Цитаты из книги «Бог дождя»

Духовная жизнь – камень, брошенный в небо, двигаешься – летишь вверх, остановишься – падаешь на землю.

И падалось на колени — Господи! А я-то, я-то свободна. Только бы поскорей. Сквозь пелену слёз проступала прозрачная, сладкая, как петушок на палочке, картинка…

Церковь совершенно не уважала неповторимость человеческой личности. Ради эфемерного «спасенья души» все никак не хотела подарить людям свободу оставаться собой – быть веселыми, глупыми, дурачками, добрыми, человечными – такими, какими сотворил их Сам, между прочим, Бог. Нет, каждого нужно было затолкнуть в футляр, в гроб правил и ограничений, а поскольку исполнить их все равно невозможно – превратить в ханжу.

Остановиться оказалось невозможно: еле вытерпев три недели, она снова поехала в Тихвинский, на этот раз с новой попутчицей…

/…/

Пять дней пролетели как миг, пора было возвращаться сдавать экзамен. Но как же так быстро? И вот уже последняя служба, и опять поют, как поют они!

Почему все, кто живёт на свете, ещё не здесь, почему весь мир не пришёл сюда это слушать, на это смотреть? Она плакала навзрыд, она уже никого не любила, только завидовала всем — монахам, паломникам, соснам, молчаливому зимнему лесу: они останутся здесь ещё, на день, на неделю, навсегда, а ей, ей опять туда, где не хочется, где так глупо, так пошло и мелко дальше быть. И в долгой дороге домой, глядя на суету едущих в душном поезде людей — яички, холодная курица (Рождественский пост!), хнычущие, непослушные дети — ненасытно вспоминая и вспоминая Оптину [пустынь], Аня поняла: чего ж ещё? Что ещё ей нужно?

Отец Антоний! Ухожу в монастырь.

…однажды призналась маме, что теперь будет поститься — всегда, целую жизнь: среда-пятница, плюс четыре поста в год, сопротивление бесполезно. Мама на удивление легко покорилась, кажется, она и так давно обо всём догадывалась, и, не пускаясь в лишние разговоры, в среду и пятницу стала готовить два ужина — себе с папой, и отдельно — ей.

Она поняла, что такое боль души. Болит душа - это вот так, как у неё сейчас. Это когда нельзя забыть о ней ни на минуту - что бы ты ни делал, что бы ни говорил. Это значит, так будет всегда - вчера, завтра, вечно. И как-то надо это перенести, переплыть эту темную реку страдания. Но как? Как победить постоянную внутреннюю схваченность, сжатость, немую мольбу, как бы и постороннюю от неё, так что хотелось даже ответить - что, ну что тебе? Ну ясно что.

Жизнь вдруг поджалась, втянула иглы, сравнялись неровности, исчезли пупырышки, вылезли лишние волоски; жизнь обратилась в красивый круглый шар и закачалась в надежном гамаке, в прочной сетке ясной терминологии, очевидных причинно-следственных связей. А если все же что-то оставалось нерешенным, смутным, надо было только узнать расписанье, в нужный день дождаться конца службы и подойти к батюшке.

- Почему ты пьешь?

- Хочешь знать?

- Да.

- Потому что я никого не полюбил в этой жизни. Потому что мне никто не нужен. Я никого не люблю.

- Что значит "люблю"?

- Это значит - положить за человека душу. Так я никого не люблю.

- Как же? Никого?

- Никого.

Жизнь ее только потому и имела хоть какой-то смысл, что могла быть рассказана ему.

Она увидела, что прежде они жили вместе. Жили вдвоем. А она и не замечала. Не замечала, что каждое хоть сколько-нибудь важное, хоть чуть-чуть заметное событие откладывалось в память и хранилось для него одного. Чтобы рассказать ему при случае, вставить к слову.