Читать книгу: «Антология хоррора – 2020», страница 4

Кукла

– Вот так, моя дорогая. Сейчас я сделаю тебя красавицей. Ты и так красавица. Моя прелесть…

Высокий немолодой мужчина закончил пришивать ногу, погладил аккуратный шов в области паха и с нежностью посмотрел на Аду.

– Ну вот, теперь как новенькая. Ты же знаешь, как я тебя люблю, моя девочка.

Кукла смотрела в его добрые голубые глаза и улыбалась. Она тоже его любила, ведь кукольник был ее создателем. Все дети любят своих родителей. Не смотря ни на что.

Ада лежала на большом рабочем столе. Он делал много кукол на продажу, но эта была особенная, мужчина оставил ее для себя.

Он провел своими тонкими длинными пальцами по ее волосам и нежно поцеловал в губы. Осторожно погладил по маленькой, почти детской груди, затем по животу и ниже…

– Не бойся, Ада, я никому тебя не отдам, моя дорогая, никому.

– Я ведь сделал тебе ротик, ты теперь можешь мне отвечать.

– Почему тебя так долго не было?

– Не так-то просто найти для тебя детали, моя маленькая, – кукольник достал из мешка человеческую руку, из которой все еще капала кровь. Примерил к предплечью Ады, но она оказалась велика. Мужчина выругался и начал обратно пришивать конечность, уже начавшую подгнивать. – Тебя все время нужно чинить.

– А почему? Я плохая?

– Нет, нет, что ты! Ты очень хорошая, самая лучшая, – мужчина наклонился к Аде и поцеловал в синие губы.

– А почему тебя не надо чинить, а меня надо?

– Потому что я человек.

– А я тогда кто?

Создатель внимательно посмотрел на Аду. Взял ножницы и начал осторожно вынимать бледные глаза из глазниц. Их давно пора было заменить. Немного помолчав, он ответил:

– Ты мое создание.

Ада лежала смирно, она привыкла к манипуляциям своего создателя и знала, что ему лучше не мешать. Когда он закончил с глазами она сказала:

– Папа, я тоже хочу быть человеком.

Мужчина тяжело вздохнул. Взял полотенце и начал осторожно омывать Аду.

– Человеком быть не так-то просто. И не так уж приятно.

– Почему?

– Вот ты же ничего не чувствуешь, когда я режу части твоего тела? А люди чувствую нестерпимую боль. А еще люди порочны, – он нежно провел рукой по ноге Ады. – А ты чистое создание. В тебе нет ни зла, ни пороков, – тяжело дыша, он расстегнул ширинку штанов.

– Я все равно хочу быть человеком, как ты, папа.

– Ада, у меня для тебя подарок! – кукла улыбнулась и села на столе. Мужчина достал коробочку, протянул ей. Ада раскрыла ее и удивилась.

– Что это?

– Это сердце. Ты же хотела стать человеком, а у любого человека есть сердце.

– Спасибо, папа, я так счастлива! – Ада обвила мужчину своими тонкими синими руками. – Теперь я стану человеком?

– Нет, моя милая, но у тебя будет сердце.

Ада перестала улыбаться и легла обратно на стол. Кукольник взял большой нож и разрезал ей грудь.

– Тогда зачем мне сердце?

– Я думал, ты обрадуешься, – мужчина осторожно раскрыл ей грудную клетку. – Ада, ты никогда не сможешь быть человеком.

– Тогда зачем я вообще нужна? Ты не приходишь по несколько дней, я не знаю, где ты и с кем. Ты меня не любишь?

– Знаешь, я наверно зашью твой рот обратно. Ты стала слишком много говорить, – мужчина с раздражением закрыл грудную клетку обратно и начал наносить швы на мертвое тело.

У кукольника было много работы, и он не заходил к Аде больше 2х недель. Он боялся идти – знал, что его там ждет.

Кукольник спустился в подвал и открыл дверь своим ключом. В нос сразу ударил запах разлагающейся плоти. Щелкнул выключателем, но свет не включился. В темноте дошел до стола, где обычно лежала Ада, но там никого не оказалось.

– Ада! Ада, где ты?

Создатель очнулся от жуткой боли в голове. С трудом открыл глаза и понял, что не может пошевелиться. Ада стояла над ним с ножом. Она привязала его тряпками к столу.

– Ада…

– Прости папа, мне пришлось ударить тебя.

– Развяжи меня.

– Люди чувствуют нестерпимую боль, когда им разрезают тело. Так ты не сможешь мне помешать. Папа, лежи смирно, мне нужно разрезать твою грудь.

– Ада, я умру, если ты разрежешь мне грудь, не делай этого. Убери нож!

– Ничего, папа, я создам тебя заново, как ты меня. Тогда ты больше никогда не будешь чувствовать боль. Ты будешь чистым и непорочным созданием. Я заберу у тебя сердце, и тогда мы навсегда сможем быть вместе.

Не бойся, папа, я никому тебя не отдам, никому.

Юлия Ломухина

Ты неси меня, река

 
Тятя! Тятя! наши сети
Притащили мертвеца.
А.С.Пушкин
 

– Мне бабка запретила с тобой общаться. Твоя мать, говорит, ведьма, и род ваш весь проклят. И ты, Лерка, значит, тоже ведьма.

Никита стоял по пояс в воде и смотрел на Леру, ожидая ее реакцию. Девушка лишь раздраженно повела плечами; сама она предпочла бы, чтобы о них не говорили в деревне вообще. Разве скажут хорошее деревенские о красивой женщине, в одиночку воспитывающей ребенка? Сплетничали, что не приживаются мужики в их семье, – что было печальной правдой, – и виной тому – бабка Леры, отдавшаяся дьяволу за ведьмовскую силу. Перешептывались, что сторожит их дом летними ночами красноглазый демон, и именно от него рождаются девчонки с дрянной кровью в их роду. И только страх мести да уголовный кодекс, думалось Лере, спасали их маленькую семью из двух женщин, кошки и коровы от средневекового самосуда с сожжением на площади. Причем мести боялись явно больше.

– А что, если и ведьма? – с вызовом ответила девушка, облокачиваясь на забор и смотря исподлобья на Никиту. – Гляди, наберу в лесу трав, пошепчу – и отсохнет твой язык поганый! А то и что пониже…

Парень засмеялся и нырнул в блестящую речную воду. Лера смахнула с лица светлую прядь волос и пошла вдоль забора к грядкам: до прихода матери нужно было закончить прополку. Было по-летнему жарко, но купаться девушке совершенно не хотелось. Плавать Лера любила, но речка неизменно вызывала в ее голове странные образы.

Как-то в детстве она ночью пошла к ведру с водой, чтобы попить, и, нечаянно бросив взгляд в окно, так и застыла на месте. Нечто черное и высокое медленно выходило из реки. Деталей было не разглядеть, но прежде, чем проснувшаяся от ее крика мать задернула штору, в памяти Леры успели отпечататься два красных глаза. И хоть утром ей объяснили, что глазами были лишь фары машины, остановившейся на другом берегу реки, девочку еще долго по ночам преследовали странные шорохи, вздохи и красные, немигающие глаза, которые смотрели прямо на нее. Со временем это прошло, но Лера упрямо отказывалась подходить к реке даже для того, чтобы зачерпнуть воды.

Никита шумно вынырнул, разбрызгивая капли жидкого золота.

– Лер, да погоди ты! – прокричал он ей вслед, спешно выходя на берег. – Куда ты так понеслась?

Девушка остановилась и развернулась, хмурясь. Никита поравнялся с ней и тоже остановился, подавшись вперед. Теперь их разделял только забор.

– Тебе говорили, что ты красивая? – внезапно спросил он.

– Говорили, что похожа на мать, – буркнула Лера, хмурясь еще больше.

Никита протянул руку и коснулся ее щеки.

– Хочешь, будем вместе? Ну, ты понимаешь… – большой палец парня скользнул по пухлым Лериным губам. – Будешь моей девушкой?

– А не боишься?

– Чего? Что проклятье меня живьем сожрет? Брось. Это же лишь деревенские байки. Хотя… В то, что ты – ведьма, я бы поверил. Ведь ты меня давно околдовала.

«То-то он часто тут стал ошиваться. Речки ему целой мало – нет, у забора нашего голым торсом сверкает месяц уже. Обольститель хренов,» – зло подумала Лера. Ей до жути хотелось впиться зубами в руку наглого парня, но вместо этого она задумалась.

Никита был старше ее на пять лет и довольно красив. По нему сохли почти все деревенские девчонки. Он учился в городе и приезжал в деревню к бабке только два раза в год: летом и зимой. Идеальный претендент для первого опыта. Лера была реалисткой: городской мальчик хотел развлечься, не более. В этом их интересы совпадали.

– А почему бы и нет? – голубые глаза Леры сверкнули. – Завтра, как стемнеет, встретимся у сарая.

– Договорились, – широко улыбнулся Никита и, потянувшись, жадно поцеловал её в губы. Лера замерла от неожиданности, не зная, что делать. Никита отстранился и выдохнул:

– Непорченая еще, да? Ничего, сладкая, я тебя многому научу.

Лера дергано улыбнулась. Она уже жалела о своем спонтанном решении, но отступать было поздно.

* * *

О своей матери Лера точно знала три вещи: что она всю жизнь проработала в школьной столовой, что колдовать она не умела, и что она определенно странная. Женщина могла часами смотреть в окно на реку, позабыв обо всем на свете; могла молчать несколько недель, а то и месяцев; была рассеянной и периодически путала имя дочери со своим, называя Леру Варей. В их доме не было ни одной мужской фотографии, кроме старой, черно-белой, на которой был запечатлен дед Леры – молодой офицер. Он пропал без вести во время Второй Мировой. Мама говорила, что никогда не видела его вживую, но иногда Лере казалось, что она как-то странно смотрит на фотографию. Слишком уж нежно.

Так или иначе, сегодня мать должна была остаться в школе до глубокой ночи – староста отмечал в школьной столовой юбилей, —а Лера, в свою очередь, собиралась встретиться с Никитой.

Девушку лихорадило и трясло с шести вечера. От волнения все валилось из рук, но к сараю Лера не пошла ни когда начало смеркаться, ни когда стемнело. Ей хотелось заставить ухажера подождать, чтобы выиграть время и успокоиться. Но когда часы пробили полночь, девушка все-таки взяла старый фонарик, вышла за калитку и, крадучись, пошла вдоль забора в дальний конец участка, на углу которого стоял сарай.

Возле него никого не было. Лера было расстроилась, но по мере приближения, заметила длинную тень, тянущуюся от поворота. Там, за углом, кто-то стоял. Девушка обогнула сарай и направила свет фонарика прямо на ждущего её Никиту.

– А вот и я. Давно при…

Слова застряли в ее горле, отказываясь покидать его, а фонарь, неожиданно ставший слишком тяжелым, легко выскользнул из трясущихся пальцев и истерично замигал. Прямо на Леру смотрело немигающими красными глазами нечто, смутно напоминающее человека. С его тела стекала речная вода вперемешку с кровью. Кровь была и на стене сарая.

Лера опустила взгляд на землю.

К горлу подступил тугой, отвратительный ком еще не переварившегося ужина. Никита безжизненным мешком лежал на земле, окруженный собственными внутренностями, смешанными с грязью. Глаза его были выдраны из глазниц вместе с частью лица.

Лера отшатнулась и ее вырвало прямо на новые туфли и легкое платье.

– Лера! Ты здесь? – услышала девушка приближающийся голос матери, но не смогла ответить. Очередной приступ рвоты, еще более сильный, скрутил ее: в мигающем свете фонарика она увидела на дереве глаза Никиты, а также часть скальпа. Быстрые торопливые шаги резко оборвались, и очередной фонарик упал на землю. Мать Леры замерла, зажав рот руками.

– Мама, беги! – наконец смогла выдавить из себя девушка, борясь с истерикой. – Монстр! Спасайся!

Но мама не двигалась.

– Люба? – неожиданно произнесло существо отчетливым мужским голосом. Тело его покрылось рябью, становясь более похожим на человеческое.

Под изумленный вопль Леры ее мать ринулась к монстру и повисла у него на шее, прислонившись губами к тому месту, где было его лицо. И тут Лера с ужасом узнала в существе знакомые черты.

Дед.

Это был он. И чем дольше Лерина мать его целовала, тем человечней выглядел он, и тем старее казалась она.

– Ваня, Ванечка! – наконец отстранившись, проворковала мать незнакомым хрипловатым голосом. – Я снова тебя дождалась!

– А я снова вернулся, – бледный мужчина ласково гладил ее по волосам. – Я же обещал, что даже мертвым вернусь. Дочка наша, Варечка, такая взрослая уже!

– Да, родной мой. И скоро она станет мной, чтобы снова дождаться тебя, – мать перевела взгляд на Леру и улыбнулась. Слишком широко для человека. – Она станет Любовью.

Лера наконец смогла двигаться. Она сделала шаг назад, затем еще один и рванула со всех ног мимо забора, в сторону соседей. Но чертова туфля зацепилась каблуком за корень яблони, и Лера с визгом скатилась прямо в речку.

Мимо нее с застывшей на губах улыбкой прошла ее мать, медленно погружаясь в холодную воду реки по самую грудь. Ее густые светлые волосы трепал ветер, а в голубых глазах плясали безумные всплески лунного света.

– Теперь твой черед, а мне пора, – прошептала она, и прежде, чем Лера закричала, погрузилась в воду с головой. Девушка звала её, срывая голос, пыталась нырять, но все без толку – женщины и след простыл.

Внезапно Лера ощутила острое желание обернуться, что и сделала. И потеряла себя навсегда.

На берегу, под яблоней, стоял молодой офицер и пристально смотрел на нее, бывшую когда-то Лерой Любовь Николаевну Орлову – верную жену Ивана Афанасьевича Орлова, трагично погибшего от вражеской пули летом сорок второго года у истока знакомой реки.

Ксения Кондрашова

Часть 2

Сванте, старик и ведьма Фрекен

– Не могу, – Сванте отвел глаза от окна и опустил винтовку

– Малыш, ты должен. Ты.. – скрипучий голос оборвался на полуслове, когда Сванте вскочил и резко развернулся к собеседнику.

– Не смей так меня называть! Не смей! Никогда! Ты слышишь, никогда больше, – слова точно раскалённые капли металла обжигали рот. Он несправедлив к старику, слишком жесток, но как быть с этим тошнотворным чувством бессилия и горечи, когда слышишь своё старое детское прозвище.

«Малыш, – вдруг тихо прошептал мамин голос почти в самое его ухо. – ни за какие сокровища в мире мы бы не согласились расстаться с тобой. Ты это понимаешь».

– Я прошу, не злись на меня, – снова проскрипел старик, возвращая Сванте в реальность. – ты последняя нить между мной и прошлым. Доказательство того, что оно действительно было. Разреши мне, старику, быть немного сентиментальным. Самую малость.

Сванте стиснул зубы и кивнул. Он повесил винтовку на плечо и покосился на оконный проём.

– Я не смогу этого сделать. Они моя семья.

– Нет. Уже не семья. И ты это знаешь, – Карлсон крепко затянулся самокруткой и выпустил облачко сладковатого дыма, а затем протянул косячок Малышу, – Хочешь? Для храбрости?

– Не хочу, – Сванте скривился и неодобрительно хмыкнул. – Эта дрянь окончательно добьёт тебя, старик. Ты едва дышишь.

– Плевать. Зато умру весело, – Карлсон засмеялся лающим смехом, который перешёл в долгий мучительный кашель. На секунду Малышу показалось, что в этот раз всё закончится. Но старик откашлялся, вытер кровь с губ и слабо махнул рукой в сторону окна.

– Стреляй, Малыш. Пора закончить это всё.

Малыш сел, положив винтовку на подоконник. В прицеле он увидел четыре фигуры, бесцельно бродящие в окнах дома напротив. Он задержал дыхание, прицелился и нажал на спусковой крючок.

Один. Два. Три. Четыре.

Готово.

Горло стиснуло, он не мог выдохнуть. Малыш отшатнулся от окна и его вырвало. Живот скрутило в тугой узел, по телу струился липкий холодный пот, а из глаз катились слёзы. Шатаясь Малыш встал и подняв голову взглянул на Карлсона, который всё это время хранил молчание. Старик смотрел на него широко распахнутыми пустыми глазами. Изо рта на подбородок и грудь стекала тёмная красная кровь.

Спускаясь по лестнице Сванте не плакал. Не потому, что не жалел Карлсона. Просто не мог поверить, что его больше нет. Из румяного толстяка за эти страшные семь лет ночи Карлсон превратился в тощего дряхлого деда, но он спас Сванте. Унёс из собственной квартиры к себе на крышу, когда Боссе, Бетан и мама с папой спорили, кто первый вспорет Сванте грудь и попробует на вкус его маленькое детское сердечко. Он спас его. Обучил всему, в том числе и охоте. Семь лет они очищали Стокгольм от кровожадных тварей, которых призвала к себе на службу ведьма Фрекен. Их осталось двое живых в городе мёртвых. И, чёрт возьми, они отлично справлялись. Теперь Сванте один и последний акт этой мерзкой пьесы ему придётся играть соло.

Он помедлил перед домом, в окна которого только что стрелял. Ведьма там. Теперь она осталась одна. И он должен сам прийти к ней в логово и быть сильным. Если сейчас Сванте проиграет, из Стокгольма эта тьма вырвется и накроет всю Швецию, а за ней весь мир.

Дверь знакомой с детства квартиры была распахнута настежь. Сванте осторожно ступил внутрь и прислушался. Было тихо, лишь в глубине комнат звучало тихое мурчание. Он пошёл на звук и едва не споткнулся в потёмках о тело Беттан. Пуля попала ей в шею. На пепельном лице вместо глаз зияли чёрные провалы, а зубы, торчавшие из приоткрытого рта, доходили почти до подбородка. Неподалёку лежали папа и Боссе. Малыш сглотнул и прошёл мимо не глядя на их жуткие мёртвые лица.

Перед дверью в зал, откуда исходило мурчание, лежала мама. Он никогда бы не узнал её, если бы не родинка над верхней губой. И пластиковое колечко на пальце, которое ей подарил Малыш на День матери. Подарил миллион лет назад, в другой жизни. Сванте застыл. Тело перекрывало ему путь, но он не мог коснуться его руками. Не мог носком ботинка откинуть со своего пути раскинутые руки. Это же его мама.

«Неужели ты не знал, что мама будет вне себя от тревоги, будет плакать» – ему казалось, что губы мамы двигаются. Она говорит с ним.

Сванте не знал, как долго он стоит здесь и смотрит на тело убитой твари (или мамы?). Внезапно дверь с грохотом распахнулись и он услышал:

– Ку-ку, мой мальчик! – сладкий голос ведьмы обрушился на него как поток ледяной воды. – Иди ко мне.

Вихрь подхватил Сванте и понёс в глубину комнаты, туда, где развалившись на шёлковых подушках лежала одетая в красный бархат Фрекен Бок. На руках у неё мурчала Матильда, равнодушными красными глазами следя за пришельцем. С размаху его швырнуло на пол и Малыш понял, что стоит на коленях перед ведьмой. Она ласково улыбнулась ему. Тысячи голосов в голове разом завопили, завыли, зарычали. Они плакали и стенали, молили о смерти. Смерть и тьма неизбежны, война проиграна. Малыш закрыл уши и закричал.

Но за чудовищным хором вдруг мелькнула мысль о маме, которая сейчас лежала в коридоре раскинув руки точно пыталась взлететь. И о Карлсоне, который жил на крыше, летал и любил варенье. Который спас его и ушёл из этого страшного мира по своим правилам. Малыш опустил руки, встал на одно колено. Мутным взглядом он смотрел на затухающую улыбку ведьмы, а потом резко вскочил на ноги и кинулся на неё.

Внезапная атака стала неожиданностью для ведьмы. Она отпрянула, но увернутся своим огромным телом от мальчишки не смогла. Матильда вступилась за хозяйку, впившись когтями в ключицу Малыша, но тот не обратил на боль никакого внимания. Выхваченным из верхнего кармана серебряным стеком он за секунду располосовал шею Фрекен Бок. Кровь лилась ему в лицо, застила глаза, но Малыш продолжал остервенело кромсать свою мучительницу.

Кошка издала мучительный вопль и издохла, когда тело ведьмы перестало трепыхаться. Малыш скатился с кушетки и неуклюже упал спиной на пол. Штаны, футболка, куртка: всё пропиталось кровью, и судя по головокружению, половина этой крови принадлежала ему самому. Матильда оцарапала его глубоко. Глубже, чем Малышу казалось. Не в силах подняться он лежал на полу и видел как за окном тает семилетний полумрак и восходит утреннее солнце.

Елена Бурдыкина

Давайте жить дружно!

– Леопольд! Выходи!

Камень, размером с кулак, со свистом пролетел в оконную раму. Старый бродяга Леопольд сидел прямо под подоконником, прикрывал голову грязными руками и дрожал всем телом. В его ногах пищал от страха маленький котенок. Он боялся. Боялся и Леопольд.

Следующего камня не последовало. Собрав всю волю в кулак, бродяга осторожно высунул лохматую голову в окно.

– Р-ребята, д-давайте жить д-д-дружно! – заикаясь, произнес он, поднимая руки над головой, тем самым демонстрируя готовность сдаться.

– Никогда!

Кусок кирпича влетел в голову Леопольда аккурат над правым глазом. Мужчина взвыл от боли. Улица вторила ему злобным детским смехом.

Дмитрий и Матвей, которых все звали Митя и Мотя, были детьми местных купцов. Мальчики быстро спелись в своих хулиганских, а порой даже садистских выходках: то птицу раненую до смерти замучают, то собаку накормят хлебом с гвоздями, то кошку, пойманную в мешок, сбросят в реку. Леопольд имел глупость сделать им замечание, после чего дети резко переключились на него. Но мужчина не жаловался.

Леопольд пригнулся и, убрав котенка за пазуху, быстро прокрался в угол. Град камней застучал по полу заброшенного дома с новой силой. Мужчина вжался в стену, повернувшись спиной к окнам и опустил котенка на пол.

– С-сейчас, малыш. Т-ты голодный, н-наверное… – ласково проговорил он. – Не с-серчай на них, они н-ничего еще не п-п-понимают. С-сейчас, мой м-милый…

Один из камней попал в спину Леопольда, но он лишь сильнее сжал зубы. Голова его гудела, а кровь, сочащаяся из раны, застилала глаза, но он продолжал судорожно рыться в складках одежды, пока не выудил мятую желтоватую коробку. Мужчина поднес ее к уху и потряс. Меньше четверти осталось: остальное пролилось, когда он, выхватив котенка, дал деру, – но малышу хватит, а он и поголодать может. Чай, обычное дело.

Мужчина налил в ладонь молока и аккуратно макнул мордочку котенка в него. Тот тут же жадно залакал, впиваясь маленькими коготками в пальцы и урча.

Детские голоса удалялись: видимо, пришло время ужина. Леопольд подлил в ладонь еще молока и устроился поудобнее.

– Ничего, малыш, прорвемся, – произнес он, аккуратно гладя котенка по выступающим позвонкам спинки. – Где наша не пропадала.

* * *

Митя и Мотя на ходу возбужденно обсуждали кто, сколько раз и куда попал по вонючке Леопольду. Остальные ребята, боясь сгущающихся сумерек, уже разбежались по домам, но эти двое никуда не спешили. Темнота была их напарником по шалостям, прикрывающим и подсказывающим сценарии новых игр.

Оба мальчика свернули в неосвещенный узкий переулок, желая срезать путь к дому. Этой дорогой они ходили сотни раз. Потому и не ожидали острой боли в затылках от двух точных ударов. В один миг полумрак переулка сгустится в непроглядную тьму.

* * *

– Мить, Мить! Вставай, Мить! Вставай!

Дмитрий с трудом разомкнул тяжелые веки. Слипшиеся от крови ресницы поддавались неохотно, частично вырываясь с корнем. Мальчик поморщился одновременно от боли и отвращения: в воздухе повисла мерзкая смесь запахов мочи, плесени, гнили и еще чего-то, смутно знакомого.

Зареванный Мотя крепко сжимал его, дрожа всем телом. Митя оттолкнул друга: его штаны были мокрыми.

– Я думал, что ты уже все, уме-е-ер! – ревел Мотя, растирая по грязному лицу влажные дорожки.

– С чего бы…

Митя осекся и впервые осмотрелся.

Скрипучий пол. Глухие деревянные стены без окон. Единственная свеча тускло догорала на столе, и в ее свете Митя увидел, что у сидящего напротив друга течет кровь по лицу. Он ощупал свою голову там, где болело, и поднес ладонь к глазам. Тоже кровь.

– Где мы? – спросил он.

– Я не знаю. Помню только переулок, резкую боль… и все.

– Я тоже, – неохотно признал Митя. – Надо думать, как выбираться…

Тут единственная дверь в комнате открылась, и оба мальчика застыли от ужаса. На пороге стоял высокий мужчина в оборванной, грязной одежде. Лицо его закрывала грубая маска из мешковины с двумя неровными ушами и вышитой кошачьей мордой. В глазные прорези прямо на них смотрели желтые глаза, и каждый из мальчиков мог в тот момент поклясться, что зрачки у них были вертикальными.

– Л-Леопольд? – выдавил из себя Митя первое, что пришло в голову.

Незнакомец склонил голову на бок.

– Ребята… – раздался из-под маски мурчащий бас. – Давайте жить дружно!

В руке у него что-то блеснуло – и позади Мити, рефлекторно уклонившегося, с треском вошел в стену нож. На щеке мальчика расцвел глубокий порез. Митя с ужасом осознал, что метили ему в голову. Предательски теплая струя мочи потекла вниз по штанам.

Незнакомец шагнул вглубь комнаты. Мальчики с визгом рванули наружу, в темный коридор. Бежать, бежать и не оборачиваться!

Жуткий смех бил им в спины, подстёгивая.

– Бегите, мышата, бегите! Кошка вас все равно учует и разделает!

Митя пулей заскочил в первую попавшуюся комнату и, не дожидаясь Моти, захлопнул дверь. Он быстро провернул встроенный в ручку ржавый замок, а затем, для надежности, подставил стоящий рядом дряхлый стул.

– Впусти!

С обратной стороны двери с отчаянным ревом рвался внутрь Мотя. К нему неторопливо приближались тяжелые шаги.

– Я иду и пою обо всем хорошем,

И улыбку свою я дарю прохожим, – напевал голос преследователя.

Мотя принялся ломиться с новой силой, умоляя друга открыть дверь. Митя, дрожа, отступил на шаг. Только сейчас он почувствовал ужасную вонь, и его вырвало. Но расслабляться было некогда, нужно было укрепить хлипкую баррикаду. Даже если страшно оторвать взгляд от двери хотя бы на миг. Митя досчитал до трех и резко обернулся.

– Если в сердце чужом не найду ответа,

Неприятность эту мы переживем.

Мотя истошно заорал. Чавкающий звук входящего в плоть ножа. И снова, и снова.

Митя же с широко открытым ртом замер, не замечая ничего вокруг. В глубине комнаты, прямо под потолком, подвешенные на крюки, словно свиньи в мясной лавке, висели дети. Несколько десятков детей. Некоторых из них Митя смутно узнавал, других видел впервые, но большую часть не мог разглядеть из-за явных признаков разложения, искажающих черты до неузнаваемости. А за ними, на другой стороне темной комнаты, зияла отчаяньем приоткрытая дверь.

Звуки шагов в коридоре возобновились и прежде, чем Митя понял, что ему нужно бежать, в проеме появилась ушастая фигура незнакомца. На одежде, руках и кошачьей маске расплылись темные пятна крови. В одной руке он сжимал большой нож для разделки мяса, в другой – небрежно схваченную за волосы голову Моти.

– Между прочим, это мы переживем.

* * *

Леопольд сидел в заброшенном доме на прохудившемся матрасе и блаженно улыбался, поглаживая подросшего молодого кота. Он назвал его Везунчиком. Рядом, тихо мурча, лежали еще пять кошек, и каждую из них мужчина периодически мягко трепал. Голова его была перевязана пожелтевшим бинтом.

Раздались тяжелые шаги в коридоре. Масляная лампа наполнила комнату мягким светом.

– Д-добрый вечер, о-офицер… – Леопольд замялся, вспоминая фамилию.

– Прайс, – подсказал высокий мужчина в форме, опуская сумку прямо на пол, – но можете звать меня просто Ричард.

– И-извините, Б-бога ради, п-п-просто вы же н-недавно в г-городе, вот я и н-не усп-пел…

– Прекратите извиняться, Леопольд. Я принес еду. И свежие бинты.

Леопольд хотел было подняться, но офицер жестом остановил его.

– Не надо, разбудите кошек, – пробасил он, а затем подошел сам и пожал слегка дрожащую руку бродяги.

– С-спасибо вам, п-правда, огромное с-спасибо. Если б-бы вы тогда не п-п-патрулировали этот район, то я бы, н-наверное, умер бы з-здесь две нед-дели н-назад.

– Не преувеличивайте. Я не мог оставить в беде человека, который так самоотверженно заботится о кошках.

– В-вы тоже их любите? – спросил Леопольд с улыбкой.

– Безумно. У меня самого их три.

– А что с п-пропавшими детьми?

– Ищем. До сих пор никаких зацепок.

Леопольд тяжело вздохнул и покачал головой.

– Б-бедные д-дети. Что же с-с ними п-приключилось? Н-надеюсь, они н-найдутся.

Офицер широко улыбнулся.

– Не переживайте, Леопольд. Неприятность эту мы переживем. Я найду мышат. Обещаю.

Ксения Кондрашова