в моём случае – тоской. Если время подобно воде, то сейчас я нахожусь в болоте.

Десять дней в Тартессе пролетели быстро, однообразие соединило их в один.

Эти же десять дней тянутся для меня дольше тех трёх лет, что я не видел Элмур.

Каждую ночь за мной приходит слуга и сопровождает к верховному судье. Теперь без пояснений, без предисловий. Мы рассаживаемся на подушках в беседке, Морн зажигает вонючие палочки – для крепкого сна, он говорит, – а я выбираю историю.

О личном больше не говорю, близких мне людей не вспоминаю. Морну хочется слушать про любовь, и я рассказываю старые сказки из моего мира, иногда вплетая в них реальных знакомых.

«А Снежная королева из далёкой северной страны, что за Арадонскими горами, теперь выращивает в своей ледяной беседке прекрасные розы. От избытка могущества или, может, одиночества она до сих пор играет с силами – переплетает нити минувшего с грядущим и пытается вершить судьбы».

Заканчивал я всегда фразой, которая радовала Морна: жили они долго и счастливо.

– Что значит счастье? – Вчера я вдруг засомневался. – Какое оно? Имею ли я право его обещать?

Верховный судья рассмеялся в ответ:

– Любопытно, что тебя смущает эта часть. Мне бы хотелось понять, что означает «долго».

– Это примерно тридцать два месяца и десять дней.

Тому, кто всякий раз украдкой подслушивает снаружи беседки, сказки тоже нравятся: я не начинаю рассказ, пока не стихнут все шорохи за моей спиной, и ухожу спать, лишь дождавшись звука торопливо удаляющихся шагов.

Другим общением я не отягощён. Фред, завидя меня, спрашивает только новости о Кларке. Я – звено в цепочке – передаю, что новостей пока нет. Всегда говорю «пока», ведь моя задача как рассказчика – правильно подбирать слова. Другая задача – искать сведения, но о странниках, которые (предположительно) взяли в плен моего нерадивого ассистента, говорили неохотно. Мятежники, нарушители закона, предатели дома и рода своего, напасть похуже голода и засухи. Они грабят и убивают, везде оставляя свой знак – расколотую башню, охваченную огнём. Ту самую башню, что подпирает небо перед дворцом верховного судьи. Когда я спрашиваю, где искать странников, от меня отмахиваются, как от назойливой мухи: это забота стражей. Так что пока я не преуспел.

Кроме как источник информации и конфет, интереса для Фред я не представляю. Не знаю, в каком эквиваленте ожидания она измеряет время, но проводит его, гуляя по закоулкам дворца. Или с Тимесом. Фред до сих пор не догадалась, что нравится ему. Я попытался намекнуть, но в представлении Фред дружба чужого жениха с чужой невестой скрытых смыслов не имеет. Что ж, пусть играют в гостеприимного местного жителя и туристку, изучают достопримечательности Тартесса. Только светлых кварталов, конечно, – приличные девушки не ходят туда, где водится всякий сброд.

Приличные мужчины тоже туда не ходят, но это не помешало Гленду уже на третий день затащить меня в местные трущобы. За нами увязался Иларт – от скуки, наверное. Иларт всё делает от скуки. Даже на принцессе он хочет жениться, потому что это какое-никакое развлечение. Так часто случается, когда у человека мало проблем, зато много влияния и денег. Девушке той, в термах, тоже он заплатил. Надо будет при случае вернуть…

Трущобы удивили меня приземистостью: мы бродили по узким улочкам и не нашли зданий выше одного этажа. Дворцовых стражников в красном там было чуть ли не больше, чем обычных прохожих, и каждый торопился отдать нам поклон. Простые люди тоже почему-то кланялись, но взгляда от земли не поднимали.

Никогда прежде я не чувствовал себя настолько самозванцем, до сих пор неловко.

Сердцем трущоб была круглая базарная площадь. После лабиринта из дворов и безлюдных переулков она встретила нас зазывными криками, смесью запахов специй, подгнивших фруктов и пота. Здесь я, наконец, обнаружил высокие сооружения.

То тут, то там над пёстрыми тканевыми навесами возвышались наклонённые толстые брёвна, которые глубоко и крепко были вбиты в землю. Торговцы с покупателями просто обходили их, не задирая головы. Казалось, им не было никакого дела до подвешенных на цепях клеток и людей в них.

На мой вопрос Гленд отмахнулся и ускорил шаг, а Иларт лениво протянул:

– Воры, скорее всего. Или должники. Может быть, пытались продавать запрещённые товары: дурман, оружие, птиц… Да мало ли. – Он пожал плечами.

Мои спутники нырнули между рядами прилавков – каждый пришёл сюда с определённой, неведомой мне целью, – а я остановился у одного из столбов и поднял голову.

В маленькой клетке, скрючившись, сидел мужчина. Одет он был лишь в потёртые шаровары, плечи и грудь покраснели под лучами палящего солнца. Он походил на сухое дерево посреди пустыни, которое рассыплется в прах от одного прикосновения.

Мужчина посмотрел на меня и пошевелил потрескавшимися губами. Я стянул лёгкий шарф, которым здесь принято оборачивать шею и голову, чтобы защититься от солнечного удара, обильно смочил его водой из бурдюка и, скомкав в шар, подбросил вверх. К счастью, шарф повис на прутьях клетки – ловить его у пленника сил не осталось. Потянув ткань на себя, он укрыл ею лицо и волосы.

Меня никто не остановил, не отчитал, не посадил в клетку. Но тем вечером Морн – этак ненавязчиво – завёл разговор о разумном расходовании жалости.

Я поправил:

– Не жалости, а сочувствия. Разве не это одно из главных чувств, делающих человека человеком?

– Называй как тебе нравится. Только чувство разрушительное – если злоупотреблять, оно поражает и внутренние органы, и окружающую действительность.

– Порой действительность меня не устраивает. Может, я вовсе не против повлиять на неё.

Верховный судья усмехнулся.

– Не решусь утверждать, какое чувство образует человека – это твоя задача, рассказчик. Одно мне известно точно: ради благополучия города, страны, части света прежде всего нужно поддерживать порядок. Это основа, фундамент, на котором строится жизнь. Думаешь, мне нравится причинять людям боль?

– Иначе вы не именовали бы себя судьёй.

– Так издавна сложилось. Пойми, рассказчик, моя задача – не наказывать, а сделать так, чтобы никто и не помышлял нарушать закон.

– Путём запугивания?

– Скорее, наглядного примера.

Той ночью мы обошлись без сказки. Я всё спрашивал, провоцировал, а Морн, не желая нарушать установившийся между нами порядок, терпеливо разъяснял.

– Вы напоминаете мне одного человека, – сказал я, когда над крышей беседки забрезжил рассвет.

– Он твой друг?

– Сначала он притворялся моим другом, чтобы воплотить нечестные намерения. Потом мы стали противниками. А теперь – да, теперь мы настоящие друзья.

Морн выразил надежду перейти сразу к последней стадии. Я промолчал. Играть с Саймаком в игру «Я знаю, что ты знаешь, что я знаю, но не знаешь того, что я знаю на самом деле» было весело. С Морном мне играть не хочется – и, если честно, как-то боязно.

Дневник рассказчика

Сочувствие. Прямо сейчас Джек испытывал его только к себе. Он лежал почти в полной темноте в какой-то яме, куда по неосторожности провалился, блуждая по подземным коридорам. В спину впивались острые части разрушенного барельефа. Обломок мраморной колонны всем весом придавил ему ногу – спасибо, хоть перелома, кажется, не было. И штырь, кусок декоративной решётки, на который Джек напоролся левым боком, прошёл под нижним ребром – проткнул только кожу и мышцы. За внутренние органы он не беспокоился, от столбняка недавно привился, но вот обработать рану хотелось бы поскорее.

Вдруг вспомнив что-то, Джек потянулся к нагрудному карману и выудил оттуда благоухающий жасмином шёлковый платок.

– Прости, принцесса, я потом постираю. Если выживу.

Соболезнуя цветочному рисунку на белоснежном фоне, Джек прижал ткань к кровоточащей ране на боку.

Больше мы в трущобы не ходили. Иларт сказал, что я для таких мест слишком сложный. Соблюдать здешние законы легко, а сложный, получается, я.

Следующая вылазка из дворца завела нас в горячие термы – место на окраине светлых кварталов, где высокородные господа любят отдыхать и принимать водные процедуры, пропитываться благовониями и лёгкими хмельными напитками.

Жаль, в этот раз Гленд отлучился по другим делам. С ним общаться просто, как со старым другом, а рядом со вхожим в Совет Илартом и принцем Мильхором, который освоил только пренебрежительную манеру, мне бывает неуютно. В месте для привилегированных особ, анализируя свою родословную и внешний вид, я вовсе чувствовал себя самозванцем – одним из тех, кого тут называют сбродом.

Однако хороший рассказчик никогда не упустит возможность побывать в непривычной среде, даже если ему кажется, что все вокруг пялятся на его непроколотые уши и заусенцы вокруг неухоженных ногтей.

Роскошью убранства термы мало уступают дворцу верховного судьи. Одноэтажное, но огромное по площади сооружение внутри и снаружи облицовано мозаикой, на каждой стене – и даже на каждой ступеньке – индивидуальный орнамент; куполообразный свод повторяет рисунок звёзд на ярко-синем небе, среди них, расправив крылья, летит огненная птица. Потолок подпирают высокие колонны из красного мрамора. Строительный и декоративный элемент, они повсюду: колонны приходится обходить, это похоже на танец.

Я проверил возможности организма в самой горячей парильне. Тони наверняка аргументированно возразит мне, но я готов поклясться, что температура пара в этой комнате была выше ста градусов. Потом я перевернул на голову бочку со льдом и как врач прописал себе больше никогда так не оздоравливаться.

Скоро я привык – к приятному привыкнуть нетрудно. Я даже перестал смущаться из-за того, что нам прислуживали девушки. Кто-то предусмотрительный подобрал их похожими друг на друга, выбрал одинаковые строгие причёски и обернул с ног до подбородка в льняные простыни. Тихие, почти незаметные, но ощутимые, девушки появлялись вовремя с сухим полотенцем, тарелкой фруктов или деревянной кадкой чистой воды, чтобы смыть с головы мыльную пену. Они улыбались. Иногда девушка улыбалась по-особенному, тогда какой-то из посетителей уходил с ней.

Погрузившись в бассейн с тёплой водой, я прикрыл глаза и лениво подслушивал чужие разговоры. Мильхор рассказывал, что вспыхнувшие в провинции Алого Мрамора беспорядки опять быстро подавили. Кто-то утверждал, что странники готовят новый мятеж, а другой спорил, что они не осмелятся ещё лет десять. Ну и что, что налог подняли? Тут стало интереснее, но разговор повернул в другое русло: жёны, дети, любовницы.

Девушка, которая следовала за мной последний час, теперь сидела рядом на бортике бассейна и втирала в мою обожжённую руку какие-то масла. От кончиков пальцев до плеча поднималось болезненное, но вместе с тем приятное покалывание. Когда она обвела пальцем линии на моей ладони, мурашки побежали дальше по всему телу.

Я открыл глаза. Едва заметно кивнув, она мягко сжала мою руку и потянула меня за собой.

Сквозь клубы пара и тяжёлый аромат масел и благовоний, сквозь голоса, шум льющейся воды. Мои ноги ступали по разогретым мраморным плитам, потом по деревянному настилу. Перед нами расступались лёгкие занавески и нити побрякивающих бусин. Каждые несколько шагов девушка оборачивалась и улыбалась мне. Не знаю её имени, смутно могу представить её лицо.

Помню – когда все другие звуки остались позади – тихое шуршание, с которым её простыня скользнула по телу на пол. Помню запах воска с примесью мёда и сандала, полумрак, разбавленный танцующими бликами свечей – золотистыми на загорелой коже. Помню шелковистую прохладу наволочек. Она распустила волосы, волнистые светло-русые пряди рассыпались по моей груди… возможно, за её волосами я и пошёл.

Но даже тогда я был один. Вокруг люди, новые – будто бы – друзья, а я один. Я один до такой степени, что едва существую.

Не то чтобы я оправдывался. Жениться не собираюсь, клятву верности не нарушал. Иларт вроде собирается, а отсутствовал дольше меня, так что местных обычаев я не нарушил.

И я откровенно заявил о своём ненамерении брать принцессу – или вообще кого бы то ни было – в жёны.

Был полдень. Я забрёл в один из безлюдных переулков и присел отдохнуть на бортике фонтана, подставив спину прохладным брызгам. Я раздумывал, как бы незаметно пробраться в трущобы, на базар – это место представлялось мне идеальным для расспросов о странниках и Кларке. Только я вполне обоснованно подозреваю, что стражники за мной следят, и тот, кому они докладывают о результатах слежки, моё расследование не одобрит.

– Господин рассказчик с Севера?

Непривычное обращение, зато я всегда точно знаю, что имеют в виду меня. Рядом с фонтаном, переминаясь с ноги на ногу, стояло нечто воздушное, полупрозрачное в солнечных лучах. Очень пышные шаровары, цветастый халат, перехваченный на талии широким поясом: один его конец волочился по земле, а второй был наброшен на голову вместо накидки.

В этих ярдах ткани я не сразу разглядел девушку.

Присев на бортик в нескольких футах от меня, она занялась срочными и важными делами: расправила полы халата, поиграла с кисточками на поясе, перебросила вперёд длиннющую косу (поздно, хвостик уже успел намокнуть в фонтане). На миг я засмотрелся на её волосы – пушистые и очень светлые, похожие на ковыль. А девушка, склонив голову набок, изучала рисунок плитки на дне фонтана.

– Слушаю тебя.

Она, наконец, посмотрела на меня и даже придвинулась поближе.

– Господин рассказчик…

– Джек меня зовут.

Она запнулась, набрала полную грудь воздуха и начала сначала:

– Господин рассказчик с Севера, мне поручено кое-что передать вам. От принцессы.

Придвинувшись ещё чуть ближе, девушка достала из складок халата кусочек сложенной ткани и положила его на бортик рядом со мной, после чего быстро убрала руку.

– Мне? Почему?

– В знак особого расположения.

Я развернул ткань, ожидая, что из неё что-нибудь вывалится, но платок – шёлковый, мягко струящийся между пальцами – сам и был подарком.

– Мне? – снова переспросил я.

– Может быть, и не только вам, но говорить об этом не полагается.

– Тогда передай принцессе мою сердечную благодарность. Также передай, что подслушивать некрасиво.

Расстояние между нами ещё немного сократилось, и я разглядел лёгкий румянец на её щеках.

– Вы не смеете в чём бы то ни было упрекать принцессу, господин. Я не стану это передавать.

– Я не настаиваю. И не упрекаю вовсе. Но спасибо тебе за честную реакцию – теперь я точно знаю, кто прячется в саду верховного судьи и слушает мои истории. Буду и впредь следить за языком, избегать фривольностей.

Румянец стал на полтона интенсивнее.

– А ещё… – Тут я ощутил неловкость, но выбора не было. – Намекни, пожалуйста, принцессе, что жених я ненастоящий.

– Это как?

– Сложно и вместе с тем довольно просто. Я не собираюсь жениться.

Заинтересовавшись, посланница принцессы пересела ко мне вплотную и пытливо уставилась снизу вверх.

– Почему же вы участвуете в испытаниях?

Хотел бы я ответить, что меня заставили, но это не совсем правда – ножа к горлу пока никто не приставлял. Однако ни свободы выбора, ни единоличной ответственности за свою судьбу я не чувствовал.

– Обстоятельства сложились таким образом, что я не смог отказаться.

– Как вы мудрёно формулируете, господин рассказчик. – Она улыбнулась, показав милую щербинку между передними зубами. – А вдруг вы влюбитесь и передумаете?

– Это вряд ли.

– Почему? Принцесса очень даже достойна занять место в чьём-то сердце.

– Не сомневаюсь, что принцесса Эрисфея – достойнейшая из всех. – Я заботливо подбирал слова, вот только собеседница и не думала расстраиваться. Она улыбалась всё светлее. – Но… я не умею влюбляться. Если любовь – задача, то я решаю её неправильно, лучше не браться.

«И оставить её для людей, сведущих в математике и прочих необходимых для любви науках».

– Ну, – девушка пожала плечами, – в испытаниях вы всё равно участвуете. Следующее сегодня вечером.

Я сдержал горестный вздох. Нам долго ничего не сообщали – женихи уже стали забывать, ради чего гостят в Тартессе, и понемногу отправились искать развлечения иного толка. Как вдруг пятое испытание подвернулось само. Любимый котёнок принцессы сбежал и заблудился в подземелье – теперь разномастному отряду женихов предстояло спуститься туда на поиски. Не знаю, какие эмоции вызывает во мне это задание, веселье или раздражение, но Фред, известная своим отвратительным чувством юмора, хохотала долго.

– Сегодня вечером, – кивнул я.

Прежде я бывал и в подземных лабиринтах, которые простираются от окраин Элмура до главной площади, и в тюремной камере. Не понравилось.

Здешнее подземелье, как мне рассказали, никогда не служило ни тюрьмой, ни подвалом. Несколько сотен лет назад это были нижние этажи дворца, но однажды пустыня – живой организм – раскрыла объятия и поглотила его часть. Строители рьяно взялись за дело, и дворец вновь устремился в небо, а проходы вниз закрыли, оставив прежние жилые помещения во власти песка и темноты.

Посланница принцессы покачалась из стороны в сторону, и я вынырнул из мыслей.

– Я могу помочь советом. – Воровато оглянувшись, она приложила ладонь к губам и прошептала: – Котёнка принцессы зовут Зефир. Позовите его тихонько, чтобы не испугать, и почешите за правым ухом.

Дневник рассказчика

Котёнка Джек на нашёл. Сидя сейчас где-то в подземном лабиринте, с придавленной ногой, прижимая к ране в боку пропитанный кровью платок, Джек размышлял о глупом совете. Почесать за ухом, как же! Лучше бы милая девушка напомнила ему, что в тёмных незнакомых закоулках не стоит разделяться с попутчиками. Даже если они именуются соперниками и преследуют собственные цели, желают опередить друг друга, добиться победы – хотя бы слово это, «победа», отметить в списке своих достижений.

А Джек добровольно излучал пораженческий настрой: нежелание побеждать, жениться, просто находиться в этой части света. Излучал ярко – остальные женихи перестали чувствовать в нём угрозу и прозвали женихом для престижа. Гость из далёких северных стран боролся за руку и сердце принцессы Эрисфеи – красивая деталь для свитков истории.

История Южных Земель хранилась именно в свитках – где-то в круглом зале, за тяжёлыми дверями, запертыми на несколько замков, в той части дворца, куда не всякому местному жителю ходить разрешалось, не говоря уже о гостях. Джек намекал верховному судье, что ему как рассказчику было бы полезно ознакомиться с историей, но тот лишь неопределённо усмехался.

Прошло, наверное, минут шесть; первые четыре с половиной Джек звал на помощь, но, оставшись без ответа, решил поберечь силы. Он проваливался. Яма, в которую Джек угодил, блуждая по подземным лабиринтам, глубже не стала, но сознание ускользало всё ниже и всё труднее возвращалось из темноты. Он перестал различать, открыты глаза или закрыты; когда перед лицом вспыхнули два блика, стало почему-то ещё труднее.

А художник-шутник продолжал писать картину – наяву или в воображении, – одинаково старательно затрагивая все органы чувств. Две короткие вспышки обрели цвет: золотисто-карий, с чёрной обводкой. Пространство перед Джеком, которое ещё мгновение назад казалось пустотой, сгущалось и клубилось; новые формы сопровождались звуками – Джек смог отделить шум в голове от глухого рычания, которое обволакивало его снаружи. Лицо обдало тёплым дыханием, и он почувствовал запах железа, тухлого мяса и страха.

– Это ты, что ли, котёнок? – Джек мог бы удивиться сильнее, но он устал и привык. – А я тут лежу, кровью истекаю. Это для тебя, наверное, как мороженое со взбитыми сливками. Или что ты там любишь… впрочем, лучше не отвечай.

Как там его звали? Тортик? Нет… Пирожок?

Любимый питомец принцессы подошёл к Джеку с другой, уцелевшей стороны, но вряд ли он мог не учуять запаха крови. Джек почувствовал движение ноздрей у своего уха. От колебания воздуха шевельнулись волосы и воротник, жёсткие усы защекотали шею.

– Зефир!

Грациозно оттолкнувшись, Зефир поставил передние лапы Джеку на грудь. Трудно сказать, что именно затрещало, ткань рубашки или рёбра. Несколько секунд Джек зачем-то потратил на раздумья о том, сколько весит ухоженный, сытый, избалованный любовью и лакомствами взрослый лев.

– Зефир, – повторил он медленно. Дрожь в голосе с натяжкой можно было принять за ласковость. – Вот скажи, почему, стоит мне забраться в пещеру или подземелье, обязательно ждёт встреча с каким-нибудь чудовищем? То драконы, то птицы огненные. Теперь ты… И никто меня пока не сожрал. Это всё талант рассказчика – я могу любого заболтать. Хоть добродушное существо в облике чудовища… хоть чудовище в облике человека…

Пустая болтовня отвлекала Джека от ощущения холодного ужаса, который сковал тело от ног до затылка. Он запнулся, когда на щёку упала капля слюны, зажмурился в ожидании того, что острые зубы сейчас вырвут его кадык. Но продолжал произносить какие-то слова, смысл которых не доходил до мозга.

Свободной рукой Джек машинально погладил грубую шерсть. Вдруг вспомнив весь разговор о котёнке принцессы, он запустил пальцы в гриву – туда, где, по его расчётам, находилось ухо, и произвёл несколько чесательных движений. Другой человек, лёжа вот так с закрытыми глазами, представлял бы рядом с собой собаку или кошку. Джек вспоминал Филина. Ещё одна ниточка, какими он, случайно или намеренно, привязывал себя к прошлому.

Прошла минута. Джек почувствовал, как одна, за ней другая лапа оставили его грудь. Дышать стало легко, как никогда прежде. Тяжёлое тело опустилось рядом, растянулось вдоль него, крепко прижавшись к боку.

– Я чёртов повелитель зверей, – заявил Джек, не забывая почёсывать место, которое ему велели. – Меня выбирают драконы. Лев тут рядом валяется, пасть свою мне на локоть положил, хвостом по ногам бьёт. Да если бы я дольше погостил у этой вашей огненной птицы, и на неё бы верхом взобрался!

– Горсткой пепла развеяли бы тебя ветра над пустыней, – раздался голос из темноты.

За ним послышался смешок.

– Наш рассказчик, похоже, от страха умом тронулся.

Джек сначала узнал голоса, а потом увидел в свете факела Иларта и Гленда.

– Пока вы не торопились меня искать, я, между прочим, нашёл принцессиного котёнка, – похвастался Джек с ноткой обиды в голосе.

Как по команде лев вскочил на лапы, потянулся, выгнувшись красивой дугой, и перемахнул через лежащего Джека. Мягко ступая по землистому песку, он подошёл к Иларту и потёрся мордой о его бедро.

– Плохой Зефир, непослушный, зачем сбежал? – пожурил тот. – Вот, держи, хоть ты и не заслужил.

В раскрытую пасть отправилось что-то с резким копчёным ароматом. Лев за секунду проглотил лакомство, с надеждой ткнулся носом в руку Иларта, но, ничего больше там не обнаружив, потерял к людям интерес.

– Как ты попал на нижний уровень, рассказчик? – Гленд присел рядом.

– Провалился с верхнего, – буркнул Джек. Он поднёс руку Гленда вместе с факелом к ране на боку и флегматично перечислил: – Мне понадобится алкоголь, внутрь и наружно, кусок чистой ткани и плотный пояс. И освободите уже мою ногу, наконец!

Понятия отдыха и покоя для больного в этом мире, похоже, не знали, не понимали, не уважали. Но Джек не обижался. Его напоили чем-то обжигающе-сладким. На рану плеснули розоватую жидкость, от которой вся левая половина тела онемела, и Джек почти не чувствовал боли, пока лекарь самого верховного судьи, сухопарый старик с цепким взглядом и узловатыми пальцами, зашивал ему бок.

Время перевалило далеко за полночь, но спать никто не собирался. Участники испытания – в отсутствие хозяина, но с его благословения – расположились в саду Морна, в самой большой беседке, где их ожидало всё для приятного отдыха. Развалившись на подушках, Джек, чтобы не участвовать в разговоре, отправлял в рот одну виноградину за другой.

Лекарь откланялся и удалился; на его месте сразу же возникла девушка с серебряным кубком и графином вина. Другая поставила рядом чашу с курительной свечой; навязчивый аромат – кажется, это был сандал – разливался по венам и как будто приподнимал Джека над землёй.

За стенами беседки танцовщицы кружились под ритмичные удары бубна – приятный фон, которому женихи не уделяли должного внимания.

– Так кто победил в испытании? – спросил Ферим, подливая вина себе и Тимесу. – Пока я бродил по тёмному лабиринту, заглядывал во все углы, пробирался через обломки скульптур и завалы обрушенных лестниц, пропустил самое любопытное.

– Полагаю, что снова северянин.

Мильхор этой ночью сохранял трезвость. Он пытался звучать насмешливо, но ударение на слове «снова» получилось тяжёлым.

– И правда. – Тимес хохотнул. – Для гостя, который с первого дня отказывается жениться, северянин весьма успешно участвует в испытаниях.

– Успех ошеломительный, – подхватил Джек в той же тональности. – Я чуть не сломал ногу и рёбра. А свалился бы на пару дюймов правее – осталось бы у вас на одного претендента меньше.

Джек уставился на Мильхора – тот не разочаровал, лицо скривилось в гримасе.

– Если судить по справедливости, это мы с Илартом нашли и рассказчика, и Зефира.

Гленд был единственным, кто называл Джека не северянином, а рассказчиком, чем заслужил тайную признательность.

– Я согласен, – быстро сказал Джек. – Уступаю победу и всё, что к ней прилагается. Сам я вообще ничего полезного не сделал, это меня нашли и спасли.

Он с благодарностью кивнул Гленду, затем посмотрел на Иларта, но тот задумался о чём-то своём.

– Всё равно невеста выбирать будет. – Тимес безразлично пожал плечами.

– Я слышал, что нрав у принцессы Эрисфеи пылкий, а решения – непредсказуемы.