Читать книгу: «Знакомство с родителями», страница 5

Глава 12

– Слушай, я понял, почему ее зовут «Та самая МакКорни», – бормочет Шон, с досадой разглядывая односпальную узкую кровать в гостевой. Лучше на полу спать, ей-Богу… Все равно ночью грохнется. Даже в тюряге у него койка шире была.

– Ничего, это одну ночь, – успокаивает его Деб. Шон с удовлетворением видит на ее лице мягкую блуждающую улыбку. Кто молодец? Он молодец! – А потом поедем к родителям. Я звонила, они послезавтра с утра приедут уже в город. Должны.

– А называют меня так, кстати, совсем не поэтому, – скрипит сзади голос бабки, и Шон ударяется головой о притолоку от неожиданности. Бл*, привидение! Ходит тихо, как ведьма!

– А почему? – проявляет он вежливость, хотя лично ему мерзкого старушечьего нрава вполне достаточно, чтоб ей и похлеще прозвище навесить.

– А пусть тебе внучка расскажет. Заодно и подумаешь хорошенько, прежде чем ночью к ней в койку лезть.

Старуха уходит вниз, ворча по пути что-то о распущенности современной молодежи, проклятых хиппи и белой южной швали.

Дебби только головой качает, потом ловит вопросительный взгляд Шона, вздыхает.

– Пойдем на крылечке посидим.

– Ну пойдем.

Шон прихватывает сигареты, чтоб всласть подымить перед сном. Он уже смирился, что сегодня ночью ему до Деб не добраться, поэтому старается уговорить организм утешиться только дозой никотина.

Они садятся на крыльце, Шон мягко вполне невинно со стороны обнимает Деб одной рукой, держа в другой сигарету. Все выглядит мило. А вот что делают его пальцы в ее трусиках, и почему Деб периодически вздрагивает, знать никому постороннему не нужно.

Деб тихонько рассказывает историю появления прозвища, и Шон даже отвлекается от мягкой плоти под своими пальцами, потому что реально прикольная история. И познавательная, да.

Оказывается, бабка Деб примерно в году так восьмидесятом поймала и обезвредила бежавших преступников. В одиночку, ага. С помощью этого самого обреза.

История была нашумевшая. Преступники, приговоренные к высшей мере, рванули прямо с транспортника, терять им было нечего, а здешние просторы позволяли какое-то время скрываться. Скорее всего, они хотели потом попробовать перейти границу с Канадой, но перед этим нехило повеселились на местных разрозненных фермах. Три таких поместья ограбили, поиздевались над хозявами. Кровавая история, плохая. Бабушка Барб, которая тогда была одинокой вдовой с десятилетним сыном на руках, само собой, мало что могла противопоставить тварям. Кроме своего бешеного нрава и полной отмороженности, само собой.

Про преступников знали, их искали, рассылали ориентировки и проводили беседы с местными, уговаривая, пока не найдут, переждать в городе. Но Барб МакКорни не захотела бросить ферму, потому что в то время это был ее единственный доход. А, учитывая, что другие пострадавшие фермы сожгли, было понятно, что с пустым и предоставленным для разграбления домом поступят так же. Барб засекла непонятных чужаков издалека, успела отправить десятилетнего сына верхом в город за помощью, а сама засела на чердаке с обрезом. Подпустила пришельцев поближе и хладнокровно всех расстреляла. Очень быстро и безжалостно. Двоих насмерть, еще двоих ранила. Потом вышла, связала раненых так, чтоб не могли двигаться, и ушла в дом дожидаться шерифа.

После этого про нее написали в местной газете, вручили какую-то награду, и даже дали денежную премию. Барб все приняла спокойно. Кроме предложения о замужестве от покоренного в самое сердце боевой амазонкой шерифа. При повторном, уже более настойчивом предложении покосилась на обрез. Больше ее никто не беспокоил. Уважали во всем округе, особо в перепалки не вступали. Замуж, правда, потом еще звали, но она всем отказывала. «МакКорни – однолюбы», – всегда говорила она.

Потом ее сын вырос и очень быстро дослужился до шерифа округа. И все восприняли это правильно. Ну в самом деле, кому как не сыну погибшего героя войны и «Той самой МакКорни» занимать шерифское кресло?

Вообще, МакКорни в Кливленд-Хайтсе было примерно пятьдесят процентов. Родственники, дальняя и ближняя родня. Так что все жили дружно, иногда ругались, но по-семейному. Пришлых не любили. Но Шон это уже и сам понял.

Он тушит сигарету, обнимает Деб сильнее, упиваясь ощущением нежного, трепещущего от его рук тела, часто дышит, представляя, как бы он славно сейчас ее трахнул прямо на крылечке. Сначала нагнул бы ее голову, заставляя обхватить губками член, вобрать до конца. Потом посадил бы сверху и смотрел, как она двигается, как стонет… Сууука… Ну вот как так??? Ну почему именно когда нельзя, хочется острее, до дикости???

– Шон… – как она выстанывает его имя, пи**ц просто… – Не надо, Шоннн…

– Знаю, знаю, малыш, но не могу, не могу, не могу, бл****… – рычит он ей в шею, быстро двигая пальцами у нее в трусиках и кайфуя от запаха ее возбуждения. – Пошли опять в сарайчик, пошли, пошли…

– Шон…

– Хватит там тискать мою внучку, хиппи наглый! Спать! – раздается из-за двери, и Дебби вспархивает из его рук легкой бабочкой.

Шон еще секунду сидит на крыльце, успокаиваясь, а потом выдыхает и заходит в дом. Вежливо желает стоящей прямо за дверью старухе спокойной ночи, получает в ответ предупреждение не шляться по дому, и уходит.

В комнате, кое-как взгромоздившись на узкую койку, он подносит к носу пальцы, все еще пахнущие Деб, рычит и дергает молнию джинсов. Бл***…

Деб, ты не представляешь, как будешь это все отрабатывать…

А вот он сейчас представит…

Глава 13

– Ничего так домишко, приятный…

Шон задумчиво оглядывает нехилый такой двухэтажный особняк, невольно припоминая пошедшую с молотка семейную развалюшку в родном городе.

Да, сука, это тебе не Джорджия.

Это, бл*, Огайо…

– Пошли, не бойся, – смеется его малышка и тянет за руку к двери.

– Да я и не боюсь… – ворчит Шон.

И понимает, что вот нифига не признается. Что боится. Даже не так. Не боится. Переживает.

Что не ко двору придется.

Хотя, бабка, вредная старая леди, вроде как приняла.

И вопросов даже особо не задавала.

Может, то, что он этой ночью к ее внучке все же не полез в постель, сыграло свою роль?

Может, она полночи стояла с обрезом, его караулила?

А чего? После того, что он про нее узнал, да и на своей шкуре испытал, вот нифига бы не удивился.

Утром их накормили омлетом с беконом и домашними булочками.

Потом они с Деб немного погуляли по ферме, его девчонка вдоволь поржала над его попытками забраться на смирную Милли.

Это оказалось нихера не легко, потому что спина кобылы и сиденье байка – вообще не одно и то же.

Но ничего, справился. И даже немного посидел, умоляя тварюгу не шевелиться.

Деб смеялась.

И выглядела охренительно хорошенькой при этом. Она вообще как-то преобразилась в привычной обстановке.

Уже не выглядела отличницей-четырехглазкой, как в Атланте.

А такой деревенской феечкой, легкой и веселой. Ее хотелось таскать на руках и валять в стогу сена.

Шон, собственно, это и запланировал с утра. Для того и попытался на чертово животное забраться.

Романтик херов.

В итоге ничего, кроме дополнительных шуток и иронично выгнутой брови старой ведьмы при виде его охренительно эпичной посадки на лошадь, не добился.

И вот теперь вообще неизвестно, чего дальше будет. Одно радует, что родители Деб в городе только завтра планируют быть, поэтому у них есть ночь. У него есть ночь, для того, чтоб немного прийти в себя, обрести пошатнувшуюся уверенность.

И показать зажравшимся ирландцам, что Уокеры – вообще не пальцем деланные. И предки у них, может, и не проповедники, как у некоторых, но трапперы в свое время были знаменитые.

И им похер было, уши волков приносить или скальпы индейцев.

И то, и другое добывали за раз.

Тут Шон себя поймал на этой дикой мысли и еще больше охерел.

Потому что никогда, ни при каких условиях в нем эта вот кровь предков не выползала. Хотя, в отличие от многих современных парней. Он знал, кто у него дед, и прадед и прапрадед. Прикольные были чуваки, кстати.

Тяга младшего братухи к лесу – это от них. И тяга самого Шона к железу и путешествиям – тоже от них, только по материнской линии.

Особенности жизни в маленьком городке.

Все друг друга знают.

И да, чужих тоже не любят.

Поэтому, посмотрим, братья Патрики, кто еще будет танцевать последним…

Внутри дома Шон оглядывается.

Ну, в принципе, так он и предполагал.

Нормальная обстановка обеспеченной семьи.

Хорошо, что Деб в таком выросла. Повезло ей.

И его дети тоже будут в таком расти.

От мыслей о детях его в очередной, уже непонятно какой за сегодня раз, торкает удивлением, и поэтому экскурсию по дому он благополучно пропускает.

– А вот тут моя комната, – Деб распахивает массивную дверь.

Шон заходит, оглядывается. Ну да. Комната принцессы, чего он ожидал? Папина гордость, мамина радость…

– Все оставили на прежних местах…

Деб проходит, трогает мягкие игрушки на комоде, кукол в разноцветных платьях. На большой заправленной кровати оставлена нежная девичья сорочка. Розовая такая. С оборками.

Шон смотрит на нее, затем переводит взгляд на Деб.

– Ой, – она мило смущается, сдергивает сорочку с кровати, мнет в руках. – Мама, как всегда…

– Надень.

Шон сам не верит, что говорит это.

Но факт: эта розовая хрень с оборками заводит. Дико.

– Шон…

Деб, похоже, не ожидала такого. Стоит, мнет рубашку, лицо полыхает. Шон сразу просекает, что, несмотря на явный треш просьбы… Она тоже заводится. Но не хочет признаваться.

Какая плохая девочка!

– Надень.

Деб отбрасывает в сторону сумку, снимает обувь.

Шон подходит к комоду, опирается на него. Смотрит.

Это не стриптиз, нисколько. Но заводит гораздо сильнее.

Деб неловко выпутывается из джинсов, под ними милые розовые трусики. Шон держит дистанцию. Разглядывает. Лицо у его малышки пылает уже, на жениха своего не смотрит, стесняшка.

Натягивает сорочку поверх белья.

И Шон роняет челюсть.

Розовое недоразумение до пят.

Полностью закрывает грудь, высокий пояс, рукава фонариком…

Сууука…

Дебби, с ее забранными в высокую гульку волосами, немного растрепавшимися после переодевания, в пунцовыми щеками и подозрительно блестящими глазами, в этой длинной сорочке выглядит, как леди девятнадцатого века.

Шон как-то разглядывал картинки в тюремной библиотеке. Точное попадание. Только высоких перчаток не хватает.

Нежная, невинная, собралась на… Как это у них называлось раньше? Бал? Да, собралась на бал.

Танцевать. Обмахиваться веером. Смеяться и кокетничать с подружками, такими же, как она, дочками местных богатеев.

Он, по сравнению с ней, пес дворовый, охотник, траппер в грязной одежде. Воняющий пылью дорог и лошадьми.

И не помышляющий не то, чтоб помечтать о такой девочке, а даже и о взгляде мимолетном. Готовый убивать за этот взгляд.

Они одни.

Она сбежала с бала.

Он ее нашел.

И вот что сделает неотесанный траппер с невинной девочкой, а?

– Иди сюда.

Голос звучит грубо. А как еще должен звучать голос охотника?

Деб, осознавая, что происходит что-то ужасно странное и интересное, идет. Медлит, полностью поддерживая игру в дочь богатого шерифа и бедного охотника.

Смотрит. В глазах волнение вперемешку со страхом.

Шон не выдерживает первый. Широко шагает, подхватывает ее под попку, резко, так что она взвизгивает от неожиданности, сажает на себя.

– Ну что, дочка шерифа, – хрипит он, утыкаясь носом в ее шейку и дурея от запаха возбуждения и страха, – потанцуем?

– С удовольствием, мистер Уокер, – шепчет она, мягко обхватывая его за плечи и прижимаясь, – только будьте осторожнее…

– Не обещаю, мисс, не обещаю…

Заниматься сексом на розовой постели принцессы, с нежной красавицей в тонком длинном платье…

Ну вот кто бы Шону Уокеру сказал, что у него такое будет?

Не поверил бы, ни за что.

А оно – вот оно. Сбывается даже то, чего вообще не может быть, ни при каких условиях.

Шон медленно поднимает розовые оборки на сорочке, оголяет тонкие ножки. Становится на колени прямо перед кроватью, возится с болтами на джинсах, чувствуя себя дикарем, который невинную девочку сейчас трахнет.

И это будоражит.

– Прости, малыш, сегодня без нежностей…

Деб только выдыхает взволнованно. Она уже поняла, что ее жених заведен больше обычного, и мягко не будет. Да ей и не хочется.

Контраст его татуированных рук и ее невинной девичьей сорочки выглядит кощунственным. Острым. Убийственным.

Деб не была на исповеди ни разу, но сейчас ее так и тянет пробормотать: «Простите меня, святой отец, ибо я грешна…», потому что то, что происходит в ее девичьей спальне, невероятный и невозможно горячий грех. Ее семья не особенно набожна, но здесь…

Шон дергает ее за бедра на себя и врывается без подготовки. Сразу на всю длину. Деб вскрикивает.

Это грубо. Это больно!

Но, буквально через секунду, когда он, не медля, начинает движение, Деб чувствует только нарастающее удовольствие. Только яростную необходимость в ответном движении. К нему. Она смотрит на своего жениха, на тонкие ноги у него на плечах, на розовую смятую рубашку, видит, что он отслеживает ее взгляд, и что зрачки у него уже затопили всю радужку.

Лицо жестокое. Напряженное. Жадное.

Она делает движение навстречу, хочет дотронуться до него, но тяжелая рука припечатывает горло, приказывая не шевелиться:

– Лежи, дочка шерифа, не двигайся…

У Шона чернущие жестокие глаза, грубая кожа на подушечках пальцев, царапает, горячее до жжения тело. Он сам как грех, как что-то темное, порочное, опасное. Деб подчиняется. Смотрит, не отрываясь. Для нее такой секс с ним в новинку. Обычно, Шон нежен, по-своему, предупредителен, ласков.

А здесь словно не он, словно другой человек ее имеет. И, самое порочное в этом всем: ей нравится. Ужасно нравится то, что он с нею делает!

Деб задыхается от эмоций, от непонятных чувств, смеси желания и страха, жадно хватает воздух, смотря в глаза своему жениху.

– Давай, дочка шерифа, кончай, – рычит он повелительно, и Дебби подчиняется.

Оргазм трясет так, что дышать становится больно. Она выгибается, закатывает глаза, цепляется в широкое запястье руки Шона, все еще удерживающего ее за горло.

Он смотрит на это, делает последние, самые жесткие движения и успевает выйти, перед тем, как кончить прямо на розовый хлопок невинной девичьей сорочки. И это выглядит до того горячо, что хоть на второй раунд заходи.

– Малыш, это было охерительно, – Шон тянет Деб к себе, усаживает на колени, целует, мягко и утешительно. – Я чего-то сорвался… Прикинь, представил, что первый раз тебя трахаю. И будто ты не ты, а типа дочь шерифа из прошлого века…

– Позапрошлого, ты хотел сказать… – Деб мягко и успокаивающе ведет по его плечам пальчиками.

Не показалось ей, значит… Интересно как… Деб кладет голову на плечо своего жениха, прикидывая, есть ли у нее в гардеробе еще что-нибудь такое же.

Интересное.

А, если нет, то где бы его прикупить?