Отзывы на книгу «Германт», страница 2

Третий и самый большой роман цикла «В поисках утраченного времени» посвящен нравам и традициям высшего общества.

Новой любовью, новым божеством для Марселя становится владелица особняка, куда переселяется семья героя – герцогиня Германтская, самая элегантная женщина в Париже.

Сколько усилий, сколько уловок, окольных путей добиться внимания той, что не желает обращать на тебя внимание. И здесь, как мне показалось в тему, такое внимание к военному искусству: маневры, разведка в начале боя, стратегические концепции – в любви, как в бою все средства хороши. Равным образом не следует пренебрегать и дипломатическим искусством. Цель – быть ближе к обожаемому существу.

Даже трагические события в семье героя, глава, безусловно потрясающая, становятся той вехой, когда желание сбывается - он получает пропуск в аристократическое общество.

А затем с блеском, с иронией, со всем утонченным изяществом художник слова Марсель Пруст накроет вас их бесконечной россыпью с единственной целью показать призрачное очарование светских людей. Если вам хочется возвышенного стиля, изысканности и обволакивающей ауры – читайте Пруста.

Третий том романа-эпопеи Марселя Пруста более всего напомнил мне музейную гостиную, чьи стены в шëлковых обоях сплошь увешаны портретами бывших хозяев и всевозможных их родственников. Здесь, на страницах романа, под воздействием магии авторского таланта, эти застывшие в вечности лица оживают, как если бы вы посетили эту выставку вVR-очках. Только лучше. Они улыбаются, хмурятся, машут вам приветливо руками или досадливо отворачиваются, делают визиты и загибают карточки, болтают о пустяках и прячут за семью замками свои подлинные пристрастия, радости и трагедии. А вы, словно призрак, проходите между ними не замеченным, останавливаете само время мгновением рукируки, чтобы разглядеть каждую деталь в мельчайших подробностях, будь то красный прыщик на гордом носу герцогини или россыпь блëсток на подоле её платья.

Однако автор этим не ограничивается, он готов показать и рассказать внимательному читателю намного больше, снять с этой блестящей публики все покровы, обнажить самые души обитателей светских салонов и безжалостной рукой поднести им зеркало иронии.

Лирический герой, как это уже стало абсолютно ясно, рассказчик ненадëжный. Да, он ищет признания в свете и готов восхищаться каждым представителем более-менее знатной фамилии, по умолчанию причисляя его или её к числу безупречных, но за его спиной, будто тень, всегда стоит его взрослое воплощение, автор из условного "сегодня" — дня, когда юношеская очарованность давно прошла, а блеск и позолота давних объектов восхищения потускнели и облупились, показав пустые болванки, скрывавшиеся под ними. Это второе воплощение, если хотите, субличность, Марселя не питает никаких иллюзий по поводу тех, кого с таким восторгом описывает первое — юное.

Марсель-рассказчик, в отличии тот Марселя-лирического героя, давно знает цену их "дружбе" и расположению, истинные масштабы их ума и тонкости вкусов, не говоря уж о показной простоте. Знает, и показывает читателю с предельной честностью.

Кто знает? Быть может, настанет день, когда и «Германт» будет звучать только как название местности для всех, кроме археологов, которые случайно забредут в Комбре и, остановившись перед витражом Жильберта Дурного, будут иметь терпение дослушать до конца разглагольствования преемника Теодора или прочитать историю храма, написанную священником.

Двигался в сторону Сванна, а очутился у Германтов. Если Сванн человек в сущности приятный, носитель современных и отчасти прогрессивных взглядов, предстаёт в образе независимого, умного и достойного человека, то Германты ничего кроме аристократического снобизма и светского пафоса не представляют. Главный герой окунается в тусовку высшего света и большую часть повествования третьего тома эпопеи занимают светские посиделки в лучших салонах Парижа. Он становится частью круга Германтов, чтобы ближе к концу книги встретить Сванна на грани смерти. Не случайно Пруст совершено забывает его и выводит Сванна лишь в финале, чтобы, возможно, выбросить из истории навсегда.

Пруст изображает аристократический свет Сен-Жерменского предместья в естественной среде обитания – на приёме в салоне. Это прекрасно выписанные на двухстах или трёстах страницах бесконечные вечера у маркизы де Вильпаризи (в первой части) или у Германтов (во второй). Я в принципе большой поклонник продолжительно и подробно выписываемых сцен вечеринок или приёмов, разворачивающихся на сотнях страниц, как, например, у Достоевского, и в этом романе я смог получить бесконечное удовольствие от переливов этих вечеров. В первой части и вовсе читатель проводит первое время в компании Робера Сен-Лу в арт-тусовке, а затем в, пусть и не таком блестящем салоне как у Германтов, но все же в достойном месте – на приёме у Маркизы де Вильпаризи. Пруст нарочно даёт читателю побывать сперва в не самом блистательном месте, чтобы бросить его в последующем в самый модный и популярный салон, где тебя вместе с главным героем радушно принимают. Когда ещё представится шанс провести время с титулованным дворянством?

Эти вечеринки выписаны поразительно и тонко, и хоть на них ничего экстраординарного не происходит, как на попойке с Настасьей Филипповной из «Идиота», но Пруст умудряется увлечь за собой в этот мир золотых канделябров, обширных родословных и изысканных блюд.

Марсель Пруст сплетает дивный узор социальных психологических взаимоотношений между персонажами. Главный герой убивается по недоступной для него герцогине Германтской и в тот момент, когда он решает отречься от неё, осознав что та над ним лишь насмехается, Пруст приоткрывает завесу мыслей герцогини, которую главный герой, как раз таки интересовал. Пруст выводит как зародился этот интерес и почему. Все очень ловко и искусно.

В очередной раз Пруст изображает новые виды превратности того, что понимается в обществе под любовью. И вот юный аристократ Робер Сен-Лу оказывается влюблен в простую проститутку, которую он, конечно, видит в ином виде. Любопытнейшее изображение момента встречи главного героя с возлюбленной своего друга, в которой он узнает Рахиль – девушку из борделя.

…я пришёл к заключению, что многие женщины, которые составляют для мужчин смысл жизни, из-за которых они страдают, накладывают на себя руки, являются в сущности или же являются для других тем, чем была для меня Рахиль. Мысль, что её жизнь может возбуждать мучительное любопытство, казалась мне нелепой.

Никто не ставил её ни во что, кроме Сен-Лу, и это раскрыто глаза главному герою на то, что лишь влюбленный что-то находит в объекте любви, находит того чего в нем нет и не было. Все это вымысел и чушь, придуманная влюбленным. Чушь, подогреваемая ловкой манипуляции опытной женщины, которая завязывала клубок страданий в душе Робера. Сен-Лу же вступает на путь в сторону Сванна.

Произведения действительно прекрасные, при непосредственном их восприятии, должны особенно разочаровывать нас, потому что в наборе наших представлений нет ни одного, которое соответствовало бы нашему новому впечатлению

Тема гомосексуализма начинает ненавязчиво вливаться в историю - слухи о Сен-Лу и его ближайших друзьях, неадекватное поведению де Шарлю, оказавшегося наедине с Марселем. Все это постепенно подготавливает к «Содому и Гоморре», где, я так полагаю, эта тема получит широкое раскрытие.

Ренуаровские "Зонтики" на обложке очень вдохновляли на прочтение каждый день... Это к слову, чтобы начать рецензию на книгу обо всём и ни о чём одновременно. Роман подойдёт тем, кому лет 16-19, если найдётся время. Для юного интеллектуала самое то. Роман подойдёт пылким любовникам любого возраста, особенно тем, чьи отношения не поддерживают родственники (привет Сен-Лу). Книга понравится и тем людям, кто ищет себе место в светском обществе, дорожит титулами, связями и прочими ментальными брюликами. И эстетам всех возрастов должен, как модно говорить, зайти данный текст... Роман поможет и тем, кто переживает горечь утраты близкого человека. В общем, книга на все времена и почти для всех. Она поделена на две части, которые заканчиваются очень сильными эпизодами. Ради них стоит читать книгу, не пропуская страниц. Единственное, что портит вторую часть, - это затянувшийся вечер у Германтов. Тут уместно было бы прикрепить мем с Брежневым и текстом: не продолжай, Марсель, мы поняли, что они м****ки Но всё остальное в этом произведении замечательно! Особенно мне симпатична ирония Пруста. Наверное, это как раз один из тех авторов, кто владеет этим тропом гениально. Она горькая, но такая всепрощающая и всепонимающая, что способна без прикрас показать саму жизнь такой, какая она есть, скучной, серой, короткой, несправедливой, но всё равно прекрасной, как прекрасен Сванн в финале романа. И его образ почему-то возрождает у меня надежду на жизнь, светлую вечную жизнь.

В трудах Карлоса Кастанеды есть такое понятие как "тональ времени". Тональ, грубо говоря, - это особое устройство в голове человека, которое через набор слов обрабатывает сигналы внешнего мира в понятные для сознания образы, рисуя таким образом картину окружающего мира. Иллюзорность окружающего мира отмечал не раз и сам Марсель Пруст, пользуясь более привычными для нас терминами. Он писал, что мы видим лишь то, что рисует нам наше сознание. На восприятие мира влияют также чувства и эмоции. Влюблённый видит мир несколько по-иному, чем ребёнок или старик. Марсель с детства помнил семейство Германтов, потомков благородных германских родов и восхищался их представителями. Восхищение переросло в любовь к одной из представительниц этого благородного семейства, к герцогине Германской. Но более близкое знакомство с герцогиней, да и со всем семейством низвергли особо приближённых к Богу небожителей в сознании главного героя к довольно ограниченным людям, у которых целью жизни является напускание и сохранение внешнего лоска и благородства. Чем больше был восторг в начале, тем горше разочарование в конце. Первая и третья книга цикла "Обретённое время" называется соответственно "В сторону Свана" и "В сторону Германтов". Это как бы два пути, из которого нужно выбрать один в качестве жизненного кредо. Сваны - чисты, честны, порой даже наивны и благородны. Германты - двулики, страдают нарциссизмом. В светских салонах много говорят о деле Дрейфуса. Лично меня дело Дрейфуса всегда интересовало. Ведь именно с него и начался современный сионизм. Дрейфуса, единственного еврея в штабе вооружённых сил Франции обвинили в шпионаже в пользу Германии. Позже окажется, что обвинения были ложные, а многие факты сфабрикованы. Дрейфуса сошлют на каторгу, в одну из колоний Франции, но позже реабилитируют и освободят, найдя настоящего крота, засевшего в штабе Франции, француза. Дело Дрейфуса привело к массовым волнениям и погромам как по всей Франции, так и в её колониях и даже в некоторых странах Европы. Эмиля Золя, выступившего в защиту Дрейфуса, приговорят к крупному штрафу и заключению. Золя будет вынужден бежать из Франции. Антисемитизм достигает своего пика. Итак, мы говорили о тонале времени, который образуется массовым сознанием людей и который строится на довольно схожем восприятии этих людей. Тональ времени определяет моду, способ восприятия и мышления и каждый имеет свою оболочку в виде выпускаемой и читаемой литературы и прессы, воспитания и образования. Каждая эпоха имеет свой тональ времени. Но в последние полтораста лет жизнь стала настолько насыщенной событиями, что, кажется, время ускорило свой ход. И в течение одной жизни человек может пережить несколько тоналей времени. Маресль Пруст описывает ту эпоху, когда время как бы готовится к прыжку, к своему мощному финальному рывку. В начале время течёт довольно медленно. Поэтому описываемые в книгах Пруста события кажутся довольно тягостными и нудными: постоянные светские приёмы и интриги, пустота и бесцельность прожигаемой жизни. Но чувствуется, что мир постепенно просыпается от спячки, благодаря началу научно-технического прогресса, который со временем изменит окружаемый мир, да и самих людей до неузнаваемости. Но как бы не менялся тональ времени во все времена и всех народов остаётся неизменным одно и тоже: их чувства и страсти. Тараканы, бегающие в головах людей в разные эпохи кажутся бессмертными. Меня иногда ужасает мощь, долговечность и прочность тех механизмов, которые управляют людьми. Этих рычажгов управления совсем немного: ЧВС/чувство собственной важности/, эгоизм и жалость к себе, стремление получить побольше удовольствий и поменьше страданий. Фактически, человечество управляется примитивным джойстиком, который может находиться только в двух положениях: наслаждение-страдание. Пруст досконально описывает высший свет, их страстишки и интриги, которые, приобретая различные формы, так никогда и не меняются.

Третий том цикла "В поисках утраченного времени" практически полностью посвящается французскому высшему свету, знати, их очень специфичным отношениям как внутри собственного круга, так и с "внешним" миром. Вот уж где действительно раскрывается подноготная "утраченного времени" - аристократия как осколок, островок былого, уже почти мираж (особенно, глядя из сегодняшнего дня), тратящая часы, дни, годы, жизнь на разговоры, разговоры, разговоры...

У меня эта часть вызвала очень двойственное чувство: с одной стороны заинтересовала с познавательной точки зрения, но Боже, как же иногда было скучно вникать в эти до жути салонные беседы. Скучно не потому, что Пруст долго и детально их описывает (это как раз создает очень живую картину жизни, поддерживая интерес к повествованию), но некоторые темы разговоров, их страстишки и претензии, их разборки кто умнее, остроумнее, древнее, рассуждения на кого, когда и как именно следует обращать (или не обращать) внимание настолько далеки и малоценны (для меня), что только благодаря изящному авторскому слогу удается через них пробиться. Пробиться останавливаясь, отдыхая, время от времени тоскуя по легкости и изящности второй части цикла.

"Постепенно действительность выбила мою мечту с позиции, пригодной для обороны, и она окопалась чуть дальше, а потом ей пришлось отступить еще."

Роман разделен на две части. Всю первую часть вас будет преследовать неотвязное ощущение deja-vu. Опять наш герой идет на представление Берма, и снова это - "Федра". История Рашель и Сен-Лу - очередная вариация на тему Свана (при этом смешно, что сам Сен-Лу называет своих "предшественников" евреем и потаскушкой, при друге еврее и возлюбленной блуднице). Снова Легранден, снова Герцогиня - все обитатели первого тома проходят чередой, как в каком-то великосветском калейдоскопе. Конечно, цель - показать эволюцию героя, смещение фокуса. Второй акт разворачивается в terra incognita. Как литератор, исследователь душ и нравов - Марсель интересуется знатью как орнитолог - редкими видами птиц, как ботаник видом растения, которое уже почти не выращивают. Он даже говорит об этом прямо (иной раз мы от волнения говорим то, что думаем). Нас не проведешь этими нюнями про то, как можно влюбиться в белобрысую, пучеглазую, с лицом, покрытым красными пятнами и увенчанным орлиным носом герцогиню средних лет, мы - бывалые морские волки с обветренной мордой. И все это для отвода глаз. На самом деле монокль уже вставлен, резкость наведена и все смешные черточки вполне бальзаковского Сен-Жерменского предместься подмечены и зафиксированы ("моя независимость не сумела бы приноровиться к этой ливрее").

Меня они умиляют. За обличением прогнившей аристократии - это не ко мне, а к народным умельцам, что писали под копирку многочисленные разгромные и до колик смешные вступительные статьи к романам серии БВЛ. Во-первых, нет ничего удивительного в том, что пошлость и грубость в итоге победили и уравниловка восторжествовала (точнее неравенство стало чисто финансовым, но это уж совсем другие куличи). Утонченность сама по себе хрупка, а замкнутая система обречена на гибель. Работая 10 часов в день не почитаешь на досуге Тацита и Сен-Симона, не проникнешь в таинство фасадов и алтарей готических храмов, не сможешь отличить чиппендейловское кресло от кресла Людовика XIV. Для этого нужен неограниченный досуг. В моих глазах аристократы были последним оплотом красоты и изящества, стремящихся к истине. После них у нас один масс-маркет.

Но и от забавной стороны вопроса тоже не буду отворачиваться - "для утонченного вкуса пресыщенного чревоугодника нужна тухлятинка". Если добрался до потолка, то единственный выход, чтоб не заскучать - сменить перспективу и притвориться, что пол - это потолок, но поинтереснее прежнего. И, безусловно, высокомерие. Князья и графы любезны, но "вам сразу становилось ясно, из какой величавой гордыни выросла эта любезность". И все, кто не троюродный племянник двоюродной бабушки сестры мужа - те

"господа и дамы из стран Швалии, Шушерии - в общем, никому не ведомые личности"

Показательно то, что перед вступлением героя в мир Германта должно было умереть все истинно доброе, искреннее, не думающее о себе. И жалкое, трогательное, беспомощно облепленное седыми волосами лицо бабушки Батильды замрет навеки, прежде чем ее внук вступит в круг фальши, порока и равнодушия.

В мир, где красные туфли важнее смертельной болезни.

История в лицах. Продолжение продолжения

Робер де Монтескью, прототип де Шарлю

Пруст с очень близкими друзьями

Прототипы герцогини Германтской: герцогиня Элизабет Греффюль, Женевьева Галеви, Лора Шевинье

Луиза Монто, прототип Рашели

Так (со слов Свана) выглядел беспардонный приятель Марселя Блок (Беллини. Портрет Магомета II)

А так выглядел его прототип - Рене Блюм

И, предостерегая вас от постыдных казусов, так выглядит чипппендейловское кресло:

А это - кресло Людовика XIV

"Волны двух течений – дрейфусарства и антидрейфусарства, – сверху донизу разделявших Францию..."

Я недавно прочла роман Роберта Харриса "Офицер и шпион", рассказывающий о деле Дрейфуса. Мне очень помагла эта книга, чтобы лучше понять смысл тех светских бесед у Германтов, где тема дрейфуса, как лейтмотив, проходит через всю произведению и охороктеризует всех действующих лиц.

Книга читается медленно; но под покровом нудности, Пруст блестяще описал балотистую атмосферу салона Германтов, где "когда речь идет о светских приличиях, то смерть друга отступает для них на второй план".