Читать книгу: «Хроники Фруктовой революции», страница 2

5

Возможно, вам тяжело представить Роба неуверенным в себе задротом. Такой портрет не соответствует героическому образу человека, бросившего вызов обществу. По легенде, он жил на скотобойне, куда сбежал из детдома. Как вы уже поняли, это полная чушь. Вам известно, что Роб всегда стоял во главе Движения один. Что у него не было друзей, только сторонники. Это было оговорено нами с самого начала. Мне нравилось представлять себя этаким серым кардиналом, но окончательное решение всегда принимал Роб. Это он придумал План. Наши предложения были лишь штрихами к нему.

Фанатизм и непреклонность Роба проявились сразу, в первом же деле. Движение «Зеленый дол», каким знаете его вы и платное членство в котором сейчас считается само собой разумеющим, придумывалось нами троими. Название придумал Макс, вернее, взял его из какой-то любимой книжки. Первый логотип – оранжевый кленовый лист – придумал я. Дизайн первых листовок дался нам нелегко. Роб критиковал все варианты. Ему понравился только предложенный Максом слоган, которых красовался на наших первых эмблемах: «Приди в Зеленый дол».

Когда я предложил создать сообщество в «Контакте», Роб наградил меня презрительным взглядом.

– Мы не должны быть как все. Никакого «фейсбука», «контакта», понял? О нас нельзя будет узнать по одному клику, – сказал он при этом.

Сейчас первые листовки собирают коллекционеры, готовые отдать за них баснословные суммы. Первую партию, ныне самую редкую, мы отпечатали дома у Макса на принтере. Получилось ужасно, но их охотно разбирали. Мы раздавали листовки около больниц и фитнес-центров. Это были приглашения на семинары по правильному питанию.

Пока мы занимались распространением листовок, Роб переделывал камеру, в которой меня держали. Выломал решетки на окне и заложил его кирпичами. Стены выкрасил в зеленый цвет. На одной из стен вывел огромную надпись черными буквами: «МЯСО». В чем смысл, он не рассказывал.

Я впервые начал испытывать приливы беспричинной радости. Организм полностью избавился от копившихся годами шлаков. Иногда кружилась голова, но я не обращал на это внимания. Выросли новые ногти, худоба перестала казаться болезненной. Я вставал в шесть утра и чувствовал необычайный прилив сил. Это казалось чудом, потому что в день я съедал всего один банан и пару яблок.

Тогда я понял, в чем была моя главная проблема, пока я не встретил Роба. Мы перестали чувствовать свое тело. Мы не знаем, когда ему хорошо, а когда плохо. А когда узнаем, то бывает уже слишком поздно, и мы умираем. Мы научились первыми, как вернуть себе свое тело.

Эксперимент надо мной сыграл огромную роль. Роб с Максом давно за мной следили. Я был воплощением того, с чем нужно бороться. Я был первым в их списке, потому что наша дружба что-то для Роба все-таки значила.

После долгих споров они решились на похищение. Я оправдал ожидания Роба, чего нельзя сказать о маме. Перемены во мне ей совсем не нравились. Один только мой внешний вид выводил ее из душевного равновесия. Если бы не Рита со своей беременностью, не миновать мне психушки. Дома я появлялся все реже и частенько ночевал на скотобойне. Маме было достаточно того, что я всегда отвечаю на звонки. Что происходит с Ритой, мне судить сложно – что тогда, что сейчас. Желания сблизиться мы не испытывали, и повода для этого не возникало.

Первый семинар прошел не ахти. Но первые семинары по-другому и не проходят. Роб их называл селекциями. Он вещал про пользу растительной пищи и болезни, вызываемые питанием мясом. Мы с Максом сидели среди зрителей и внимательно наблюдали за их реакцией на слова Роба. Всего на несколько слов. Кровь, убийство, страдание. Мы знали каждое слово из выступления Роба наизусть. Он забрасывал слушателей фактами, которые больше напоминали обвинения.

На производство одного килограмма говядины нужно в тысячу раз больше воды, чем на выращивание килограмма пшеницы. «Производство говядины, – с издевкой говорил Роб, – звучит абстрактно, будто за этими словами не стоит боль. Целый океан невыразимой боли». Глаза слушателей стекленели. Это были наши сторонники, хотя они еще об этом не знали. Те, кто поеживался, ерзал на стуле, скрещивал руки, пытался отгородиться от услышанных слов, нами сразу отбраковывались.

В конце выступления Роб выбирал среди зрителей одного человека и приглашал его на глазах у всех на «особый» семинар. Это всегда производило эффект. У нас с Максом было по пять таких же приглашений на каждого. Когда все расходились, мы раздавали их тем, кто, по нашему мнению, соответствует критериям. Не бывало, чтобы приглашенные не приходили на «особый» семинар. Мы их называли Гостями. Находились и те, кто приходил без приглашения. Такие Гости ценились даже больше. Чтобы найти место проведения «Особого» семинара, нужно постараться, мы это ценили.

После того как Роб переоборудовал мою бывшую камеру, мы поехали в город на машине. О поездке Роб предупредил меня с Максом за три дня. Мы колесили по городу, иногда Роб приказывал Максу остановиться рядом с супермаркетом, и мы наблюдали, как люди катят к своим машинам тележки, доверху набитые едой.

Мы стояли в подземном паркинге в крайнем ряду, когда все случилось в первый раз. Роб приказал Максу открыть багажник и вышел из машины. Он быстрым шагом подошел к лысому здоровяку, который выкладывал продукты из тележки в багажник машины. Роб подскочил к нему со спины и быстро прижал к его лицу заранее приготовленную тряпку. Через секунду тот сполз вниз. Роб жестом подозвал нас.

Мы быстро подтащили тело к машине и закинули в раскрытый багажник. Туда же полетел пакет с едой. Так было положено начало городской легенде о Зеленой комнате.

Перед тем как закинуть продукты в Зеленую комнату, мы составляли их перечень, Документировали, что закупила перед своим похищением очередная жертва, и потом делали ставки, насколько хватит их жертве. У здоровяка были две большие пачки чипсов со вкусом сметаны и лука, упаковка светлого пива (шесть банок), банка маслин, йогурт, пакет молока и сырая курица. Через шесть дней еда у него кончилась. Мы потешались, слушая вопли о пощаде. Он молотил в дверь банкой маслин и умолял его выпустить. Неделя наедине с протухшей курицей не прошла даром. На седьмой день, когда вся еда кончилась, здоровяк сидел весь день и заливался слезами.

Внизу двери Род сделал небольшое отверстие, через которое мы просовывали маленькую бутылку воды с подмешанным снотворным. Мы специально выжидали один-два дня, чтобы у жертвы не оставалось другого выбора, кроме как выпить воду.

Когда человек проводит некоторое время в зеленом помещении, а потом выходит из него, весь мир он видит в красном цвете. Роб где-то вычитал об этом эффекте и воплотил его в жизнь. После пятой жертвы по городу поползли слухи о маньяке, который запирает жертву в Зеленой комнате с купленными ею продуктами. Этого мы и добивались. Периодичность похищений мы определяли, бросая две игральные кости, то есть она всегда составляла от двух до двенадцати дней от того момента, как Зеленая комната после очередной жертвы освобождалась.

Я не испытывал к жертвам похищения ничего, кроме брезгливости. До Зеленой комнаты они тоннами поглощали еду, которая делала их своими рабами. Поглощали бездумно, медленно убивая себя канцерогенами и консервантами.

Вы видели сосиски только в книжках и навряд ли когда-нибудь их попробуете. Зато вы знаете, что аппетитный розовый цвет им придает нитрит натрия. Поистине универсальный химический продукт. Противоморозная добавка к бетону, сосудорасширяющее средство, ингибитор атмосферной коррозии. И еще убивает бактерии, угнетает деятельность клеток. И всем было на это плевать, пока не пришли мы.

Даже удивительно, что за тот первый год никто из жертв не умер.

Каких только сочетаний продуктов за это время мы не видели! Казалось, что люди сознательно подвергают себя медленной пытке, стараются сделать себе как можно хуже. Я заметил одну занятную вещь. Чем более отвратительным был набор купленных продуктов, тем больше была вероятность того, что у жертвы окажется купленной пара пачек какого-нибудь «полезного» биойогурта. Как будто его поглощение утром чудесным образом избавит от последствий регулярного поглощения переработанной «пищи».

Если жертва любила вкусно поесть, в ее пакетах часто бывали моцарелла или пармезан. Эти сыры делаются из буйволового молоке, которое во много раз жирнее любого другого. Молоко буйволов ценится, а мясо нет. Буйволят, как только у них заживет пуповина, везут на скотобойню. Или уничтожают на месте. Топят в навозе или просто морят голодом, и они умирают сами. Жизнь, не успев начаться, заканчивается смертью. Потому что буйволята – это отходы.

Даже если жертва предпочитала обычный сыр, все равно это соучастие в убийстве. Чтобы получать сыр в промышленных масштабах, при его производстве используют сычужный фермент, который выделяют из желудков убитых новорожденных телят.

В Зеленой комнате людям приходилось осознанно есть еду, которая дома была бы проглочена между делом, перед телевизором или монитором.

Однажды Роб обнаружил перед дверью что-то длинное и блестящее. Вонь в коридоре стояла несусветная. Свет в коридоре был тусклый, и мы сразу не поняли, что это длиннющая шея индюшки. На вид она напоминала хребет Чужого. Жертва не выдержала запаха гнили и выпихнула шею наружу через дырку для воды. Под вой жертвы Роб засунул шею обратно и прикрутил к дырке кусок картона. Этот случай произошел ближе к концу года с начала нашей Акции. Возможно, именно он подтолкнул Роба к более жестоким Акциям, которыми прославился «Зеленый дол».

Об этой затее не знал никто, кроме нас троих. В «Зеленом доле» мы не привлекали к ней даже самых надежных соратников. Ровно через год мы прекратили похищать людей и закрасили комнату черной краской.

Удивительно, но люди продолжали пропадать. Их по-прежнему сажали в Зеленую комнату, где они по-прежнему ели купленные ими продукты. Кем были наши последователи, мы не знаем. В «Зеленом доле» был строгий запрет на любые действия, не согласованные лично с Робом.

6

Оглядываясь назад, я не устаю поражаться, насколько универсальную идеологию удалось создать Робу. Роб дал нам цель и средства борьбы. И никто не был готов бороться за свою прежнюю жизнь. У нас были идеалы, у остального мира – нет.

Одна мысль мне никак не дает покоя. У Роба не было счастливого детства. Он был типичным маменькиным сынком, закомплексованным ботаном. Ему была уготована заезженная колея. Неинтересная работа, стервозная жена. Пара детишек, на которых он не имеет никакого влияния. Но этого не произошло. Он вырвался из круга, освободился не только сам, но и дал свободу всем нам. Почему это произошло? Случайность?

А кто-то другой вырос в нормальной семье, имел нормальное детство и остался пустышкой. Повторил в миллионный раз обычную жизнь, не став лучше и не сделав лучше других.

Роб никогда не говорил о своем детстве. Макс и я были его молчаливыми свидетелями. Потому что прекрасно его понимали. Мамочка Макса водила его в школу до девятого класса. Потом он отвоевал право ходить в школу один. Но мама, думая, что он ее не видит, все равно провожала его в школу, как настоящий сыщик, следя за ним из-за угла. Я уже учился в институте, когда мама закрыла меня в комнате, чтобы я не пошел на день рождения однокурсника, потому что боялась, как бы там не случилось чего-нибудь плохого с ее дорогим сыночком. В таком признаваться стыдно. У Роба наверняка были похожие случаи, и мы ничего о них знать не хотели, хватало своего дерьма.

Вернемся к «Зеленому долу». На «особом» семинаре Род всегда рассказывал историю о том, почему он бросил учиться на ветеринара.

Это произошло после практического занятия по физиологии, на котором изучалось действие химического реагента на сокращение мышц. Эксперимент ставится на лягушке. Большими ножницами живой лягушке отрезают верхнюю челюсть с глазами. Когда ножницы переламывают челюстные косточки, лягушка пищит. Обнажается позвоночник. Потом засовывают в спинномозговой канал спицу и несколько раз проворачивают, чтобы лягушку парализовало. С обезглавленной тушки снимают кожу, как чулок, и отделяют лапку от туловища. Вешают ее на штатив. Кладут на нее бумажку с реактивом. Мышцы сокращаются, лапка дергается. Бессмысленная смерть. Бессмысленный эксперимент.

Одну лягушку в качестве примера препарировал преподаватель. Вторую – Роб. Лапка дергалась, подвешенная за крючок на штативе. Роб думал, почему нельзя снять одно видео и показывать его из года в год на всех ветеринарных факультетах? Почему никто не возмутился бессмысленностью этого убийства? Почему он сам взял ножницы и отрезал лягушке челюсть с глазами?

Роб молча вышел из аудитории и больше не вернулся.

– Если вы здесь, у вас тоже есть причина ненавидеть то, как все устроено. Даже если вы этого еще не понимаете. Добро пожаловать, – говорил всегда Роб в конце. После этих слов многие уходили. Уходили те, кто пришел за откровением, а не за борьбой. Уходили те, кто искал утешение и пустые обещания. Уходили пугливые, потому что «Зеленый дол» мог оказаться сектой.

Оставшимся Роб говорил:

– Они думают, такой порядок навечно. Что от них ничего не зависит. Знаете, мы лучше. Мы решили измениться сами. А их мы заставим. Мы и те, кто идут за нами.

Роб никогда не искал популярности. Его речи не были зажигательными, они не вгоняли в экстаз. Мы не были толпой, управляемой лидером. Мы были Движением. Вместе мы были больше, чем каждый по отдельности. Роб вообще не любил говорить, он предпочитал действовать. Так родилась идея Акции – поступка, направленного против несовершенства мироустройства.

Сейчас бытует несколько версий насчет того, сколько изначально участников было в «Зеленом доле», и разброс очень большой – от десяти до тысячи человек. Мне от передергивания фактов нет никакой выгоды, поэтому я скажу правду.

В «Зеленом доле» был пятьдесят один человек. Роб придерживался теории, что в Движении должно быть столько контактов, чтобы не страдала личная коммуникация. Чтобы все друг друга знали. При полном отсутствии иерархии это позволяло нам спокойно вынашивать идеи, делиться ими. Был Роб – первый среди равных, и никто не покушался на его место. Мы с Максом никак не выделялись из общей массы. Быстро забылось, что мы с ним были рядом с Робом с самого начала, что это мы раздавали пригласительные на «особые» семинары. Случай играл особую роль в мировоззрении Роба, об этом я расскажу позже.

При всем уважении к Робу, даже тогда я считал, что он умрет девственником. Хотя зажатости в нем больше не было, держался он со всеми отстраненно. Невозможно было представить кого-то рядом с ним. Кого-то кто сможет ему соответствовать. Не помню точно, когда в «Зеленом доле» появилась Алиса. В тот момент приглашения на семинары раздавали уже другие участники, как обычно, выбранные Робом случайно.

На первый взгляд, они совсем не подходили друг другу. Алиса была порывистой и раскрепощенной. Могла разговорить любого незнакомца за пять минут. Не уверен, что она хранила верность Робу, но для Роба она была первой и единственной. Наверное, даже поцеловался в первый раз в жизни он с Алисой.

Глядя на них с Робом, я испытывал зависть. О такой девушке мечтает каждый. Она полностью разделяла убеждения Роба и во всем его поддерживала. Всегда была рядом, невзначай показывая, что принадлежит только ему. Ненароком присаживалась к нему на колени, непринужденно вступала в разговор. Могла пошутить так, что все смеялись. В такие моменты особенно бросалось в глаза, как Роб ей гордится. А мне только и оставалось, что вспоминать Риту, которая ждала меня дома.

Шел восьмой месяц беременности, и ее ничего в жизни не волновало, кроме того, как побольше запихнуть в себя разной дряни. Она съедала по пять пачек мороженого за раз и просила еще. В квартире постоянно стоял резкий запах тухлой рыбы. Рита постоянно варила креветки и поглощала их в огромном количестве. Мама целыми днями моталась по магазинам, выискивая продукты со скидками, чтобы закупить всего побольше и удовлетворить волчий аппетит Риты. Она таскала неподъемные сумки, но я не мог ей помочь. Одно из правил «Зеленого дола» запрещало мне ходить в продуктовые магазины и тем более в супермаркеты.

Мы поклялись не заходить туда, пока там продают продукты животного происхождения. Тогда нас было мало, и никому это проблем не доставляло. Нас просто не замечали. Мы закупались в небольших овощных лавочках, которыми заправляли азиатские диаспоры.

Я совсем забыл упомянуть один важный момент насчет членства в «Зеленом доле. Он объясняет, почему всем нам за редким исключением было не больше тридцати лет. Вступающий в наши ряды был обязан уволиться с работы или бросить учебу. Школьники никогда не получали приглашений на «особый» семинар. Я сначала думал, что это связано с тем, что они не могут в полной мере нести за себя ответственность, и поэтому мы их не используем. Но причины были иными. Запрет играл на чувствах подростках. Не принимая их в свои ряды, мы возвышались в их глазах. И со временем «Зеленый дол» приобрел культовый статус.

– А как же семья? – спрашивали Роба. – Неужели у них нет шанса спастись?

– Не будет никакого спасения, только борьба, – отвечал он и улыбался.

Те, у кого были дети, автоматически отпадали. Слишком много обязательств, чтобы действовать без оглядки. Слишком много связей с традиционным укладом жизни, чтобы решиться их разорвать. Из первого состава Движения ребенок был только у меня, и то Рик родился, когда Движение просуществовало чуть меньше года.

Мы знали, что мы первые, и тащились от осознания этого факта. Первый год был посвящен экспериментам над собой, и это было чертовски весело. Мы были молоды, безрассудны, и нам было на все плевать.

Что будет, если целую неделю пить одну воду? Или питаться помидорами в темной комнате под фуги Баха? Или сутки съедать по дольке апельсина каждый час без перерыва на сон? Собственное тело, растительная пища и время – эти ингредиенты изменяли наше сознание покруче любого наркотика. Мы ставили над собой эксперименты, а потом собирались и рассказывали о полученном опыте.

Постепенно мы привыкали к мысли, что наше тело – это и инструмент, и средство, а еда – энергия. Мы привыкали к лишениям и страданиям, но еще не знали об этом. Мы готовились к борьбе, но относились к своей жизни как к игре. Мы испытывали свое тело на прочность, и этим закаляли свой дух. Человек на протяжении последних полутора миллионов лет питался мясом, а мы требовали от себя перестроиться уже сейчас. У нас не было желания ждать.

Роб переживал то же самое. Но он знал, какой будет следующая ступень Движения. Охватывая всю историю «Зеленого дола», я поражаюсь, неужели Роб с самого начала знал, чем все закончится? Или это была счастливая случайность, и он вел нас вперед с закрытыми глазами?

Был среди нас один парень, бывший программист. Он написал для Роба простенькую программу, которая в произвольном порядке выдавала числа от одного до пятидесяти. На одном из собраний каждый из нас получил персональный номер. Роб объявил, что нужно сделать татуировки со своим номером с тыльной стороны запястья. Сделать это нужно только собственноручно.

На Ютубе множество роликов, как сделать татуировку в домашних условиях. Лично я собрал тату-машинку из моторчика от игрушечного автомобиля и гелевой ручки.

Мне выпал двенадцатый номер, Робу – тридцать третий. Первый номер не присваивался никому. Мне такое решение понравилось. Отсутствие первого номера лишний раз подчеркивало, что порядковый номер не дает владельцу никакого преимущества и ничего не говорит о его статусе. Уже через неделю мы обращались друг к другу исключительно по номерам. Наши имена потеряли свое значение. Я точно помню, что на этот счет Роб не давал никаких указаний, это произошло само собой.

7

Конечно, вы знаете, каково это – несколько дней подряд пить одну воду. Сейчас это обычная практика очищения – отказываться от любой пищи на несколько дней. Но когда-то это считалось вредным и даже опасным. Люди верили, что через какое-то время организм начинает пожирать сам себя, и человек умирает.

Однажды Двадцать вторая ничего не ела два месяца. По науке, за это время она должна была израсходовать весь запас минералов и витаминов и готовиться к смерти. Однако Двадцать вторая вела в это время активный образ жизни. Ее тело и так привыкло к постоянному дефициту калорий, и отсутствие еды не было для него стрессом.

Подобные эксперименты над собой у нас приветствовались, но вовсе не были обязательны. Например, Макс никогда не принимал в них участие, и никого это не напрягало. Макс был склонен к эксцентричности, многим девушкам это нравилось. Рост у него был маленький, а с присущей сторонникам Движения чрезвычайной худобой выглядел он карикатурно. В те времена критерии красоты были иными, и потребовалось немало времени, чтобы худоба перестала считаться признаком неблагополучия и недуга. У Макса была близость с тремя девушками, причем в одно время, и их это устраивало.

Даже с татуировкой он отличился. Ему выпал второй номер. По факту он и был вторым номером, когда Движение только задумывалось, так что случай был на его стороне. У большинства наших сторонников татуировки вышли довольно корявыми. Какой еще может выйти татуировка, если она сделана кривыми руками, да еще в первый раз?

Макс же со своей татуировкой сильно заморочился. Нашел какой-то продвинутый способ и наверняка тренировался, прежде чем приступить к делу. Он выколол красными чернилами цифру «II». Татушка получилась стильной, не в пример всем остальным. По этому поводу у него был небольшой конфликт с Одиннадцатой, которая посчитала, что их будут путать.

В ответ Макс прочитал небольшую лекцию о «римской капители», гениальном шрифте, который ни с чем нельзя спутать.

– Конечно, нельзя, потому что он самый высокомерный, – возразила ему Алиса. У них частенько случались такие словесные пикировки.

– Зато первый, – ответил Макс.

– Я люблю «гельветику». Он более дружелюбный и открытый, – сказала Алиса. В ответ Макс не нашел что сказать. Он не настолько хорошо разбирался в шрифтах, чтобы спорить об их достоинствах.

Алиса училась на архитектора, до того как посвятила себя Движению. Хотя она и бросила учебу, но продолжала обожать все, что связано с архитектурой. Фасады, арки, церковные нефы, она могла рассказывать о них бесконечно.

Когда мы оказывались в одной Тройке, выходы в город становились праздником. Алиса была докой по части наводнений. Она знала все мемориальные доски в городе, на которых были отмечены уровни воды во время самых сильных наводнений за всю историю нашего города. Мы шли на задание, и она как бы между делом кивала на такую доску и связывала указанную на ней дату с событием в ее семье, произошедшим в тот же день. Казалось бы, не может нормальный человек знать, что 8 ноября 1824 года его прапрадедушка боролся с холерой в Бессарабии. Но Алиса говорила таким обыденным, не допускающим возражений тоном, что я ни разу не рискнул усомниться в ее словах.

Пара слов о Тройках. Когда Роб объявил, что пришло время действовать, встал вопрос о том, по сколько людей должно быть в одной связке. Высказывались разные мнения. Выходить вдвоем скучно. К тому же между двумя могут возникнуть слишком тесные связи. Больше трех – это уже компания, тяжело добиться слаженности, кто-то будет перетягивать одеяло на себя. Втроем куда легче сохранить равноправные отношения. К тому же такое решение идеально подходило, так как нас был пятьдесят один человек.

Тройки выбирались случайным образом один раз в месяц. Тройка становилась тебе семьей. На общих собраниях в конце каждого месяца обсуждалось, чего удалось добиться за прошедшее время каждой Тройке. А поскольку никому толком не было известно, чем заняты все остальные, каждое такое собрание было полно сюрпризов. Мы обсуждали много часов подряд, какая Акция породила очередной слух, какую легенду мы сотворили на этот раз.

Мы создавали вирусные ролики, только в жизни. На этот счет у Роба было жесткое требование – никаких специальных съемок, никаких объяснений происходящего. Мы хотели добиться только одного – чтобы люди стали сомневаться в себе, лишить их всяких иллюзий, что в их жизни есть хоть какой-то смысл. Что от жизни можно спрятаться на работе или в семье. Никаких требований. Никаких заявлений. Мы ваше зеркало, и только.

Двадцать тысяч восемьсот двадцать пять. Ровно столько вариантов собрать разные Тройки из пятидесяти одного участника. Это сообщил мне Двадцатый, когда мы были в одной Тройке. Двадцатый – этот тот бывший программист, который сделал Робу программу для его случайного выбора. Он неплохо соображал в комбинаторике и любил решать придуманные им же самим задачки.

Вероятность оказаться в одной Тройке у нас с Максом и Робом была очень мала. За все время мы оказались вместе всего один раз. Я это воспринял как второй шанс. Саму идею Тройки я считал символом нашей несостоявшейся детской дружбы.

Почему Роб с Максом не взяли меня в свою компанию? Роб знал, что у меня нет друзей, кроме него, что я заперт со своей мамой и задыхаюсь под ее опекой. За тот месяц, что мы втроем провели вместе, я не раз хотел задать этот вопрос, но так и не решился. Мы собирались разбудить целый мир от сытой спячки, и сейчас было не время вспоминать старые обиды.

За два года мы планировали провести тридцать четыре Акции, но этого не случилось. Впрочем, обо всем по порядку.